Урок продолжался около часа, затем вожатый заставил Мэгги встать, принять душ и идти завтракать. В столовой Мэгги сидела рядом с другими аберленами, мужчинами и женщинами, которые все носили вожатых, как и она. Вслух они не разговаривали, но Мэгги слышала их голоса у себя в мозгу — они обсуждали свои задачи на сегодняшний день. Ела она с жадностью, но вожатый вынудил ее остановиться, когда она еще не достигла полного насыщения.
Все утро она работала в клинике. Сюда приходили пары, обращавшиеся за лицензией на ребенка, и Мэгги брала пробы яйцеклеток у женщин и спермы у мужчин. Она аккуратно надписывала каждую пробу — но, поскольку дрононы разрешали размножаться только людям определенного телосложения, большинство образцов потом выбрасывалось, женщинам же вводили зиготы допущенных к деторождению родителей.
Несколько раз женщины спрашивали Мэгги:
— Я правда буду носить своего ребенка? Вы не подсунете мне чужого?
И каждый раз вожатый, утешая потенциальную мать, отвечал устами Мэгги:
— Ну конечно, своего. Мы очень внимательно метим все образцы, и перепутать их просто невозможно. Мы только усовершенствуем клетки согласно некоторым стандартам, а потом возвращаем вам ваш эмбрион.
Каждый раз, произнося эту ложь, Мэгги боролась с вожатым — ей хотелось закричать, предостеречь мать — и каждый раз сдавалась: тогда вожатый, как называла это Мэгги, «щекотал» ее: в голове возникал легкий зуд, и Мэгги испытывала прилив сладостной эйфории, величайшего довольства, известного ей до сих пор.
Однажды, оказавшись на складе, где посетители не могли ее слышать, Мэгги спросила вожатого:
— Как можно так лгать им? И зачем?
— Это для их же блага. Зачем им терзаться по поводу того, что они все равно не в силах изменить? А наша система всем обеспечивает равно здоровое, улучшенное потомство.
— Но ведь все эти дети будут братьями и сестрами, хотя и вырастут в разных семьях, — прошептала Мэгги. — Они не смогут вступать в брак друг с другом.
— Дрононы, принадлежащие к одному улью, тоже братья и сестры. Каждая королева откладывает сотни тысяч яиц, и воины доводятся братьями архитекторам, а работницы — сестрами королевам. Все они едины, все равны — на этом и строится сообщество улья. Когда новое поколение человечества поймет, что все оно состоит из братьев и сестер, настанет полное равенство.
Вожатый опять пощекотал Мэгги, и на нее нахлынула волна еще более острого блаженства — мистическое, магическое чувство приобщенности к столь великой задаче, к труду, поощряемому самой Золотой Королевой и ее сподвижниками.
Поздним вечером Мэгги, уложив на стол очередную молодую пациентку, привычным движением взяла инструмент для снятия соскоба с яичника — длинный, тонкий металлический стержень с ложечкой на конце — и уже удалила стерильный чехол, когда женщина вдруг сказала:
— Насколько вы свободны?
Мэгги повернулась к женщине, не зная, верно ли расслышала. Та посмотрела ей в глаза и повторила:
— Насколько вы свободны? Хотели бы вы избавиться от своего вожатого? Если да, мигните два раза.
Мэгги попыталась мигнуть — у нее даже слезы выступили от этого усилия, — но не смогла. Вожатый шепнул ей:
— Пусть эта женщина тебя не беспокоит, ее сейчас заберут.
Мэгги пристально посмотрела на женщину — маленькую, с коротко остриженными волосами мышиного цвета и волевым подбородком. Та явно нервничала, и лицо ее блестело от пота.
— Мне грозит опасность, да? — прошептала она. — Тогда я пойду.
Она соскочила со стола и открыла дверь — но там уже стоял зеленый солдат-завоеватель с оранжевыми глазами.
Маленькая женщина попыталась захлопнуть дверь, но завоеватель схватил ее за горло и за руку. Она брыкалась и визжала, вырываясь. Солдат уволок ее прочь.
Пораженная Мэгги смотрела им вслед с бьющимся сердцем. И вожатый вновь окутал ее блаженством, вселяя покой в ее душу.
Ночью, когда Мэгги легла в постель, ее вожатый связался с лордом Картенором, подробно доложив обо всем, чем Мэгги занималась в течение дня. Вожатый аттестовал ее как «культурно отсталую» и сообщил, что-ему пришлось обучать ее самым элементарным техническим навыкам.
Картенора это не смутило. Если учесть, откуда Мэгги явилась, ее невежество было вполне естественно. Однако вожатый доложил также, что вынужден был стимулировать гипоталамус Мэгги раз пятьдесят за день, поддерживая состояние вегетативной эйфории. Такая избыточная стимуляция опасна. Через неделю она приведет к глубокой депрессии, борьба с которой займет несколько месяцев. Вожатый сможет по-прежнему манипулировать Мэгги, но в своем угнетенном состоянии она станет ненадежным носителем. Такой объект даже при кратковременной утрате контроля со стороны вожатого способен покончить с собой.
Поразмыслив, Картенор вызвал одного из своих техников, человека по имени Авик, чьи предки были приобщены к дрононскому обществу два поколения назад. Молодой человек с золотистыми, отливающими серебром волосами, стройный и мускулистый, тут же явился на зов:
— Мой господин?
— Новой работнице, Мэгги Флинн, нужно помочь адаптироваться. Мне хотелось бы, чтобы ты поговорил с ней, стал ее другом. Я дам инструкции ее вожатому, чтобы он освободил ее на время вашего контакта.
Авик кивнул, сверкнув голубыми глазами:
— Прикажете соблазнить ее?
Картенор немного подумал. Эти уподобившиеся дрононам техники спариваются запросто, точно животные. Возможно, именно работа под руководством вожатых гасит в них все эмоции. Они не отличают простого сексуального удовлетворения от чувств, которые возникают при более глубоких отношениях.
— Да. Думаю, физический контакт будет уместен и поможет ей успокоиться. Только действуй осторожно, пусть будет так, как захочет она. Никакого натиска.
— Слушаюсь, мой господин, — с глубоким поклоном сказал Авик.
8
Через час после расставания с Ориком Галлен уже начал обследовать город. Он заходил в лавки, рассматривал товары и ненавязчиво расспрашивал владельцев. И методически обходил коридоры, изучая входы и выходы из города.
Город именовался Тукансей, и вскоре Галлен уже знал, где расположены здесь жилые, промышленные и деловые кварталы. В некоторые места доступ был воспрещен, и на карте, которую составлял в уме Галлен, оставалось много белых пятен. Например, он без особого труда выяснил, где работают двести аберленов лорда Картенора, днем и ночью занимаясь каким-то секретным делом — купец сказал, что они «улучшают человечество», — но, придя туда, Галлен нашел только маленькую лечебницу, где мужчины и женщины ожидали, чтобы с ними проделали нечто загадочное.
Галлен осмотрел весь район во круг лечебницы, взял на заметку каждое окно и каждый потолочный люк, ведущий наружу, прикинул, где можно спрятаться.
Почти всех горожан можно было отнести к нескольким категориям. Люди с серебряными обручами на головах то ли не могли, то ли не хотели разговаривать с Галленом. Торговцы в своих ярких одеждах сразу бросались в глаза. В темной кофейне промышленного квартала Галлен оказался за одним столом с маленькими белыми созданиями, имеющими огромные глаза и уши. От его вопросов они хватались за животы, но отвечали доброжелательно. Они назывались вудари. Их предков создали для работы на далекой планете с потухшим солнцем. Здесь, на Фэйле, они работали в шахтах и строили корабли для доставки грузов из одного мира в другой. Гильдия вудари-звездоплавателей была столь могущественна, что не боялась дрононов.
Галлен так забросал вопросами одного вудари по имени Фаргет, что маленький человек сказал ему:
— Твое невежество забавно, но меня ждут дела. Раз у тебя столько вопросов, почему ты не пойдешь в пидк?
— Пидк? Что это такое?
— Это место, где на вопросы, накопившиеся за целую жизнь, тебе ответят за несколько мгновений.
— А где оно, это место? И сколько там берут за услуги?
— За науку платят не деньгами, — засмеялся Фаргет. — Она будет стоить тебе душевного покоя.
Галлен блуждал по улицам, пока не нашел знакомого творца — тот создавал ребенка. За все время своего пребывания в городе Галлен испытал настоящую симпатию только к этому старому чужаку. Вспомнив печаль, с которой старик говорил о «тяжелых временах», Галлен понял, что мотак — враг дрононов. И сказал творцу:
— Мою подругу забрал к себе лорд Картенор. Мне надо найти способ ее освободить. Не скажешь ли, где находится пидк?
Мотак кивнул:
— Я как раз опасался, что с тобой может случиться нечто подобное. Я провожу тебя.
Человек-жаба отцепил со спины свои инструменты и отвел Галлена по знакомому коридору в заведение, где родители усаживали своих детей в каморках на мягкие стулья, надевали им на голову серебряные обручи и оставляли там на несколько часов. Дети вели себя тихо, и Галлен подумал, что для того их и сажают сюда.
Мотак усадил Галлена на такой же белый стул, показал, как закрепить на висках серебряный обруч, и шепнул:
— Удачи, мой друг. Большинству людей не суждено познать больше ничего — все их образование ограничивается уроками, которые они получают здесь. Будь ты мотаком, ты бы знал, что эти азы — лишь основа настоящего образования. Верно избранная стезя приведет тебя к истинному свету.
Мотак ушел, и Галлен, повертев обруч в руках, возложил его на голову, словно корону. Глаза сразу заволокло серым туманом, вокруг стало темно, и лишь впереди брезжила яркая искорка. Искра произнесла:
— Я — твой учитель. Откройся познанию. Что ты хочешь узнать?
Галлен не знал, с чего начать:
— Я ничего не знаю о вас и ваших обычаях. Не знаю, какие у вас есть машины и как они работают…
— Я расскажу тебе о нашем народе и его обычаях — обо всем, кроме священных обрядов, которые каждая община хранит в тайне. И обучу тебя основам техники, хотя в любой ее отрасли тоже есть свои секреты, являющиеся частной собственностью.
— Я готов, — сказал Галлен. И если образование Мэгги было насильственным и болезненным, для Галлена этот процесс был сладостен и полон света. Первым делом Галлен постиг математику, которая поступала в него равномерно — сначала основы теории чисел, затем более сложная пространственная геометрия. Потом математика слилась с физикой, и Галлен узнал, что такое элементарные частицы, получил понятие об относительности, запомнил уравнения общей теории поля, узнал о множестве ее приложений.
Затем учитель перешел к прикладной технике, и Галлен понял, как работают звездолеты, огнеметы, гравикары и тысячи других машин.
Он изучил историю развития мыслящих машин, которые теперь уже развивались самостоятельно и были способны хранить в памяти больше информации, чем любой человек. Вожатые представляли собой разновидность обучающих машин, но принцип их действия был захватническим, обеспечивающим контроль над носителем. Кольчужные головные уборы, манты, вроде той, что носила Эверинн, были более развитым видом персонального интеллекта и не стремились доминировать над своим носителем, интеллекты же высшего типа не имели ничего общего с человеком.
Галлен изучил нанотехнологию и узнал, как устроены боевые машины. Узнал, как создаются вивиформы, артефы и генетически усовершенствованные люди, и открыл также, что есть существа, на вид живые, а на самом деле представляющие собой гибрид между биологическим видом и машиной.
Он усвоил, что Врата Миров пользуются энергией уникального явления, черной дыры, где пространство и время искажаются до такой степени, что перестают существовать; тот, кто проходит в ворота, превращается в поток атомов и вновь восстанавливается в месте своего назначения.
Так прошел час; Галлена прошиб пот, и учитель прервал урок, сказав:
— Ты усваиваешь слишком быстро и слишком помногу. Твой мозг создает лишь определенное число нейросвязей за определенный промежуток времени. Тебе пора отдохнуть.
— А когда можно будет вернуться? — спросил Галлен.
— Подкрепись — тебе нужно хорошо питаться — и возвращайся завтра.
Галлен встал со стула, и все вокруг завертелось колесом. Он ухватился за стул, посидел еще немного, пока не обрел устойчивость в ногах, и направился в кафе. Там он наелся досыта и около часа чувствовал себя на седьмом небе, но потом ощутил легкую тошноту и туман в голове.
Еще через три часа в голове начало проясняться. Галлен походил немного по базару и почувствовал себя новым человеком. Теперь он смотрел на все другими глазами, оценивая высокий уровень выставленных на продажу изделий и понимая их назначение, которое всего несколько часов назад было для него загадкой. Он поистине стал другим человеком. Раньше он ходил по базару, разинув рот от изумления, думая, что все эти вещи волшебные и ему ввек не понять, как они устроены. Теперь он понимал, что никакого волшебства тут нет — есть только творчество и мастерство.
Он по-новому смотрел и на людей, отмечая тех, кто носит персональные интеллекты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46