- Благодарю, - сказал я, взял сигарету, глубоко затянулся, сразу же выдохнул дым и закашлялся.
Пенелопа удивленно взглянула на меня.
- Ты не куришь? - спросила она.
- Вот уже больше двадцати лет. Когда я регрессировал, то напрочь позабыл о своем пристрастии к никотину.
Пенелопа молча сделала несколько затяжек и раздавила сигарету в пепельнице. В среднем девяносто восемь из каждой сотни причащенных были заядлыми курильщиками, остальные два процента курили от случая к случаю и считались некурящими. В отличие от простых смертных, никотин не вредит нашему здоровью, а на нервную систему действует благотворно, снимая стрессовые состояния, то и дело возникающие вследствие напряженного общения с Формирующими. Так, к примеру, постановлением королевского департамента здравоохранения Дома Света курение противопоказано только детям до 13 лет, беременным женщинам и кормящим матерям.
- Юнона говорила, что у тебя была временная потеря памяти, - медленно произнесла Пенелопа. - Ты это имел в виду?
Я немного сконфузился. Фраза о регрессии сорвалась с моего языка вопреки моей воле - то ли дало о себе знать унаследованное от матери недержание речи, то ли я был до такой степени взволнован, что потерял над собой контроль, - а скорее всего, и то и другое. Отправляясь в Экватор, я твердо решил взвешивать каждое свое слово относительно моего пребывания в Срединных мирах. Я тщательно продумал, что буду говорить Юноне, что - деду Янусу, что - брату Амадису, что - кузену Дионису и тете Помоне, а что всем остальным. Однако с появлением Пенелопы все мои планы рухнули, как карточные домики. Я оказался в полной растерянности, и мне нужна была передышка, чтобы собраться с мыслями и привыкнуть к этому новому, неожиданному обстоятельству - своему отцовству. Стремясь перевести разговор на менее скользкую тему, я огляделся вокруг в поисках подходящей зацепки. И нашел ее.
Справа от меня на стене висело два портрета - мой и Дианы. Мой портрет был написан рукой великого маэстро Рафаэля ди Анджело, гениального художника из мира Tellus 2084-HTA, в обиходе именуемого Землей Гая Аврелия, где в свое время я был известен как Артур де Лумьер, безземельный нормандский дворянин, рыцарь и полководец. На портрете я был изображен в полный рост, в легких боевых доспехах, выкрашенных в черный цвет, в малиновом плаще и со своей любимой шпагой Эскалибур, которую я держал наизготовку в правой руке. Таким меня увидел маэстро непосредственно перед тем памятным сражением, когда я повел войско графа Тулузского против орды лютых псов в человеческом обличье, рыцарей-крестоносцев моего старшего брата Александра, который был у них за главного - великим магистром ордена Святого Духа. Крестоносцы свирепствовали в Лангедоке, искореняя альбигойскую ересь, местные жители защищали свою землю, свои дома, свою веру. Я встал на сторону последних не столько потому, что был убежден в их правоте, сколько потому, что их противником был Александр. В тот день мы праздновали победу, лангедокская армия под моим руководством сокрушила полчища крестоносцев, а я в очном поединке тяжело ранил Александра. Отец мой, узнав об этом неистовствовал; мама молчала, но глядела на меня с такой мукой, с такой болью, что мне стало невыносимо стыдно. Тогда я со всей отчетливостью осознал, что наша детская вражда с Александром зашла слишком далеко, и поклялся себе, что в следующий раз лучше прослыву трусом и обращусь в позорное бегство, чем подниму руку на родного брата. Следующего раза, к счастью, не представилось...
- Как к тебе попал мой портрет? - спросил я Пенелопу.
Она проследила за моим взглядом и улыбнулась.
- Недавно я побывала на Земле Аврелия, представилась при дворе графа Тулузского твоей дочерью...
- Меня там еще помнят? - удивился я. - Странно. Ведь с тех пор прошло много лет.
- Но память о тебе не померкла. Теперь ты - легендарная личность. О тебе слагают героические баллады, рассказывают невероятные истории о твоих подвигах, а многие незаконнорожденные претендуют на то, чтобы называться твоими детьми. Меня не сочли самозванкой только потому, что между нами есть несомненное сходство. Граф принял меня очень радушно, а я... - Щеки Пенелопы порозовели от смущения. - А я, неблагодарная, похитила из его коллекции твой портрет - уж больно он мне понравился. Впрочем, никто не заподозрил меня в этом злодеянии.
- Кто теперь граф Тулузский? - поинтересовался я.
- Людовик Четвертый.
- А Людовик Третий?
- Умер девять лет назад.
Я вздохнул.
- Жаль, конечно. Мы были друзьями... Выходит, Александру так и не удалось покорить Лангедок?
- Нет. Мировой гегемонии он не достиг и по-прежнему довольствуется германскими землями.
- С чего бы это? - произнес я, приятно удивленный и даже обрадованный. - Что ему помешало?
- Не что, а кто, - уточнила Пенелопа. - Когда ты пропал безвести, кузен Дионис взял Землю Аврелия под свое покровительство. Подозреваю, что вначале он сделал это в память о тебе, но потом, видимо, полюбил твой мир и теперь проводит там добрую половину своего времени.
- Это очень мило с его стороны, - сказал я. Земля Аврелия была одним из моих самых любимых местечек, до появления Александра средневековье там протекало в довольно культурной и цивилизованной форме, и я был бы огорчен, если бы мой братец все изгадил, установив свой теократический режим. - Я рад, что мой мир понравился Дионису; впрочем, у нас с ним всегда были схожие вкусы. Да, кстати, что слышно о старине ди Анджело? Он еще жив?
- Жив-здоров, - ответила Пенелопа. - Бодрый старик. Правда, уже не носится по всей Европе, как в прежние времена. Возраст дает о себе знать.
- Ему, должно быть, за восемьдесят, - прикинул я. - Чем он сейчас занимается?
- Поселился в Неаполе и продолжает создавать шедевры. А совсем недавно с ним приключился один забавный конфуз.
- Какой же?
- Дело в том, что у неаполитанского короля есть дочь - очень красивая, но крайне распущенная молодая особа. Говорят, она завлекла в свои сети Диониса... но это так, между прочим...
Я исподволь усмехнулся. Откровенность Пенелопы, пусть и невольная, была для меня хорошим знаком.
- Так что же произошло между ди Анджело и принцессой? Она завлекла и его?
- Только как художника. Очарованный ее красотой, ди Анджело обратился к королю с просьбой разрешить ему написать портрет принцессы в образе Девы Марии, но король, ревностный христианин и ханжа, с негодованием отверг его предложение. Мало того, он не на шутку разозлился, в присутствии придворных обозвал маэстро святотатцем и заявил, что это кощунство изображать его беспутную дочь Богородицей.
Мы рассмеялись, и лед, похоже, тронулся. Между нами рухнула стена неловкости и настороженности, в наших отношениях появилась непринужденность, начали пробиваться первые ростки доверия. Я раскурил следующую сигарету и продолжил расспрашивать Пенелопу об одном из моих любимых миров, но слушал ее ответы вполуха. Я смотрел на нее, чувствуя, как в моей груди разливается какая-то странная и очень приятная теплота. Во мне просыпалась особенная нежность, совсем не похожая на ту, что я испытывал к женщинам, которыми обладал, но и отличная от моей нежности к матери и сестрам.
Пенелопа, моя дочь... У меня есть дочь. Я отец... Боже! Я - отец!..
Чем дальше, тем больше я убеждался, что она именно такая, какой бы я хотел видеть свою дочь. Красивая, умная, обаятельная, общительная - и так похожа на свою мать. И на меня, и на Юнону. Я мог бы гордиться такой дочерью, и я начинал гордиться ею, восхищаться, обожать... Но, но... Как много я упустил!
Я не мерил шагами приемную больничных покоев, в волнении ожидая ее появления на свет. Не качал ее на руках, не целовал перед сном, не рассказывал ей на ночь сказки. Не воспитывал ее, не заботился о ней, не переживал за нее, когда она стала подростком, не радовался ее успехам, не огорчался ее неудачам... Я даже не подозревал о ее существовании, пока не встретился с ней - уже взрослой, самостоятельной девушкой. Ах, как бы я хотел повернуть время вспять, заново прожить эти годы!
- Тебе сколько лет? - спросил я, воспользовавшись паузой в рассказе Пенелопы.
- Еще не исполнилось двадцати двух, - ответила она. - По моему собственному времени, разумеется. Большую часть своей жизни я провела в Сумерках.
"Она такая молоденькая!" - с умилением подумал я, и мне так захотелось обнять ее, расцеловать, прижать к груди...
- Ты Сумеречная?
- Формально да. Дед Янус признал меня как свою внучку, когда мне исполнилось пять лет, и с тех пор я считаюсь полноправным членом Дома.
- Принцессой?
- Да. И опять же, только формально. Я очень редко бываю в Истинных Сумерках и других официальных владениях семьи. У меня не сложились отношения с родней - ни по маминой линии, ни по твоей... За редким, правда, исключением.
- Почему? - искренне удивился я, в пароксизме внезапно вспыхнувшей отцовской любви возмущенный тем, что кто-то может плохо относиться к моей очаровательной крошке.
- Предрассудки, - горько усмехнулась Пенелопа. - Почему-то, когда семью создают двоюродные брат и сестра, это считается в порядке вещей, но я, дочь тетки и племянника, совсем другое дело. В глазах большинства родственников, особенно из Света, я - дитя греха. Меня сторонятся, не хотят иметь со мной ничего общего.
- Понятно, - сказал я. Никакой вины за собой я не чувствовал, здраво рассудив, что если бы не наша с Дианой любовь, не было бы и Пенелопы. И хотя с момента нашей встречи прошло совсем немного времени, я уже не представлял себе мир без нее, без моей дочери. Я только жалел, что вернулся так поздно. - Ты живешь здесь?
- Да, это мой мир, вернее, мир моей матери. После того, как ты исчез, она перестала держать его местонахождение в тайне и по всей форме зарегистрировала его как свое личное владение. Umbra 7428-OIT, если тебя интересует каталожное наименование. Но обычно его называют Сумерками Дианы.
- Ты хорошо помнишь мать?
Пенелопа отрицательно покачала головой.
- Я совсем не помню ее. Она ушла вслед за тобой, когда мне было полтора года. Тетя Минерва считает, что в глубине души я осуждаю маму за то, что она бросила меня, но это не так.
Я с трудом проглотил застрявший у меня в горле комок.
- Ты понимаешь ее?
- Да. Она слишком сильно любила тебя, чтобы сложа руки ожидать твоего возвращения или подтверждения факта твоей смерти. А еще... - Пенелопа умолкла в нерешительности.
- Ну, - подбодрил ее я, хотя и сам нуждался в ободрении.
- Когда я была маленькой, то случайно подслушала, как тетя Юнона говорила Дионису, что мама просто не могла без тебя жить, вот и решила либо найти тебя, либо умереть так, как умер ты.
По моей щеке скатилась крупная слеза. Почему, в отчаянии подумал я, Диана не любила меня чуточку меньше - так, чтобы ей хватило выдержки и терпения дождаться меня? Сейчас бы мы сидели втроем в этой комнате, в ожидании сумеречной грозы, весело болтали и радовались воссоединению семьи... Моя скорбь была так велика, что я совсем позабыл о Дейрдре.
Пенелопа подошла ко мне, опустилась перед моим креслом на корточки и нежно взяла меня за руки.
- Артур, - сказала она. - Неужели нет никакой надежды, что мама, как и ты, уцелела и живет сейчас в одном из тех Срединных миров, ничего не помня о своем прошлом? Существует ли вероятность того, что она жива?
Я протянул руку и погладил ее по волосам. На ощупь они были такие же мягкие и шелковистые, как у Дианы.
- Вероятность такая есть, но очень маленькая, ничтожная, безнадежная вероятность. Лучше не думай о ней.
- Почему?
- Чтобы не испытать разочарования. Ты с детства привыкла к мысли, что Дианы нет в живых, так не внушай себе несбыточных надежд. Потом будет больно с ними расставаться.
- А ты? Ведь ты надеешься, я вижу.
- Да, я надеюсь. Надеюсь вопреки логике и здравому смыслу, надеюсь потому, что отказываюсь верить в обратное. Даже если мне представят сотню свидетелей, собственными глазами видевших гибель Дианы, все равно я буду убеждать себя, что они ошиблись, что они приняли за Диану другую женщину, очень похожую на нее - но не ее.
- Ах, отец! - прошептала Пенелопа, ласково глядя мне в глаза.
Я вынужден был собрать всю свою волю в кулак, чтобы не заплакать от дикой смеси счастья и отчаяния. Но еще мгновение - и я бы обнял свою дочь, дочь Дианы, крепко-крепко прижал бы ее к себе и поцеловал...
Мне помешала (и выручила нас из неловкого положения) надвигающаяся гроза.
Отдельные завывания ветра снаружи переросли в непрерывный вой. Деревья шумели листвой, их стволы скрипели и трещали. За окном царила кромешная тьма, как в безлунную, беззвездную ночь. Ночь в Дневном Пределе сумеречного мира - предшественница грозы и горячего ливня. Напоминание стихии, что она еще жива, что она только дремлет... Жаль, что я не поэт!
Пенелопа поднялась и шумно выдохнула.
- Мои пушистики! Совсем забыла про них. Бедняжки!
Она выбежала из холла в переднюю. Послышался звук отворяемой двери, в комнату ворвался поток душного, горячего, насыщенного влагой воздуха, а мгновение спустя появилась первая златошерстная зверушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22