И дальше стало так легко — после всего, что случилось сегодня вечером… слишком легко.
Ласуль порывисто прильнула ко мне, полуоткрытый рот дышал мучительным желанием поцелуя. Губы ее, похожие на цветок после дождя, я мог целовать вечно, потеряв себя во влажном теплом прикосновении, наслаждаясь… она всегда хотела, чтобы ее так целовали, целовали долго… бесконечно… хотела впитывать мои поцелуи, как сухая земля впитывает воду. Легкие теплые пальцы, едва касаясь моего тела, медленными кругами исследовали мою спину, белесые шрамы, гладкую смуглую кожу, бедра. Я спустился чуть ниже, накрывая ладонями ее груди, провел слегка дрожавшими пальцами по мягкому, чуть выступающему холму живота и скользнул дальше — в теплую, жаждущую моего прикосновения ложбинку между ног.
Ласуль тихо застонала, бедра ее подались вперед, навстречу моим пальцам, приглашая, подталкивая их все ниже и ниже, к заветному месту. Я чувствовал мурлыканье ее мозга, такого же открытого и томящегося, как и ее тело. Я, как слепой за поводырем, следовал за ее шепотом все глубже и глубже, пока не ощутил, ослепленный ее исступлением, как в мозгу Ласуль каждая клеточка пульсирует томительно-сладкой болью, мучительно истекает вожделением. До этого, пока я владел свои Даром, я никогда не любил так ни одну женщину: не представлял, что может творить Дар, как он удваивает всякое мгновение желания и восторга; ее наслаждение сплеталось с моим до тех пор, пока каждое мое прикосновение к ее телу не стало отдаваться таким же головокружительным жарким эхом, как и ее прикосновение ко мне. Внезапно я перестал бояться, что не смогу дать Ласуль того, чего она так хочет. Потому что я знал, чего она хочет…
Я провел губами по ее шее, плечам, по соскам, пахнущим чем-то сладким, детским… следуя по открытой ею тропинке, повинуясь ее молчаливой просьбе и лихорадке, все настойчивей захватывающей мое тело и мозг. Ласуль задышала часто, отрывисто, извиваясь всем телом, жаркая волна конвульсии захлестнула ее, когда в ее мозг начало просачиваться осознание происходящего. Удивление, радость, восхищение, безумная тоска, растущая внутри паника…
Руки, обнимавшие, ласкавшие, торопившие меня, вдруг уперлись мне в грудь, пытаясь меня оттолкнуть. Хватая ртом воздух, я отпустил Ласуль, откидываясь назад, освобождая пространство и время, чтобы дать жару ее не утихающего желания выжечь страх. Раз… два… три… — бухало сердце. И я начал снова; теперь — осторожнее, бережнее, не стараясь отвечать на каждый призыв, сдерживая томительный озноб, растягивая наслаждение, давая Ласуль почувствовать, что в ее теле все еще остается заветное место, которое она могла скрывать, пусть даже только мысленно. Мои губы водили по источающей болезненно-острое томление коже, кружа в медленном выжидающем танце, иногда замирая на месте, исследуя — сантиметр за сантиметром — ее тело, пока наконец не встретили изнывающее ожиданием прикосновения лоно.
И поднимающееся в нас наслаждение, взметнувшись крутой пронзительно-сладкой волной, захлестнуло наши тела, заливая каждую клеточку, каждый нерв, пробираясь по жилам и венам, вспенивая кровь. Мне едва удавалось контролировать себя. Я вжался бедрами в ее бедра, дотронулся упругой, налитой желанием плотью до лобка. Провел вдоль пурпурной ложбинки и, наконец, скользнул внутрь, в пульсирующую горячую влажность, теперь готовую принять в себя набухший вожделением член. Я начал двигаться, сперва медленно, чувствуя себя внутри нее, оглушенный ощущением. Ласуль изогнулась навстречу моим толчкам, направляя меня, и обжигающий прилив поднимался во мне выше и выше, к невообразимому пику, переливаясь через меня, выплескиваясь из меня, хлынув по переплетенным нитям контакта в открытый, незащищенный мозг Ласуль. Ее наслаждение вернулось ко мне опять, ее экстаз, сплавляя нас в единое целое, отражался в моем, сливаясь с ним в водовороте оргазма, — так водные потоки кружатся в бурлящем кипятке. Я впился губами в губы Ласуль, впитывая ее стоны, и наш поцелуй длился вечность, и эхо-эхо-эхо металось в нас, пока, наконец, от нас не осталось ничего, кроме теплого пепла.
Мы лежали, обнявшись, словно защищая друг друга кольцом рук. Я почувствовал на щеке слезы, но чьи они, я не знал. Так мы и заснули — в объятиях друг друга, когда тьму уже рассеивала утренняя заря.
Глава 15
Я проснулся поздним утром, а мозг мой еще плавал в утренней дреме. Я глубоко вздохнул, перекатившись на другой бок, чтобы теплые солнечные лучи погладили мою кожу; потом вытянул щупальца. Кровать была пуста. Мысль наткнулась на абсолютно незнакомый мозг.
Я рывком сел на постели, смущенный, и дернулся назад, когда мой взгляд зарегистрировал пару одетых в форменные брюки ног, стоящих возле кровати. Легионер без всякого выражения на лице посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
— Шеф и джентльмен Харон хотят побеседовать с вами о вчерашнем вечере.
Ласуль… Я вовремя прикусил язык и не выпалил первый пришедший в голову вопрос. Я нашел ответ: Нет. Ее не было ни в поле моего зрения, ни в мозгу легионера. Это насчет взрыва — и только. Если бы легионера разобрало вдруг любопытство, почему это у меня такой виноватый вид или почему я выгляжу таким размякшим и томным, он бы все равно не допустил эту мысль в свое сознание. Ум с одной извилиной имеет свои вопросы.
— Конечно. Дайте мне минуту на сборы.
Лихорадочно напяливая какую-то одежду, я спрашивал себя, почему они послали с этим сообщением тело вместо того, чтобы просто позвонить мне. Возможно, что после вчерашнего вечера у них свихнулись мозги насчет безопасности. Или, может быть, они хотели, чтобы паранойя ударила в голову мне.
Когда я проходил в ванной мимо зеркала, внезапная вспышка зеленого цвета пустила зайчика прямо мне в глаз. Я затормозил, осмотрел лицо, покрутил головой — снова вспыхнул зеленый огонек. Ухо. Я дотронулся до уха. Рот мой медленно расплывался в улыбке. В ухе висела серьга, которой до сегодняшнего утра не было. При малейшем движении головы зеленое стекло, попадая в луч света, разбрызгивало зеленые искорки. Похоже на кошачий глаз. Я знал, что я ничего в ухо не вдевал… И понял, кто это сделал. Прилепив пластырь с наркотиком за ухо, я вышел из комнаты.
Первое, что легионер сделал, когда мы спустились по лестнице, — заставил меня снять пластырь. Приказ Брэди. Требовалось около получаса, чтобы наркотик перестал действовать, после того как его снимут. Брэди хотел, чтобы к тому времени, когда мы прибудем в город, я полностью оглох и ослеп. Легионер выкинул пластырь. Но я не побеспокоился о том, чтобы сказать ему о втором кружке, который я приклеил за другое ухо.
Он доставил меня в Н'уик, в городской особняк Та Мингов. Вы бы никогда не узнали, что вчера вечером здесь валялись три трупа в море крови. Я проследовал за солдафоном через комнату, где это произошло. Все привели в идеальный порядок — стены, ковры, мебель. Ни единого пятнышка. Кое-что из мебели выглядело не так, как я помнил, но, с другой стороны, перестановка отлично вписалась в интерьер комнаты. По коже у меня поползли мурашки.
Брэди и Харон Та Минг ждали в соседней комнате, напоминающей тюремный карцер, что вовсе не подняло мне настроение. Переступая порог, я услышал, как какой-то нечеловеческий шепот прошебуршал в моем черепе. Через мгновение все стихло. Тут я понял. Это было помещение «с особо чистой атмосферой», забитое электроникой охраны так плотно, что мой пси-центр зарегистрировал ее. Я остановился в некоторой растерянности, когда Брэди поднялся с кресла. Харон, даже не пошевелившись, стоял, глубоко запрятав руки в складки одежды, и буравил меня взглядом. Я заставил себя посмотреть ему прямо в глаза, делая при этом такое глупо-равнодушное лицо, какое только мог. Да, стараться не выглядеть так, будто я только что переспал с кое-чьей женой, — непростая задачка, у меня не хватало опыта в таких делах.
— Почему ты так на меня смотришь? — отрывисто пролаял Харон.
— Да нет, сэр, — я перевел глаза на Брэди, потом на дверь.
— Садись, — сказал Брэди, указав на кресло.
Я взглядом проследовал за его рукой, обрадованный, что есть куда смотреть. Но мозг держал фокус на Хароне: паранойя, как того и хотел — правда, по другим причинам — Харон, добралась до меня. Но я не был слеп и глух. В непроходимой лесной чаще его усиления я чувствовал, что ему не терпится, чтобы я сел в это кресло. Как-то мне удалось не повернуться и не уставиться на Харона. Я продолжал пялиться на кресло — то, на которое указал Брэди. Мягкое, с выгнутой спинкой, серо-голубое — ничего особенного в нем не было. Но кто бы ни сел в него, тотчас подскочил бы до потолка, получив электрический удар, причем в самое уязвимое место.
Я застыл от удивления. Почему?! Ловушка. Если мой пси-центр на самом деле в заглушке, как они того хотели, я спокойно сяду в кресло, и они увидят, как я подпрыгну, словно ошпаренный кипятком. Но если я могу читать их, то, следовательно, я буду знать…
Брэди пристально наблюдал за мной. Я сжал все свои ощущения и функции организма в кулак, надеясь, что смогу удержать показатели в пределах нормы, что успокоило бы Брэди. Надев маску равнодушия, принуждая себя двигаться, я пересек комнату. Не переводя духа, я сел в кресло.
Они не блефовали. Я подскочил, грязно ругаясь, когда электрический ток вонзил зубы мне в задницу.
— Какого дьявола?!. — заорал я так, словно ничего не знал. Мне и не пришлось прикидываться взбешенным. — Это что-то вроде остроумной шутки? — Глядя на Брэди, я выбросил ему под нос свои ноющие жгучей болью ладони.
Брэди стоял, сцепив руки за спиной, не шевелясь. По нему не было заметно, что я прошел тест. Харон расслабленно откинулся в кресле, подозрения вытекали из его башки. Брэди был удовлетворен результатом, а значит, и Харон тоже.
— Нет, не шутка, уверяю тебя, — спокойно произнес Брэди. — Проверка.
— Проверка чего? — спохватившись, сурово вопросил я.
— Читаешь ты нас или нет.
— Дерьмо! Может, ваши мозги и находятся в этом месте, — заметил я, потирая зад, — но мои живут вот здесь. — Я тряхнул головой. — Чье это кресло, Дэрика?
Брэди скривился:
— Сядь… Обещаю, что впредь такого не случится.
— Сами садитесь туда, — отказался я. Брэди не врал, но мне все равно не очень-то хотелось сидеть.
Брэди пожал плечами и сел в кресло. Ничего не произошло.
— Но почему я должен играть роль твердолобого перед вами? — спросил я.
— Джентльмен так предпочитает, — сказал Брэди, бросив взгляд на Харона.
На этот раз мне не было так трудно посмотреть Харону в глаза.
— Я думал, что вы платите мне за то, что я включен.
То ли уже одна мысль о том, что я касаюсь его мозга, вызывала в Хароне омерзение, то ли у него было что скрывать. К чему эта проверка? Я собирался это выяснить до того, как выйду отсюда.
Огненный сноп ярости вырвался из Харона.
— Я плачу тебе, чтобы ты делал то, что тебе сказано, — отрезал он. — Мы будем задавать вопросы. Ты будешь отвечать на них — вежливо.
Он выстрелил в Брэди грозным взглядом, говорящим, что Харон считает, что Брэди слишком многое мне позволяет и не наступает мне на горло, когда я слишком разеваю пасть.
Я припомнил, что Брэди сделал со мной перед заседанием. Тогда он не церемонился. Но ведь тогда я не знал ничего, что могло бы разрушить его карьеру. Брэди шагнул-таки за край.
— Да, сэр, — сказал я, потому что Харонова кибернетизированная лапа сжалась в кулак. Не нужно было быть телепатом, чтобы понять, к чему бы это. То, что он в долгу передо мной, раз я спас его семью и Элнер, нисколько не изменило его чувства к псионам, разве только еще больше обозлило его. Я сел на кушетку, поскольку больше некуда было сесть, и постарался отодвинуться от Харона подальше. Внутри кушетка была заполнена чем-то похожим на студень или воду и трепетала подо мной, словно живая. Я постарался не барахтаться.
— Что вы хотите узнать? Сэр.
— Прошлым вечером ты читал мысли того наемного убийцы, — начал Харон, и я кивнул, потому что это не было вопросом. — Он чем-то выдал себя, и это что-то ни один из наших охранных экранов не зарегистрировал. Что это было?
Я мельком посмотрел на Брэди. Он им не рассказал. Брэди немного помрачнел, но и только. Я проскользнул сквозь шипящие электрические поля его мозговых имплантантов, с трудом перешел вброд чересчур прозрачные потоки биомассы, ступая как можно осторожнее. Брэди знал, что я никому не сказал о том, что он, Брэди, сделал — или не сделал — прошлым вечером. Брэди опять рассчитывал, что я покрою его, хотя он и не понимал, почему я сделал это в прошлый раз. Брэди воображал, что я чего-то от него хочу.
И я понял, что Брэди прав. Сейчас мне пришлось напрячь мозги, чтобы осознать, что именно мне от него надо.
— Кто-то выскреб его мозг. Он был перепрограммирован, чтобы играть роль человека. Но он не был человеком. Он был лишь… биологической машиной смерти. — Воспоминания о том, что сделалось с овощем, заставили меня стиснуть челюсти — да так, что заболели зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Ласуль порывисто прильнула ко мне, полуоткрытый рот дышал мучительным желанием поцелуя. Губы ее, похожие на цветок после дождя, я мог целовать вечно, потеряв себя во влажном теплом прикосновении, наслаждаясь… она всегда хотела, чтобы ее так целовали, целовали долго… бесконечно… хотела впитывать мои поцелуи, как сухая земля впитывает воду. Легкие теплые пальцы, едва касаясь моего тела, медленными кругами исследовали мою спину, белесые шрамы, гладкую смуглую кожу, бедра. Я спустился чуть ниже, накрывая ладонями ее груди, провел слегка дрожавшими пальцами по мягкому, чуть выступающему холму живота и скользнул дальше — в теплую, жаждущую моего прикосновения ложбинку между ног.
Ласуль тихо застонала, бедра ее подались вперед, навстречу моим пальцам, приглашая, подталкивая их все ниже и ниже, к заветному месту. Я чувствовал мурлыканье ее мозга, такого же открытого и томящегося, как и ее тело. Я, как слепой за поводырем, следовал за ее шепотом все глубже и глубже, пока не ощутил, ослепленный ее исступлением, как в мозгу Ласуль каждая клеточка пульсирует томительно-сладкой болью, мучительно истекает вожделением. До этого, пока я владел свои Даром, я никогда не любил так ни одну женщину: не представлял, что может творить Дар, как он удваивает всякое мгновение желания и восторга; ее наслаждение сплеталось с моим до тех пор, пока каждое мое прикосновение к ее телу не стало отдаваться таким же головокружительным жарким эхом, как и ее прикосновение ко мне. Внезапно я перестал бояться, что не смогу дать Ласуль того, чего она так хочет. Потому что я знал, чего она хочет…
Я провел губами по ее шее, плечам, по соскам, пахнущим чем-то сладким, детским… следуя по открытой ею тропинке, повинуясь ее молчаливой просьбе и лихорадке, все настойчивей захватывающей мое тело и мозг. Ласуль задышала часто, отрывисто, извиваясь всем телом, жаркая волна конвульсии захлестнула ее, когда в ее мозг начало просачиваться осознание происходящего. Удивление, радость, восхищение, безумная тоска, растущая внутри паника…
Руки, обнимавшие, ласкавшие, торопившие меня, вдруг уперлись мне в грудь, пытаясь меня оттолкнуть. Хватая ртом воздух, я отпустил Ласуль, откидываясь назад, освобождая пространство и время, чтобы дать жару ее не утихающего желания выжечь страх. Раз… два… три… — бухало сердце. И я начал снова; теперь — осторожнее, бережнее, не стараясь отвечать на каждый призыв, сдерживая томительный озноб, растягивая наслаждение, давая Ласуль почувствовать, что в ее теле все еще остается заветное место, которое она могла скрывать, пусть даже только мысленно. Мои губы водили по источающей болезненно-острое томление коже, кружа в медленном выжидающем танце, иногда замирая на месте, исследуя — сантиметр за сантиметром — ее тело, пока наконец не встретили изнывающее ожиданием прикосновения лоно.
И поднимающееся в нас наслаждение, взметнувшись крутой пронзительно-сладкой волной, захлестнуло наши тела, заливая каждую клеточку, каждый нерв, пробираясь по жилам и венам, вспенивая кровь. Мне едва удавалось контролировать себя. Я вжался бедрами в ее бедра, дотронулся упругой, налитой желанием плотью до лобка. Провел вдоль пурпурной ложбинки и, наконец, скользнул внутрь, в пульсирующую горячую влажность, теперь готовую принять в себя набухший вожделением член. Я начал двигаться, сперва медленно, чувствуя себя внутри нее, оглушенный ощущением. Ласуль изогнулась навстречу моим толчкам, направляя меня, и обжигающий прилив поднимался во мне выше и выше, к невообразимому пику, переливаясь через меня, выплескиваясь из меня, хлынув по переплетенным нитям контакта в открытый, незащищенный мозг Ласуль. Ее наслаждение вернулось ко мне опять, ее экстаз, сплавляя нас в единое целое, отражался в моем, сливаясь с ним в водовороте оргазма, — так водные потоки кружатся в бурлящем кипятке. Я впился губами в губы Ласуль, впитывая ее стоны, и наш поцелуй длился вечность, и эхо-эхо-эхо металось в нас, пока, наконец, от нас не осталось ничего, кроме теплого пепла.
Мы лежали, обнявшись, словно защищая друг друга кольцом рук. Я почувствовал на щеке слезы, но чьи они, я не знал. Так мы и заснули — в объятиях друг друга, когда тьму уже рассеивала утренняя заря.
Глава 15
Я проснулся поздним утром, а мозг мой еще плавал в утренней дреме. Я глубоко вздохнул, перекатившись на другой бок, чтобы теплые солнечные лучи погладили мою кожу; потом вытянул щупальца. Кровать была пуста. Мысль наткнулась на абсолютно незнакомый мозг.
Я рывком сел на постели, смущенный, и дернулся назад, когда мой взгляд зарегистрировал пару одетых в форменные брюки ног, стоящих возле кровати. Легионер без всякого выражения на лице посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
— Шеф и джентльмен Харон хотят побеседовать с вами о вчерашнем вечере.
Ласуль… Я вовремя прикусил язык и не выпалил первый пришедший в голову вопрос. Я нашел ответ: Нет. Ее не было ни в поле моего зрения, ни в мозгу легионера. Это насчет взрыва — и только. Если бы легионера разобрало вдруг любопытство, почему это у меня такой виноватый вид или почему я выгляжу таким размякшим и томным, он бы все равно не допустил эту мысль в свое сознание. Ум с одной извилиной имеет свои вопросы.
— Конечно. Дайте мне минуту на сборы.
Лихорадочно напяливая какую-то одежду, я спрашивал себя, почему они послали с этим сообщением тело вместо того, чтобы просто позвонить мне. Возможно, что после вчерашнего вечера у них свихнулись мозги насчет безопасности. Или, может быть, они хотели, чтобы паранойя ударила в голову мне.
Когда я проходил в ванной мимо зеркала, внезапная вспышка зеленого цвета пустила зайчика прямо мне в глаз. Я затормозил, осмотрел лицо, покрутил головой — снова вспыхнул зеленый огонек. Ухо. Я дотронулся до уха. Рот мой медленно расплывался в улыбке. В ухе висела серьга, которой до сегодняшнего утра не было. При малейшем движении головы зеленое стекло, попадая в луч света, разбрызгивало зеленые искорки. Похоже на кошачий глаз. Я знал, что я ничего в ухо не вдевал… И понял, кто это сделал. Прилепив пластырь с наркотиком за ухо, я вышел из комнаты.
Первое, что легионер сделал, когда мы спустились по лестнице, — заставил меня снять пластырь. Приказ Брэди. Требовалось около получаса, чтобы наркотик перестал действовать, после того как его снимут. Брэди хотел, чтобы к тому времени, когда мы прибудем в город, я полностью оглох и ослеп. Легионер выкинул пластырь. Но я не побеспокоился о том, чтобы сказать ему о втором кружке, который я приклеил за другое ухо.
Он доставил меня в Н'уик, в городской особняк Та Мингов. Вы бы никогда не узнали, что вчера вечером здесь валялись три трупа в море крови. Я проследовал за солдафоном через комнату, где это произошло. Все привели в идеальный порядок — стены, ковры, мебель. Ни единого пятнышка. Кое-что из мебели выглядело не так, как я помнил, но, с другой стороны, перестановка отлично вписалась в интерьер комнаты. По коже у меня поползли мурашки.
Брэди и Харон Та Минг ждали в соседней комнате, напоминающей тюремный карцер, что вовсе не подняло мне настроение. Переступая порог, я услышал, как какой-то нечеловеческий шепот прошебуршал в моем черепе. Через мгновение все стихло. Тут я понял. Это было помещение «с особо чистой атмосферой», забитое электроникой охраны так плотно, что мой пси-центр зарегистрировал ее. Я остановился в некоторой растерянности, когда Брэди поднялся с кресла. Харон, даже не пошевелившись, стоял, глубоко запрятав руки в складки одежды, и буравил меня взглядом. Я заставил себя посмотреть ему прямо в глаза, делая при этом такое глупо-равнодушное лицо, какое только мог. Да, стараться не выглядеть так, будто я только что переспал с кое-чьей женой, — непростая задачка, у меня не хватало опыта в таких делах.
— Почему ты так на меня смотришь? — отрывисто пролаял Харон.
— Да нет, сэр, — я перевел глаза на Брэди, потом на дверь.
— Садись, — сказал Брэди, указав на кресло.
Я взглядом проследовал за его рукой, обрадованный, что есть куда смотреть. Но мозг держал фокус на Хароне: паранойя, как того и хотел — правда, по другим причинам — Харон, добралась до меня. Но я не был слеп и глух. В непроходимой лесной чаще его усиления я чувствовал, что ему не терпится, чтобы я сел в это кресло. Как-то мне удалось не повернуться и не уставиться на Харона. Я продолжал пялиться на кресло — то, на которое указал Брэди. Мягкое, с выгнутой спинкой, серо-голубое — ничего особенного в нем не было. Но кто бы ни сел в него, тотчас подскочил бы до потолка, получив электрический удар, причем в самое уязвимое место.
Я застыл от удивления. Почему?! Ловушка. Если мой пси-центр на самом деле в заглушке, как они того хотели, я спокойно сяду в кресло, и они увидят, как я подпрыгну, словно ошпаренный кипятком. Но если я могу читать их, то, следовательно, я буду знать…
Брэди пристально наблюдал за мной. Я сжал все свои ощущения и функции организма в кулак, надеясь, что смогу удержать показатели в пределах нормы, что успокоило бы Брэди. Надев маску равнодушия, принуждая себя двигаться, я пересек комнату. Не переводя духа, я сел в кресло.
Они не блефовали. Я подскочил, грязно ругаясь, когда электрический ток вонзил зубы мне в задницу.
— Какого дьявола?!. — заорал я так, словно ничего не знал. Мне и не пришлось прикидываться взбешенным. — Это что-то вроде остроумной шутки? — Глядя на Брэди, я выбросил ему под нос свои ноющие жгучей болью ладони.
Брэди стоял, сцепив руки за спиной, не шевелясь. По нему не было заметно, что я прошел тест. Харон расслабленно откинулся в кресле, подозрения вытекали из его башки. Брэди был удовлетворен результатом, а значит, и Харон тоже.
— Нет, не шутка, уверяю тебя, — спокойно произнес Брэди. — Проверка.
— Проверка чего? — спохватившись, сурово вопросил я.
— Читаешь ты нас или нет.
— Дерьмо! Может, ваши мозги и находятся в этом месте, — заметил я, потирая зад, — но мои живут вот здесь. — Я тряхнул головой. — Чье это кресло, Дэрика?
Брэди скривился:
— Сядь… Обещаю, что впредь такого не случится.
— Сами садитесь туда, — отказался я. Брэди не врал, но мне все равно не очень-то хотелось сидеть.
Брэди пожал плечами и сел в кресло. Ничего не произошло.
— Но почему я должен играть роль твердолобого перед вами? — спросил я.
— Джентльмен так предпочитает, — сказал Брэди, бросив взгляд на Харона.
На этот раз мне не было так трудно посмотреть Харону в глаза.
— Я думал, что вы платите мне за то, что я включен.
То ли уже одна мысль о том, что я касаюсь его мозга, вызывала в Хароне омерзение, то ли у него было что скрывать. К чему эта проверка? Я собирался это выяснить до того, как выйду отсюда.
Огненный сноп ярости вырвался из Харона.
— Я плачу тебе, чтобы ты делал то, что тебе сказано, — отрезал он. — Мы будем задавать вопросы. Ты будешь отвечать на них — вежливо.
Он выстрелил в Брэди грозным взглядом, говорящим, что Харон считает, что Брэди слишком многое мне позволяет и не наступает мне на горло, когда я слишком разеваю пасть.
Я припомнил, что Брэди сделал со мной перед заседанием. Тогда он не церемонился. Но ведь тогда я не знал ничего, что могло бы разрушить его карьеру. Брэди шагнул-таки за край.
— Да, сэр, — сказал я, потому что Харонова кибернетизированная лапа сжалась в кулак. Не нужно было быть телепатом, чтобы понять, к чему бы это. То, что он в долгу передо мной, раз я спас его семью и Элнер, нисколько не изменило его чувства к псионам, разве только еще больше обозлило его. Я сел на кушетку, поскольку больше некуда было сесть, и постарался отодвинуться от Харона подальше. Внутри кушетка была заполнена чем-то похожим на студень или воду и трепетала подо мной, словно живая. Я постарался не барахтаться.
— Что вы хотите узнать? Сэр.
— Прошлым вечером ты читал мысли того наемного убийцы, — начал Харон, и я кивнул, потому что это не было вопросом. — Он чем-то выдал себя, и это что-то ни один из наших охранных экранов не зарегистрировал. Что это было?
Я мельком посмотрел на Брэди. Он им не рассказал. Брэди немного помрачнел, но и только. Я проскользнул сквозь шипящие электрические поля его мозговых имплантантов, с трудом перешел вброд чересчур прозрачные потоки биомассы, ступая как можно осторожнее. Брэди знал, что я никому не сказал о том, что он, Брэди, сделал — или не сделал — прошлым вечером. Брэди опять рассчитывал, что я покрою его, хотя он и не понимал, почему я сделал это в прошлый раз. Брэди воображал, что я чего-то от него хочу.
И я понял, что Брэди прав. Сейчас мне пришлось напрячь мозги, чтобы осознать, что именно мне от него надо.
— Кто-то выскреб его мозг. Он был перепрограммирован, чтобы играть роль человека. Но он не был человеком. Он был лишь… биологической машиной смерти. — Воспоминания о том, что сделалось с овощем, заставили меня стиснуть челюсти — да так, что заболели зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73