Она засмеялась.
– Почему вы решили? Он пейзажист. Но и среди портретистов есть у меня знакомцы.
– А между прочим, я знаю, что портрет ваш уже написан, – сказал я внезапно.
– Вот как? Конечно, вы шутите. Кем же написан портрет?
– Догадайтесь.
– У меня есть рисунок в профиль. Но это набросок, никак не портрет. Я никому не позировала, уверяю вас.
– Но можно писать по памяти.
– Это, наверное, трудно. А кроме того, чтобы писать человека по памяти, нужно, по-моему… ну в первую очередь, чтобы появилось такое желание. Это влюбленные пишут, а нынче любовь не в моде.
– И тем не менее такой человек нашелся.
– Так кто же он и где посмотреть портрет?
– Я вам могу показать репродукцию.
– Репродукцию? – Удивление на ее лице.
– Портрет напечатан в журнале.
– В каком?
– К сожалению, этот номер изъят из продажи, вы не могли увидеть его. Но я успел вырезать репродукцию.
– И где же она? – В голосе недоверие и волнение одновременно.
– Смотрите. – Я положил перед ней портрет.
Она рассматривала его долго. Мне показалось даже, что лицо ее побледнело.
– Но что же это… – пробормотала она. – Не понимаю. Ведь я никогда…
– Она метнула на меня быстрый взгляд.
Молчание. Дыхание ее участилось.
– Это вы? – спросила она.
– Что? – сказал я.
– Я знала, конечно, что вы рисуете к своим произведениям, даже в журналах видела… но… как же это?
Снова молчание.
– Вы никогда не бывали в моей комнате. А тут комната, и кресло мое… Не мое, вернее…
– В том-то и дело, что не ваше. Вы снимаете комнату.
– И что же?
– А до вас снимали другие.
– Уж не хотите ли вы сказать… господи… Вы знаете, мне всегда казалось… казалось… – Она запиналась от волнения. – С той минуты, когда увидела вас впервые, я подумала, это неспроста… и потом… Нет, правда, что-то такое меж нами… И даже встреча здесь, в Риге. Я совершенно не удивилась, только сердце чуть из груди не выпрыгнуло. Как в окно увидала…
Я обнял ее за плечи.
– Не волнуйтесь. Не нужно вам волноваться.
– Я… я просто так… Последнее время думала о вас каждый день. Разве могла я надеяться? Ведь мы даже не были знакомы. Случайные встречи, случайные взоры. Ваши рассказы, все до единой строчки, собраны у меня. Я как девчонка. И вдруг такое… Неужто вы написали мой портрет?
От ее волос исходил сухой горьковатый запах. Это был запах осенних трав, а сейчас ведь и вправду была осень. Странная, непонятная осень, выпавшая из череды годов, преподнесшая мимолетный дар, навсегда смутившая мое сердце.
– Знаете, что мне кажется? – зашептала она. – Сейчас происходит что-то необычайное. Я не хочу возвращаться в Москву, я знаю, что это не повторится. Давайте убежим куда-нибудь вместе. Я чепуху говорю, не обращайте внимания. Но я так счастлива. У вас теплые руки. Почему вы странно одеты? Знаете, сколько я думала о вас? Я даже молилась. Я ставила свечку для нас с вами.
– Когда? – прошептал я.
– На рождество. Я ни о чем не просила, я только поставила свечку.
– Вы ходите в церковь?
– Нет, не хожу. Но тогда захотелось. Если бы друзья узнали, они бы меня засмеяли. Никто с наших курсов не ходит в церковь.
Немного погодя.
– Неужто вы правда до меня снимали эту комнату?.. Нет, не отвечайте. Пусть это будет сон… Мне кажется, все это сон. Завтра проснусь и никогда больше вас не увижу. Или увижу такого, как раньше, проходящего мимо с вежливым вниманием во взоре. Нет, правда, я ничем не хочу вас связывать. Когда вернемся в Москву, вы можете вести себя как прежде. Не подходить ко мне и не здороваться даже. Все равно мы останемся вместе. Все равно наша связь нерасторжима, ведь правда? Как я хочу посмотреть свой портрет! Он очень хорош, даже на репродукции. Это такой подарок. Вам надо писать! У вас талант художника.
Мучительно болела голова. Я потер пальцами виски.
– Знаете, – сказала она, – у меня сумасшедшая мысль. Давайте поедем куда-нибудь вместе. У меня есть немного денег и еще несколько дней в запасе. Я предупредила на курсах.
– Куда же нам ехать? – спросил я.
– Да хоть бы недалеко. К морю. Впрочем, что я болтаю. У вас своя жизнь. Простите меня.
– Вы не представляете, с каким удовольствием уехал бы я сейчас с вами за тридевять земель. Да боюсь, не получится.
– Не получится, – согласилась она печально.
– И не от нас с вами это зависит.
– Да, да, конечно…
– Скажите, какое сегодня число?
Она сказала.
– А год?
Глянула с удивлением, но назвала и год. Я был готов ко всему, но по моей спине пробежал озноб. А не разыгрывают ли все же меня, мелькнула сумасшедшая мысль.
– Как вы очутились в этом доме? – спросил я.
– Очень просто. На вокзале спросила, где можно остановиться и чтоб недорого стоило. Мне указали на этот дом. Его держит какой-то Грот.
– Раймонд Грот?
– Да, Раймонд Грот, антиквар. Действительно, он сдает приезжим недорого.
– Вы видели этого Грота?
– Конечно. Он дал мне ключи, а сам бывает здесь редко.
– Как он выглядит?
– Обыкновенно. В пенсне, с золотыми зубами.
– Молодой человек?
– Что вы! Лысый, с брюшком.
– А не переехать ли вам в другой дом? – неожиданно предложил я. – Там, где я остановился, достаточно места. Я предоставлю вам комнату. Не нравится мне дом этого Грота.
– Мне тоже. Тоскливо и пусто. Не понимаю, почему он называет себя антикваром. Здесь нет ни одной антикварной вещи.
– Итак, решено. Долго ли вам собираться?
– Совсем недолго.
– Я выйду за дверь и подожду, пока вы оденетесь.
– Хорошо.
Я постоял в полутемной прихожей, а потом услышал слабый голос:
– Можно. Входите.
Я открыл дверь и застыл на пороге. В комнате никого не было. Она совершенно пуста, в ней негде прятаться, и все же я подошел к кровати, заглянул под нее.
– Где вы? – спросил я в недоумении.
«Внимание! – раздался металлический леденящий душу голос, он шел откуда-то с потолка. – Зона соединения времен ограничена стенами комнаты. Если бы вы вышли с партнершей на улицу, разные тайм-потенциалы уничтожили бы вас обоих. Поэтому объект общения удален из зоны вашего внимания. Говорил автомат контроля 13-16. Всего доброго».
Я вышел на улицу. В голове стоял туман, телом владела слабость. У костела Екаба меня поджидал Раймонд Грот.
– Послушайте, что за глупость, – сказал он. – Я недоволен. Куда вы потащили девушку? Хотите, чтоб у нее свихнулись мозги? Между прочим, за включение автомата контроля с меня снимут очки. Подводите, старина. Я думал, вы человек разумный.
– Вот что, экспериментатор, – сказал я, – прежде чем я поверю, что все это правда, представьте доказательства.
– Какие вам еще доказательства! – воскликнул он. – Я перед вами, и все тут.
– В таком случае сделайте мне одолжение.
– Слушаю, старина.
– Не разлучайте меня с этой девушкой.
Он присвистнул.
– Каким же образом? Переселить вас туда? Но это невозможно. Поверьте, старина, это совсем не в моих силах. Я ведь всего лишь студент. А кроме того, ваше место там занято. Не забывайте, у вас есть предшественник. Она влюблена в него, а не в вас. У меня тоже имеются предшественники в разных веках. Например, в семнадцатом. По этой причине командировка туда мне заказана. Я и не рвусь. Мало ли времен на свете?
– Этот человек мне дорог, – сказал я.
– Ну и прекрасно! Носите портрет.
– Вам знакомы человеческие чувства?
– Вполне знакомы.
– Ну так сделайте что-нибудь!
– Я и так сделал для вас немало. По крайней мере, ничего не скрываю. Я говорю с вами на равных, старик, а мог бы обойтись как с подопытным кроликом.
– Вы и так обходитесь со мной, как с кроликом. И не только со мной.
– Ничего подобного! Я всегда придерживался того мнения, что все люди во все времена равны.
– Хорошо, – сказал я, – что же дальше?
– Завтра эксперимент кончается. Я рассчитываю на побочный эффект.
– К черту ваши эффекты. Я увижу ее?
– Завтра вечером. Только прошу вас быть осмотрительным. Вы же заметили, что автомат контроля следит. Положим, вы обведете меня, но автомат провести невозможно. И не дурите девушке голову, пожалейте ее.
– Что же я должен делать?
– Что угодно, только не раскрывать ваших карт.
– Зачем же вы мне их раскрыли?
– Старина, повторяю вам в сотый раз, я хочу быть на равных. А кроме того, рассчитываю на побочный эффект. На все эти психометрические замеры во время ваших бесед мне положительно наплевать. И так давно известно. Девятнадцатый не противопоказан двадцатому. Мне нужно совсем другое.
– Вы так «откровенны» со мной, что об этом «другом», разумеется, не проговоритесь.
– Всему свое время! И это раскрою вам, старина. Потерпите.
– В таком случае, спокойной ночи.
– И вам спокойной.
– Постойте. Скажите, Раймонд Грот, в каком времени вы проживаете? И хорошо ли вам там? Будьте со мной на равных.
– Тсс! – Он приложил палец к губам. – Вот об этом ни слова. Закрытая информация. Тут я бессилен, старик.
– В таком случае пропадите вы пропадом, – сказал я.
Утром я отправился на вокзал встречать Иманта. Поезд не опоздал. Прошла вереница прохожих, но Иманта я не увидел. Что ж, ожидал подобного. Некоторое время я бродил по улочкам, а потом позвонил на Эрглю в надежде, что пропустил Иманта. Телефон молчал. Где же Имант? Если бы он не уехал вчера, то, без сомнения, позвонил бы мне из Москвы, после десяти я был дома.
Я все кружил и кружил по городу, а потом сел на электричку и уехал в Юрмалу. Тут я бродил по берегу моря, наблюдая крикливую суету чаек и вдыхая острый морской воздух. Пообедал в кафе и даже просидел два часа в кино. Мне нужно было скоротать время до вечера.
Наконец он пришел, и малиновое яблоко солнца улеглось на белой глади залива. Я позвонил из автомата в Москву. Трубку снял Имант. Голос беспечный, веселый.
– Привет! Я звонил тебе вечером, не застал.
– Во сколько?
– Часов в семь.
В семь часов я разговаривал с Имантом из вокзального автомата.
– А не я ли тебе звонил?
– И ты мне звонил?
– У меня даже такое впечатление, что вчера мы с тобой говорили. Что ты собирался приехать в Ригу.
– В Ригу? Что ты имеешь в виду?
– Ты не помнишь, что мы с тобой говорили?
– Когда?
– Вчера вечером.
– Весь вечер я был в гостях, а звонил тебе перед выходом из дома в семь часов.
Имант не из тех, кто станет разыгрывать дурака. Значит, все так и было. Я звонил Иманту, просил приехать, он согласился, а на самом деле он вовсе не говорил со мной и приехать не обещал. Быль и небыль одновременно. Фокусы Раймонда Грота.
– Ладно, Имант, – сказал я устало, – приезжай побыстрее.
– У тебя голос странный. Что-то случилось?
– Все в порядке, – сказал я и повесил трубку.
У кого просить помощи? Да и в чем мне могли помочь, какая беда приключилась? Не было никакой беды. Напротив, интересное происшествие. Но я не верил до конца во все эти чудеса. Подозревал мистификацию, но не мог понять, с какой целью она устроена. С другой стороны, никаких сомнений не было в том, что в пустом доме на улице Вестурес я встретил ту, с которой писан портрет. Я вспоминал ее речь и находил, что она говорит медленней, плавней, чем принято говорить в наше время. Она употребляла много слов, которые звучали для меня архаично. Вместо «плохо» она говорила «дурно», а вместо «необыкновенно» – «необычайно». Иногда ее речь казалась даже несколько громоздкой. Воспроизвести это на бумаге мне не удалось. Когда я потом перечитывал записи наших бесед, понимал с сожалением, как трудно передать то явственное, но одновременно неуловимое, что отличало ее говор от нынешнего…
Так что же? Как мне вести себя? Не хватало совета друзей, но я уже понял, что окружен невидимой стеной и не в силах через нее пробиться. Оставалось ждать. Оставалось ловить мгновения, когда я мог увидеть ее…
– Я вас ждала, – сказала она. – Через час мой поезд.
– Вы уезжаете? – спросил я.
– Да, возвращаюсь в Москву. Куда вы вчера пропали? Я вышла из дома, а вас уже не было.
– Обстоятельства… – пробормотал я. – Право же, не сердитесь, мне трудно все объяснить.
На ней было темное длинное платье, волосы пучком стянуты на затылке. В такой одежде она выглядела немного старше. Бледное серьезное лицо выражало волнение и беспокойство.
– А вы? Скоро ли назад в первопрестольную?
– Через несколько дней.
– Ну что ж, надеюсь, увидимся там. Случайно. На выставке или в концерте…
– Да, да… – ответил я, – впрочем…
– Что? – спросила она немного испуганно.
– Вы правы в том, что случившееся здесь неповторимо.
– Но почему? – спросила она еле слышно.
– Не знаю, что и сказать… Я вас об одном прошу, если случайно в Москве встретимся, не сердитесь, что пройду с независимым видом.
Она поежилась.
– Обстоятельства?
– Да. Но хочу признаться, что встреча с вами для меня немалое… может быть, главное событие в жизни.
Она усмехнулась горько.
– Вы шутите. О каком событии речь, когда в Москве вы собираетесь вовсе не узнавать меня.
– Этот приезд в Ригу… как вам объяснить? Я ведь тоже в некотором роде инкогнито. Я в эти дни вовсе не я.
– Вы говорите загадками.
– Но одно, без сомнения, верно. Я много думал о вас, смотрел на ваш портрет.
1 2 3 4 5