Ни один смертный не мог взять в руки эту вещь, но магу удалось на какое-то время изменить свою сущность, и...
Он попался точно в такую же ловушку, как и Этан.
Мертвый кристалл не смог определить, кто перед ним, поэтому парализовал непонятное существо. А когда через некоторое время некромант вернулся в свое прежнее состояние, то артефакт определил, что в его жилах течет кровь обычного смертного, и уничтожил незадачливого вора.
То что Врата Печали не просто не открылись, но еще и насильно удержали Этана, могло означать только одно – они, как и мертвый кристалл, не могут определить, кто перед ними – бог или человек. И будут удерживать его до тех пор, пока не узнают ответ на этот вопрос.
В отличие от своего хозяина файт быстрее среагировал на ситуацию, блестяще справившись с трудной задачей, которая на первый взгляд вообще не имела решения, – человеческая кровь несчастного Проже послужила именно тем доводом, который убедил Врата в том, что Этан – бог.
– Они открылись! – все еще до конца не веря в произошедшее, потрясенно пробормотал Левсет.
И дело было даже не в том, что в руки Альянса наконец попадет одна из святынь Хаоса, которая в конечном итоге изменит весь ход войны. Это имело огромное значение, но меркло на фоне потрясающего открытия – мифы о светлых богах не вымысел. Призрак в белых доспехах, вселившийся в тело Милта, был явным тому подтверждением.
«Людям не нужна помощь богов, так как они достаточно сильны и при желании могут сами решить все проблемы, – мысленно повторил старый маг слова высшего существа. – А значит, – продолжил Левсет свою мысль, – эра Хаоса неуклонно подходит к концу».
Он ошибался в деталях, будучи жестоко обманутым файтом, но был прав в главном – открыв Врата Печали, они выбили один из камней, на котором крепился фундамент, казалось бы, несокрушимого замка. Единственное, о чем не мог знать умудренный сединами маг, – на смену эпохе Хаоса идет не время светлых богов, а эра Безумия...
Глава 12
Из тысячи лучников, встретивших утром восход солнца, дожить до заката сумели только двадцать семь. Их них только трое (считая и меня) остались нетронутыми вихрем войны. Все остальные имели ранения разной степени тяжести, которые вылились в потерю еще двух человек, скончавшихся этой же ночью.
Не могу сказать точно, как я попал в лагерь (мы не свернули шатры, уходя на бой), потому что определенный промежуток времени начисто выпал из моего искореженного сознания. Впрочем, это не столь важно. Сумерки уже опустились на землю, когда мой затуманенный разум прояснился и я обнаружил себя сидящим невдалеке от костра и бесцельно рисующим на земле бессмысленно пересекающиеся линии.
В этом состоянии наверняка не было бы ничего страшного, если бы в качестве стила не выступал ритуальный кинжал – дар предводителя гоблинов, лезвие которого потемнело от пятен запекшейся крови.
Я с отвращением разжал пальцы, и оружие тихо упало к ногам. У меня уже была одна проклятая вещь – загадочный обломок стрелы, но, как оказалось, экипировка Хрустального Принца им не ограничивалась, и теперь к ней прибавился еще и этот зловещий клинок.
Словно грязно-мутная пена, в памяти всплыл разговор с Мгхамом, предшествовавший страшному подарку. Память частично вернулась в измученное кошмарами сознание, после чего жизнь, как и все вокруг, потеряла какой-либо смысл. То, что я чудом выжил в мясорубке сражения, являлось скорее проклятием, нежели благом.
– Смерть – это не зло, а скорее избавление, – наверное, в тысячный раз повторил я и только сейчас заметил, что не один.
Невдалеке от костра сидел старый друг и товарищ, вплоть до этого дня свято веривший в то, что в жизни всегда найдется место искренней радости и теплой улыбке. Но на войне иллюзии быстро проходят, а вера и радость уходят из сердца вместе с предсмертным хрипом товарища, бьющегося в агонии у тебя на глазах.
Серое лицо, похожее на застывшую маску, тусклые глаза, невидяще смотрящие в неведомую даль, тугая повязка, пропитанная кровью, скрывающая три отсеченных пальца на левой руке, – вот и все, что осталось от человека, который утром являлся чуть ли не олицетворением радости.
– Сколько из нас выжило?
Если что-то еще и имело для меня значение в жизни, то только этот короткий вопрос.
– Двадцать семь. – Этот сиплый, надорванный голос принадлежал уже не молодому двадцатипятилетнему воину, а древнему старику, успевшему за один только день сжечь все свои силы. – Еще двое скончались от ран на закате.
Все вокруг было выдержано в обычных грязно-серых тонах, какими бывает окрашен тоскливо-пасмурный осенний вечер, но Свен упомянул о закате, значит, сейчас было раннее утро или...
– Который час? – без всякого перехода спросил я.
Разговор получался каким-то бессвязно-рваным: сознание обоих собеседников после потрясений дневной битвы напоминало искромсанный штормом парус, поэтому было не в состоянии упорядочить мятежный хоровод мыслей.
– Судя по звездам – уже давно за полночь.
Я поднял взгляд вверх, но не увидел никаких звезд. Тяжелые серые тучи висели прямо над головой, и было такое впечатление, что если очень сильно захотеть, то можно достать их рукой.
После того как я провалился в темный колодец, на дне которого оказались огромное поле с цветами и маленькая не по-детски серьезная девочка, изменилось не только мое сознание, по и мироощущение. Я понял, что отныне для меня перестали существовать не только все краски этого мира, но и смена дня и ночи. Все, что осталось, – унылый пейзаж, выдержанный в тускло-серых тонах, небо, закрытое плотным слоем тяжелых туч, сквозь которые невозможно пробиться лучам солнца, да серая кровь, которой будет обильно пропитана земля везде, где бы ни ступила моя нога.
– Как я здесь оказался, и что произошло после того, как Мгхам отдал мне свой нож?
Во взгляде Свена промелькнул откровенный испуг, и, после того как огромным усилием воли удалось наконец взять себя в руки, он пробормотал:
– Ты был не в себе... Ты был не в себе, – еще раз, уже более внятно повторил он, убеждая скорее себя, нежели меня, и после короткой паузы тихо добавил: – Но по большому счету ты сделал все правильно.
Он не сказал ничего нового, подтвердив лишь то, что и без того было хорошо известно, – запекшаяся кровь на лезвии жертвенного ножа говорила сама за себя, поэтому я не стал выяснять подробности. Вместо этого я, чуть наклонившись вперед, поднял с земли зловещий подарок предводителя гоблинов.
– Ты знаешь, чего здесь не хватает?
Я сосредоточенно рассматривал нож, поэтому не заметил тревожного взгляда Свена.
– Нет. – Его голос предательски дрогнул, и я прервал созерцание, переведя взор на старого друга.
Он был откровенно напуган. Но боялся он не за свою жизнь, а за меня, точнее сказать, за ту крохотную человеческую часть, которая еще не растворилась в вихре безумия и удерживала меня от того, чтобы окончательно превратиться в чудовище.
Я криво усмехнулся, прочитав его мысли, и от этой демонической усмешки Свен испугался еще больше.
– Я не сошел с ума и не превратился в монстра, – спокойно начал я, – ты знаешь меня всю свою жизнь и должен понимать – просто так, за один день нельзя лишиться всех своих качеств. Хоть что-то должно же остаться.
Он ничего не сказал, но мне не нужны были слова, мне была нужна помощь.
– Сталь этого клинка обагрена кровью людей, но на ней не хватает еще кое-чего. Того, что называется жизнью имура. Но не простого воина, а генерала Тиссена, благодаря которому нас принесли в жертву каким-то неведомым планам. Разорвали на части, безжалостно втоптали в землю, при этом бросив на произвол судьбы и фактически предав еще до того, как началась битва.
Страх и напряжение ушли из взгляда старого друга. В его потухших глазах снова зажегся огонь, порожденный ненавистью, и я понял – жизнь еще не ушла из этого молодого, полного сил тела. Она просто застыла на некоторое время на самом краю пропасти, не зная – качнуться ли назад, чтобы упасть в спасительные объятия тьмы, или же сделать над собой неимоверное усилие, шагнув вперед.
Любовь и ненависть – движущие силы мира. То, что в зависимости от обстоятельств делает нас сильными или слабыми, глупыми или мудрыми, живыми или мертвыми. То, без чего вообще невозможно представить себе эту вселенную.
Остатки любви растоптали копыта тяжеловооруженной конницы и смыли из наших душ грязным кровавым дождем равнодушные ко всему небеса, но ненависть... Она обняла нас за плечи, легко подтолкнув вперед – подальше от ненасытного чрева безумия, которое было ошибочно принято нами за смерть.
– Кроме тебя и меня, никого нет. Все, кто остался, ранены и вряд ли смогут помочь. Есть еще Карт, у которого пара легких царапин, но после того, как старший брат заслонил его собственным телом, у парня не все в порядке с головой. Если к утру не очнется – все. – Свен обреченно махнул рукой, давая понять, что не слишком-то верит, что Карт придет в чувство.
Взмах был слишком резкий, поэтому забытая на время боль снова вернулась. Лицо Свена свело судорогой, но, несколько раз помотав головой из стороны в сторону, как будто приходя в себя после удара, он наконец справился с болью.
– Серьезная рана? – кивнул я в сторону обмотанной тряпкой руки.
– С какой стороны посмотреть, – невесело усмехнулся Свен, и в этом ответе мелькнула слабая тень старого друга. – Срезало три пальца на левой руке. Не очень приятно, но жить можно...
– Много крови потерял?
– Нет... – Он понял истинную подоплеку этого вопроса, которая заключалась в том, сможет ли раненый стать полноправным участником предстоящей операции. – У меня оставалась щепотка порошка, останавливающего кровь. Как только пришел в чувство, сразу и обработал рану.
– Хорошо, – кивнул я, не вполне уверенный, что он не солгал – тряпица, намотанная на кисть, была обильно пропитана кровью.
Но мне все равно нужен был помощник, чтобы исполнить задуманное, поэтому я счел за лучшее поверить в то, во что мы оба искренне хотели верить.
– Какой у тебя план? – Как только не осталось никаких неясностей, Свен сразу же перешел к делу.
– Мы воспользуемся луком.
– В такой непроглядной тьме ты не попадешь в цель даже с десяти шагов, – начал было он, но я его оборвал нетерпеливым взмахом руки:
– С некоторых пор для меня не существует смены дня и ночи, а есть только вечные сумерки. Так что с этим проблем не будет.
Если Свен и удивился, то не подал вида. Много необъяснимых вещей произошло со всеми нами за последнее время, поэтому одной загадкой больше, одной меньше – особой роли уже не играло.
Главная трудность состоит даже не в том, как подобраться на расстояние выстрела, пройдя все патрули и заслоны имуров, а в том, как выманить Тиссена из шатра. Мы не можем тягаться с имурами ни в силе, ни в скорости, ни в быстроте реакции, поэтому...
– Поэтому, – закончил предложение Свен, – мы спокойно, ни от кого не скрываясь, пройдем в лагерь, минуем все патрули, а затем... – Он на секунду замешкался, после чего продолжил: – Затем сориентируемся по ситуации.
– Не слишком блестящий план.
– Какой есть. Другого у меня пока нет.
Я тоже не слишком-то ясно представлял, каким образом нам удастся выманить Тиссена на линию огня, но одно знал точно – я не успокоюсь, пока не рассчитаюсь с генералом, из-за которого пали все мои люди. И то, что имуры наверняка не дадут нам уйти, не имело ровным счетом никакого значения. Та ничтожная кучка людей, что осталась от тысячи лучников, вряд ли теперь представляла интерес для армий Хаоса. А те, кто не нужен Хаосу, обычно долго не живут. Тем более если речь идет о выходцах из лагеря светлых рас. Никто не будет особо переживать, если какие-нибудь обезумевшие от жажды крови орки сломают шеи нескольким раненым людям, формально являющимся их союзниками. Во время этой войны происходили вещи и пострашнее, так что вряд ли кто-нибудь станет обращать внимание на подобные мелочи.
Скорее всего, это наша последняя ночь, и оборвется она часом раньше или позже, лично для меня не играло особой роли. Свен тоже понимал это, но жизнь лучников племени Сави кончилась еще в тот день, когда в долину пришел экспедиционный корпус имуров. Только тогда мы об этом не знали, а сейчас...
Все, что нам оставалось, – раздать неоплаченные долги и раствориться в жерле огнедышащего вулкана войны.
– Ладно, пойдем прямо сейчас, – сказал я, вставая. – Чем больше думаем, тем больше сомневаемся. А нам не нужны сомнения. Особенно этой ночью.
– Да, не нужны, – согласился Свен, здоровой рукой поправляя пояс, на котором кроме небольшого меча крепился ряд метательных ножей, а также нашлось место и для небольшой кожаной сумки, в которой охотник хранил много полезных вещей.
Мы еще не успели отойти от костра, как вдруг вспомнив нечто по-настоящему важное, я резко остановился.
– Что? – В вопросе Свена проскальзывало нетерпение гончей, взявшей след.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Он попался точно в такую же ловушку, как и Этан.
Мертвый кристалл не смог определить, кто перед ним, поэтому парализовал непонятное существо. А когда через некоторое время некромант вернулся в свое прежнее состояние, то артефакт определил, что в его жилах течет кровь обычного смертного, и уничтожил незадачливого вора.
То что Врата Печали не просто не открылись, но еще и насильно удержали Этана, могло означать только одно – они, как и мертвый кристалл, не могут определить, кто перед ними – бог или человек. И будут удерживать его до тех пор, пока не узнают ответ на этот вопрос.
В отличие от своего хозяина файт быстрее среагировал на ситуацию, блестяще справившись с трудной задачей, которая на первый взгляд вообще не имела решения, – человеческая кровь несчастного Проже послужила именно тем доводом, который убедил Врата в том, что Этан – бог.
– Они открылись! – все еще до конца не веря в произошедшее, потрясенно пробормотал Левсет.
И дело было даже не в том, что в руки Альянса наконец попадет одна из святынь Хаоса, которая в конечном итоге изменит весь ход войны. Это имело огромное значение, но меркло на фоне потрясающего открытия – мифы о светлых богах не вымысел. Призрак в белых доспехах, вселившийся в тело Милта, был явным тому подтверждением.
«Людям не нужна помощь богов, так как они достаточно сильны и при желании могут сами решить все проблемы, – мысленно повторил старый маг слова высшего существа. – А значит, – продолжил Левсет свою мысль, – эра Хаоса неуклонно подходит к концу».
Он ошибался в деталях, будучи жестоко обманутым файтом, но был прав в главном – открыв Врата Печали, они выбили один из камней, на котором крепился фундамент, казалось бы, несокрушимого замка. Единственное, о чем не мог знать умудренный сединами маг, – на смену эпохе Хаоса идет не время светлых богов, а эра Безумия...
Глава 12
Из тысячи лучников, встретивших утром восход солнца, дожить до заката сумели только двадцать семь. Их них только трое (считая и меня) остались нетронутыми вихрем войны. Все остальные имели ранения разной степени тяжести, которые вылились в потерю еще двух человек, скончавшихся этой же ночью.
Не могу сказать точно, как я попал в лагерь (мы не свернули шатры, уходя на бой), потому что определенный промежуток времени начисто выпал из моего искореженного сознания. Впрочем, это не столь важно. Сумерки уже опустились на землю, когда мой затуманенный разум прояснился и я обнаружил себя сидящим невдалеке от костра и бесцельно рисующим на земле бессмысленно пересекающиеся линии.
В этом состоянии наверняка не было бы ничего страшного, если бы в качестве стила не выступал ритуальный кинжал – дар предводителя гоблинов, лезвие которого потемнело от пятен запекшейся крови.
Я с отвращением разжал пальцы, и оружие тихо упало к ногам. У меня уже была одна проклятая вещь – загадочный обломок стрелы, но, как оказалось, экипировка Хрустального Принца им не ограничивалась, и теперь к ней прибавился еще и этот зловещий клинок.
Словно грязно-мутная пена, в памяти всплыл разговор с Мгхамом, предшествовавший страшному подарку. Память частично вернулась в измученное кошмарами сознание, после чего жизнь, как и все вокруг, потеряла какой-либо смысл. То, что я чудом выжил в мясорубке сражения, являлось скорее проклятием, нежели благом.
– Смерть – это не зло, а скорее избавление, – наверное, в тысячный раз повторил я и только сейчас заметил, что не один.
Невдалеке от костра сидел старый друг и товарищ, вплоть до этого дня свято веривший в то, что в жизни всегда найдется место искренней радости и теплой улыбке. Но на войне иллюзии быстро проходят, а вера и радость уходят из сердца вместе с предсмертным хрипом товарища, бьющегося в агонии у тебя на глазах.
Серое лицо, похожее на застывшую маску, тусклые глаза, невидяще смотрящие в неведомую даль, тугая повязка, пропитанная кровью, скрывающая три отсеченных пальца на левой руке, – вот и все, что осталось от человека, который утром являлся чуть ли не олицетворением радости.
– Сколько из нас выжило?
Если что-то еще и имело для меня значение в жизни, то только этот короткий вопрос.
– Двадцать семь. – Этот сиплый, надорванный голос принадлежал уже не молодому двадцатипятилетнему воину, а древнему старику, успевшему за один только день сжечь все свои силы. – Еще двое скончались от ран на закате.
Все вокруг было выдержано в обычных грязно-серых тонах, какими бывает окрашен тоскливо-пасмурный осенний вечер, но Свен упомянул о закате, значит, сейчас было раннее утро или...
– Который час? – без всякого перехода спросил я.
Разговор получался каким-то бессвязно-рваным: сознание обоих собеседников после потрясений дневной битвы напоминало искромсанный штормом парус, поэтому было не в состоянии упорядочить мятежный хоровод мыслей.
– Судя по звездам – уже давно за полночь.
Я поднял взгляд вверх, но не увидел никаких звезд. Тяжелые серые тучи висели прямо над головой, и было такое впечатление, что если очень сильно захотеть, то можно достать их рукой.
После того как я провалился в темный колодец, на дне которого оказались огромное поле с цветами и маленькая не по-детски серьезная девочка, изменилось не только мое сознание, по и мироощущение. Я понял, что отныне для меня перестали существовать не только все краски этого мира, но и смена дня и ночи. Все, что осталось, – унылый пейзаж, выдержанный в тускло-серых тонах, небо, закрытое плотным слоем тяжелых туч, сквозь которые невозможно пробиться лучам солнца, да серая кровь, которой будет обильно пропитана земля везде, где бы ни ступила моя нога.
– Как я здесь оказался, и что произошло после того, как Мгхам отдал мне свой нож?
Во взгляде Свена промелькнул откровенный испуг, и, после того как огромным усилием воли удалось наконец взять себя в руки, он пробормотал:
– Ты был не в себе... Ты был не в себе, – еще раз, уже более внятно повторил он, убеждая скорее себя, нежели меня, и после короткой паузы тихо добавил: – Но по большому счету ты сделал все правильно.
Он не сказал ничего нового, подтвердив лишь то, что и без того было хорошо известно, – запекшаяся кровь на лезвии жертвенного ножа говорила сама за себя, поэтому я не стал выяснять подробности. Вместо этого я, чуть наклонившись вперед, поднял с земли зловещий подарок предводителя гоблинов.
– Ты знаешь, чего здесь не хватает?
Я сосредоточенно рассматривал нож, поэтому не заметил тревожного взгляда Свена.
– Нет. – Его голос предательски дрогнул, и я прервал созерцание, переведя взор на старого друга.
Он был откровенно напуган. Но боялся он не за свою жизнь, а за меня, точнее сказать, за ту крохотную человеческую часть, которая еще не растворилась в вихре безумия и удерживала меня от того, чтобы окончательно превратиться в чудовище.
Я криво усмехнулся, прочитав его мысли, и от этой демонической усмешки Свен испугался еще больше.
– Я не сошел с ума и не превратился в монстра, – спокойно начал я, – ты знаешь меня всю свою жизнь и должен понимать – просто так, за один день нельзя лишиться всех своих качеств. Хоть что-то должно же остаться.
Он ничего не сказал, но мне не нужны были слова, мне была нужна помощь.
– Сталь этого клинка обагрена кровью людей, но на ней не хватает еще кое-чего. Того, что называется жизнью имура. Но не простого воина, а генерала Тиссена, благодаря которому нас принесли в жертву каким-то неведомым планам. Разорвали на части, безжалостно втоптали в землю, при этом бросив на произвол судьбы и фактически предав еще до того, как началась битва.
Страх и напряжение ушли из взгляда старого друга. В его потухших глазах снова зажегся огонь, порожденный ненавистью, и я понял – жизнь еще не ушла из этого молодого, полного сил тела. Она просто застыла на некоторое время на самом краю пропасти, не зная – качнуться ли назад, чтобы упасть в спасительные объятия тьмы, или же сделать над собой неимоверное усилие, шагнув вперед.
Любовь и ненависть – движущие силы мира. То, что в зависимости от обстоятельств делает нас сильными или слабыми, глупыми или мудрыми, живыми или мертвыми. То, без чего вообще невозможно представить себе эту вселенную.
Остатки любви растоптали копыта тяжеловооруженной конницы и смыли из наших душ грязным кровавым дождем равнодушные ко всему небеса, но ненависть... Она обняла нас за плечи, легко подтолкнув вперед – подальше от ненасытного чрева безумия, которое было ошибочно принято нами за смерть.
– Кроме тебя и меня, никого нет. Все, кто остался, ранены и вряд ли смогут помочь. Есть еще Карт, у которого пара легких царапин, но после того, как старший брат заслонил его собственным телом, у парня не все в порядке с головой. Если к утру не очнется – все. – Свен обреченно махнул рукой, давая понять, что не слишком-то верит, что Карт придет в чувство.
Взмах был слишком резкий, поэтому забытая на время боль снова вернулась. Лицо Свена свело судорогой, но, несколько раз помотав головой из стороны в сторону, как будто приходя в себя после удара, он наконец справился с болью.
– Серьезная рана? – кивнул я в сторону обмотанной тряпкой руки.
– С какой стороны посмотреть, – невесело усмехнулся Свен, и в этом ответе мелькнула слабая тень старого друга. – Срезало три пальца на левой руке. Не очень приятно, но жить можно...
– Много крови потерял?
– Нет... – Он понял истинную подоплеку этого вопроса, которая заключалась в том, сможет ли раненый стать полноправным участником предстоящей операции. – У меня оставалась щепотка порошка, останавливающего кровь. Как только пришел в чувство, сразу и обработал рану.
– Хорошо, – кивнул я, не вполне уверенный, что он не солгал – тряпица, намотанная на кисть, была обильно пропитана кровью.
Но мне все равно нужен был помощник, чтобы исполнить задуманное, поэтому я счел за лучшее поверить в то, во что мы оба искренне хотели верить.
– Какой у тебя план? – Как только не осталось никаких неясностей, Свен сразу же перешел к делу.
– Мы воспользуемся луком.
– В такой непроглядной тьме ты не попадешь в цель даже с десяти шагов, – начал было он, но я его оборвал нетерпеливым взмахом руки:
– С некоторых пор для меня не существует смены дня и ночи, а есть только вечные сумерки. Так что с этим проблем не будет.
Если Свен и удивился, то не подал вида. Много необъяснимых вещей произошло со всеми нами за последнее время, поэтому одной загадкой больше, одной меньше – особой роли уже не играло.
Главная трудность состоит даже не в том, как подобраться на расстояние выстрела, пройдя все патрули и заслоны имуров, а в том, как выманить Тиссена из шатра. Мы не можем тягаться с имурами ни в силе, ни в скорости, ни в быстроте реакции, поэтому...
– Поэтому, – закончил предложение Свен, – мы спокойно, ни от кого не скрываясь, пройдем в лагерь, минуем все патрули, а затем... – Он на секунду замешкался, после чего продолжил: – Затем сориентируемся по ситуации.
– Не слишком блестящий план.
– Какой есть. Другого у меня пока нет.
Я тоже не слишком-то ясно представлял, каким образом нам удастся выманить Тиссена на линию огня, но одно знал точно – я не успокоюсь, пока не рассчитаюсь с генералом, из-за которого пали все мои люди. И то, что имуры наверняка не дадут нам уйти, не имело ровным счетом никакого значения. Та ничтожная кучка людей, что осталась от тысячи лучников, вряд ли теперь представляла интерес для армий Хаоса. А те, кто не нужен Хаосу, обычно долго не живут. Тем более если речь идет о выходцах из лагеря светлых рас. Никто не будет особо переживать, если какие-нибудь обезумевшие от жажды крови орки сломают шеи нескольким раненым людям, формально являющимся их союзниками. Во время этой войны происходили вещи и пострашнее, так что вряд ли кто-нибудь станет обращать внимание на подобные мелочи.
Скорее всего, это наша последняя ночь, и оборвется она часом раньше или позже, лично для меня не играло особой роли. Свен тоже понимал это, но жизнь лучников племени Сави кончилась еще в тот день, когда в долину пришел экспедиционный корпус имуров. Только тогда мы об этом не знали, а сейчас...
Все, что нам оставалось, – раздать неоплаченные долги и раствориться в жерле огнедышащего вулкана войны.
– Ладно, пойдем прямо сейчас, – сказал я, вставая. – Чем больше думаем, тем больше сомневаемся. А нам не нужны сомнения. Особенно этой ночью.
– Да, не нужны, – согласился Свен, здоровой рукой поправляя пояс, на котором кроме небольшого меча крепился ряд метательных ножей, а также нашлось место и для небольшой кожаной сумки, в которой охотник хранил много полезных вещей.
Мы еще не успели отойти от костра, как вдруг вспомнив нечто по-настоящему важное, я резко остановился.
– Что? – В вопросе Свена проскальзывало нетерпение гончей, взявшей след.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43