Я подумал об этом за минуту до того, как снова вспыхнул экран телевизора и последним чудом появилась на нем короткая надпись:
«Мы уходим».
Что-то мелькнуло за окном зеленой зарницей и погасло. Мы с Сузи не сказали друг другу ни слова. Зачем?
В комнату постучали. Вошла Розалия Соммерфилд с телеграфным бланком в руках.
– Вам телеграмма из Москвы, мистер Клайд.
– Прочтите, Сузи, у меня опять рябит в глазах. – Я протянул ей телеграмму, которая, как я понимал, ничего уже не могла изменить.
– «Есть возможность устроить встречу высшем уровне, – прочла Сузи, – Академия наук принципе поддерживает эксперимент тчк Вылетай Москву немедленно тчк Визой порядок Вэл».
– Поздно! – прохрипел я, хватаясь за ручки кресла. Комната закружилась вокруг меня. Закружилась и растеклась черной тушью.
Очнулся я не скоро и тотчас же зажмурился от яркого света. Все кругом было белым-бело, как зимой в альпийской Швейцарии: белоснежная постель, выбеленные стены и потолок, белая пластмассовая крышка стола и белые шторы на широком, во всю стену, окне. Я прислушался: говорили рядом.
– Все еще спит?
– Не так громко, доктор.
– Он не услышит. Слишком слаб. Сон каменный.
– Считаете, что безнадежен?
– Лейкозы вообще трудно излечимы, а этот лейкоз особенный. Словно белые тигры в крови.
Голоса смолкли – видимо, обход больных продолжался.
А я сразу все понял.
Наши гости побывали у меня в крови, сменяя друг друга в миллионах трансформаций в секунду. Побывали случайно, никогда ранее не проникая в организмы встречавшихся им форм жизни. У них не было опыта. Мой пример единственный, и они не могли знать, что оставят след, несовместимый с человеческой жизнью. Я ничего не объясняю врачам, подшучиваю над своей болезнью, держусь бодрячком с навещающими меня друзьями – Вэл, получив телеграмму Сузи, тотчас же вылетел в Лондон – и ничего не говорю им о завещании, с которого начал этот рассказ…
И, пожалуй, я все-таки счастлив.


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10