Так Юрген оставил мальчика, которым он был когда-то. Но сперва Юрген узнал, что в этом месте проживает его бабушка Стейнвора (которую любил король Смойт), и она счастлива в своем представлении о Рае, и что вокруг нее находятся ее представления о ее детях и внуках. Стейнвора никогда не представляла себе в Раю ни своего мужа, ни короля Смойта.
– Это обстоятельство, – говорит Юрген, – вселяет в меня надежду, что здесь можно найти справедливость. Однако я буду держаться подальше от своей бабушки – той Стейнворы, которую знал и любил и которая любила меня настолько слепо, что этот мальчик и есть ее представление обо мне. Да, из элементарной справедливости по отношению к ней я должен держаться подальше отсюда.
Так он обошел стороной ту часть Рая, в которой находились иллюзии его бабушки, и Юрген посчитал это за праведность. Та часть Рая пахла резедой, и там пел скворец.

Глава ХLI
О компромиссах в Раю
Затем Юрген без помех прошел туда, где у стеклянного моря сидел на престоле Бог Юргеновой бабушки. Радуга, сделанная под стать престолу узкой, словно оконная рама, образовывала дугу, внутри которой и сидел Бог. У Его ног горело семь светильников, и четыре замечательных крылатых существа сидело рядом, нежно распевая: «Слава, и честь, и хвала Тому, Кто живет вовеки!» В одной руке Бог держал скипетр, а в другой – большую книгу с семью красными пятнами.
По обе стороны от Бога Юргеновой бабушки стояло еще двенадцать престолов поменьше, образуя два полукруга. На низких престолах сидели добрые на вид старые ангелы с длинными белыми волосами, в венцах и белых одеждах, держа в одной руке арфу, а в другой золотую фляжку емкостью около пинты. И повсюду трепетали и сверкали многоцветными крылами серафимы и херувимы, похожие на увеличенных в размерах попугаев, и они плавно и радостно порхали в золотой дымке, висевшей над Раем, под постоянное звучание приглушенной органной музыки и отдаленного, почти неразличимого пения.
Внезапно взгляд этого Бога встретился со взглядом Юргена, и Юрген стоял таким образом довольно долго; на самом деле еще дольше, чем подозревал.
– Я страшусь Тебя, – сказал наконец Юрген, – и, пожалуй, я люблю Тебя. Но, однако, не могу Тебе верить. Почему Ты не мог позволить мне верить, когда большинство верило? Или иначе: почему Ты не мог позволить мне насмехаться, когда громко насмехались остальные? О Боже, почему Ты не мог позволить мне иметь веру? Ибо Ты не дал мне веру ни во что, даже в ничто. Это несправедливо.
И в высочайшем суде Небес, на виду у всех ангелов, Юрген заплакал.
– Я никогда не был твоим Богом, Юрген.
– Когда-то, очень давно, – сказал Юрген, – у меня была вера в Тебя.
– Нет, ведь, как ты сам видел, тот мальчик здесь со мной. А от него в человеке, являющемся Юргеном сегодня, ничего не осталось.
– Бог моей бабушки! Бог, которого я тоже любил в детстве! – воскликнул затем Юрген. – Почему я отрицаю Бога? Потому что я искал – и нигде не мог найти справедливость, и нигде не мог найти то, чему стоило поклоняться.
– Что ж, Юрген, ты решил искать справедливость – из всех возможных мест – в Раю?
– Нет, – сказал Юрген, – нет, я понимаю, что об этом говорить здесь нельзя. Иначе Ты бы сидел в одиночестве.
– А что касается остального, ты искал своего Бога вне себя, не заглядывая внутрь, а то бы увидел, что поистине почитается в помыслах Юргена. Поступи ты так, ты бы увидел так же отчетливо, как вижу я, что ты способен почитать одного себя. И твой Бог искалечен: на нем толстым слоем лежит пыль твоих странствий; твое тщеславие, как носовой платок, закрывает ему глаза; а в его сердце нет ни любви, ни ненависти даже к своему единственному почитателю.
– Не насмехайся над ним, Ты, которого почитают так много людей! По крайней мере, он – чудовищно умный малый, – сказал Юрген; он смело сказал это в высочайшем суде Небес перед печальным ликом Бога Юргеновой бабушки.
– Весьма возможно. Мне не встречается так уж много умных малых. А что до Моих бесчисленных почитателей, ты забываешь, как часто ты демонстрировал, что я – старушечье заблуждение.
– А был ли изъян в моей логике?
– Я не слушал тебя, Юрген. Ты должен понять, что логика нас не сильно интересует, поскольку вокруг нет ничего логичного.
И тут четыре крылатых существа прекратили петь, а органная музыка превратилась в некое отдаленное бормотание. И в Раю наступила тишина. И Бог Юргеновой бабушки какое-то время тоже безмолвствовал, а радуга, под которой Он сидел, сбросила с себя семь цветов и загорелась нестерпимо белым цветом, переходящим по краям в голубой. А Бог обдумывал какие-то важные предметы. Затем в тишине Бог заговорил.
– Несколько лет тому назад (сказал Бог Юргеновой бабушки) Кощею доложили, что по его вселенной распространяется скептицизм, что по ней разгуливает некто, кого не удовлетворяют никакие рациональные объяснения. «Приведите ко мне этого неверующего, – потребовал Кощей, и к нему в пустоту привели согбенную седую женщину в старом сером платке. – Расскажи-ка мне, почему ты не веришь, – сказал Кощей, – в вещи, какие они есть».
Тогда скромная согбенная седая женщина вежливо ответила: «Не знаю, сударь, кем вы можете быть. Но раз уж вы меня спрашиваете, то отвечу вам, что все знают: вещи, какие они есть, нужно рассматривать в качестве временных неприятностей и испытаний, через которые мы по справедливости приговорены пройти для того, чтобы достичь вечной жизни с нашими возлюбленными на небесах».
«О да, – сказал Кощей, сделавший все таким, какое оно есть, – о да, разумеется! А откуда ты об этом узнала?»
«Как же, каждое воскресенье утром священник читал нам проповедь про Небеса и про то, насколько счастливы мы там будем после смерти».
«Значит, эта женщина умерла?» – спросил Кощей.
«Да, сударь, – сказали ему, – на днях. И она не верит ничему, что мы ей объясняем, и требует, чтоб ее доставили в Рай».
«Весьма досадно, – сказал Кощей. – И я не могу, конечно же, смириться с подобным скептицизмом. Этого никогда не будет. Так почему бы вам не отправить ее в этот самый Рай, в который она верит, и тем положить делу конец?»
«Но, сударь, – сказали ему, – такого места нет».
Тогда Кощей задумался. «Конечно, странно, что такое несуществующее место является предметом публичного знания в другом месте. Откуда эта женщина?»
«С Земли», – сказали ему.
«Где это?» – спросил он, и ему, как могли, объяснили.
«О да, вон там, – перебил Кощей, – помню. Ну… а как ее зовут, эту женщину, желающую попасть в Рай?»
«Стейнвора, сударь. И, с Вашего позволения, я спешу к своим детям. Понимаете, я их очень долго не видела».
«Но подождите, – сказал Кощей. – Что это появляется в глазах у женщины, когда она говорит о детях?»
Ему сказали, что это любовь.
«Разве я сотворил эту любовь?» – поинтересовался Кощей, который создал все таким, какое оно есть. И ему сказали – нет; и объяснили, что существует множество разновидностей любви, но этот особый вид является иллюзией, которую выдумали женщины для самих себя и которую они выставляют напоказ во всех отношениях со своими детьми. И Кощей вздохнул.
«Расскажи мне о своих детях, – попросил Стейнвору Кощей, – и смотри на меня, когда будешь говорить, чтоб я видел твои глаза».
И Стейнвора рассказала о детях, а Кощей, создавший все на свете, слушал очень внимательно. Рассказала она ему о Котте, своем единственном сыне, признавшись, что Котт был прекраснейшим из когда-либо живших мальчиков, – «сперва немного буйный, сударь, но потом, вы знаете, какие они мальчишки», – и рассказала, насколько хорош был Котт в коммерции и как он даже приобрел вес в обществе, став ольдерменом. Кощей, создавший все на свете, казался надлежащим образом впечатленным. Затем Стейнвора заговорила о дочерях – Империи, Линдамире и Кристине: о красоте Империи, о стойкости Линдамиры при неудачном браке и о величайших способностях Кристины в ведении домашнего хозяйства. «Прекрасные женщины, сударь, каждая из них, вместе со своими детьми! А для меня они по-прежнему кажутся маленькими девочками, благослови их Господь!» И скромная согбенная седая женщина рассмеялась. «В детях мое счастье, сударь, и во внуках тоже, – сказала она Кощею. – У меня есть Юрген, мальчик моего Котта! Вы не поверите, сударь, но я должна вам рассказать одну историю про Юргена…» Так она продолжала, довольная и гордая, а Кощей, создавший все на свете, слушал и наблюдал за глазами Стейнворы.
Затем Кощей спросил у своих служивых: «Таковы ли эти дети и внуки, как она сообщает?»
«Нет, сударь», – сказали ему служивые.
Так, пока Стейнвора говорила, Кощей выдумывал иллюзии в соответствии с тем, что сказала Стейнвора, и сотворил таких детей и внуков, каких она описала. Он сотворил их позади Стейнворы, и все они были прекрасны и безупречны. И Кощей оживил эти иллюзии.
Затем Кощей велел ей обернуться. Она повиновалась, и Кощей тут же был забыт.
Кощей сидел один в пустоте, на вид смущенный и не очень счастливый, барабаня пальцами по колену и уставившись на согбенную седую женщину, занятую своими детьми и внуками и забывшую о нем. «Но наверняка, Линдамира, – слышит он голос Стейнворы, – мы еще не в Раю». – «Ах, моя милая мама, – отвечает иллюзия Линдамиры, – быть вновь с тобой и есть Рай. И, кроме того, в конце концов, возможно, Рай такой и есть». – «Мое дорогое дитя, с твоей стороны очень мило так говорить, и эти слова весьма похожи на тебя. Но ты отлично знаешь, что Рай полностью описан в Книге Откровений – в Библии и Рай – это чудесное место. Тогда как, ты сама видишь, вокруг нас вообще нет ничего и никого, за исключением того очень вежливого господина, с которым я только что разговаривала и который, между нами говоря, кажется страшно неосведомленным в самых заурядных вопросах».
«Принесите мне Землю», – говорит Кощей. Это было исполнено, и Кощей осмотрел планету и нашел Библию. Кощей открыл Библию и прочитал Откровение Иоанна Богослова, пока Стейнвора беседовала со своими иллюзиями. «Понятно, – сказал Кощей. – Идея слегка аляповатая. И все же!..» Он положил на место Библию и велел также и Землю поставить на старое место, ибо Кощей не любил, когда что-то пропадает. Затем Кощей улыбнулся и сотворил Рай вокруг Стейнворы и ее иллюзий, и он создал Рай точно таким, какой описан в книге.
– Вот так, Юрген, все и произошло, – закончил Бог Юргеновой бабушки. – И в то время Кощей сотворил и Меня вместе с серафимами, святыми и всеми блаженными – такими, какими ты нас видишь. И, конечно же, он заставил нас находиться здесь всегда, с начала времени, потому что это тоже было в книге.
– Но как это можно было сделать? – спрашивает Юрген, морща лоб. – И каким образом Кощей мог так жонглировать временем?
– Откуда я знаю, ведь я лишь старушечья иллюзия, как ты часто доказывал логически. Хватит и того, что все, желаемое Кощеем, не только происходит, но и уже произошло за пределами древнейших воспоминаний человека и его матери. Разве иначе он был бы Кощеем?
– И все это, – добродетельно сказал Юрген, – ради женщины, которая даже не была верна мужу!
– Весьма возможно! – сказал Бог. – В любом случае, это сделано ради женщины, которая любила. Кощей сделает почти все, чтобы ублажить любовь, так как любовь – одна из двух вещей, недоступных Кощею.
– Я слышал, что Кощею недоступна гордость… Бог Юргеновой бабушки поднял седые брови.
– Что такое гордость? Не думаю, что слышал об этом раньше. Наверняка нечто, не входящее сюда.
– Но почему любовь недоступна Кощею?
– Потому что Кощей создал все таким, какое оно есть, и денно и нощно он созерцает все таким, какое оно есть. Как же Кощей может что-либо любить?
Но Юрген покачал своей головой с прилизанными черными волосами.
– Вообще ничего не понятно. Если б меня посадили в темницу, в которой не было бы ничего, кроме моих стихов, я не был бы счастлив и, определенно, не был бы горд. Но даже при этом я бы любил свои стихи. Боюсь, что охотнее соглашусь с идеями Дедушки Сатаны, нежели с Твоими. И, не переча Тебе, не могу не удивляться: неужели то, что Ты открыл, – правда?!
– А откуда я узнаю, правду я говорю или нет? – спросил его Бог. – Ведь я лишь старушечья иллюзия, что ты часто доказывал логически.
– Ну и ну! – сказал Юрген. – Возможно, Ты во всем прав, и, несомненно, я не могу позволить себе сказать обратное. Но все же, в то же самое время!.. Нет, даже сейчас я не вполне верю в Тебя.
– Кто мог ожидать такого от умного малого, видящего насквозь старушечьи иллюзии? – спросил Бог немного устало.
А Юрген ответил:
– Бог моей бабушки, я не могу полностью верить в Тебя, а Твои деяния, как они записаны, нахожу непоследовательными и слегка чудаковатыми. Но я рад, что дело обернулось так, что Ты теперь всегда можешь быть реальным для прекрасных и кротких людей, почитающих, любящих и верящих в Тебя. Разочаровать их было бы несправедливо. И правильно, что перед лицом веры в Тебя даже Кощей, создавший все таким, какое оно есть, не в силах быть благоразумным…
…Бог моей бабушки, я не могу полностью верить в Тебя, но, вспоминая, сколько любви и веры отдано Тебе, я трепещу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41