Он перевел взгляд со ствола пистолета на лицо штурмбаннфюрера и понял, что чего-то в свое время не доглядел.
– Сядь. – Ротманн указал на стул возле плиты.
– Э…э…ты чего?
– Ты спрашивал, где Крайновски? Так вот, он сейчас с выбитыми зубами валяется во второй камере в нашем подвале и шепелявит о своей роли в заговоре.
– В каком заговоре? Ты кто вообще такой?
– Я же говорил – Ротманн. В твоем списке я под каким номером? Пятый? А Веллер шестой?
– В каком списке? – Ротманн сел на стул напротив.
– Послушай меня, Густав, или как там тебя. Ты, Крайновски и еще несколько ваших сообщников – грязные ублюдки. Ваше предательство раскрыто. Некоторых уже увезли в Берлин. Их подвесят на крючья в Лехтерштрасской тюрьме. На те самые, на которых вешали июльских заговорщиков. Таких же, как ты, не велено тащить за пятьсот километров. – Он понизил голос. – Расскажешь всю правду – пойдешь штрафником в дивизию Дирлевангера. Там как раз коллекционируют свинячьих выродков. Ну а нет – будешь здесь разлагаться, пока кто-нибудь не наткнется по запаху на твою кучу дерьма. – Ротманн закинул ногу на ногу. – Что тебе известно о переговорах в Швейцарии с американцами?
Он решил блефовать и окончательно сбить агента с толку. Он помнил слова Дворжака о тайных переговорах Гиммлера и прекрасно понимал, что Густав о них знать ничего не мог.
– Каких переговорах? Кого с кем?
– Обергруппенфюрера СС Вольфа с представителем американской разведки. В Цюрихе.
– А при чем тут я? Я безвылазно сижу в Киле и дальше Гамбурга не ездил уже полгода. Ни про какую Швейцарию и американцев я не знаю.
– Может, ты и про «Морского ужа» не знаешь? И про «Новую Швабию»? Может, ты и про план «Вайсвальд» не слыхал? – Ротманн на ходу сочинял названия, стараясь ошеломить противника деталями непонятной информации вперемешку с тем, о чем тому должно быть известно. Пусть почувствует себя пешкой в крупной игре.
Густав был сбит с толку, однако не потерял способности мыслить. Почему, если всё-таки он влип в это дерьмо, его привезли не в гестапо, а в какие-то развалины?
– Пойми, – словно прочитав его мысли, продолжал Ротманн, – у нас в управлении у тебя уже не было бы шанса. А здесь ты не засветишься и при желании сможешь вернуться обратно, чтобы помочь разоблачить остальных. Ну, так я жду.
– Да это как раз, наоборот, мы разоблачили измену! – наконец заговорил агент. – Я не знаю ни про какой «Вайсвальд» и прочее, но «Морской уж»… Здесь замешан Дениц…
– Куда они собрались и, главное, когда?
– Да хоть убей – не знаю! Мы только выяснили, что лодки разоружены, все торпеды сняты, а вместо них привинчивают какие-то ящики.
– Что за ящики?
– Я же их не видел. Длинные ящики с замками.
– Как вы это разнюхали?
– Один электромеханик из ремонтной бригады заболел. Приступ аппендицита или что-то еще. Его по-тихому увезли в больницу на окраине Киля, а мы это проследили.
– Ну?
– С ним ночью поработали, он и рассказал. Потом воздух в вену – и привет – остановка сердца.
– Когда это было?
– Три дня назад.
– Сколько лодок переделано?
– Он говорил про две. Остальные ждут своей очереди. – Ротманн достал сигарету и стал прикуривать.
– Что еще? Что он рассказал про экипа…
В это время агент, резко взмахнув руками, рванулся с диким воплем вперед. Отпрянув от летящей на него разинутой пасти, Ротманн откачнулся назад и в падении выстрелил. Он тут же вскочил. Густав, раскинув в стороны руки, лежал лицом вниз. Пуля попала ему прямо в открытый рот и, вырвав основательную часть затылка, разбила стеклянную дверцу кухонного шкафа. Стена над плитой и шкаф оказались забрызганными кровью и мозгом.
Ротманн засунул пистолет в кобуру и, стараясь не наступить в расплывающуюся по полу черную лужу, перевернул тело навзничь. Расстегнув плащ и пиджак убитого, он вытянул за цепочку из его внутреннего кармана служебный жетон. На той стороне овала, где была отчеканена надпись: «STAATLICHE KRIMINALPOLIZEI», он прочитал номер «6682». Густав, как Ротманн и предполагал, оказался не ахти какой важной персоной из криминальной полиции. Его личный номер был значительно больше номера самого заурядного сотрудника областного КРИПО. Правда, именно таким иногда и поручались особо секретные или щепетильные поручения.
Сунув жетон себе в карман, он обшарил убитого и забрал все документы, включая железнодорожный билет. Всё это он швырнул в портфель и, быстро спустившись вниз, достал из багажника машины заранее приготовленную бутылку с бензином. Когда через несколько минут его «Хорьх», урча, выруливал из темного переулка, в окне на втором этаже уже плясали красные сполохи. В этот момент, как нельзя более кстати, завыли сирены воздушной тревоги.
«Хоть один раз от них будет польза», – подумал Ротманн.
Теперь пожаром и обгоревшим трупом никто особенно не заинтересуется. Даже если отбомбятся где-то в стороне – мало ли, упала шальная зажигалка. Да и кому это теперь нужно.
Как он и предполагал, в портфеле и бумагах служащего криминальной полиции Густава Лемпа не оказалось ничего интересного. Если он и вез какие-нибудь списки или донесения, то только в своей голове. Отъехав от города километров двадцать на юг, Ротманн остановился и, углубившись в небольшой лесок, закопал в ворохе прошлогодней листвы портфель вместе со всем содержимым. А еще через час с телефона междугороднего переговорного пункта города Шлезвига, что на полпути между Фленсбургом и Килем, в редакцию частных объявлений газеты «Дер Ангриф» поступил новый заказ:
«Профессору Бернадоту. Наш представитель из немецкого Красного Креста выехал в Стокгольм. Встречайте. К. Лонгин».
Только в третьем часу ночи усталый, но довольный Ротманн, приняв таблетку, рухнул в постель. Всё, что они задумали с Дворжаком, он выполнил. И даже больше. Ликвидация Густава была его личной импровизацией. Если к странной поездке Крайновски, которую можно расценить и как простое бегство, добавится еще и исчезновение одного из его агентов, то, как говорится, кашу маслом не испортишь.
Что касается «профессора Бернадота», то это был недвусмысленный намек на графа Фолька Бернадота, шефа шведского Красного Креста и известного дипломата. Если Дворжак не ошибался, то именно с ним Гиммлер начал тайные переговоры в первых числах апреля после провала своей затеи в Швейцарии. Он будет пытаться (или уже пытается) выйти через графа на запад с очередными сепаратными предложениями. Пусть даже это произойдет только через несколько дней – имя Бернадота уже наверняка прокручивается в голове рейхсфюрера СС. Тем неожиданнее и ошеломительнее должен быть эффект от такого превентивного хода.
Всё это вкупе с газетными объявлениями призвано было посеять панику и неразбериху в мозгах высокопоставленных заговорщиков. Оставалось завтра же по-тихому отправить Веллера от греха подальше из Фленсбурга. Его положение сейчас самое рискованное, ведь он принимал и шифровал все переговоры Крайновски. Пускай убирается к себе в Австрию, а лучше в Данию, где, как он сам говорил, у него есть знакомые коллеги-рунологи. Пересидит там месяц, и всё закончится.
А теперь спать.
Но заснуть не удавалось. Головная боль не утихала, и пришлось выпить хорошую порцию коньяка, припасенного как раз для приема на ночь в качестве успокоительного. Кроме этого, из головы не шел один недавний случай, о котором по некоторым соображениям Ротманн не стал рассказывать Дворжаку.
Буквально через несколько дней после их возвращения из саксонского круиза его вызвал Крайновски и, велев поплотнее прикрыть дверь, сказал:
– Вот что, Отто, завтра вы должны выполнить одно несложное, но ответственное задание.
– Слушаю, оберштурмбаннфюрер.
– Вечером из Киля привезут шестерых английских летчиков, сбитых над Фленсбургом двенадцатого февраля. Вы как раз отсутствовали, когда наши зенитчики отличились. Так вот, завтра с утра их проведут по улицам города и доставят в лес Мариенхельцунг, где в девять часов утра они должны быть расстреляны. Руководить казнью поручается вам.
Ротманн, ожидавший чего угодно, только не этого, пытался осмыслить, чего от него хотят. Он стоял молча и смотрел на ожидавшего ответа Крайновски.
– Ну в чем еще дело? – сказал тот раздраженно. – Не нравится поручение?
– Почему я, оберштурмбаннфюрер? Расстрельным взводом вполне может командовать младший офицер.
– Слушайте, Ротманн, я давно заметил, что вы чистюля. И, если помните, даже потакал вам в некоторых ваших гуманистических фантазиях. Но есть же предел. Не вы ли несколько дней назад были свидетелем очередного чудовищного преступления этих мерзавцев? Наша жемчужина, благороднейший город Европы, была осквернена и разрушена у него на глазах, а он еще выкобенивается! Я вас не понимаю.
Ротманн молчал.
– Это политическое мероприятие, – продолжил Крайновски. – Вы сами знаете, что все пленные – вражеские летчики, принимавшие участие в бомбардировках наших мирных городов, – с некоторого времени подлежат расстрелу. На них, как на военных преступников, не распространяется никакая юрисдикция. Завтра же, ко всему прочему, ожидается присутствие гауляйтера, кого-то из магистрата и, возможно, корреспондента из центральной газеты. Поэтому я настаиваю, чтобы командовали именно вы, отмеченный наградами фронтовик, а не какой-нибудь Флейдерер со значком гитлерюгенда. Короче, это не обсуждается, – отрезал Крайновски. – Без пятнадцати девять быть в назначенном месте и ожидать Хольстера с приговоренными.
К вечеру Ротманн узнал кое-какие подробности относительно сбитых британцев.
Это был ночной налет, целью которого, по всей видимости, являлись береговые бетонные укрытия для подводных лодок. Сначала совершенно неожиданно появился одинокий легкий бомбардировщики сбросил в район укрытий несколько зажигалок и ракет на парашютах. Через пять минут, когда дымовые посты уже затягивали бухту белой пеленой, двадцать или двадцать пять тяжелых бомбардировщиков атаковали высвеченную пожаром цель. Их атака не имела особого успеха. Ни одна лодка не пострадала. Бомбы только зажгли северо-западную окраину города и повредили несколько небольших судов у причала. В кутерьме мечущихся прожекторных лучей и тяжелых трассирующих пуль зенитных автоматов один из самолетов вдруг вспыхнул и стал резко падать, уходя на запад. Через час его дымящиеся обломки обнаружили в пятнадцати километрах от города. Экипаж выпрыгнул на парашютах, но уже к утру пятеро англичан были схвачены. Поскольку сбитый «Ланкастер» должен был обслуживаться семью членами экипажа, продолжили поиск остальных. Пленные на допросе тем временем утверждали, что их было только пятеро. Они объясняли это внезапной болезнью двоих и общей нехваткой людей. Крайновски предложил им жизнь, если они скажут правду. Если же продолжат запираться, а немцы тем временем найдут следы шестого или тем паче седьмого, он пообещал всех повесить. Британцы стояли на своем.
Но им не повезло. Через два дня километрах в шести от места пленения основной группы в лесу был обнаружен труп английского летчика, завернутый в парашют и присыпанный ветками и старой листвой. Судя по всему, он получил тяжелое ранение еще в самолете и был спрятан седьмым членом экипажа, оказавшимся поблизости. Еще через день взяли и того, седьмого. Всех шестерых сначала решили отправить в Нейнгамме – концентрационный лагерь под Гамбургом, – но тормознули на полпути, и теперь они ожидали своей судьбы в кильской тюрьме.
Наутро, когда Ротманн заехал в управление гестапо, его поймал Крайновски.
– Вы должны соблюсти одно важное условие, Отто. С осужденными, когда их привезут, никому нельзя разговаривать. Это непременное требование, и вы отвечаете за его исполнение. – Он оглядел подчиненного. – У вас есть сабля?
– Нет и никогда не было.
– Черт. Ладно, я распоряжусь, чтобы вам привезли служебную шпагу. Отправляйтесь. И, если будет фотокорреспондент, снимите там шинель, чтобы запечатлелись ваши кресты.
Через двадцать минут Ротманн прохаживался возле большой свежевыкопанной ямы в леске за западной окраиной Фленсбурга. Было довольно холодно, и на прошлогодней траве белел утренний иней. Неподалеку курила группа солдат в черных касках. Человек тридцать. Рядом в пирамидах стояли их карабины с примкнутыми штыками.
Без пяти девять подъехало два крытых брезентом грузовика. Из кабины одного из них выскочил Хольстер и стал командовать выгрузкой осужденных. То, что в следующую минуту увидел Ротманн, он никак не ожидал увидеть. На землю стали стаскивать людей с повязками на лицах. Они глубоко врезались им между губ и зубов. Во рту каждого, очевидно, был кляп и дополнительная белая тряпка, туго завязанная узлом на шее сзади и вдавливавшая его в самое горло несчастных. Лица их от этого выглядели просто ужасно. Они побагровели. Один, с разбитым и опухшим носом, и вовсе задыхался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Сядь. – Ротманн указал на стул возле плиты.
– Э…э…ты чего?
– Ты спрашивал, где Крайновски? Так вот, он сейчас с выбитыми зубами валяется во второй камере в нашем подвале и шепелявит о своей роли в заговоре.
– В каком заговоре? Ты кто вообще такой?
– Я же говорил – Ротманн. В твоем списке я под каким номером? Пятый? А Веллер шестой?
– В каком списке? – Ротманн сел на стул напротив.
– Послушай меня, Густав, или как там тебя. Ты, Крайновски и еще несколько ваших сообщников – грязные ублюдки. Ваше предательство раскрыто. Некоторых уже увезли в Берлин. Их подвесят на крючья в Лехтерштрасской тюрьме. На те самые, на которых вешали июльских заговорщиков. Таких же, как ты, не велено тащить за пятьсот километров. – Он понизил голос. – Расскажешь всю правду – пойдешь штрафником в дивизию Дирлевангера. Там как раз коллекционируют свинячьих выродков. Ну а нет – будешь здесь разлагаться, пока кто-нибудь не наткнется по запаху на твою кучу дерьма. – Ротманн закинул ногу на ногу. – Что тебе известно о переговорах в Швейцарии с американцами?
Он решил блефовать и окончательно сбить агента с толку. Он помнил слова Дворжака о тайных переговорах Гиммлера и прекрасно понимал, что Густав о них знать ничего не мог.
– Каких переговорах? Кого с кем?
– Обергруппенфюрера СС Вольфа с представителем американской разведки. В Цюрихе.
– А при чем тут я? Я безвылазно сижу в Киле и дальше Гамбурга не ездил уже полгода. Ни про какую Швейцарию и американцев я не знаю.
– Может, ты и про «Морского ужа» не знаешь? И про «Новую Швабию»? Может, ты и про план «Вайсвальд» не слыхал? – Ротманн на ходу сочинял названия, стараясь ошеломить противника деталями непонятной информации вперемешку с тем, о чем тому должно быть известно. Пусть почувствует себя пешкой в крупной игре.
Густав был сбит с толку, однако не потерял способности мыслить. Почему, если всё-таки он влип в это дерьмо, его привезли не в гестапо, а в какие-то развалины?
– Пойми, – словно прочитав его мысли, продолжал Ротманн, – у нас в управлении у тебя уже не было бы шанса. А здесь ты не засветишься и при желании сможешь вернуться обратно, чтобы помочь разоблачить остальных. Ну, так я жду.
– Да это как раз, наоборот, мы разоблачили измену! – наконец заговорил агент. – Я не знаю ни про какой «Вайсвальд» и прочее, но «Морской уж»… Здесь замешан Дениц…
– Куда они собрались и, главное, когда?
– Да хоть убей – не знаю! Мы только выяснили, что лодки разоружены, все торпеды сняты, а вместо них привинчивают какие-то ящики.
– Что за ящики?
– Я же их не видел. Длинные ящики с замками.
– Как вы это разнюхали?
– Один электромеханик из ремонтной бригады заболел. Приступ аппендицита или что-то еще. Его по-тихому увезли в больницу на окраине Киля, а мы это проследили.
– Ну?
– С ним ночью поработали, он и рассказал. Потом воздух в вену – и привет – остановка сердца.
– Когда это было?
– Три дня назад.
– Сколько лодок переделано?
– Он говорил про две. Остальные ждут своей очереди. – Ротманн достал сигарету и стал прикуривать.
– Что еще? Что он рассказал про экипа…
В это время агент, резко взмахнув руками, рванулся с диким воплем вперед. Отпрянув от летящей на него разинутой пасти, Ротманн откачнулся назад и в падении выстрелил. Он тут же вскочил. Густав, раскинув в стороны руки, лежал лицом вниз. Пуля попала ему прямо в открытый рот и, вырвав основательную часть затылка, разбила стеклянную дверцу кухонного шкафа. Стена над плитой и шкаф оказались забрызганными кровью и мозгом.
Ротманн засунул пистолет в кобуру и, стараясь не наступить в расплывающуюся по полу черную лужу, перевернул тело навзничь. Расстегнув плащ и пиджак убитого, он вытянул за цепочку из его внутреннего кармана служебный жетон. На той стороне овала, где была отчеканена надпись: «STAATLICHE KRIMINALPOLIZEI», он прочитал номер «6682». Густав, как Ротманн и предполагал, оказался не ахти какой важной персоной из криминальной полиции. Его личный номер был значительно больше номера самого заурядного сотрудника областного КРИПО. Правда, именно таким иногда и поручались особо секретные или щепетильные поручения.
Сунув жетон себе в карман, он обшарил убитого и забрал все документы, включая железнодорожный билет. Всё это он швырнул в портфель и, быстро спустившись вниз, достал из багажника машины заранее приготовленную бутылку с бензином. Когда через несколько минут его «Хорьх», урча, выруливал из темного переулка, в окне на втором этаже уже плясали красные сполохи. В этот момент, как нельзя более кстати, завыли сирены воздушной тревоги.
«Хоть один раз от них будет польза», – подумал Ротманн.
Теперь пожаром и обгоревшим трупом никто особенно не заинтересуется. Даже если отбомбятся где-то в стороне – мало ли, упала шальная зажигалка. Да и кому это теперь нужно.
Как он и предполагал, в портфеле и бумагах служащего криминальной полиции Густава Лемпа не оказалось ничего интересного. Если он и вез какие-нибудь списки или донесения, то только в своей голове. Отъехав от города километров двадцать на юг, Ротманн остановился и, углубившись в небольшой лесок, закопал в ворохе прошлогодней листвы портфель вместе со всем содержимым. А еще через час с телефона междугороднего переговорного пункта города Шлезвига, что на полпути между Фленсбургом и Килем, в редакцию частных объявлений газеты «Дер Ангриф» поступил новый заказ:
«Профессору Бернадоту. Наш представитель из немецкого Красного Креста выехал в Стокгольм. Встречайте. К. Лонгин».
Только в третьем часу ночи усталый, но довольный Ротманн, приняв таблетку, рухнул в постель. Всё, что они задумали с Дворжаком, он выполнил. И даже больше. Ликвидация Густава была его личной импровизацией. Если к странной поездке Крайновски, которую можно расценить и как простое бегство, добавится еще и исчезновение одного из его агентов, то, как говорится, кашу маслом не испортишь.
Что касается «профессора Бернадота», то это был недвусмысленный намек на графа Фолька Бернадота, шефа шведского Красного Креста и известного дипломата. Если Дворжак не ошибался, то именно с ним Гиммлер начал тайные переговоры в первых числах апреля после провала своей затеи в Швейцарии. Он будет пытаться (или уже пытается) выйти через графа на запад с очередными сепаратными предложениями. Пусть даже это произойдет только через несколько дней – имя Бернадота уже наверняка прокручивается в голове рейхсфюрера СС. Тем неожиданнее и ошеломительнее должен быть эффект от такого превентивного хода.
Всё это вкупе с газетными объявлениями призвано было посеять панику и неразбериху в мозгах высокопоставленных заговорщиков. Оставалось завтра же по-тихому отправить Веллера от греха подальше из Фленсбурга. Его положение сейчас самое рискованное, ведь он принимал и шифровал все переговоры Крайновски. Пускай убирается к себе в Австрию, а лучше в Данию, где, как он сам говорил, у него есть знакомые коллеги-рунологи. Пересидит там месяц, и всё закончится.
А теперь спать.
Но заснуть не удавалось. Головная боль не утихала, и пришлось выпить хорошую порцию коньяка, припасенного как раз для приема на ночь в качестве успокоительного. Кроме этого, из головы не шел один недавний случай, о котором по некоторым соображениям Ротманн не стал рассказывать Дворжаку.
Буквально через несколько дней после их возвращения из саксонского круиза его вызвал Крайновски и, велев поплотнее прикрыть дверь, сказал:
– Вот что, Отто, завтра вы должны выполнить одно несложное, но ответственное задание.
– Слушаю, оберштурмбаннфюрер.
– Вечером из Киля привезут шестерых английских летчиков, сбитых над Фленсбургом двенадцатого февраля. Вы как раз отсутствовали, когда наши зенитчики отличились. Так вот, завтра с утра их проведут по улицам города и доставят в лес Мариенхельцунг, где в девять часов утра они должны быть расстреляны. Руководить казнью поручается вам.
Ротманн, ожидавший чего угодно, только не этого, пытался осмыслить, чего от него хотят. Он стоял молча и смотрел на ожидавшего ответа Крайновски.
– Ну в чем еще дело? – сказал тот раздраженно. – Не нравится поручение?
– Почему я, оберштурмбаннфюрер? Расстрельным взводом вполне может командовать младший офицер.
– Слушайте, Ротманн, я давно заметил, что вы чистюля. И, если помните, даже потакал вам в некоторых ваших гуманистических фантазиях. Но есть же предел. Не вы ли несколько дней назад были свидетелем очередного чудовищного преступления этих мерзавцев? Наша жемчужина, благороднейший город Европы, была осквернена и разрушена у него на глазах, а он еще выкобенивается! Я вас не понимаю.
Ротманн молчал.
– Это политическое мероприятие, – продолжил Крайновски. – Вы сами знаете, что все пленные – вражеские летчики, принимавшие участие в бомбардировках наших мирных городов, – с некоторого времени подлежат расстрелу. На них, как на военных преступников, не распространяется никакая юрисдикция. Завтра же, ко всему прочему, ожидается присутствие гауляйтера, кого-то из магистрата и, возможно, корреспондента из центральной газеты. Поэтому я настаиваю, чтобы командовали именно вы, отмеченный наградами фронтовик, а не какой-нибудь Флейдерер со значком гитлерюгенда. Короче, это не обсуждается, – отрезал Крайновски. – Без пятнадцати девять быть в назначенном месте и ожидать Хольстера с приговоренными.
К вечеру Ротманн узнал кое-какие подробности относительно сбитых британцев.
Это был ночной налет, целью которого, по всей видимости, являлись береговые бетонные укрытия для подводных лодок. Сначала совершенно неожиданно появился одинокий легкий бомбардировщики сбросил в район укрытий несколько зажигалок и ракет на парашютах. Через пять минут, когда дымовые посты уже затягивали бухту белой пеленой, двадцать или двадцать пять тяжелых бомбардировщиков атаковали высвеченную пожаром цель. Их атака не имела особого успеха. Ни одна лодка не пострадала. Бомбы только зажгли северо-западную окраину города и повредили несколько небольших судов у причала. В кутерьме мечущихся прожекторных лучей и тяжелых трассирующих пуль зенитных автоматов один из самолетов вдруг вспыхнул и стал резко падать, уходя на запад. Через час его дымящиеся обломки обнаружили в пятнадцати километрах от города. Экипаж выпрыгнул на парашютах, но уже к утру пятеро англичан были схвачены. Поскольку сбитый «Ланкастер» должен был обслуживаться семью членами экипажа, продолжили поиск остальных. Пленные на допросе тем временем утверждали, что их было только пятеро. Они объясняли это внезапной болезнью двоих и общей нехваткой людей. Крайновски предложил им жизнь, если они скажут правду. Если же продолжат запираться, а немцы тем временем найдут следы шестого или тем паче седьмого, он пообещал всех повесить. Британцы стояли на своем.
Но им не повезло. Через два дня километрах в шести от места пленения основной группы в лесу был обнаружен труп английского летчика, завернутый в парашют и присыпанный ветками и старой листвой. Судя по всему, он получил тяжелое ранение еще в самолете и был спрятан седьмым членом экипажа, оказавшимся поблизости. Еще через день взяли и того, седьмого. Всех шестерых сначала решили отправить в Нейнгамме – концентрационный лагерь под Гамбургом, – но тормознули на полпути, и теперь они ожидали своей судьбы в кильской тюрьме.
Наутро, когда Ротманн заехал в управление гестапо, его поймал Крайновски.
– Вы должны соблюсти одно важное условие, Отто. С осужденными, когда их привезут, никому нельзя разговаривать. Это непременное требование, и вы отвечаете за его исполнение. – Он оглядел подчиненного. – У вас есть сабля?
– Нет и никогда не было.
– Черт. Ладно, я распоряжусь, чтобы вам привезли служебную шпагу. Отправляйтесь. И, если будет фотокорреспондент, снимите там шинель, чтобы запечатлелись ваши кресты.
Через двадцать минут Ротманн прохаживался возле большой свежевыкопанной ямы в леске за западной окраиной Фленсбурга. Было довольно холодно, и на прошлогодней траве белел утренний иней. Неподалеку курила группа солдат в черных касках. Человек тридцать. Рядом в пирамидах стояли их карабины с примкнутыми штыками.
Без пяти девять подъехало два крытых брезентом грузовика. Из кабины одного из них выскочил Хольстер и стал командовать выгрузкой осужденных. То, что в следующую минуту увидел Ротманн, он никак не ожидал увидеть. На землю стали стаскивать людей с повязками на лицах. Они глубоко врезались им между губ и зубов. Во рту каждого, очевидно, был кляп и дополнительная белая тряпка, туго завязанная узлом на шее сзади и вдавливавшая его в самое горло несчастных. Лица их от этого выглядели просто ужасно. Они побагровели. Один, с разбитым и опухшим носом, и вовсе задыхался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73