Коммерсант принял все предосторожности, необходимые для того, чтобы их путешествие от пристани Альдаранша до самого города прошло незамеченным.
Рядом с ним был Фарель, закутанный в широкий плащ с капюшоном, надвинутым на лицо, чтобы скрыть синеватое свечение его тела.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
В прорези капюшона Януэль поймал лазурный взгляд Волны.
– Хорошо.
– Однако ты спал беспокойно.
– Какой-то кошмар…
– Ты хочешь мне о нем рассказать?
– Нет. Ну, может быть…
– Тебе следовало бы. Очень важно растолковывать твои сны.
– Этот был запутанный.
– Тем более.
Расправив складку на своем плаще, учитель-Волна склонился к фениксийцу:
– Ты помнишь, что говорится в Завете о снах?
– Нет, – признался Януэль.
– Тридцать четвертая заповедь: «Если дерево есть жизнь и если сон его зажигает, значит, ты осветишь свою жизнь».
– Сон может нам светить?
– Конечно. Сон поглощает твое существование. Он черпает из твоих воспоминаний, извлекая оттуда и наилучшее, и наихудшее. Увидеть себя при свете такого огня означает попытаться лучше понять свое прошлое.
– Трудно поверить.
– Расскажи мне твой сон. Януэль опустил голову:
– Я был… Я шел по болоту. Мне было очень трудно передвигаться, я проваливался почти на каждом шагу. Особенно я помню свет… Очень рассеянный, как свет зари. И еще… Там был странный шум. Поднялся густой туман. Он окружил меня, он меня… поглотил.
– Поглотил?
– У меня было впечатление, будто я тону.
– Ты почувствовал, что не можешь больше дышать?
– Да. И я был парализован страхом. Я не мог от него избавиться, я хотел бежать, но болото мешало мне.
– И?
– Это все.
– Ты проснулся?
– Я больше ничего не помню.
– Ты проснулся, Януэль, – с уверенностью сказал Фарель. – Ты задыхался, ты был мокрый от пота, и у тебя был блуждающий взгляд. Я заговорил с тобой, но ты как будто меня не слышал.
Фениксиец нахмурил брови:
– Я ничего этого не помню.
– Что ты об этом думаешь? Что, по-твоему, стоит за этим сном?
Януэль задумался, убаюканный килевой качкой. У него осталось тягостное воспоминание о прошедшей ночи, и еще более тягостной казалась ему необходимость восстанавливать в памяти ее подробности. Сон был отмечен ощущением удушья и отнюдь не нес в себе сколько-нибудь очевидной вести.
– Я этого не знаю, учитель. В нем, несомненно, ничего больше нет, кроме… страха. Право, я ничего в нем не понимаю.
– Страх… – повторил Волна. – Возможно, но, главное, надо понять, почему он принял у тебя форму тумана. Ты можешь это как-нибудь объяснить?
Януэль задумался, прежде чем ответить, поневоле втянувшись в эту игру. Что мог означать для него туман?
– Туман неуловим, – прошептал он, вслух развивая свою мысль. – Он не имеет лица, он повсюду и нигде…
Столь откровенный разговор об этом вызвал в памяти новые подробности. Он вспомнил, что ощутил еще специфический запах, напоминающий тот, что обычно стоял в Башне Седении во время работы кузнецов.
– Возможно, это был не туман, – сказал он. – Скорее дым.
– Это совсем другое дело. Тебе известно, откуда он шел?
– Нет, но я как будто пытался это определить… Запах был мне знаком. Это, знаете, как тот дым, что заполнял Башню, когда кузнецы погружали лезвия в воду для закалки.
Януэль отчетливо заметил мерцание во взгляде Фареля.
– Как если бы плеснули водой на огонь… – сказал он.
– Да! – воскликнул Януэль. – Это в точности так!
– И дым угрожал поглотить тебя?
– Да. Вода и огонь… это слова генерала Дан-Хана, когда он говорил обо мне.
– Волна и Феникс, – прошептал Фарель. – Вечная борьба…
– Борьба, учитель? Но…
– Не будем больше об этом, – прервал он разговор. Его лицо скрылось под капюшоном.
– Ну же, учитель?
Вздремнувший на скамье Чан приоткрыл один глаз и пробурчал сонным голосом:
– Что стряслось? Мы прибыли?
Януэль этого не знал, он ожидал ответа от учителя, но последний, очевидно, не намерен был продолжать беседу.
– Будь я проклят всеми чертями ада! – внезапно выпалил Черный Лучник со свистом и резко выпрямился на своей скамье.
Януэль последовал за его взглядом, и у него прямо дух захватило от восхищения величественной картиной города тарасков, который уже полностью заслонил горизонт.
Он не мог оторвать глаз от морды Тараска, похожей на голову Дракона, если не считать ее размеров. В ней свободно уместилась бы Башня Седении, подумал фениксиец. Она выступала из воды на уровне глаз, двух огромных шаров медового цвета, и держала на своем черепе маленькие коралловые башенки, в которых, по преданию, жили основатели города. Морда плавно переходила в длинную шею, покрытую рыжеватыми чешуйками.
Далее виднелось тело Хранителя, оно имело форму холма, опоясанного у основания длинной стеной с золотисто-медовым отсветом. По его склонам располагались сотни маленьких коралловых домиков, тесно прижатых друг к другу, а на самом верху, над ними, возвышался полукруглый дворец.
Переливающиеся разными цветами кораллы освещали город ирреальным светом. Несмотря на встающее солнце, в окнах мерцали огоньки, подобные стайкам светлячков. Януэль нигде не видел подобной архитектуры. Он разглядывал волнистые галереи, извилистые переходы, группы маленьких башенок, похожие на букеты цветов… Взгляду не удавалось охватить все в подробностях, но ансамбль заключал в себе некую гармонию, столь волнующую, что пассажиры корабля застыли в молчании, загипнотизированные этим зрелищем.
Один коммерсант оставался невозмутим. Он пересек палубу, подошел к фениксийцу и произнес:
– Перед вами Анкила, город седьмого Тараска. Около шестисот локтей в ширину… Впечатляет, не правда ли?
– Чарует, – взволнованно ответил Януэль. Ветер надувал паруса, которые несли корабль к пристани, выстроенной перед городской стеной и выложенной тонкими пластинами коралла изумрудно-зеленого цвета.
– Мы скоро причалим, – объявил Медель-Ан. – Приготовьтесь.
Пока Чан помогал драконийке подняться на палубу, Януэль рассматривал жителей города, выстроившихся на пристани в ожидании корабля.
Они были в большинстве своем малы ростом. Обнаженные до пояса, они носили только свободные шелковые панталоны с широким поясом и застежкой-раковиной. У них были узкие раскосые глаза, тонкие черты лица и длинные волосы с ониксовым отливом. Януэль был некогда знаком с одним тараском, но тот человек жил на внутренней земле, – иначе гсаоря, вдали от своего Хранителя и его энергетического поля. Здешние, напротив, днем и ночью пребывали внутри этого поля и в результате этого симбиоза приобрели уникальную окраску – смесь голубого с зеленым, придававшую их коже бирюзовый оттенок. Януэль почувствовал, как его инстинктивно притягивает это приморское племя, у него зародилась смутная ассоциация между Волной и Тараском.
Когда корабль устойчиво пришвартовался к пристани, с него был спущен узкий трап, соединивший его с набережной. Коммерсант предложил пассажирам следовать за ним и направился к тому единственному местному жителю, который не принимал участия в швартовке.
Хотя он был одет, как и другие, в простые шелковые панталоны, у него за спиной были два скрещенных палаша, а также широкое ожерелье из ракушек на шее. Подойдя к нему, коммерсант вступил с ним в долгую беседу на языке тарасков.
Этот язык славился своей сложностью и требовал от купцов, торговавших с приморскими жителями, совершенного знания грамматики, если они хотели полного взаимопонимания. Запас слов был довольно ограничен, но язык изобиловал практически бесконечными их комбинациями. Каждое слово могло изменить смысл в зависимости от интонации, контекста или пунктуации. Тому, кто ничего в этой речи не понимал, она казалась похожей на пение тайной общины с его магическим ритмом.
Переговоры между коммерсантом и местным чиновником завершились рукопожатием. Грифиец поклонился и обернулся к Януэлю.
– Он берет вас на Тараска, – сообщил он. – Ровно через девять дней город будет на широте Каладрии. Вы сойдете на берег в маленьком портовом городке, и в дальнейшем вам придется рассчитывать только на самих себя. На все время путешествия в ваше распоряжение будет предоставлен дом. Вы сможете разместиться в нем вместе с вашими спутниками. У вас будет слуга, и вы ни в чем не будете испытывать недостатка.
– Спасибо. – Януэль добавил к своей благодарности положенное по Завету приветствие: – Да осветит ваш путь пламя Феникса, Медель-Ан.
Тот жестом дал понять, что выражения благодарности излишни, и добавил:
– Вашего проводника зовут Муцу. Это шеджистен, или… капитан-пастырь. Трудно перевести, но знайте, что это очень важное и влиятельное лицо.
– Я ничего не знаю об их обычаях, – заметил Януэль с оттенком беспокойства.
– Не беспокойтесь, они умеют принимать чужестранцев. Они не станут придираться по пустякам. Единственный совет, который я могу вам дать, – это никогда не подниматься ко дворцу. Ни один иностранец не имеет права проникнуть туда, даже император. Муцу, безусловно, скажет вам об этом лучше, чем я. – Он помолчал и крепко пожал фениксийцу руку: – Я вам желаю успеха, Януэль. Ради нас всех.
Фениксиец поклонился и отпустил коммерсанта на его корабль. Трап был втянут обратно на палубу, и портовые рабочие стали отдавать швартовы, намотанные на причальные кнехты.
– Добро пожаловать, – произнес шеджистен, коротко поклонившись. – Прошу вас следовать за мной.
Он выражался неспешно и тщательно выговаривал каждое слово. Не дожидаясь ответа, он повернулся и стал подниматься по высоким чешуйчатым ступеням, которые вели к воротам города.
Спутники молча последовали за ним, оробевшие при виде высоких коралловых стен, которые сверкали под лучами солнца.
Когда обе створки ворот раскрылись, чтобы впустить их, все они едва удержались от изумленных восклицаний. Они находились у подножия холма и впервые в жизни ступали ногами по чешуйчатой поверхности спины Тараска. Перед ними поднималась вверх, вплоть до самого дворца, просторная улица. Она была наводнена сотнями пешеходов и торговцев. Царившее здесь оживление превосходило все когда-либо виденное Януэлем в прошлом. Тут была разношерстная и причудливо одетая публика, которая сновала вверх и вниз в запутанном и неисчерпаемом потоке.
– Смотрите! – воскликнул он, широко раскрыв восхищенные глаза.
Возвышаясь на несколько футов над толпой, прогуливались невиданные животные, напоминающие мантийных скатов. Горожане вели их на поводу, и они грациозно струились вдоль улицы, согнув крылья-плавники под тяжестью тюков и бочонков. Януэль обратил внимание на установленные через равные расстояния высокие стеклянные баллоны, наполненные фосфоресцирующей жидкостью, которая освещала темную сторону улицы. Он заметил и арки, вырезанные вручную в костистых наростах Тараска, и высоких ликорнийцев, увенчанных акульими масками, и приветствующих их зевак…
– Это великолепно… – пробормотал Чан.
– Не будем задерживаться, – отозвался Фарель, низко опустив голову, чтобы спрятать лицо в тени капюшона.
Шеджистен согласно кивнул и пригласил их свернуть на улочку, уходящую вправо. Они углубились в переплетение темных переулков, крепко пропитанных соленым рыбным духом. Стены домов были полностью выложены из кораллов и местами представляли собой подлинные произведения искусства. Очевидно, каждый житель города упражнялся в ваянии, и некоторые проявляли в этом несомненный талант. Еще они обнаружили, что все окна затянуты необычной пленкой, непроницаемой и теплой, которая чуть морщилась, когда к ней прикасались.
Они пересекли несколько маленьких площадей, где увидели музыкантов, использующих скелеты крупных морских млекопитающих для исполнения диковинных протяжных мелодий. Они ставили скелеты вертикально, зажав их между колен, и перебирали их ребра как струны арфы. Спутникам встретились по пути и дуэлянты, которые скрещивали свои пшаги, двигаясь с ловкостью заправских танцоров. Путники разошлись в разные стороны, только чтобы пропустить вереницу молодых девушек, которые рассыпали по земле мелкие ракушки с серебристым отливом. Когда они удалились, земля затрепетала и ракушки исчезли в ней.
– Приношение, – сдержанно прокомментировал Муцу.
Путники продолжали следовать за ним, не слишком поверив сказанному при виде гладкой чешуи, устилавшей улицу. Проводник наконец остановился перед одним из домиков, дворец оказался слева от них, на юго-западе. Они стояли на перекрестке двух улиц, отмеченном постройкой в форме колокола.
Шеджистен отцепил от своего ожерелья маленькую пунцовую ракушку, вставил ее в отверстие замка и отворил дверь.
В доме была только одна комната. Свет поступал через потолок, которым служил большой вогнутый витраж, изображавший лежащего на волнах Тараска. На высоте локтя от пола толстые стены имели углубления, в которых были устроены небольшие альковы, устланные вышитыми подушками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Рядом с ним был Фарель, закутанный в широкий плащ с капюшоном, надвинутым на лицо, чтобы скрыть синеватое свечение его тела.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
В прорези капюшона Януэль поймал лазурный взгляд Волны.
– Хорошо.
– Однако ты спал беспокойно.
– Какой-то кошмар…
– Ты хочешь мне о нем рассказать?
– Нет. Ну, может быть…
– Тебе следовало бы. Очень важно растолковывать твои сны.
– Этот был запутанный.
– Тем более.
Расправив складку на своем плаще, учитель-Волна склонился к фениксийцу:
– Ты помнишь, что говорится в Завете о снах?
– Нет, – признался Януэль.
– Тридцать четвертая заповедь: «Если дерево есть жизнь и если сон его зажигает, значит, ты осветишь свою жизнь».
– Сон может нам светить?
– Конечно. Сон поглощает твое существование. Он черпает из твоих воспоминаний, извлекая оттуда и наилучшее, и наихудшее. Увидеть себя при свете такого огня означает попытаться лучше понять свое прошлое.
– Трудно поверить.
– Расскажи мне твой сон. Януэль опустил голову:
– Я был… Я шел по болоту. Мне было очень трудно передвигаться, я проваливался почти на каждом шагу. Особенно я помню свет… Очень рассеянный, как свет зари. И еще… Там был странный шум. Поднялся густой туман. Он окружил меня, он меня… поглотил.
– Поглотил?
– У меня было впечатление, будто я тону.
– Ты почувствовал, что не можешь больше дышать?
– Да. И я был парализован страхом. Я не мог от него избавиться, я хотел бежать, но болото мешало мне.
– И?
– Это все.
– Ты проснулся?
– Я больше ничего не помню.
– Ты проснулся, Януэль, – с уверенностью сказал Фарель. – Ты задыхался, ты был мокрый от пота, и у тебя был блуждающий взгляд. Я заговорил с тобой, но ты как будто меня не слышал.
Фениксиец нахмурил брови:
– Я ничего этого не помню.
– Что ты об этом думаешь? Что, по-твоему, стоит за этим сном?
Януэль задумался, убаюканный килевой качкой. У него осталось тягостное воспоминание о прошедшей ночи, и еще более тягостной казалась ему необходимость восстанавливать в памяти ее подробности. Сон был отмечен ощущением удушья и отнюдь не нес в себе сколько-нибудь очевидной вести.
– Я этого не знаю, учитель. В нем, несомненно, ничего больше нет, кроме… страха. Право, я ничего в нем не понимаю.
– Страх… – повторил Волна. – Возможно, но, главное, надо понять, почему он принял у тебя форму тумана. Ты можешь это как-нибудь объяснить?
Януэль задумался, прежде чем ответить, поневоле втянувшись в эту игру. Что мог означать для него туман?
– Туман неуловим, – прошептал он, вслух развивая свою мысль. – Он не имеет лица, он повсюду и нигде…
Столь откровенный разговор об этом вызвал в памяти новые подробности. Он вспомнил, что ощутил еще специфический запах, напоминающий тот, что обычно стоял в Башне Седении во время работы кузнецов.
– Возможно, это был не туман, – сказал он. – Скорее дым.
– Это совсем другое дело. Тебе известно, откуда он шел?
– Нет, но я как будто пытался это определить… Запах был мне знаком. Это, знаете, как тот дым, что заполнял Башню, когда кузнецы погружали лезвия в воду для закалки.
Януэль отчетливо заметил мерцание во взгляде Фареля.
– Как если бы плеснули водой на огонь… – сказал он.
– Да! – воскликнул Януэль. – Это в точности так!
– И дым угрожал поглотить тебя?
– Да. Вода и огонь… это слова генерала Дан-Хана, когда он говорил обо мне.
– Волна и Феникс, – прошептал Фарель. – Вечная борьба…
– Борьба, учитель? Но…
– Не будем больше об этом, – прервал он разговор. Его лицо скрылось под капюшоном.
– Ну же, учитель?
Вздремнувший на скамье Чан приоткрыл один глаз и пробурчал сонным голосом:
– Что стряслось? Мы прибыли?
Януэль этого не знал, он ожидал ответа от учителя, но последний, очевидно, не намерен был продолжать беседу.
– Будь я проклят всеми чертями ада! – внезапно выпалил Черный Лучник со свистом и резко выпрямился на своей скамье.
Януэль последовал за его взглядом, и у него прямо дух захватило от восхищения величественной картиной города тарасков, который уже полностью заслонил горизонт.
Он не мог оторвать глаз от морды Тараска, похожей на голову Дракона, если не считать ее размеров. В ней свободно уместилась бы Башня Седении, подумал фениксиец. Она выступала из воды на уровне глаз, двух огромных шаров медового цвета, и держала на своем черепе маленькие коралловые башенки, в которых, по преданию, жили основатели города. Морда плавно переходила в длинную шею, покрытую рыжеватыми чешуйками.
Далее виднелось тело Хранителя, оно имело форму холма, опоясанного у основания длинной стеной с золотисто-медовым отсветом. По его склонам располагались сотни маленьких коралловых домиков, тесно прижатых друг к другу, а на самом верху, над ними, возвышался полукруглый дворец.
Переливающиеся разными цветами кораллы освещали город ирреальным светом. Несмотря на встающее солнце, в окнах мерцали огоньки, подобные стайкам светлячков. Януэль нигде не видел подобной архитектуры. Он разглядывал волнистые галереи, извилистые переходы, группы маленьких башенок, похожие на букеты цветов… Взгляду не удавалось охватить все в подробностях, но ансамбль заключал в себе некую гармонию, столь волнующую, что пассажиры корабля застыли в молчании, загипнотизированные этим зрелищем.
Один коммерсант оставался невозмутим. Он пересек палубу, подошел к фениксийцу и произнес:
– Перед вами Анкила, город седьмого Тараска. Около шестисот локтей в ширину… Впечатляет, не правда ли?
– Чарует, – взволнованно ответил Януэль. Ветер надувал паруса, которые несли корабль к пристани, выстроенной перед городской стеной и выложенной тонкими пластинами коралла изумрудно-зеленого цвета.
– Мы скоро причалим, – объявил Медель-Ан. – Приготовьтесь.
Пока Чан помогал драконийке подняться на палубу, Януэль рассматривал жителей города, выстроившихся на пристани в ожидании корабля.
Они были в большинстве своем малы ростом. Обнаженные до пояса, они носили только свободные шелковые панталоны с широким поясом и застежкой-раковиной. У них были узкие раскосые глаза, тонкие черты лица и длинные волосы с ониксовым отливом. Януэль был некогда знаком с одним тараском, но тот человек жил на внутренней земле, – иначе гсаоря, вдали от своего Хранителя и его энергетического поля. Здешние, напротив, днем и ночью пребывали внутри этого поля и в результате этого симбиоза приобрели уникальную окраску – смесь голубого с зеленым, придававшую их коже бирюзовый оттенок. Януэль почувствовал, как его инстинктивно притягивает это приморское племя, у него зародилась смутная ассоциация между Волной и Тараском.
Когда корабль устойчиво пришвартовался к пристани, с него был спущен узкий трап, соединивший его с набережной. Коммерсант предложил пассажирам следовать за ним и направился к тому единственному местному жителю, который не принимал участия в швартовке.
Хотя он был одет, как и другие, в простые шелковые панталоны, у него за спиной были два скрещенных палаша, а также широкое ожерелье из ракушек на шее. Подойдя к нему, коммерсант вступил с ним в долгую беседу на языке тарасков.
Этот язык славился своей сложностью и требовал от купцов, торговавших с приморскими жителями, совершенного знания грамматики, если они хотели полного взаимопонимания. Запас слов был довольно ограничен, но язык изобиловал практически бесконечными их комбинациями. Каждое слово могло изменить смысл в зависимости от интонации, контекста или пунктуации. Тому, кто ничего в этой речи не понимал, она казалась похожей на пение тайной общины с его магическим ритмом.
Переговоры между коммерсантом и местным чиновником завершились рукопожатием. Грифиец поклонился и обернулся к Януэлю.
– Он берет вас на Тараска, – сообщил он. – Ровно через девять дней город будет на широте Каладрии. Вы сойдете на берег в маленьком портовом городке, и в дальнейшем вам придется рассчитывать только на самих себя. На все время путешествия в ваше распоряжение будет предоставлен дом. Вы сможете разместиться в нем вместе с вашими спутниками. У вас будет слуга, и вы ни в чем не будете испытывать недостатка.
– Спасибо. – Януэль добавил к своей благодарности положенное по Завету приветствие: – Да осветит ваш путь пламя Феникса, Медель-Ан.
Тот жестом дал понять, что выражения благодарности излишни, и добавил:
– Вашего проводника зовут Муцу. Это шеджистен, или… капитан-пастырь. Трудно перевести, но знайте, что это очень важное и влиятельное лицо.
– Я ничего не знаю об их обычаях, – заметил Януэль с оттенком беспокойства.
– Не беспокойтесь, они умеют принимать чужестранцев. Они не станут придираться по пустякам. Единственный совет, который я могу вам дать, – это никогда не подниматься ко дворцу. Ни один иностранец не имеет права проникнуть туда, даже император. Муцу, безусловно, скажет вам об этом лучше, чем я. – Он помолчал и крепко пожал фениксийцу руку: – Я вам желаю успеха, Януэль. Ради нас всех.
Фениксиец поклонился и отпустил коммерсанта на его корабль. Трап был втянут обратно на палубу, и портовые рабочие стали отдавать швартовы, намотанные на причальные кнехты.
– Добро пожаловать, – произнес шеджистен, коротко поклонившись. – Прошу вас следовать за мной.
Он выражался неспешно и тщательно выговаривал каждое слово. Не дожидаясь ответа, он повернулся и стал подниматься по высоким чешуйчатым ступеням, которые вели к воротам города.
Спутники молча последовали за ним, оробевшие при виде высоких коралловых стен, которые сверкали под лучами солнца.
Когда обе створки ворот раскрылись, чтобы впустить их, все они едва удержались от изумленных восклицаний. Они находились у подножия холма и впервые в жизни ступали ногами по чешуйчатой поверхности спины Тараска. Перед ними поднималась вверх, вплоть до самого дворца, просторная улица. Она была наводнена сотнями пешеходов и торговцев. Царившее здесь оживление превосходило все когда-либо виденное Януэлем в прошлом. Тут была разношерстная и причудливо одетая публика, которая сновала вверх и вниз в запутанном и неисчерпаемом потоке.
– Смотрите! – воскликнул он, широко раскрыв восхищенные глаза.
Возвышаясь на несколько футов над толпой, прогуливались невиданные животные, напоминающие мантийных скатов. Горожане вели их на поводу, и они грациозно струились вдоль улицы, согнув крылья-плавники под тяжестью тюков и бочонков. Януэль обратил внимание на установленные через равные расстояния высокие стеклянные баллоны, наполненные фосфоресцирующей жидкостью, которая освещала темную сторону улицы. Он заметил и арки, вырезанные вручную в костистых наростах Тараска, и высоких ликорнийцев, увенчанных акульими масками, и приветствующих их зевак…
– Это великолепно… – пробормотал Чан.
– Не будем задерживаться, – отозвался Фарель, низко опустив голову, чтобы спрятать лицо в тени капюшона.
Шеджистен согласно кивнул и пригласил их свернуть на улочку, уходящую вправо. Они углубились в переплетение темных переулков, крепко пропитанных соленым рыбным духом. Стены домов были полностью выложены из кораллов и местами представляли собой подлинные произведения искусства. Очевидно, каждый житель города упражнялся в ваянии, и некоторые проявляли в этом несомненный талант. Еще они обнаружили, что все окна затянуты необычной пленкой, непроницаемой и теплой, которая чуть морщилась, когда к ней прикасались.
Они пересекли несколько маленьких площадей, где увидели музыкантов, использующих скелеты крупных морских млекопитающих для исполнения диковинных протяжных мелодий. Они ставили скелеты вертикально, зажав их между колен, и перебирали их ребра как струны арфы. Спутникам встретились по пути и дуэлянты, которые скрещивали свои пшаги, двигаясь с ловкостью заправских танцоров. Путники разошлись в разные стороны, только чтобы пропустить вереницу молодых девушек, которые рассыпали по земле мелкие ракушки с серебристым отливом. Когда они удалились, земля затрепетала и ракушки исчезли в ней.
– Приношение, – сдержанно прокомментировал Муцу.
Путники продолжали следовать за ним, не слишком поверив сказанному при виде гладкой чешуи, устилавшей улицу. Проводник наконец остановился перед одним из домиков, дворец оказался слева от них, на юго-западе. Они стояли на перекрестке двух улиц, отмеченном постройкой в форме колокола.
Шеджистен отцепил от своего ожерелья маленькую пунцовую ракушку, вставил ее в отверстие замка и отворил дверь.
В доме была только одна комната. Свет поступал через потолок, которым служил большой вогнутый витраж, изображавший лежащего на волнах Тараска. На высоте локтя от пола толстые стены имели углубления, в которых были устроены небольшие альковы, устланные вышитыми подушками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37