И ты!
И развязал колодки.
— Встать!
Освоившие язык чужих команд пленные встали.
— Пошли!
Пошли, трудно переставляя раненые ноги. Даже если на расстрел. Лучше расстрел, чем обратно в деревяшки.
Вернулись пленники не скоро. Но вернулись Какие-то пришибленные и не похожие сами на себя.
— Ну что? Били?
— В том-то и дело, что нет.
— А что делали?
— Вопросы задавали. По-английски. Ну вроде как допрашивали. А он, — кивок в сторону американца, — переводил.
— Что спрашивали?
— Все, что обычно. Кто, откуда, что здесь делали. Просили на карте показать, откуда и куда шли.
— Ну и что ты сказал?
— Ничего. Изображал глухонемого идиота. А говорил этот, переводчик.
— Что?
— Откуда я знаю. Он же по-английски говорил.
— Ты что говорил? — спросил Кудряшов у американца.
— Я совсем мало чего говорил. Я говорил, что он очень нехорошо говорит английский и я ничего не понимаю. И еще я требовал посла и адвокат!
— Ну ты даешь, янки! Ну ты наглец!
— Наглец это хорошо или плохо?
— Это когда как. В данном случае нормально!
— Тогда я наглец!
— Больше ничего не спрашивали?
— Вроде ничего…
— Что значит вроде?
— Понимаете, мужики, там потом тот, который нам ноги смазывал, пришел. Ну в балахоне. Их доктор. И что-то такое выпить дал. И стал иголки втыкать.
— Под ногти?
— Нет. Не под ногти. В шею и уши
— Больно?
— Нет. Совсем не больно. Знаете, даже приятно. Вначале чуть жжет, потом тепло, а потом как будто два пузыря водки выпил. Без закуси. Голова кругом, в ушах звон, в глазах туман. И почему-то смеяться хочется…
— Yes. Да. Туман. И смешно. Как будто выпил. Два стакан виски.
— Он тоже пил… в смысле ему тоже вкалывали?
— Ему тоже.
— Так. И дальше что?
— А дальше ничего не помню. Дальше они, кажется, что-то спрашивали.
— А ты, кажется, отвечал?
— Может, и отвечал. Не помню. Хоть убей. Только знаете, представлялось, будто я перед батяней стою маленький, а он с ремнем и требует что-то рассказать. И я ему соврать боюсь…
— А тебе что представлялось?
— Yes. Father с подтяжкой.
— С подтяжками?
— Yes! С подтяжками.
— А ты переводил, что он отвечал? Когда ему иголки?
— Переводил.
— И что?
— Я не помню. Я тоже был с иголки. Я как туман…
— Дела…
— Мужики, а у меня батяни нет. Я детдомовский.
— Ну, значит, тебе бояться нечего.
— Ну да. У нас знаешь какая воспиталка была. Так вицей драла…
— Тогда так, мужики, — предложил на правах командира Кудряшов. — Давайте договоримся, о чем рассказывать. Пока они правду своими палочками из нас сами не повыковыривали. Ну в смысле, чтобы всем одинаково.
— А эти? — кивнул на американцев Далидзе.
— А куда от них деться? Мы теперь одной веревочкой, в смысле колодками. Будем сообща врать…
— О чем будем все врать? — спросили американцы.
— Значит, так. Мы советские моряки. Торгового флота. Потерпели аварию тут, неподалеку. Выплыли на берег. Пошли в лес по нужде и заблудились.
— И прошли пару сотен километров. По джунглям.
— Ну заблудились же!
— А тельняшки наши где? И оружие откуда?
— Ну это… нашли.
— Где? В лесу? Когда по нужде отошли?
— Да… Ну скажем, что наше судно перевозило оружие. И мы случайно не тот ящик взяли… Думали — с едой, а оказалось — со стволами…
— А американцы?
— А американцы потерпели бедствие на вертолетах. Куда-то летели. И сели.
— А мы пошли в кусты по нужде, сели и их увидели. Застыдились и стали стрелять?
— Отстань от меня со своей нуждой!
— Это не моя идея — твоя.
— Что такое ну-жда? — все-таки вклинились американцы. — Это когда что-то нужно?
— Это когда, наоборот, что-то не нужно. Так не нужно, что аж невтерпеж!
— Нет, мужики. Они хоть и ближе к приматам, чем мы, но не полные же идиоты. Я думаю, придется говорить правду. Что шли мы к разбитому самолету…
На этом слове русские пленники вздрогнули и напряглись. Американцы переглянулись. Впервые то, о чем думали и догадывались все, было произнесено вслух.
— Шли к разбитому самолету. Потому что узнали, что он перевозил… золото. Что сами мы — беглые зеки из России. Без паспорта и гражданства. Потому что беглые. Что хотели подзаработать монет. Тем более — все это так почти и есть Верно ведь?
— А оружие?
— Для самообороны. Из армейского склада, который мы ограбили. После того как сбежали с зоны. До того как угнали корабль. Который потом затонул…
— А американцы?
— Ну я же говорю. Искали самолет с золотом, а тут откуда ни возьмись янки на вертолетах. И тоже наверняка за золотом Нам, конечно, стало обидно, ну и мы в сердцах…
— Но он не перевозил золото! — возразили американцы.
— А мы откуда знали, что он перевозил? Вы же не писали в газетах, что он перевозил… Ну вы что, не понимаете?
Американцы переглянулись.
— O'key! Золото так золото Мы согласен.
— Ну, значит, так: вы тоже летели за золотом. И мы за золотом. И схлестнулись. Стенка на стенку…
— А куда золото дели?
— Какое золото?
— Которое в самолете было.
— А может, его не было. Загрузить забыли. Или лучше так. Было, но мы его по дороге обронили. Или не обронили, а спрятали, чего-то испугавшись, а место забыли. Отошли…
— По нужде?
— Да пошел ты! Отошли — и как корова языком! А обо всем прочем, ну там о тропе, о прохожих… ну вы меня понимаете — молчок. Какие бы вам иголки в какое место ни вставляли. Ясно?
— Ясно!
— Yes! — кивнули американцы.
— Ну раз «йес» — значит, «йес»! Значит — полный порядок!
— Ты! И ты! — ткнули пальцами конвоиры. И расстегнули Кузнецова с напарником. И кивнули дулами автоматов вверх.
— Встали!
Встали.
Толкнули прикладами в спины.
— Пошли!
Пошли.
Затекшие после многочасового сидения ноги слушались плохо. Пленники покачивались, спотыкались, но шли.
Еще один удар прикладом по спине.
— Налево! Повернули.
— Прямо!
Опять пошли… Недалеко. До ближайшей хижины.
— Здравствуйте! — сказал по-английски уже знакомый большой военный чин.
— Приветствует, — перевел американец.
— Пусть идет со своим приветствием туда, на чем сидит…
— Здравствуйте, — перевел американец— Садитесь, — показал американец на плетеные кресла.
— Мне надо задать вам несколько вопросов. Первый. Как вас зовут?
— Майкл Джонстон. Гражданин Соединенных Штатов Америки.
— А его?
— Спрашивает, как тебя зовут.
— Задов! Хрен Моржович!
— Как?!
— Ладно, черт с ним. Кузнецов Алексей Петрович! Русский. То есть бывший русский. А теперь просто гражданин без паспорта.
— Почему без паспорта?
— Зекам паспорта не положены.
— Что есть «зек»? Я не знаю, как это переводить.
— Зек — это заключенный в колонии. Строгого режима.
— «Колония» это что? Это поселок, где в строгом порядок живут колонисты? Которые обживают новые земли? Как у нас давно в Америке?
— Во-во. Обживают земли. В очень строгом порядке. Это точно.
Американец пожал плечами и перевел.
— А как вы оказались здесь?
— Угнали корабль, поплыли, приплыли, потерпели бедствие, пошли пешком.
— Как угнали?
— Обыкновенно. Как корабли угоняют. Пришли, команду выкинули и поплыли…
— А как вы находили путь? В море?
— А мы капитана оставили. И этого, штурмана.
— И где они теперь?
— Утонули. Вместе с кораблем.
— А что вы у нас искали?
— Честно скажу — искали золото.
— У нас нет золота.
— А мы не ваше искали. Мы их искали, — кивнул допрашиваемый на переводчика.
— Yes! Наше золото, — подтвердил американец.
— А куда вы потом шли?
— Не знаю. Я не смотрел. Нас командир вел. А я шел, куда велели. За тем, кто впереди шел.
— А куда велели?
— Вначале направо, потом налево, потом прямо, потом опять направо…
— Можете показать на карте?
— Я не умею читать карт.
— А почему вы были с оружием?
— А как без оружия? Мы же по лесу шли. В котором зверья хищного видимо-невидимо.
— Откуда оно взялось?
— Расплодилось. Дело-то нехитрое…
— Откуда взялось оружие?
— Ах оружие? Со склада. Мы склад ограбили.
— Как ограбили?
— Обыкновенно. Как склады грабят. Пришли, охрану выкинули и забрали…
— Хорошо, пройдите сюда…
— Зачем?
— Затем, чтобы убедиться в правдивости ваших слов.
— А как вы убедитесь?
— Вы сядете вот сюда и выпьете воду из этого стакана. Или вы меня обманывали? И были не там, где говорили? И теперь боитесь признать?
— Я? Ничуть. Могу хоть целое ведро выпить. Залпом. Чтобы вы убедились…
— Ну так садитесь…
Кузнецов сел. И выпил жидкость. С противным терпким запахом.
Из-за циновки вышел старик в балахоне. Который лечил раны. И поклонился. И вытащил из-за пояса маленькую коробочку, из которой достал тоненькие, напоминающие щепки, костяные иголочки. И еще раз поклонился.
Первую иголку он воткнул куда-то за ухо. Вторую — за второе ухо. Третью — в мочку. Четвертую — в ту же мочку. Остальные — в шею.
У Кузнецова заслезились и поплыли глаза. И поплыло сознание. Словно в голову закачали туман. Густой, плотный, вязкий. Который невозможно стряхнуть простым мотанием головы. Закачалось кресло. Закачались и расплылись стены. И лицо стоящего напротив вьетнамца. А вместо этого лица из тумана выплыло совсем другое лицо. Резкое и суровое. Лицо старшины. Его самого первого старшины.
— Рядовой Кузнецов! — заорал он.
Кузнецов знал, что отвечать ему нельзя. Что если он ответит, старшина сразу его заметит и сразу влепит ему наряд вне очереди. И что, пока он молчит, старшина его как бы не видит. А если скажет хоть слово…
— Рядовой Кузнецов! — грозно повторил старшина. Так, что барабанные перепонки заболели.
Очень захотелось ответить. Хотя и нельзя. Но очень захотелось. Просто неудержимо. Кузнецов зажал ладонями рот и закрыл глаза.
— Рядовой Кузнецов!!! Если вы здесь, вы Должны отвечать «я!».
— Я! — пискнул Кузнецов.
— Громче! И четче!
— Я! — рявкнул Кузнецов.
— Почему вы молчали? Отвечать честно!
— Я боялся! Товарищ старшина! — честно ответил Кузнецов.
— Теперь вы будете говорить правду?
— Так точно! Теперь я буду говорить правду! Кузнецову очень хотелось говорить правду. Одну только правду. И ничего кроме правды. Как стоя перед Господом Богом.
— Тогда скажите мне, откуда у вас оружие? Кузнецов смутно помнил, что об оружии ему говорить было нельзя. Что о чем-то таком они договаривались с товарищами. Вот только он не помнил, с какими товарищами. И о чем.
— Откуда у вас оружие? Отвечать!
— Со склада!
— Вы его украли?
— Никак нет! Мы его не крали! Нет! Мы его получили. На складе. У кладовщика.
— Как он смел его вам дать?!
— Мы не сами. Мы должны были идти на стрельбы. Вернее, на задание. Нам надо было… Но я не могу об этом говорить…
— Ты не можешь об этом говорить? Почему? Ведь я твой командир! Я тебе больше, чем папа и мама! От меня не может быть секретов! Ты слышишь меня?
— Так точно! Слышу!
— Ты скажешь мне правду?
— Я не могу… Я не должен…
— Ты хочешь сказать мне правду?!
— Я хочу… Я очень хочу… Но я. Я не понимаю, что со мной… Мне кажется… Я хочу… Но мне плохо… Мне очень плохо!..
Что происходило дальше, о чем его спрашивал старшина и что он отвечал старшине, Кузнецов не помнил. Наверняка тот что-то спрашивал. И, наверное, он что-то отвечал ..
Очнулся Кузнецов уже под навесом. Уже в колодках. С явным ощущением постпохмельного синдрома. С головной болью, дурным запахом во рту и смутными воспоминаниями о вчерашнем дне. В смысле — о прошедших минутах.
— Сколько я был там? — спросил он.
— Часа два с половиной.
— А я что-нибудь рассказал?
— Откуда мы знаем. Мы за себя-то ничего сказать не можем…
— Мне кажется, что я что-то рассказал… Но я никак не могу вспомнить что…
— Мы все не можем вспомнить…
На этом восточная поэзия с воткнутыми в уши иголками закончилась. И началась проза. Проза жизни.
— Куда вы шли? — спрашивал военный. И тонкой палочкой бамбука, летящей с мелодичным посвистом, бил по голым пяткам.
— А-а-а!
— Он говорит, что часть маршрута все равно знает. Но ему нужен весь маршрут, — переводил, с состраданием глядя на истязаемого, американец.
Американец сидел в плетеном кресле. Потому что стоять не мог. Его пятки опухли, как подушки. Его голые ноги напоминали валенки…
— Он требует показать весь маршрут. Он знает, что ты знаком с картой. Что ты кадровый военный армии Советского Союза…
Ах они и это знают!
Взмах. Посвист и обжигающая не пятки, но прокалывающая все нутро боль. Как видно, и с такими палочками они обходиться умеют!
— Где вы проходили? Каждый день. Каждый час.
— Я не помню. Я не смотрел на карту… Взмах. Посвист. Рассекающая тело надвое от ступни до мозга боль.
— А-а-а-а!!!
— Он спрашивает, где вы шли? Извини, я ничем не могу помочь.
— Не извиняйся.
Посвист… боль!
Посвист… боль!
Посвист…
Боль!!
Боль!!!
Боль!!!!
И темнота потери сознания. Где все равно боль.
И холодная вода на голову и лицо.
— Как проходил ваш маршрут? Он требует показать на карте…
— Я не умею читать карт.
— Он говорит, ты умеешь читать. Он видел, как ты читаешь…
Взмах… посвист… и боль!
Боль!!
Боль!!!
Боль!!!!…
* * *
— Ты что-то сказал?
— Сказал. Про подводную лодку. И про самолет…
— Про золото?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
И развязал колодки.
— Встать!
Освоившие язык чужих команд пленные встали.
— Пошли!
Пошли, трудно переставляя раненые ноги. Даже если на расстрел. Лучше расстрел, чем обратно в деревяшки.
Вернулись пленники не скоро. Но вернулись Какие-то пришибленные и не похожие сами на себя.
— Ну что? Били?
— В том-то и дело, что нет.
— А что делали?
— Вопросы задавали. По-английски. Ну вроде как допрашивали. А он, — кивок в сторону американца, — переводил.
— Что спрашивали?
— Все, что обычно. Кто, откуда, что здесь делали. Просили на карте показать, откуда и куда шли.
— Ну и что ты сказал?
— Ничего. Изображал глухонемого идиота. А говорил этот, переводчик.
— Что?
— Откуда я знаю. Он же по-английски говорил.
— Ты что говорил? — спросил Кудряшов у американца.
— Я совсем мало чего говорил. Я говорил, что он очень нехорошо говорит английский и я ничего не понимаю. И еще я требовал посла и адвокат!
— Ну ты даешь, янки! Ну ты наглец!
— Наглец это хорошо или плохо?
— Это когда как. В данном случае нормально!
— Тогда я наглец!
— Больше ничего не спрашивали?
— Вроде ничего…
— Что значит вроде?
— Понимаете, мужики, там потом тот, который нам ноги смазывал, пришел. Ну в балахоне. Их доктор. И что-то такое выпить дал. И стал иголки втыкать.
— Под ногти?
— Нет. Не под ногти. В шею и уши
— Больно?
— Нет. Совсем не больно. Знаете, даже приятно. Вначале чуть жжет, потом тепло, а потом как будто два пузыря водки выпил. Без закуси. Голова кругом, в ушах звон, в глазах туман. И почему-то смеяться хочется…
— Yes. Да. Туман. И смешно. Как будто выпил. Два стакан виски.
— Он тоже пил… в смысле ему тоже вкалывали?
— Ему тоже.
— Так. И дальше что?
— А дальше ничего не помню. Дальше они, кажется, что-то спрашивали.
— А ты, кажется, отвечал?
— Может, и отвечал. Не помню. Хоть убей. Только знаете, представлялось, будто я перед батяней стою маленький, а он с ремнем и требует что-то рассказать. И я ему соврать боюсь…
— А тебе что представлялось?
— Yes. Father с подтяжкой.
— С подтяжками?
— Yes! С подтяжками.
— А ты переводил, что он отвечал? Когда ему иголки?
— Переводил.
— И что?
— Я не помню. Я тоже был с иголки. Я как туман…
— Дела…
— Мужики, а у меня батяни нет. Я детдомовский.
— Ну, значит, тебе бояться нечего.
— Ну да. У нас знаешь какая воспиталка была. Так вицей драла…
— Тогда так, мужики, — предложил на правах командира Кудряшов. — Давайте договоримся, о чем рассказывать. Пока они правду своими палочками из нас сами не повыковыривали. Ну в смысле, чтобы всем одинаково.
— А эти? — кивнул на американцев Далидзе.
— А куда от них деться? Мы теперь одной веревочкой, в смысле колодками. Будем сообща врать…
— О чем будем все врать? — спросили американцы.
— Значит, так. Мы советские моряки. Торгового флота. Потерпели аварию тут, неподалеку. Выплыли на берег. Пошли в лес по нужде и заблудились.
— И прошли пару сотен километров. По джунглям.
— Ну заблудились же!
— А тельняшки наши где? И оружие откуда?
— Ну это… нашли.
— Где? В лесу? Когда по нужде отошли?
— Да… Ну скажем, что наше судно перевозило оружие. И мы случайно не тот ящик взяли… Думали — с едой, а оказалось — со стволами…
— А американцы?
— А американцы потерпели бедствие на вертолетах. Куда-то летели. И сели.
— А мы пошли в кусты по нужде, сели и их увидели. Застыдились и стали стрелять?
— Отстань от меня со своей нуждой!
— Это не моя идея — твоя.
— Что такое ну-жда? — все-таки вклинились американцы. — Это когда что-то нужно?
— Это когда, наоборот, что-то не нужно. Так не нужно, что аж невтерпеж!
— Нет, мужики. Они хоть и ближе к приматам, чем мы, но не полные же идиоты. Я думаю, придется говорить правду. Что шли мы к разбитому самолету…
На этом слове русские пленники вздрогнули и напряглись. Американцы переглянулись. Впервые то, о чем думали и догадывались все, было произнесено вслух.
— Шли к разбитому самолету. Потому что узнали, что он перевозил… золото. Что сами мы — беглые зеки из России. Без паспорта и гражданства. Потому что беглые. Что хотели подзаработать монет. Тем более — все это так почти и есть Верно ведь?
— А оружие?
— Для самообороны. Из армейского склада, который мы ограбили. После того как сбежали с зоны. До того как угнали корабль. Который потом затонул…
— А американцы?
— Ну я же говорю. Искали самолет с золотом, а тут откуда ни возьмись янки на вертолетах. И тоже наверняка за золотом Нам, конечно, стало обидно, ну и мы в сердцах…
— Но он не перевозил золото! — возразили американцы.
— А мы откуда знали, что он перевозил? Вы же не писали в газетах, что он перевозил… Ну вы что, не понимаете?
Американцы переглянулись.
— O'key! Золото так золото Мы согласен.
— Ну, значит, так: вы тоже летели за золотом. И мы за золотом. И схлестнулись. Стенка на стенку…
— А куда золото дели?
— Какое золото?
— Которое в самолете было.
— А может, его не было. Загрузить забыли. Или лучше так. Было, но мы его по дороге обронили. Или не обронили, а спрятали, чего-то испугавшись, а место забыли. Отошли…
— По нужде?
— Да пошел ты! Отошли — и как корова языком! А обо всем прочем, ну там о тропе, о прохожих… ну вы меня понимаете — молчок. Какие бы вам иголки в какое место ни вставляли. Ясно?
— Ясно!
— Yes! — кивнули американцы.
— Ну раз «йес» — значит, «йес»! Значит — полный порядок!
— Ты! И ты! — ткнули пальцами конвоиры. И расстегнули Кузнецова с напарником. И кивнули дулами автоматов вверх.
— Встали!
Встали.
Толкнули прикладами в спины.
— Пошли!
Пошли.
Затекшие после многочасового сидения ноги слушались плохо. Пленники покачивались, спотыкались, но шли.
Еще один удар прикладом по спине.
— Налево! Повернули.
— Прямо!
Опять пошли… Недалеко. До ближайшей хижины.
— Здравствуйте! — сказал по-английски уже знакомый большой военный чин.
— Приветствует, — перевел американец.
— Пусть идет со своим приветствием туда, на чем сидит…
— Здравствуйте, — перевел американец— Садитесь, — показал американец на плетеные кресла.
— Мне надо задать вам несколько вопросов. Первый. Как вас зовут?
— Майкл Джонстон. Гражданин Соединенных Штатов Америки.
— А его?
— Спрашивает, как тебя зовут.
— Задов! Хрен Моржович!
— Как?!
— Ладно, черт с ним. Кузнецов Алексей Петрович! Русский. То есть бывший русский. А теперь просто гражданин без паспорта.
— Почему без паспорта?
— Зекам паспорта не положены.
— Что есть «зек»? Я не знаю, как это переводить.
— Зек — это заключенный в колонии. Строгого режима.
— «Колония» это что? Это поселок, где в строгом порядок живут колонисты? Которые обживают новые земли? Как у нас давно в Америке?
— Во-во. Обживают земли. В очень строгом порядке. Это точно.
Американец пожал плечами и перевел.
— А как вы оказались здесь?
— Угнали корабль, поплыли, приплыли, потерпели бедствие, пошли пешком.
— Как угнали?
— Обыкновенно. Как корабли угоняют. Пришли, команду выкинули и поплыли…
— А как вы находили путь? В море?
— А мы капитана оставили. И этого, штурмана.
— И где они теперь?
— Утонули. Вместе с кораблем.
— А что вы у нас искали?
— Честно скажу — искали золото.
— У нас нет золота.
— А мы не ваше искали. Мы их искали, — кивнул допрашиваемый на переводчика.
— Yes! Наше золото, — подтвердил американец.
— А куда вы потом шли?
— Не знаю. Я не смотрел. Нас командир вел. А я шел, куда велели. За тем, кто впереди шел.
— А куда велели?
— Вначале направо, потом налево, потом прямо, потом опять направо…
— Можете показать на карте?
— Я не умею читать карт.
— А почему вы были с оружием?
— А как без оружия? Мы же по лесу шли. В котором зверья хищного видимо-невидимо.
— Откуда оно взялось?
— Расплодилось. Дело-то нехитрое…
— Откуда взялось оружие?
— Ах оружие? Со склада. Мы склад ограбили.
— Как ограбили?
— Обыкновенно. Как склады грабят. Пришли, охрану выкинули и забрали…
— Хорошо, пройдите сюда…
— Зачем?
— Затем, чтобы убедиться в правдивости ваших слов.
— А как вы убедитесь?
— Вы сядете вот сюда и выпьете воду из этого стакана. Или вы меня обманывали? И были не там, где говорили? И теперь боитесь признать?
— Я? Ничуть. Могу хоть целое ведро выпить. Залпом. Чтобы вы убедились…
— Ну так садитесь…
Кузнецов сел. И выпил жидкость. С противным терпким запахом.
Из-за циновки вышел старик в балахоне. Который лечил раны. И поклонился. И вытащил из-за пояса маленькую коробочку, из которой достал тоненькие, напоминающие щепки, костяные иголочки. И еще раз поклонился.
Первую иголку он воткнул куда-то за ухо. Вторую — за второе ухо. Третью — в мочку. Четвертую — в ту же мочку. Остальные — в шею.
У Кузнецова заслезились и поплыли глаза. И поплыло сознание. Словно в голову закачали туман. Густой, плотный, вязкий. Который невозможно стряхнуть простым мотанием головы. Закачалось кресло. Закачались и расплылись стены. И лицо стоящего напротив вьетнамца. А вместо этого лица из тумана выплыло совсем другое лицо. Резкое и суровое. Лицо старшины. Его самого первого старшины.
— Рядовой Кузнецов! — заорал он.
Кузнецов знал, что отвечать ему нельзя. Что если он ответит, старшина сразу его заметит и сразу влепит ему наряд вне очереди. И что, пока он молчит, старшина его как бы не видит. А если скажет хоть слово…
— Рядовой Кузнецов! — грозно повторил старшина. Так, что барабанные перепонки заболели.
Очень захотелось ответить. Хотя и нельзя. Но очень захотелось. Просто неудержимо. Кузнецов зажал ладонями рот и закрыл глаза.
— Рядовой Кузнецов!!! Если вы здесь, вы Должны отвечать «я!».
— Я! — пискнул Кузнецов.
— Громче! И четче!
— Я! — рявкнул Кузнецов.
— Почему вы молчали? Отвечать честно!
— Я боялся! Товарищ старшина! — честно ответил Кузнецов.
— Теперь вы будете говорить правду?
— Так точно! Теперь я буду говорить правду! Кузнецову очень хотелось говорить правду. Одну только правду. И ничего кроме правды. Как стоя перед Господом Богом.
— Тогда скажите мне, откуда у вас оружие? Кузнецов смутно помнил, что об оружии ему говорить было нельзя. Что о чем-то таком они договаривались с товарищами. Вот только он не помнил, с какими товарищами. И о чем.
— Откуда у вас оружие? Отвечать!
— Со склада!
— Вы его украли?
— Никак нет! Мы его не крали! Нет! Мы его получили. На складе. У кладовщика.
— Как он смел его вам дать?!
— Мы не сами. Мы должны были идти на стрельбы. Вернее, на задание. Нам надо было… Но я не могу об этом говорить…
— Ты не можешь об этом говорить? Почему? Ведь я твой командир! Я тебе больше, чем папа и мама! От меня не может быть секретов! Ты слышишь меня?
— Так точно! Слышу!
— Ты скажешь мне правду?
— Я не могу… Я не должен…
— Ты хочешь сказать мне правду?!
— Я хочу… Я очень хочу… Но я. Я не понимаю, что со мной… Мне кажется… Я хочу… Но мне плохо… Мне очень плохо!..
Что происходило дальше, о чем его спрашивал старшина и что он отвечал старшине, Кузнецов не помнил. Наверняка тот что-то спрашивал. И, наверное, он что-то отвечал ..
Очнулся Кузнецов уже под навесом. Уже в колодках. С явным ощущением постпохмельного синдрома. С головной болью, дурным запахом во рту и смутными воспоминаниями о вчерашнем дне. В смысле — о прошедших минутах.
— Сколько я был там? — спросил он.
— Часа два с половиной.
— А я что-нибудь рассказал?
— Откуда мы знаем. Мы за себя-то ничего сказать не можем…
— Мне кажется, что я что-то рассказал… Но я никак не могу вспомнить что…
— Мы все не можем вспомнить…
На этом восточная поэзия с воткнутыми в уши иголками закончилась. И началась проза. Проза жизни.
— Куда вы шли? — спрашивал военный. И тонкой палочкой бамбука, летящей с мелодичным посвистом, бил по голым пяткам.
— А-а-а!
— Он говорит, что часть маршрута все равно знает. Но ему нужен весь маршрут, — переводил, с состраданием глядя на истязаемого, американец.
Американец сидел в плетеном кресле. Потому что стоять не мог. Его пятки опухли, как подушки. Его голые ноги напоминали валенки…
— Он требует показать весь маршрут. Он знает, что ты знаком с картой. Что ты кадровый военный армии Советского Союза…
Ах они и это знают!
Взмах. Посвист и обжигающая не пятки, но прокалывающая все нутро боль. Как видно, и с такими палочками они обходиться умеют!
— Где вы проходили? Каждый день. Каждый час.
— Я не помню. Я не смотрел на карту… Взмах. Посвист. Рассекающая тело надвое от ступни до мозга боль.
— А-а-а-а!!!
— Он спрашивает, где вы шли? Извини, я ничем не могу помочь.
— Не извиняйся.
Посвист… боль!
Посвист… боль!
Посвист…
Боль!!
Боль!!!
Боль!!!!
И темнота потери сознания. Где все равно боль.
И холодная вода на голову и лицо.
— Как проходил ваш маршрут? Он требует показать на карте…
— Я не умею читать карт.
— Он говорит, ты умеешь читать. Он видел, как ты читаешь…
Взмах… посвист… и боль!
Боль!!
Боль!!!
Боль!!!!…
* * *
— Ты что-то сказал?
— Сказал. Про подводную лодку. И про самолет…
— Про золото?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44