Здесь, где его глаза могли сослужить нам службу, а вероломные выходки уже не в силах были повредить, я вынул Острогала из мешка.
– Пожалуйста, господа! – завопил он немедленно, – примите ее предупреждение как можно ближе к сердцу! Ибо о малейшем избытке Снадобья, взятом вами, немедленно станет известно. А дикая гордыня вторичных демонов такова, что они скорее предпочтут разрушить туннель, чем смириться с мелкими кражами, нарушающими их распоряжения!
Слушая его одним ухом, мы всматривались в надпись, высеченную на стене, прямо над грудой сваленных на полу каменных чаш. Эти строки на верхнеархаическом были нам известны. Лучше всего их содержание передано в «Ямбических песенках» Финника Минускулонского:
Омфалодон Инкарнадин
Был любопытный господин.
Во мгле рожденный, солнцем грезил он
И был с младых когтей в него влюблен,
Хотя в третичном мире обитал,
Где неба отродясь он не видал.
Во мраке вечном, где зубовный скрежет слышен,
И о Вселенной знают только понаслышке,
Мечту свою глодал он, точно кость,
Испытывая призрачного солнца злость.
И длилось так, пока звезда легенд не стала
Реальней для него, чем тьма подземных залов.
Мечтой влеком, сквозь камень он поплыл,
Но сил не рассчитал и угодил
В Ад первый любопытный господин
Гелиомфалодон Инкарнадин.
Я поднял одну чашу. Возможно, она была довольно вместительной, – трудно судить, не зная мощности Снадобья. Однако я не мог избавиться от мысли, что она наполовину меньше тех кувшинчиков, которые припасли для сбора Снадобья мы с Барнаром. Вероятно, Острогал ощутил мое разочарование, ибо тут же пустился в объяснения:
– Вторичные демоны, о сверкающий повелитель, наложили на когти Заклятие Спускового Крючка. На йоту больше, и когти моментально высвобождаются из-под власти удерживающей их колдовской силы. Они выстреливаются вверх. Одно движение стирает все туннели в порошок. Поверьте, за все это время никто, даже самые решительные из моих соотечественников, не осмелились попрать железный закон. Если хотя бы один из вас позволит жадности взять верх, всех ждет мгновенная и неминуемая смерть.
Мы четверо переглянулись и торжественно покивали головами.
– Ну что ж, – произнес Барнар, окидывая взглядом устья нескольких туннелей, которые брали начало в передней, – мы с Ниффтом пойдем в эту сторону, а вы в ту, кто первый дойдет до цели, позовет остальных.
Как только огни факелов Банта и Костарда начали меркнуть в глубине центрального туннеля, мы повернули налево. В путь мы пустились рысью, движимые не требующим слов согласием: уверен, что Барнар, так же как и я, всю дорогу прикидывал время и расстояние.
Вырытые искусными демонами туннели изнутри были такими гладкими, словно их вытопили в камне, а их диаметр с легкостью позволил бы пройти по ним существам более крупным, чем мы. Дорога вниз, хотя и несколько крутоватая, не была ни трудной, ни длинной.
Своды пещерной галереи, в которую мы вскоре попали, были столь высоки, что пламя наших факелов не могло осветить их целиком. Одну ее стену полностью покрывала чешуя, похожая на змеиную.
Однажды мы с Барнаром уже стояли перед вывернутой на изнанку беспредельной наготой другого гиганта, Сазмазма. Возможно, закованный в камень Омфалодон и был существом более мелкого масштаба, но в своей целостности открывшаяся нашему взгляду конечность, собранная в горсть, точно для того, чтобы ухватить что-то, производила впечатление не менее внушительное. Наверху, у рваной границы света наших факелов, мы разглядели складку в чешуйчатой ткани, такие образуются обычно у людей на сгибах ладоней.
Окаменевшая в полете к солнцу, эта жадная конечность могла бы послужить прекрасным воплощением несгибаемой воли великого демона; сами его мечты, отлитые в пластическую форму, нависали над нами. Ужас и восхищение в равной мере переполняли нас, и одинаковые озарения посетили нас одновременно.
– Давай попробуем! – воскликнули мы едва ли не хором.
– Что нужно делать? – спросил я у Острогала.
– Смажьте ладони и подошвы. И, пожалуйста, помните, что эта порция вычитается из того количества Снадобья, которое вы унесете с собой.
Наверное, мы боялись, что гигант почувствует наше прикосновение и как-нибудь отреагирует на него, потому что очень робко приложили ладони к лаково блестевшей чешуе, покрытой чем-то, на ощупь похожим на воск, и провели по ней сверху вниз. Но чешуя оказалась неподатливой и жесткой, точно камень; не она, а мы сами вздрогнули, соприкоснувшись с ней.
Согнувшись, чтобы намазать подошвы, мы впервые почувствовали силу Снадобья, – нас подбросило на полсажени вверх.
– Не делая осознанных волевых усилий, чтобы приблизиться к земле, – предупредил нас Острогал, – вы с каждым движением будет отталкиваться от нее и подниматься все выше.
Умастив подошвы наших сандалий, визжа и хохоча, точно школьники, молотя руками и ногами по воздуху, мы вскарабкались в пещерную тьму, куда почти не доставал свет факелов. Какую редкую, неистовую радость испытывали мы в тот момент! Мы скоро освоили движения наподобие плавательных, которые переносили нас в желаемую точку пространства, с каждым разом все точнее.
– Давай попробуем в туннеле, на скорость, – позвал я. Была ли это подготовка к тому, что последовало позже?
Не думаю, во всяком случае, в тот момент нам так не казалось. Мы обнаружили, что плывем вверх по туннелю, который совсем недавно привел нас вниз, гораздо быстрее, чем любой из нас мог бы преодолеть его бегом.
Жажда обладания этим могуществом в больших количествах вскоре заставила нас повернуть к пещере. Опускаясь на землю, мы заработали несколько новых синяков, так как выяснили, что просто захотеть оказаться на земле недостаточно, надо еще загадать определенную скорость. Итак, с чашами наготове мы повернулись лицом к чешуйчатой стене и… замерли.
– Знаешь, Барнар, – начал я, – что могло быть проще для Вторичников, чем взять да и распустить слух о серьезных последствиях? Таким образом, ценой одних лишь сплетен они могли снизить количество снадобья, выдаваемое каждому соискателю и продлить существование кровожадного предприятия, из которого сами же извлекают пользу.
– Та же мысль и меня гложет! – тут же воскликнул мой друг.
Острогал заблеял протестующе, но я немедленно засунул его в мешок, заглушив его вопли.
– Буду с тобой полностью откровенен, Барнар, – продолжал я. – Я совершенно, непоколебимо убежден в том, что мы можем абсолютно безнаказанно наполнить свои кувшины этой славной мазью. В конце концов, вряд ли Вторичники действительно решатся уничтожить столь солидный источник дохода всего лишь ради предотвращения мелкого воровства!
Барнар энергично закивал головой, блестя глазами.
– Ты облекаешь в слова самые мои заветные мечты и желания, старина! Скажу больше. Признаюсь, что в этой необъяснимой, но тем не менее всепобеждающей уверенности, которую я разделяю с тобой, я узнаю один из тех моментов истины, которые даются всякому человеку, один из тех судьбоносных шансов, которые душа не должна упускать, чтобы подняться к участи более великой, чем та, что была уготована ей изначально!
Острогал буквально зашелся от визга в своем мешке, и я прикрикнул на него:
– Умолкни, ты, адский фрагмент! Ты сам признался, что никто никогда не осмеливался преступить этот хваленый предел! Это простая угроза, жупел, все могущество которого заключается исключительно в том, что никто и никогда не пытался его свергнуть! А теперь молчи, не то умрешь на месте!
Наверное, какой-то обрывок еще сохранившегося в нас бессознательного благоразумия заставил нас переглянуться, а потом начать действовать одновременно, сократив насколько возможно акт сбора снадобья. Орудуя мечами, как цирюльник бритвой, мы соскребли со стены по две полосы восковой массы и стряхнули их в свои посудины. Раз, еще раз… четыре раза провели мы по стене, наполнили свои контейнеры, заткнули их, вбросили мечи обратно в ножны, схватили факелы и поплыли по воздуху к туннелю.
Поспешность оказалась весьма кстати. Почти сразу же изогнутый каменный потолок застонал, покрылся трещинами и мощно содрогнулся. Рябь движения прошла по чешуйчатой стене демонической кожи.
Мы бешено гребли вверх по туннелю, вопя на ходу:
– Бант! Костард! Наружу, скорее! – Выкрики эти свидетельствовали скорее о дружеских чувствах, которые мы испытывали по отношению к своим компаньонам, чем о нашем собственном здравом смысле, ибо визг крошащегося камня и грохот пролетающих обломков лишали смысла любые словесные предупреждения.
Наш туннель обрушился, как только мы ворвались в переднюю, а выжатый из него воздух заставил нас перекувырнуться несколько раз в пространстве и задул наши факелы, точно свечи. Тут Бант и Костард вывалились из своего туннеля, который тоже немедленно осыпался, а стены передней уже вздрагивали, вздыхали, трескались, роняя огромные осколки, грозившие похоронить нас под собой. Мы метнулись к поверженной парочке. Чаши со Снадобьем, вырвавшись у них из рук, запрыгали по содрогающемуся в конвульсиях полу, когда мы схватили их за ремни, я – Костарда, Барнар – Банта, и поплыли, гребя одной рукой, к выходу.
Оказалось, что дополнительный груз в лице компаньонов не так уж и замедлял скорость движения. В любом случае мы летели по воздуху быстрее, чем человек мог бы бежать даже по ровной земле, не говоря уже о камне, который оседал и вспучивался на каждом шагу.
И все же сложенный манящей буковкой «О» рот входа в подземелье был еще далеко, слишком далеко. Тут потолок, стены и пол галереи резко сошлись вместе, словно сжавшиеся в кулак пальцы. И снова волна вытесненного внезапным сокращением воздуха подтолкнула нас сзади, так что мы буквально вылетели из рушащегося прохода, точно стрела из духовой трубки.
Впереди, всего в каких-то ста шагах от нас, Ша Урли ковыляла по пляшущему полу подземного мира, таща на себе обмякшую, ярко-красную от крови Ниасинт.
– Хватайтесь за них, когда будем пролетать мимо! – прокричал я Костарду и Банту. Обеими руками они крепко, хотя и несколько неуклюже, вцепились в женщин, и мы подняли всех четверых. Отталкиваясь одной рукой от ржавого воздуха, мы все же рискнули оглянуться. И вовремя: мы увидели, как проклятый каменный холм взорвался веером булыжников, который на мгновение скрыл от нас небо.
Четыре черных титанических когтя выросли из земли. Отряхивая с себя мелкие камни, они тянулись, тянулись, тянулись вверх, пока не одолели почти треть расстояния до подземного небосвода. Укорененное в земле запястье прервало их полет, но они продолжали раскачиваться, наслаждаясь свободой движения, которой не знали все эти тысячелетия погребения.
А гигантское око с усеянным звездами зрачком, кровавое солнце этого дьявольского мира, казалось, с надрывной радостью созерцало фрагмент своего былого «я», восставший из небытия векового плена.
XVIII
Свой коготь подними!
Подняться миром выше, и жить
По-прежнему в слезах,
И вместо неба свод из камня видеть.
– Вот так, – показывала нам Ша Урли. – Выдергивайте их, как корешки… видите, как быстро и гладко зажила ее плоть там, где я их уже убрала?
Мы уложили Ниасинт в небольшом углублении в стенке каньона, в нескольких милях от когтей. Когти Омфалодона закрывали собой половину неба, лениво царапая воздух, точно все еще не в силах до конца поверить в свое освобождение из могилы. Любому, кто придет теперь за Снадобьем для Полетов, понадобятся навыки скорее альпинистские, нежели спелеологические.
Обрывки кровеносной системы демона, внедренной в тело девушки, сочились ее собственной кровью до тех пор, пока мы не извлекли их. В то время как мы, четверо мужчин, сосредоточенно выдергивали мелкие сосудики, Ша Урли острием своего кинжала осторожно сбривала последние комки демонской плоти с рук и ног Ниасинт. Как только зловонная субстанция Вторичника отваливалась, кожа девушки, хотя по-прежнему бледная и бескровная, снова обретала сияние юности, особый лоск, который, должно быть, отличал ее много столетий тому назад. Так молодая женщина вновь обрела красоту, которой суждено было обратиться в прах в незапамятные времена, если бы не вмешательство святотатственного бессмертия. Наконец стоны Ниасинт умолкли, морщины боли на лбу разгладились, и она, здоровая и чистая, погрузилась в сон. Мы отошли от нее и приступили к неотложному разговору с глазу на глаз. Бант, очевидно, приготовился предъявить нам суровые упреки, но Костард, опередив его, проблеял:
– Дядюшка Барнар, клянусь Трещиной, как ты мог? – И голос изменил ему.
Признаюсь, мы с Барнаром обменялись мимолетным взглядом, подумывая, не ввести ли наших компаньонов в заблуждение, но тут же отказались от этой мысли, отдав предпочтение мужественной прямоте. С улыбкой соболезнования я похлопал Костарда по спине.
– Что делать, мы рискнули и проиграли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Пожалуйста, господа! – завопил он немедленно, – примите ее предупреждение как можно ближе к сердцу! Ибо о малейшем избытке Снадобья, взятом вами, немедленно станет известно. А дикая гордыня вторичных демонов такова, что они скорее предпочтут разрушить туннель, чем смириться с мелкими кражами, нарушающими их распоряжения!
Слушая его одним ухом, мы всматривались в надпись, высеченную на стене, прямо над грудой сваленных на полу каменных чаш. Эти строки на верхнеархаическом были нам известны. Лучше всего их содержание передано в «Ямбических песенках» Финника Минускулонского:
Омфалодон Инкарнадин
Был любопытный господин.
Во мгле рожденный, солнцем грезил он
И был с младых когтей в него влюблен,
Хотя в третичном мире обитал,
Где неба отродясь он не видал.
Во мраке вечном, где зубовный скрежет слышен,
И о Вселенной знают только понаслышке,
Мечту свою глодал он, точно кость,
Испытывая призрачного солнца злость.
И длилось так, пока звезда легенд не стала
Реальней для него, чем тьма подземных залов.
Мечтой влеком, сквозь камень он поплыл,
Но сил не рассчитал и угодил
В Ад первый любопытный господин
Гелиомфалодон Инкарнадин.
Я поднял одну чашу. Возможно, она была довольно вместительной, – трудно судить, не зная мощности Снадобья. Однако я не мог избавиться от мысли, что она наполовину меньше тех кувшинчиков, которые припасли для сбора Снадобья мы с Барнаром. Вероятно, Острогал ощутил мое разочарование, ибо тут же пустился в объяснения:
– Вторичные демоны, о сверкающий повелитель, наложили на когти Заклятие Спускового Крючка. На йоту больше, и когти моментально высвобождаются из-под власти удерживающей их колдовской силы. Они выстреливаются вверх. Одно движение стирает все туннели в порошок. Поверьте, за все это время никто, даже самые решительные из моих соотечественников, не осмелились попрать железный закон. Если хотя бы один из вас позволит жадности взять верх, всех ждет мгновенная и неминуемая смерть.
Мы четверо переглянулись и торжественно покивали головами.
– Ну что ж, – произнес Барнар, окидывая взглядом устья нескольких туннелей, которые брали начало в передней, – мы с Ниффтом пойдем в эту сторону, а вы в ту, кто первый дойдет до цели, позовет остальных.
Как только огни факелов Банта и Костарда начали меркнуть в глубине центрального туннеля, мы повернули налево. В путь мы пустились рысью, движимые не требующим слов согласием: уверен, что Барнар, так же как и я, всю дорогу прикидывал время и расстояние.
Вырытые искусными демонами туннели изнутри были такими гладкими, словно их вытопили в камне, а их диаметр с легкостью позволил бы пройти по ним существам более крупным, чем мы. Дорога вниз, хотя и несколько крутоватая, не была ни трудной, ни длинной.
Своды пещерной галереи, в которую мы вскоре попали, были столь высоки, что пламя наших факелов не могло осветить их целиком. Одну ее стену полностью покрывала чешуя, похожая на змеиную.
Однажды мы с Барнаром уже стояли перед вывернутой на изнанку беспредельной наготой другого гиганта, Сазмазма. Возможно, закованный в камень Омфалодон и был существом более мелкого масштаба, но в своей целостности открывшаяся нашему взгляду конечность, собранная в горсть, точно для того, чтобы ухватить что-то, производила впечатление не менее внушительное. Наверху, у рваной границы света наших факелов, мы разглядели складку в чешуйчатой ткани, такие образуются обычно у людей на сгибах ладоней.
Окаменевшая в полете к солнцу, эта жадная конечность могла бы послужить прекрасным воплощением несгибаемой воли великого демона; сами его мечты, отлитые в пластическую форму, нависали над нами. Ужас и восхищение в равной мере переполняли нас, и одинаковые озарения посетили нас одновременно.
– Давай попробуем! – воскликнули мы едва ли не хором.
– Что нужно делать? – спросил я у Острогала.
– Смажьте ладони и подошвы. И, пожалуйста, помните, что эта порция вычитается из того количества Снадобья, которое вы унесете с собой.
Наверное, мы боялись, что гигант почувствует наше прикосновение и как-нибудь отреагирует на него, потому что очень робко приложили ладони к лаково блестевшей чешуе, покрытой чем-то, на ощупь похожим на воск, и провели по ней сверху вниз. Но чешуя оказалась неподатливой и жесткой, точно камень; не она, а мы сами вздрогнули, соприкоснувшись с ней.
Согнувшись, чтобы намазать подошвы, мы впервые почувствовали силу Снадобья, – нас подбросило на полсажени вверх.
– Не делая осознанных волевых усилий, чтобы приблизиться к земле, – предупредил нас Острогал, – вы с каждым движением будет отталкиваться от нее и подниматься все выше.
Умастив подошвы наших сандалий, визжа и хохоча, точно школьники, молотя руками и ногами по воздуху, мы вскарабкались в пещерную тьму, куда почти не доставал свет факелов. Какую редкую, неистовую радость испытывали мы в тот момент! Мы скоро освоили движения наподобие плавательных, которые переносили нас в желаемую точку пространства, с каждым разом все точнее.
– Давай попробуем в туннеле, на скорость, – позвал я. Была ли это подготовка к тому, что последовало позже?
Не думаю, во всяком случае, в тот момент нам так не казалось. Мы обнаружили, что плывем вверх по туннелю, который совсем недавно привел нас вниз, гораздо быстрее, чем любой из нас мог бы преодолеть его бегом.
Жажда обладания этим могуществом в больших количествах вскоре заставила нас повернуть к пещере. Опускаясь на землю, мы заработали несколько новых синяков, так как выяснили, что просто захотеть оказаться на земле недостаточно, надо еще загадать определенную скорость. Итак, с чашами наготове мы повернулись лицом к чешуйчатой стене и… замерли.
– Знаешь, Барнар, – начал я, – что могло быть проще для Вторичников, чем взять да и распустить слух о серьезных последствиях? Таким образом, ценой одних лишь сплетен они могли снизить количество снадобья, выдаваемое каждому соискателю и продлить существование кровожадного предприятия, из которого сами же извлекают пользу.
– Та же мысль и меня гложет! – тут же воскликнул мой друг.
Острогал заблеял протестующе, но я немедленно засунул его в мешок, заглушив его вопли.
– Буду с тобой полностью откровенен, Барнар, – продолжал я. – Я совершенно, непоколебимо убежден в том, что мы можем абсолютно безнаказанно наполнить свои кувшины этой славной мазью. В конце концов, вряд ли Вторичники действительно решатся уничтожить столь солидный источник дохода всего лишь ради предотвращения мелкого воровства!
Барнар энергично закивал головой, блестя глазами.
– Ты облекаешь в слова самые мои заветные мечты и желания, старина! Скажу больше. Признаюсь, что в этой необъяснимой, но тем не менее всепобеждающей уверенности, которую я разделяю с тобой, я узнаю один из тех моментов истины, которые даются всякому человеку, один из тех судьбоносных шансов, которые душа не должна упускать, чтобы подняться к участи более великой, чем та, что была уготована ей изначально!
Острогал буквально зашелся от визга в своем мешке, и я прикрикнул на него:
– Умолкни, ты, адский фрагмент! Ты сам признался, что никто никогда не осмеливался преступить этот хваленый предел! Это простая угроза, жупел, все могущество которого заключается исключительно в том, что никто и никогда не пытался его свергнуть! А теперь молчи, не то умрешь на месте!
Наверное, какой-то обрывок еще сохранившегося в нас бессознательного благоразумия заставил нас переглянуться, а потом начать действовать одновременно, сократив насколько возможно акт сбора снадобья. Орудуя мечами, как цирюльник бритвой, мы соскребли со стены по две полосы восковой массы и стряхнули их в свои посудины. Раз, еще раз… четыре раза провели мы по стене, наполнили свои контейнеры, заткнули их, вбросили мечи обратно в ножны, схватили факелы и поплыли по воздуху к туннелю.
Поспешность оказалась весьма кстати. Почти сразу же изогнутый каменный потолок застонал, покрылся трещинами и мощно содрогнулся. Рябь движения прошла по чешуйчатой стене демонической кожи.
Мы бешено гребли вверх по туннелю, вопя на ходу:
– Бант! Костард! Наружу, скорее! – Выкрики эти свидетельствовали скорее о дружеских чувствах, которые мы испытывали по отношению к своим компаньонам, чем о нашем собственном здравом смысле, ибо визг крошащегося камня и грохот пролетающих обломков лишали смысла любые словесные предупреждения.
Наш туннель обрушился, как только мы ворвались в переднюю, а выжатый из него воздух заставил нас перекувырнуться несколько раз в пространстве и задул наши факелы, точно свечи. Тут Бант и Костард вывалились из своего туннеля, который тоже немедленно осыпался, а стены передней уже вздрагивали, вздыхали, трескались, роняя огромные осколки, грозившие похоронить нас под собой. Мы метнулись к поверженной парочке. Чаши со Снадобьем, вырвавшись у них из рук, запрыгали по содрогающемуся в конвульсиях полу, когда мы схватили их за ремни, я – Костарда, Барнар – Банта, и поплыли, гребя одной рукой, к выходу.
Оказалось, что дополнительный груз в лице компаньонов не так уж и замедлял скорость движения. В любом случае мы летели по воздуху быстрее, чем человек мог бы бежать даже по ровной земле, не говоря уже о камне, который оседал и вспучивался на каждом шагу.
И все же сложенный манящей буковкой «О» рот входа в подземелье был еще далеко, слишком далеко. Тут потолок, стены и пол галереи резко сошлись вместе, словно сжавшиеся в кулак пальцы. И снова волна вытесненного внезапным сокращением воздуха подтолкнула нас сзади, так что мы буквально вылетели из рушащегося прохода, точно стрела из духовой трубки.
Впереди, всего в каких-то ста шагах от нас, Ша Урли ковыляла по пляшущему полу подземного мира, таща на себе обмякшую, ярко-красную от крови Ниасинт.
– Хватайтесь за них, когда будем пролетать мимо! – прокричал я Костарду и Банту. Обеими руками они крепко, хотя и несколько неуклюже, вцепились в женщин, и мы подняли всех четверых. Отталкиваясь одной рукой от ржавого воздуха, мы все же рискнули оглянуться. И вовремя: мы увидели, как проклятый каменный холм взорвался веером булыжников, который на мгновение скрыл от нас небо.
Четыре черных титанических когтя выросли из земли. Отряхивая с себя мелкие камни, они тянулись, тянулись, тянулись вверх, пока не одолели почти треть расстояния до подземного небосвода. Укорененное в земле запястье прервало их полет, но они продолжали раскачиваться, наслаждаясь свободой движения, которой не знали все эти тысячелетия погребения.
А гигантское око с усеянным звездами зрачком, кровавое солнце этого дьявольского мира, казалось, с надрывной радостью созерцало фрагмент своего былого «я», восставший из небытия векового плена.
XVIII
Свой коготь подними!
Подняться миром выше, и жить
По-прежнему в слезах,
И вместо неба свод из камня видеть.
– Вот так, – показывала нам Ша Урли. – Выдергивайте их, как корешки… видите, как быстро и гладко зажила ее плоть там, где я их уже убрала?
Мы уложили Ниасинт в небольшом углублении в стенке каньона, в нескольких милях от когтей. Когти Омфалодона закрывали собой половину неба, лениво царапая воздух, точно все еще не в силах до конца поверить в свое освобождение из могилы. Любому, кто придет теперь за Снадобьем для Полетов, понадобятся навыки скорее альпинистские, нежели спелеологические.
Обрывки кровеносной системы демона, внедренной в тело девушки, сочились ее собственной кровью до тех пор, пока мы не извлекли их. В то время как мы, четверо мужчин, сосредоточенно выдергивали мелкие сосудики, Ша Урли острием своего кинжала осторожно сбривала последние комки демонской плоти с рук и ног Ниасинт. Как только зловонная субстанция Вторичника отваливалась, кожа девушки, хотя по-прежнему бледная и бескровная, снова обретала сияние юности, особый лоск, который, должно быть, отличал ее много столетий тому назад. Так молодая женщина вновь обрела красоту, которой суждено было обратиться в прах в незапамятные времена, если бы не вмешательство святотатственного бессмертия. Наконец стоны Ниасинт умолкли, морщины боли на лбу разгладились, и она, здоровая и чистая, погрузилась в сон. Мы отошли от нее и приступили к неотложному разговору с глазу на глаз. Бант, очевидно, приготовился предъявить нам суровые упреки, но Костард, опередив его, проблеял:
– Дядюшка Барнар, клянусь Трещиной, как ты мог? – И голос изменил ему.
Признаюсь, мы с Барнаром обменялись мимолетным взглядом, подумывая, не ввести ли наших компаньонов в заблуждение, но тут же отказались от этой мысли, отдав предпочтение мужественной прямоте. С улыбкой соболезнования я похлопал Костарда по спине.
– Что делать, мы рискнули и проиграли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38