Значит, здесь было что-то вроде воздухопровода или даже воздухозаборника. Я аккуратно ссадил с себя племянницу, встал и медленно, придерживаясь рукой за каменную кладку, проследовал к дальней стене. Задрав голову, разглядел, что потолочное перекрытие составляют сильно закопченные мощные балки. До меня донесся слабый, задыхающийся голос Телятникова:
– Винни, мы уже в аду, что ли? Как-то тут сыровато для преисподней… там все-таки потеплее должно быть… климатический режим – жара…
– Да замолчи ты, – с досадой сказал я заплетающимся языком. – И так наговорили… свыше всякой м-меры. В веселое место мы угодили, Макарка. Наверно, в СИЗО мне и то лучше бы пришлось. Там хоть лампочка горит… кажется.
– Зато там такое изысканное общество, что я лучше тут буду с крысами и мокрицами отдыхать, – проворчал Телятников. Безусловно, в этом он прав. Общество… Я произнес это слово про себя и как раз тут заметил, что нас в подземелье не трое.
Четверо.
В углу, съежившись, сидел человек. Человек?.. После встречи с милейшими созданиями колдуна Гаппонка Седьмого я мало был настроен гадать и потому, пошарив по карманам джинсов, выудил оттуда зажигалку. Колесико крутнулось раз и другой, разбрасывая искры, и при свете маленького язычка пламени я увидел сгорбившегося старика с седой бородой. Старик сидел неподвижно и не шевельнулся и тогда, когда я поднес зажигалку едва ли не к самому его лицу и выговорил:
– Совсем сдурели – дедов сажать! Помереть спокойно не дадут. Дедуль, а тебя-то за что сюда сплавили, а?
Дед пожевал губами. Он больше ничего не сделал, только пожевал губами, но этого хватило: я УЗНАЛ его. Если бы мне сказали, что я смогу узнать человека, которого видел до того всего лишь раз в жизни, и смогу узнать почти в полной темноте, при неверном свете зажигалки в подрагивающих руках, – я сильно бы усомнился. У меня вообще плохая память на лица, а выпитое вино только усугубляет кратковременность этой памяти.
Зажигалка уже раскалилась и обжигала мне пальцы, но я держал ее зажженной и разглядывал, разглядывал это лицо с седой бородой, с глубокими морщинами на лбу, на впалых щеках, переносице и в уголках глаз. Конечно, я не мог не узнать его! Это был один из тех трех дедов, которых тут, в этом мире, именовали братьями Волохами. ОН!!! Один из тех троих, со встречи с которыми и начались наши злоключения! Один из тех троих, что оставили нас один на один с проклятыми талисманами из чужого, непонятного, дурно устроенного и невесть как управляемого мира! Из тех… из тех!..
– Ты!.. – сказал я и задохнулся. – Это… это ты, дед! Это ты бегал наперегонки за пивом! Это ваше чертово наследство я пытался делить и…
И я сунул зажигалку ему под нос. Морщинистые темные веки дрогнули и поползли. Блики от маленького язычка пламени запрыгали в водянистых светло-голубых, с красными прожилками, глазах напротив меня.
– Ты!..
Тут он заговорил.
– Ох, не памятливый я, батюшка, – закряхтел старик, глядя куда-то мимо меня и явно принимая за кого-то другого. – И не трогал я того винограда. Я винограду и в рот-то не беру… у меня от него изжога, да, да, батюшка. И неправда это… напраслина… ох…
Усилием воли я остановил все нарастающую лавину слов, которые готовы были обрушиться на этого старика, с которым вновь свел меня очередной неисповедимый зигзаг судьбы. Нет! Спокойнее… В конце концов, нужно не орать на старикана, а попытаться выяснить, КАК могло произойти все то, что в конечном итоге привело меня сюда. В этот странный мир, в котором, кажется, мне предстоит как можно скорее определить свое место, чтобы не затеряться навсегда. Я облизнул пересохшие губы и позвал:
– Макар! Макар, что ли!..
– Ну что? – донеслось до меня его недовольное бормотание.
– Макар, подойди сюда. Да подойди сюда, Телятников, тебе говорю, брюхо ты неповоротливое!
…Эх, как всплеснул руками Телятников, когда глянул прямо в морщинистое лицо нашего старого знакомого; В отличие от меня, он тут же перешел к практической части и один за другим задал старикану Волоху пять вопросов: 1) с какого перепугу он со своими бородачами тогда не вернулся? 2) это он нарочно оставил наследство именно нам, или ему по барабану, кому подкинуть свое магическое барахло? 3) что теперь делать и как отсюда выбраться? 4) какого дьявола? 5) на хрен надо было?.. Два последних вопроса, конечно, были не по существу, но могли способствовать лучшему усвоению трех первых пунктов. Правда, по лицу старика нельзя сказать, что он хорошо понял поставленные вопросы. Он заморгал морщинистыми своими веками и принялся молоть какую-то чушь, через слово поминая какого-то лесника Леонида, который якобы окончательно выжил из ума, и отсюда – все беды. Пришлось прибегнуть к физическому внушению – я легонько потряс старикана за плечи и закричал:
– Дед, ты что, не только глухой, но и тупой? Тебя ясно спросили! Отвечай!
Старик вдруг выпрямил сутулую спину и, глядя куда-то мимо меня, заявил:
– Я… я отказываюсь, отказываюсь отвечать, когда мне тыкают и обращаются неуважительно. Я – пожилой человек, у меня ревматизм, а тут такая возмутительная сырость! Между прочим, у меня есть имя и отчество!
– Вот-вот, – поспешил вставить я, – имя и отчество, отлично!.. Очень хотелось бы узнать его. А то нам про тебя известно только то, что ты нас отвратительно подставил вместе с двумя своими братцами, а всех вместе вас именуют Волохами.
– Так-так, – бормотал скверный старикашка, которого я уже не видел, потому как погасил перегревшуюся зажигалку, – очень, очень познавательно. Значит, вы говорите, что меня зовут Волох и что у меня есть два брата? Очень, очень интересно. А вы уверены, что это– мое имя? А то у меня плохая память… все время забываю, кто я такой и где нахожусь. Однажды я даже приревновал свою жену к этому леснику Леониду, совсем запамятовал, что у меня нет никакой жены… И, кажется, вообще не было.
Молчание. До меня доносится голос Макарки, безбожно растягивающий гласные:
– Ну вот. Приехали. Тяжелый случай. Нашли, у кого справляться. Не помнит собственного имени… Винни, а может, он просто придуряется? Что-то не похож он на немощного маразматика. То есть сейчас я его, конечно, не вижу, но там, у больницы, когда они оставили нам свое чертово наследство… А это точно он?
– Да он!!! – заорал я в бешенстве, и гулкое эхо всколыхнуло темное пространство подземелья, царапнуло стены и, затухая, забилось по углам. – Конечно он, я его физиономию сразу узнал, даже при зажигалочном освещении! Я не знаю, придуряется он или нет, но это именно он со своими братцами перемахнул тогда через забор и оставил нам книгу, бутылку и шапку, и мы остались с этими дурацкими… с этими – книгой, бутылкой и шапкой, а на следующий день у Нинки… у Нины… у Ниночки… Так, – вдруг забормотал я, опираясь спиной о холодную каменную кладку стены, – книга… бутылка… шапка… Книгу у нас отобрал этот Дмитрий Иваныч, министр с синей бородой… Бутылка… бутылку…
– У меня, – отозвался Макарка, – что, хочешь накатить?.. Щас передам, я тебя просто в темноте не…
– Бутылка, шапка… – не слыша Телятникова, бормотал я, пригвожденный к стене неожиданной, а теперь казавшейся такой очевидной мыслью. Как же я раньше не додумался?.. Значит, не думал. – Шапка!.. Ша… вот!
Говоря это, я шарил по своей одежде и наконец нащупал то, что искал: скомканную и, наверно, сейчас больше, чем когда бы то ни было, похожую на неаккуратный огромный носок шапку Белого Пилигрима. Вещь, обеспечивающая силу, быстроту и невидимость! Я сжал шапку в руке и постарался успокоиться. Так!.. Теперь без эмоций. Чертова знала, что шапка у меня, и прекрасно осведомлена о ее возможностях, но тем не менее не доложила царю обо всем этом. Значит, она просто подумала, что я должен выпутаться собственными силами, а ее вмешательство только усугубит неприятности?.. Хотелось бы так думать: за время, истекшее с момента нашего знакомства, я проникся к сыщице некоторой симпатией, и думать, что она предала… Так! А если она в переполохе просто запамятовала о том обстоятельстве, что два из трех магических артефактов остаются у нас? Она, правда, не отличается забывчивостью (в отличие вот от этого замшелого старого пня, который бубнит в углу). Так или иначе, но нужно действовать!.. Я вскочил. Сколько времени потеряно впустую! Я даже не знаю, сколько часов прошло с того момента, как нас водворили в это милое подземелье. И стоило тратить эти часы на бессмысленную рефлексию, удел нытиков, лентяев и неудачников! Я решительно выдохнул и нахлобучил шапку на голову.
2
Вот так так!..
Практически непроницаемая черная пелена перед глазами раздернулась, выцвела в серый полумрак, мягкий, приятный для зрения. Сейчас я мог отчетливо видеть все подземелье: и фигуру старика, скорчившегося в углу, и Макарку, под покровом тьмы дегустирующего портвейн (а что ему еще делать, скажу я вам!). Нинка ковырялась палочкой в выемке пола, там, где сходились грубо вытесанные каменные блоки.
– Так, – с явным удовлетворением сказал я, – отлично, эта милейшая шапка позволяет еще и видеть в темноте! Вот ведь какой головной убор! А мы еще брезговали.
– Ты что-то сказал, Винни? – переспросил Телятников. Я не стал отвечать. Я буравил взглядом дверь, через которую можно было выйти из этого проклятого подвала. Собственно, особенно мудрствовать и не стоит. Думаю, следует просто снести эту чертову дверь с петель: надеюсь, тех усилий, что были применены мною к кролокротам в памятной схватке, вполне должно хватить и для того, чтобы расправиться с неподатливыми дубовыми брусьями, из которых состыкована и сколочена дверь подземелья. Я с силой сжал кулак и поднес к собственному носу, уже предвкушая, как сейчас одним тычком проломлю этот могучий мореный дуб, толстые брусья, которые не всякая бензопила одолеет! Очень жаль, что меня не могут видеть Макарка и Нина, ведь будет на что посмотреть. Не каждый день человек разламывает мощную тюремную дверь, расчищая себе путь к свободе!.. Да!
Вооружившись такими пафосными мыслями, я сжал кулак еще сильнее и что было силы грохнул по двери– в то место, где сходились края брусьев. Жуткая боль брызнула по всей руке, и в следующую секунду я испустил жуткий вопль, сунул кисть с разбитыми в кровь костяшками между ног и в такой жалкой скрюченной позе запрыгал как полоумный козел!.. Ох, как больно! Наверно, я сломал себе руку. Что же, проклятая шапка не действует?.. Или она уже не на гарантии? Срок истек, что ли?.. Какое счастье, что Макарка и Нина не видят, как я тут скачу!
– Ой, бляха-муха… – простонал я, – м-моя рука… Что ж вы, сволочи, одноразовую шапку подсунули, что ли? Макарка! Макар! Телятников, блин!
– Чего тебе?
– Иди сюда! Я около двери!
Присев прямо на пол, я ожидал, пока Макарка Телятников, шаря в темноте растопыренной рукой, приблизится ко мне. Печальное соображение зародилось в извилинах моего многострадального мозга: если шапка Белого Пилигрима на сей раз не прибавила мне силы, то, скорее всего, и прочие преимущества, которые давал талисман, – под вопросом? Если Макарка, который, кажется, ищет по карманам свою собственную зажигалку, увидит меня, это будет означать лишь одно, беспощадное и незыблемое: шапка не обеспечивает и невидимости. Я поднял голову: Макарка стоял в двух шагах от меня, вытянув вперед руку с зажатой в ней зажигалкой, над которой чуть колебался, танцуя, язычок пламени. Макарка кашлянул и произнес:
– А что ты тут сидишь?
Все. Это приговор. Он меня видит. Я невнятно выругался и врезал ладонью по полу, незамедлительно вляпавшись в какую-то липкую жижу, до того холодную, что она обожгла кожу. На лицо мне попали брызги, и я содрогнулся от отвращения и жгучей досады. Шапка… в чем же дело? Она действует, ведь я вижу в этой практически непроглядной тьме, продраться через которую можно, только максимально напрягая зрение. А оно у меня и так не очень. Быть может, шапка Белого Пилигрима варьирует свое воздействие на того, кто имел… гм… возможность прибегнуть к ее услугам? Если в прошлый раз она сработала как неслыханно мощный допинг, удесятерив мою природную силу и быстроту, то сейчас она подменила собой прибор ночного видения.
– Ты чего, Илюха?
– Да уже ничего, – буркнул я. – Не сработало… М-да… Видно, на этот раз сели крепко. А ты, старик, давно тут сидишь?
– Да я не помню, – зашлепал тот губами. – Как посадили, так и сижу. Вас сюда за что определили? Под замки крепкие, за двери дубовые… А ведь вы, чую, молодые, хотели бы, так могли бы выйти. Для того нужны храбрость и смекалка, а еще нужны молодые и сильные ноги… а вот этого у меня как раз нет… Ох!
– О чем это ты, старик? – подозрительно осведомился Телятников. – Выйти? Как? Только не надо говорить об амнистии по поводу именин двоюродной тетушки царя…
– Я трижды входил в это подземелье и уже дважды выходил, – витиевато начал старик Волох (который, впрочем, так и не признал за собой этого имени). – Так что план здешних подземелий мне известен… кхе-кхе…
– Значит, план подземелий ты помнишь, а нас не помнишь и даже имени собственного вспомнить не можешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Винни, мы уже в аду, что ли? Как-то тут сыровато для преисподней… там все-таки потеплее должно быть… климатический режим – жара…
– Да замолчи ты, – с досадой сказал я заплетающимся языком. – И так наговорили… свыше всякой м-меры. В веселое место мы угодили, Макарка. Наверно, в СИЗО мне и то лучше бы пришлось. Там хоть лампочка горит… кажется.
– Зато там такое изысканное общество, что я лучше тут буду с крысами и мокрицами отдыхать, – проворчал Телятников. Безусловно, в этом он прав. Общество… Я произнес это слово про себя и как раз тут заметил, что нас в подземелье не трое.
Четверо.
В углу, съежившись, сидел человек. Человек?.. После встречи с милейшими созданиями колдуна Гаппонка Седьмого я мало был настроен гадать и потому, пошарив по карманам джинсов, выудил оттуда зажигалку. Колесико крутнулось раз и другой, разбрасывая искры, и при свете маленького язычка пламени я увидел сгорбившегося старика с седой бородой. Старик сидел неподвижно и не шевельнулся и тогда, когда я поднес зажигалку едва ли не к самому его лицу и выговорил:
– Совсем сдурели – дедов сажать! Помереть спокойно не дадут. Дедуль, а тебя-то за что сюда сплавили, а?
Дед пожевал губами. Он больше ничего не сделал, только пожевал губами, но этого хватило: я УЗНАЛ его. Если бы мне сказали, что я смогу узнать человека, которого видел до того всего лишь раз в жизни, и смогу узнать почти в полной темноте, при неверном свете зажигалки в подрагивающих руках, – я сильно бы усомнился. У меня вообще плохая память на лица, а выпитое вино только усугубляет кратковременность этой памяти.
Зажигалка уже раскалилась и обжигала мне пальцы, но я держал ее зажженной и разглядывал, разглядывал это лицо с седой бородой, с глубокими морщинами на лбу, на впалых щеках, переносице и в уголках глаз. Конечно, я не мог не узнать его! Это был один из тех трех дедов, которых тут, в этом мире, именовали братьями Волохами. ОН!!! Один из тех троих, со встречи с которыми и начались наши злоключения! Один из тех троих, что оставили нас один на один с проклятыми талисманами из чужого, непонятного, дурно устроенного и невесть как управляемого мира! Из тех… из тех!..
– Ты!.. – сказал я и задохнулся. – Это… это ты, дед! Это ты бегал наперегонки за пивом! Это ваше чертово наследство я пытался делить и…
И я сунул зажигалку ему под нос. Морщинистые темные веки дрогнули и поползли. Блики от маленького язычка пламени запрыгали в водянистых светло-голубых, с красными прожилками, глазах напротив меня.
– Ты!..
Тут он заговорил.
– Ох, не памятливый я, батюшка, – закряхтел старик, глядя куда-то мимо меня и явно принимая за кого-то другого. – И не трогал я того винограда. Я винограду и в рот-то не беру… у меня от него изжога, да, да, батюшка. И неправда это… напраслина… ох…
Усилием воли я остановил все нарастающую лавину слов, которые готовы были обрушиться на этого старика, с которым вновь свел меня очередной неисповедимый зигзаг судьбы. Нет! Спокойнее… В конце концов, нужно не орать на старикана, а попытаться выяснить, КАК могло произойти все то, что в конечном итоге привело меня сюда. В этот странный мир, в котором, кажется, мне предстоит как можно скорее определить свое место, чтобы не затеряться навсегда. Я облизнул пересохшие губы и позвал:
– Макар! Макар, что ли!..
– Ну что? – донеслось до меня его недовольное бормотание.
– Макар, подойди сюда. Да подойди сюда, Телятников, тебе говорю, брюхо ты неповоротливое!
…Эх, как всплеснул руками Телятников, когда глянул прямо в морщинистое лицо нашего старого знакомого; В отличие от меня, он тут же перешел к практической части и один за другим задал старикану Волоху пять вопросов: 1) с какого перепугу он со своими бородачами тогда не вернулся? 2) это он нарочно оставил наследство именно нам, или ему по барабану, кому подкинуть свое магическое барахло? 3) что теперь делать и как отсюда выбраться? 4) какого дьявола? 5) на хрен надо было?.. Два последних вопроса, конечно, были не по существу, но могли способствовать лучшему усвоению трех первых пунктов. Правда, по лицу старика нельзя сказать, что он хорошо понял поставленные вопросы. Он заморгал морщинистыми своими веками и принялся молоть какую-то чушь, через слово поминая какого-то лесника Леонида, который якобы окончательно выжил из ума, и отсюда – все беды. Пришлось прибегнуть к физическому внушению – я легонько потряс старикана за плечи и закричал:
– Дед, ты что, не только глухой, но и тупой? Тебя ясно спросили! Отвечай!
Старик вдруг выпрямил сутулую спину и, глядя куда-то мимо меня, заявил:
– Я… я отказываюсь, отказываюсь отвечать, когда мне тыкают и обращаются неуважительно. Я – пожилой человек, у меня ревматизм, а тут такая возмутительная сырость! Между прочим, у меня есть имя и отчество!
– Вот-вот, – поспешил вставить я, – имя и отчество, отлично!.. Очень хотелось бы узнать его. А то нам про тебя известно только то, что ты нас отвратительно подставил вместе с двумя своими братцами, а всех вместе вас именуют Волохами.
– Так-так, – бормотал скверный старикашка, которого я уже не видел, потому как погасил перегревшуюся зажигалку, – очень, очень познавательно. Значит, вы говорите, что меня зовут Волох и что у меня есть два брата? Очень, очень интересно. А вы уверены, что это– мое имя? А то у меня плохая память… все время забываю, кто я такой и где нахожусь. Однажды я даже приревновал свою жену к этому леснику Леониду, совсем запамятовал, что у меня нет никакой жены… И, кажется, вообще не было.
Молчание. До меня доносится голос Макарки, безбожно растягивающий гласные:
– Ну вот. Приехали. Тяжелый случай. Нашли, у кого справляться. Не помнит собственного имени… Винни, а может, он просто придуряется? Что-то не похож он на немощного маразматика. То есть сейчас я его, конечно, не вижу, но там, у больницы, когда они оставили нам свое чертово наследство… А это точно он?
– Да он!!! – заорал я в бешенстве, и гулкое эхо всколыхнуло темное пространство подземелья, царапнуло стены и, затухая, забилось по углам. – Конечно он, я его физиономию сразу узнал, даже при зажигалочном освещении! Я не знаю, придуряется он или нет, но это именно он со своими братцами перемахнул тогда через забор и оставил нам книгу, бутылку и шапку, и мы остались с этими дурацкими… с этими – книгой, бутылкой и шапкой, а на следующий день у Нинки… у Нины… у Ниночки… Так, – вдруг забормотал я, опираясь спиной о холодную каменную кладку стены, – книга… бутылка… шапка… Книгу у нас отобрал этот Дмитрий Иваныч, министр с синей бородой… Бутылка… бутылку…
– У меня, – отозвался Макарка, – что, хочешь накатить?.. Щас передам, я тебя просто в темноте не…
– Бутылка, шапка… – не слыша Телятникова, бормотал я, пригвожденный к стене неожиданной, а теперь казавшейся такой очевидной мыслью. Как же я раньше не додумался?.. Значит, не думал. – Шапка!.. Ша… вот!
Говоря это, я шарил по своей одежде и наконец нащупал то, что искал: скомканную и, наверно, сейчас больше, чем когда бы то ни было, похожую на неаккуратный огромный носок шапку Белого Пилигрима. Вещь, обеспечивающая силу, быстроту и невидимость! Я сжал шапку в руке и постарался успокоиться. Так!.. Теперь без эмоций. Чертова знала, что шапка у меня, и прекрасно осведомлена о ее возможностях, но тем не менее не доложила царю обо всем этом. Значит, она просто подумала, что я должен выпутаться собственными силами, а ее вмешательство только усугубит неприятности?.. Хотелось бы так думать: за время, истекшее с момента нашего знакомства, я проникся к сыщице некоторой симпатией, и думать, что она предала… Так! А если она в переполохе просто запамятовала о том обстоятельстве, что два из трех магических артефактов остаются у нас? Она, правда, не отличается забывчивостью (в отличие вот от этого замшелого старого пня, который бубнит в углу). Так или иначе, но нужно действовать!.. Я вскочил. Сколько времени потеряно впустую! Я даже не знаю, сколько часов прошло с того момента, как нас водворили в это милое подземелье. И стоило тратить эти часы на бессмысленную рефлексию, удел нытиков, лентяев и неудачников! Я решительно выдохнул и нахлобучил шапку на голову.
2
Вот так так!..
Практически непроницаемая черная пелена перед глазами раздернулась, выцвела в серый полумрак, мягкий, приятный для зрения. Сейчас я мог отчетливо видеть все подземелье: и фигуру старика, скорчившегося в углу, и Макарку, под покровом тьмы дегустирующего портвейн (а что ему еще делать, скажу я вам!). Нинка ковырялась палочкой в выемке пола, там, где сходились грубо вытесанные каменные блоки.
– Так, – с явным удовлетворением сказал я, – отлично, эта милейшая шапка позволяет еще и видеть в темноте! Вот ведь какой головной убор! А мы еще брезговали.
– Ты что-то сказал, Винни? – переспросил Телятников. Я не стал отвечать. Я буравил взглядом дверь, через которую можно было выйти из этого проклятого подвала. Собственно, особенно мудрствовать и не стоит. Думаю, следует просто снести эту чертову дверь с петель: надеюсь, тех усилий, что были применены мною к кролокротам в памятной схватке, вполне должно хватить и для того, чтобы расправиться с неподатливыми дубовыми брусьями, из которых состыкована и сколочена дверь подземелья. Я с силой сжал кулак и поднес к собственному носу, уже предвкушая, как сейчас одним тычком проломлю этот могучий мореный дуб, толстые брусья, которые не всякая бензопила одолеет! Очень жаль, что меня не могут видеть Макарка и Нина, ведь будет на что посмотреть. Не каждый день человек разламывает мощную тюремную дверь, расчищая себе путь к свободе!.. Да!
Вооружившись такими пафосными мыслями, я сжал кулак еще сильнее и что было силы грохнул по двери– в то место, где сходились края брусьев. Жуткая боль брызнула по всей руке, и в следующую секунду я испустил жуткий вопль, сунул кисть с разбитыми в кровь костяшками между ног и в такой жалкой скрюченной позе запрыгал как полоумный козел!.. Ох, как больно! Наверно, я сломал себе руку. Что же, проклятая шапка не действует?.. Или она уже не на гарантии? Срок истек, что ли?.. Какое счастье, что Макарка и Нина не видят, как я тут скачу!
– Ой, бляха-муха… – простонал я, – м-моя рука… Что ж вы, сволочи, одноразовую шапку подсунули, что ли? Макарка! Макар! Телятников, блин!
– Чего тебе?
– Иди сюда! Я около двери!
Присев прямо на пол, я ожидал, пока Макарка Телятников, шаря в темноте растопыренной рукой, приблизится ко мне. Печальное соображение зародилось в извилинах моего многострадального мозга: если шапка Белого Пилигрима на сей раз не прибавила мне силы, то, скорее всего, и прочие преимущества, которые давал талисман, – под вопросом? Если Макарка, который, кажется, ищет по карманам свою собственную зажигалку, увидит меня, это будет означать лишь одно, беспощадное и незыблемое: шапка не обеспечивает и невидимости. Я поднял голову: Макарка стоял в двух шагах от меня, вытянув вперед руку с зажатой в ней зажигалкой, над которой чуть колебался, танцуя, язычок пламени. Макарка кашлянул и произнес:
– А что ты тут сидишь?
Все. Это приговор. Он меня видит. Я невнятно выругался и врезал ладонью по полу, незамедлительно вляпавшись в какую-то липкую жижу, до того холодную, что она обожгла кожу. На лицо мне попали брызги, и я содрогнулся от отвращения и жгучей досады. Шапка… в чем же дело? Она действует, ведь я вижу в этой практически непроглядной тьме, продраться через которую можно, только максимально напрягая зрение. А оно у меня и так не очень. Быть может, шапка Белого Пилигрима варьирует свое воздействие на того, кто имел… гм… возможность прибегнуть к ее услугам? Если в прошлый раз она сработала как неслыханно мощный допинг, удесятерив мою природную силу и быстроту, то сейчас она подменила собой прибор ночного видения.
– Ты чего, Илюха?
– Да уже ничего, – буркнул я. – Не сработало… М-да… Видно, на этот раз сели крепко. А ты, старик, давно тут сидишь?
– Да я не помню, – зашлепал тот губами. – Как посадили, так и сижу. Вас сюда за что определили? Под замки крепкие, за двери дубовые… А ведь вы, чую, молодые, хотели бы, так могли бы выйти. Для того нужны храбрость и смекалка, а еще нужны молодые и сильные ноги… а вот этого у меня как раз нет… Ох!
– О чем это ты, старик? – подозрительно осведомился Телятников. – Выйти? Как? Только не надо говорить об амнистии по поводу именин двоюродной тетушки царя…
– Я трижды входил в это подземелье и уже дважды выходил, – витиевато начал старик Волох (который, впрочем, так и не признал за собой этого имени). – Так что план здешних подземелий мне известен… кхе-кхе…
– Значит, план подземелий ты помнишь, а нас не помнишь и даже имени собственного вспомнить не можешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44