Паркер неожиданно проснулся в четыре утра, еще окончательно не протрезвев, и отправился прямо к жене.
Сейчас он обрадовался, что Мэл уехал, потому что встретиться с ним нужно было в трезвом состоянии Паркер закурил и допил кофе.
— Кто платит за квартиру?
— Мэл, — ответила Линн.
Он быстро встал и вышел в столовую. Поглядел налево через стеклянные двери в гостиную, прошел направо, открыл дверь и быстро включил свет.
В спальне никого не было. Паркер заглянул в ванную комнату, которая тоже оказалась пустой.
Вернувшись в спальню, он заметил Линн — она стояла в дверях и наблюдала за ним. Потом открыл шкаф — в нем висели платья, юбки, блузы и свитера, а внизу стояли женские туфельки. Он направился к комоду, быстро проверил все ящики, но в них тоже лежали только женские вещи.
Паркер покачал головой и посмотрел на Линн, по-прежнему стоявшую в дверях.
— Ты живешь одна?
Она кивнула.
— И Мэл платит за квартиру?
— Да.
— Хорошо. Пошли на кухню.
Она опять шла впереди. Паркер выключил в спальне свет и направился следом за ней.
После того как они молча допили кофе, он неожиданно спросил:
— Почему?
Линн испуганно вздрогнула, будто у нее под ухом выстрелили из шутихи, и непонимающе уставилась на Паркера.
— Что? — переспросила она. — Я не… я не знаю, что ты имеешь в виду.
— Почему он платит за квартиру, — объяснил Паркер и нетерпеливо махнул рукой.
— А.. — Она кивнула и закрыла лицо руками. Через несколько секунд глубоко вздохнула и опустила руки. Только сейчас на ее лице появился испуг.
— Наверное, это плата за предательство, — безжизненным голосом ответила Линн.
— Да, — буркнул Паркер. Его опять охватила ярость. Он швырнул сигарету через всю кухню в раковину и закурил следующую.
— Я рада, что ты жив. Правда, глупо?
— Да.
— Ты ненавидишь меня, — кивнула Линн. — И имеешь на это полное право.
— Я должен порезать тебя на кусочки, — сказал Паркер. — Я должен вырезать тебе ноздри. Я должен сделать из тебя ведьму. Ведь ты самая настоящая ведьма!
— Ты должен убить меня, — безнадежно произнесла девушка.
— Возможно, я тебя и убью.
Ее голова опустилась на грудь, и она едва слышно прошептала:
— Я каждую ночь принимаю таблетки, потому что не могу заснуть — все думаю о тебе.
— И каким я тебе представляюсь?
— Мертвым. Было бы лучше, если бы я сама умерла.
— Прими побольше таблеток, — предложил Паркер.
— Не могу. Я трусиха. — Линн подняла голову и вновь посмотрела на него.
— Поэтому я и сделала это, Паркер. Я трусиха. Передо мной стоял выбор или ты, или я.
— И Мэл платит за квартиру?
— Я трусиха.
— Да. Я знаю это.
— Я ни разу не доставила ему удовольствия, Паркер. Я никогда не отвечала на его ласки.
— Поэтому он и уехал?
— Наверное.
— Да, ты можешь включать и выключать себя, — согласился он и невесело улыбнулся. — Машина для секса. Для тебя он не имеет никакого значения.
— Имеет, но только с тобой, Паркер.
Он злобно выплюнул ругательство, и она вздрогнула, покачала головой.
— Это правда, Паркер. Поэтому мне и необходимы таблетки. Поэтому я и не уезжаю и не ищу себе другого мужчину. Мэл платит за меня и не просит того, чего я не могу ему дать.
Кофе сменила водка. Паркер рассмеялся, ударил по столу кулаком и сказал:
— Все-таки хорошо, что этой скотины здесь нет. Представляешь, врываюсь, а у него в гостиной парочка головорезов, да? Просто так, на всякий случай.
— Да, — кивнула Линн. — Он никогда не оставался здесь один.
— Трусливый гад. — Паркер принялся барабанить по краю стола пальцами обеих рук. — Наверное, боится, что я встану из могилы. — Он засмеялся, перестав терзать край стола. — Мэл прав. Да. Встану из могилы.
— Что ты собираешься делать, Паркер? — Только сейчас в ее голосе послышались нотки страха.
— Я собираюсь пить у него кровь, вырвать сердце и выплюнуть его в канаву, чтобы там на него помочились бродячие собаки. Я собираюсь содрать с него кожу, вырвать вены и повесить его на них. — Кулаки Паркера сжимались и разжимались, он гневно смотрел на нее. Потом схватил кофейную чашку и швырнул ее в холодильник.
Линн испуганно глядела на мужа. Ее губы дрожали, но она не произнесла ни слова.
Паркер посмотрел на нее холодными, как оникс, глазами, усмехнулся уголком рта и сказал:
— С тобой? Что я собираюсь сделать с тобой?
Она сидела неподвижно.
— Еще не знаю. — Его голос был жестким и решительным. Он чувствовал себя как канатоходец под куполом цирка, полностью уверенный в своих силах. — Все будет зависеть от обстоятельств. От тебя. Где Мэл?
— О Господи… — прошептала Линн.
— Мое решение будет зависеть от тебя, — повторил Паркер.
— Я не знаю, Паркер, — покачала головой девушка. — Клянусь на Святом кресте. Я не видела его три месяца. Я даже не знаю, в Нью-Йорке он или нет.
— Как ты получаешь деньги?
— Первого числа каждого месяца приходит посыльный с конвертом, — ответила Линн.
— Сколько?
— Тысяча.
Он ударил ладонью по столу.
— Двенадцать штук в год, которые не облагаются налогами. Хорошая плата за предательство, Линн. Знаешь, кто ты? Иуда! Трусливая Иуда, виляющая хвостом.
— Я испугалась! Они грозили меня убить, Паркер. Они бы мучили меня, а потом убили.
— Ладно. Кто посыльный?
— Каждый раз приходит новый. Я не знаю ни одного из них.
— Еще бы! Мэл не доверяет тебе. Никто не доверяет Иуде.
— Я не хотела это делать, Паркер. Клянусь всеми святыми. Ты был единственным мужчиной, которого я хотела. Единственным, кто мне был нужен. Но мне пришлось пойти на это.
— И ты сделаешь это опять, — сказал он.
— Нет. — Линн покачала головой. — Я больше не перенесу этого ужаса.
— Ты боишься умереть. — Паркер поднял руки и сжал их, глядя на ее горло.
— Да. Да, боюсь. — Девушка отшатнулась от него. — Я и жить боюсь. Я не смогу больше пройти через все это.
— Первого числа ты скажешь посыльному: «Передай Мэлу, чтобы он был осторожнее. Паркер в городе».
— С какой стати, Паркер? — с отчаянием произнесла Линн и покачала головой. — Паркер, я дошла до самого дна. Я говорю тебе правду. Никто не знает, что ты здесь. Никто не знает, что ты жив. Никто не грозит мне, не заставляет заложить тебя.
— Может, тебе вызваться добровольцем? — предложил он.
— Нет. Это невозможно сделать добровольно.
— Значит, ты тоже была в армии? — рассмеялся он. — Или поблизости?
Она, к удивлению Паркера, покраснела и угрюмо ответила:
— Я никогда не была проституткой, Паркер, и ты это знаешь.
— Да. Вместо своего ты продала мое тело.
Паркер встал и вышел из кухни. Линн поплелась за ним. Он постоял с минуту в гостиной, сердито глядя на мебель, потом растянулся на софе.
— Рискну, — заявил он. — Немного рискну. Мэл не доверяет тебе и поэтому не оставил своих координат, ни номеров телефонов, ни адресов, ничего. Выходит, ты не сможешь сыграть Иуду до первого числа, когда придет посыльный. Это будет через четыре дня. Правильно?
— Я и тогда не смогу, — постаралась убедить его Линн. — Я не смогу… никто меня не заставит.
— У тебя нет ни одного шанса, — рассмеялся Паркер. — Тебе не из чего выбирать. — Он вскочил с софы так внезапно, что Линн вздрогнула от испуга, но он не подошел к ней. — Я встречусь с ним сам.
— Ты останешься? — спросила девушка. На ее лице смешались страх и желание. — Останешься?
— Да, я останусь.
Он отвернулся от нее и опять направился в спальню. Линн поплелась следом.
Он обошел кровать и опустился на колени перед тумбочкой. Вырвав телефонные провода из розетки, Паркер встал.
Линн распахнула халат. Он посмотрел на нее, и желание, более сильное, чем раньше, вернулось. Он помнил ее такой.
— Ты останешься здесь? — поинтересовалась Линн.
Паркер покачал головой.
— Для тебя это дерево засохло.
Он подошел к окну, раздвинул шторы и выглянул на улицу. За окном не было ни пожарной лестницы, ни карниза.
Линн шепотом позвала его.
Паркер направился к двери. Она сделала шаг к нему, подняв руки, но он обошел ее и остановился у двери.
Паркер вытащил ключ из замка, вышел из комнаты, и запер за собой дверь.
Линн еще раз позвала его.
Паркер выключил свет в гостиной и на кухне, лег на софу и в темноте посмотрел на окно. Он солгал. Дерево не засохло, он по-прежнему боялся ее.
3
Голый труп Линн лежал на кровати. Паркер остановился в дверях, не сводя с нее взгляда. В спальне было прохладно и темно, как в похоронном бюро. В воздухе повис похожий на аромат цветов запах духов и косметики. Там, где шторы колыхались от легкого дуновения ветерка, солнечный свет дрожал, как пламя свечи. С улицы доносился негромкий шум машин.
Линн лежала на спине. Похоже, она приготовилась к смерти: сложила ноги вместе и положила руки на живот одна на другую, прижав к бокам локти, но, засыпая, шевельнулась и нарушила симметрию.
Сейчас одно колено было согнуто, а правая нога лежала почти под прямым углом. Шершавая пятка правой ноги касалась левого колена, как бы пародируя движения балерины. Левая рука покоилась на пупке, но правая упала с живота и лежала ладонью вверх. Голова была слегка повернута вправо, рот раскрылся.
Паркер вошел в спальню, остановился у кровати и взял с тумбочки пустой пузырек. На этикетке был напечатан адрес, название аптеки и телефонный номер, а ниже — фамилия Линн, фамилия доктора, номер рецепта и инструкция. «При необходимости принимать по одной таблетке перед сном. Не превышать дозу».
Паркер читал, шевеля губами.
Он прочитал этикетку дважды: название аптеки, адрес и телефонный номер, имя своей мертвой жены, фамилию ее доктора, номер рецепта и саму инструкцию. Потом бросил пузырек в полупустую корзину для мусора, стоявшую рядом с тумбочкой, и вновь посмотрел на труп.
Он хотел было пощупать пульс, но раздумал. В этом не было необходимости. Здесь невозможна ошибка. Кожа трупа становится похожей на воск, грудь абсолютно спокойна, губы чересчур сухи, глаза как бы уходят внутрь.
Необходимо избавиться от нее. Ему нужно побыть здесь еще три дня, но он не может жить под одной крышей с трупом. Несмотря на гнев, который накапливался у него в течение шести месяцев, проведенных на тюремной ферме, он не собирался ее убивать. Избить, покалечить, причинить боль, оставить на теле шрамы, но не убивать.
В шкафу Паркер нашел платье с молнией на спине и надел его на Линн, с трудом засунув окоченевшие руки в рукава, потом перевернул ее на живот и застегнул молнию. Перевернув опять на спину, хотел надеть туфли, но они оказались слишком малы. Или ноги Линн уже начали распухать, или же она предпочитала красоту удобству.
Одетая Линн имела вполне нормальный вид, хотя и не была похожа на спящую. Паркер закрыл ей рот, и он не раскрылся.
Он остановился в дверях и с минуту смотрел на жену.
— Ты всегда была дурой, такой и осталась, — сказал он, вышел из спальни и закрыл за собой дверь.
В гостиной стоял телевизор. Он нашел в буфете на кухне бутылку виски, открыл ее и уселся смотреть мультики, за которыми последовал какой-то телесериал и детские передачи.
В вечерних новостях о нем не сказали ни слова. Это было вполне объяснимо. Убитый охранник и сбежавший три недели назад с другого конца континента бродяга не стоят того, чтобы сообщать о них в новостях в другом конце страны.
То, что с ним случилось за эти месяцы, тоже ее вина. Он получил шестьдесят дней за бродяжничество, и сейчас полиция имела отпечатки его пальцев. Они принадлежали не Паркеру, а человеку по имени Рональд Каспер, но это не имело значения. Он мог назваться кем угодно, но отпечатки пальцев останутся на всю жизнь.
Ему дали шестьдесят дней. Через двадцать дней он подрался с охранником и получил еще шесть месяцев. Восемь месяцев Паркер был вынужден вычеркнуть из своей жизни, пропалывая грядки на тюремной ферме. Он вытерпел всего шесть и воспользовался предоставившимся шансом, свернул шею охраннику и сбежал.
И все это было ее виной. Она обманула его, наставила рога, благодаря ей он попал в тюрьму, и сейчас его отпечатки находились в Вашингтоне. Она заставила его пересечь весь континент, его нынче мертвая жена.
Никакая другая женщина не способна на это. Женщины никогда не доставляли ему неприятностей. Но хватит. Баста.
От мертвого тела необходимо избавиться. Он не мог держать его в квартире, потому что предстояла встреча с посыльным. Он не мог позвонить в полицию как примерный гражданин и попросить, чтобы его забрали, потому что после первого же внимательного взгляда становилось ясно, что он отнюдь не примерный гражданин.
Паркер ненавидел Линн. Он ненавидел и любил ее, и он никогда раньше не испытывал этих двух одновременно чувств. Он не знал, что такое любовь и что такое ненависть. Теперь остался один Мэл. Мэла он убьет, но это была не ненависть. Он просто обязан сквитаться. В нем клокотали ярость, гордость и гнев, но только не ненависть.
К тому времени, когда по телевизору начали показывать самые популярные передачи и вестерны, уровень виски в бутылке значительно снизился. Паркер смотрел на экран, и по его лицу плясали голубовато-белые блики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17