– Могу я с вами перемолвиться словом? – спросил Найджел у Эндрю.
Эндрю с картами в руках сделал ход, одарил его чарующей улыбкой и спросил:
– Наедине?
– Думаю, можно и втроем. Да-да, я хочу поговорить с вами обоими. Тема довольно серьезная. Видите ли, я хочу выяснить подробности того случая, когда мисс Ресторик выставили из школы в Америке.
Голубые глаза Хиварда мгновение оставались бессмысленными, потом зажглись гневом. Он полупривстал из своего кресла-качалки:
– Вот как?! Конечно, мы должны быть благодарны вам за помощь, Стрэнджвейс, но ворошить эти гнилые вещи из прошлого… Я не понимаю…
– Я бы и сам не стал без крайней нужды. Это – рана для вас обоих. Но мисс Кэвендиш рассказывала мне, что, когда ваша сестра была в свое время в школе, у нее родился ребенок…
– Какое ей дело до…
– …а если мы будем пренебрегать такими вещами, правосудие станет в тупик.
Эндрю ловким движением фехтовальщика крутанул запястьем и перевернул карту.
– Правосудие – в тупик? – спросил он.
– Да. Полиция, во всяком случае, уже примеривается арестовать Дайкса за убийство. – Найджел рассказал им о найденной щетине от щетки и показаниях мисс Эйнсли.
Эндрю нахмурился:
– Ну что за женщина, одни неприятности! Подумать только – даже после смерти за Бетти тащатся эти подбитые псы. Подбитые суки, если быть точным.
– Не понимаю, зачем она дружила с Эйнсли.
– Да уж. Эвнис вряд ли что-то светило в жизни. Ее родители развелись, когда она была еще маленькой, и на ее долю выпала жизнь в гостиницах на пару с матерью. Бетти жалела ее. А Бетти была как раз такой, что не останавливалась на одном лишь чувстве жалости.
– Я тоже так решил. Но мы отошли от темы. Думаю, разгадку следует искать в событиях, происшедших намного раньше дня преступления. Марихуана.
Длинные ресницы Эндрю, напоминавшие Найджелу об умершей женщине, скрыли выражение его глаз, но тело чуть-чуть выдало его – оно не напряглось, как ожидал Найджел, а как будто расслабилось, избавившись от долгого напряжения. Эндрю швырнул карты в кучу и обратил к Найджелу все свое внимание:
– Марихуана? В этом что-то есть.
– Какого черта вы тут обсуждаете, вы оба? – ворвался Хивард. – Простите, Стрэнджвейс. Но последние два-три дня у меня в глазах темнеет…
– Как у Бетти! Как у Бетти! – пробормотал Эндрю моментально окрасившимся тоской голосом.
– Когда ваш кот показал такую прыть, он был под воздействием марихуаны – это доморощенный гашиш.
– Господи! Вы что, утверждаете, что эта гадость росла здесь, на моей земле? – вскинулся Хивард.
– Нет. Мисс Эйнсли сообщила мне, как ваша сестра однажды обмолвилась ей, что наркотик был первоначальной причиной ее нервных расстройств. Гнусные вещи. Но за границей, в школах Америки, есть люди, которые распространяют марихуану в виде сладостей и сигарет. От этого наркотика начинаются эротические галлюцинации.
– Эротические? О, это уже слишком! – пробормотал Хивард, в замешательстве краснея.
– Дорогой мой Хивард, – терпеливо сказал Эндрю, – не время тушеваться перед лицом неумолимых фактов.
– Прежде всего я хочу знать, – продолжал Найджел, – знал ли кто-нибудь из вас об этом.
Наступило молчание. Эндрю даже несколько шутливо наклонился в сторону брата, словно убеждая того брать пример с него.
– Судя по всему, я не знал, – наконец произнес Хивард. – Я хочу сказать, мне говорили о Бетти, ну да. Но потом долго ее не видел. Был в армии. Но я никогда не слыхал об этой дряни марихуане.
– А вы как? – Найджел повернулся к Эндрю. – Бетти же с давних пор делилась с вами самым сокровенным?
– Да, я был с нею в школе, когда это случилось. Тогда шел мой последний учебный год. Мне было об этом многое известно.
– Тогда расскажите нам.
– Хорошо. Наверное, так будет лучше.
Легким, слаженным рывком Эндрю Ресторик поднялся с кресла и занял место у камина, в своем однобортном костюме и с живыми глазами с девичьими ресницами куда меньше своего брата напоминая перекати-поле и белую ворону.
Как говорил Эндрю, Элизабет, которую Найджел увидел висящей в зачарованной снежным светом комнате, медленно превращалась в школьницу, озорную, пленительную, юную, с красной лентой в волосах. Она была неукротима, рассказывал Эндрю, полна жизни, пытлива ко всему, что выходило за рамки болтовни друзей и школьных стен. Но судьба встретила ее именно за пределами этих стен. Однажды утром, во время каникул, когда их компания слонялась без дела, к ним подошел какой-то моложавый мужчина. Он завязал с мальчиками и девочками разговор, неожиданно достал сигарету и прикурил ее: «А вы, ребята, не курите, так ведь?» Этого было достаточно для Элизабет. Она всегда слыла самой смелой, остальная компания молча наблюдала. Она взяла сигарету и важно прохаживалась по дороге за воротами школы, пуская дым на виду у всего городка.
Эта сигарета конечно же была абсолютно безвредна, как и те конфеты, что незнакомец раздал остальным. Но он начал появляться довольно часто, в то же время и на том же месте, и наконец отвел в сторонку нескольких детей и пообещал им, если только они поклянутся никому не говорить, какие-то особенные сигареты и сладости. Так это и началось. Это был очень обаятельный человек, угощавший их по-свойски, как равных. Его жертвы скоро оценили вкус этих роскошных вещей, что он им приносил, но которые действовали так, что ни один мальчик и ни одна девочка не смели никому рассказать, что с ними происходило.
Как и следовало ожидать, им пришлось платить за свое удовольствие. Незнакомец совсем не нажимал на них – поначалу. Но однажды оказалось, что они задолжали ему такие суммы денег, о каких не могли и мечтать. Он был очень вежлив, но довольно ясно дал понять, что будет очень жалко, если их родители узнают об этих долгах. Зло пустило корни и со звериной нетерпеливостью давало ростки. Им уже нужна была эта дрянь, и им приходилось продолжать ее принимать. Тогда же начались и теплые дружеские вечеринки, на которых самые старшие становились поласковее. Элизабет, никогда до этого не забивавшая себе голову такими вещами, совсем увязла в них. А эта необычайная полнота жизни, свойственная Элизабет, многократно усиленная наркотиком, уготовила ей одну-единственную дорогу.
Сам Эндрю никогда не становился жертвой этой гадости. «Я тогда был занудой, в то время, – говорил он. –
Я даже возражал против курения Бетти, я думал, она курит обычные сигареты. Правда, куда мне было с ней спорить, она же могла согнуть железную полосу вокруг пальца. Милая». Но когда привычка подчинила ее полностью, она стала угрюмой и скрытной. Все, что он говорил им сейчас, она поведала ему втайне, спустя два-три года после того, как пришла беда.
Она сказала ему тогда, что у нее будет ребенок. Он догадался, что его отцом и был незнакомец с сигаретами, подкараулил его однажды за школой и набросился на него. Была честная драка, в которой Эндрю хорошо отколотил его и после этого больше никогда не видел в городе. Но Элизабет тут же уверила брата, что незнакомец не был ответствен за ее беременность. «Это мог быть кто угодно, – устало сказала она, – какая разница, кто это был?»
– Услышать от нее эти слова было намного кошмарнее, чем все остальное, – горько сказал Эндрю. – Боже, каким же я был глупым юнцом-отличником! Как я мог быть так безразличен к ней! Бедное, милое дитя, Бетти так попалась – неужели теперь и ее любимый брат повернется против нее?!
Скоро скандал просочился наружу. Бетти отправили в лечебницу в другой штат, а потом ее родители привезли ее домой, в Англию. Эндрю сбежал и нашел работу в лагере лесорубов: с тех пор он навсегда стал скитальцем.
Это была главная часть рассказа Эндрю Ресторика. В свое время Найджел наслушался подобных историй, но ни разу не звучали они в такой до смешного неподходящей обстановке – в кабинете сельского помещика со спортивными журналами, кожаными креслами, справочниками и охотничьими трофеями, с запахом дыма и пчелиного воска и с видом безмятежного Эссекса, дремлющего в проеме окна.
Найджел вгляделся в братьев и заметил, что на лице Хиварда отражается борьба между недоверием и оцепенелым ужасом, а Эндрю не может унять дрожь.
– Первый раз я кому-то рассказываю об этом, – словно извиняясь, говорил Эндрю. – Исповедь оказывает на человека любопытные психические эффекты.
– Господи! – наконец вдохнул воздух Хивард. – Какая мерзость! Если б я только знал – мне бы побыть всего десять минут наедине с этим отродием. И даже не пытались найти его?
– О, пытались. Но он спрятался очень хорошо. Конечно, он назвался Бетти и ее приятелям не своим именем. Должно быть, сколотил себе деньжат, если занимался этим всерьез. За эти дозы, что он приносил, детям приходилось расплачиваться, кто как умел, – у одних были богатые родители и масса карманных денег, а другие крали, чтобы иметь наличность. Но даже и тогда он заявлял, что они платят ему только себестоимость – чтобы иметь над ними особую власть.
Повисла долгая тишина, которую Найджел разрушил словами:
– Так разве это не связано с вашими словами тем вечером, когда вы говорили нам о ней? Вы тогда имели ее в виду, сказав, что в этом доме есть человек, упоенный злом? Вы говорили об Элизабет Ресторик?
Кулаки Эндрю опустились на подлокотники кресла, его лицо потемнело, как грозовая туча.
– Я не знаю. Идите к черту! Разве вы не видите – это потому, что я не знал… – Он разрыдался.
– Это же вы одурманили кошачье молоко и во время скетча предлагали Джону и Присцилле сигареты? – наступал Найджел.
Лицо Хиварда было нелепо и страшно. Он поворачивал голову от Найджела к Эндрю и обратно, словно следил за теннисным мячом, слишком быстрым и ускользающим от зрения.
– Да, – сказал Эндрю. – Наверное, вы это знаете. Когда шляешься по миру, у тебя развивается шестое чувство опасности. Как только я попал сюда, я заметил, что здесь что-то неладное – что-то неладное с Бетти, или с Боганом, или с ними обоими. Забавно, но я наделен интуицией артиста, хотя не могу написать ни строчки стихов и не могу взять ни одного аккорда, а вот старина Хивард, который напоминает кусок эссекской глины, играет на рояле как нечего делать… Так вот – да, я учуял опасность в самом воздухе. Какое-то время я не виделся с Бетти и ужаснулся тому, как она изменилась. На ее лице лежала печать… я не… не знаю, как сказать…
– Отвращения? – процитировал мисс Кэвендиш Найджел.
Эндрю взглянул на него как-то странно:
– А может, вы и правы. Ну и ну! Я не доверял Богану ни на грамм. Бетти старалась не говорить о нем. Поэтому я немного пошарил у этого отродья в комнате.
– Черт, Эндрю, не слишком ли это? Я имею в виду, что отродье – мой гость. – На лице Хиварда отражалась смесь смущения и любопытства.
– Да, боюсь, что ужасно неприлично. Я даже открыл запертую шкатулку с деньгами, которую там нашел, – у меня талант отпирать замки. А там было несколько сигарет. Полагаю, и вы не станете запирать обычные сигареты в шкатулку для денег. Тогда я осмелился проверить одну из них на котике. Вышло потрясающе.
– Почему не выкурили их сами?
– Потому что хотел посмотреть на их реакцию. Вы же видите – я провел Богана сквозь справедливое испытание. Мне казалось возможным, что он конфисковал у Бетти сигареты с марихуаной; я не знал тогда, что он лечит ее от кокаиновой зависимости. Ведь вполне возможно, что она не смогла перенести, когда ее лишили кокаина, и тогда снова вернулась к гашишу, а у Богана есть опыт в таких делах, и он запер от нее сигареты.
– Вы изучали их реакцию. И как они себя вели?
– Все оказалось безрезультатно. У Богана лицо медика, играющего в покер. Бетти пребывала в каком-то безразличии, зацепиться было не за что.
– А что со скетчем?
– Примерно то же самое. Найдя эти сигареты и поняв, чем они были набиты, я подумал о том деле в Америке. Я начал вызнавать, не повторилась ли эта история и здесь. Джон и Присцилла…
Хивард зарычал и опустил голову на руки.
– …И поэтому, когда я играл в скетче, я говорил те же слова, что и незнакомец за школой, когда предлагал им сигареты. Я сказал: «А вы, ребята, не курите, так ведь?» Этого было достаточно, чтобы Бетти впала в безумие. Боган хранил свой обычный фасад солидности. А я тогда спрашивал себя: разве бы Бетти так моментально среагировала на те самые слова, которые она слышала лет двенадцать назад, если бы марихуана – с теми же словами – снова не появилась на сцене?
– Очень веско, – подтвердил Найджел. – Вы подумали, что она хотела добраться и до детей? Но разве после всего этого вы не высказали ей свои подозрения в открытую?
Взгляд Эндрю был таким, будто тот впал в агонию.
– Мне так и надо было сделать, – сказал он с болью. – Но как же вы не понимаете? Она была моей сестрой. Мы были так близки с ней, как самые первые брат и сестра на белом свете. Я не смог даже намекнуть ей о своих подозрениях, что она хочет погубить детей. Я просто не смог. Я струсил. Вдобавок в деле возникло новое толкование, и я хотел все сначала проверить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31