Берен уже успел выхватить меч, и тот, тоже разбрасывая сполохи синего пламени, чертит красивую дугу, врезается в столешницу, перерубает ее, Саруман торопливо строит вокруг себя радужный защитный кокон, урук-хай нежно подносит к горлу Дюши лезвие ятагана, и все замирает в неустойчивом равновесии. Слышно, как всхлипывает Арагорн.
— Выходит, явка провалена, — потрясенно говорит Берен и начинает скрежетать зубами.
— Тоже мне, профессор Плейшнер! -презрительно замечает Боромир, — впрочем, чего ждать от горца? Вы там все тупые, беорнинги вонючие.
— Послушайте, коллеги, — говорит Саруман, сидя среди обломков мебели, — я вам ничего не сделаю. Отдайте кольцо и валите, откуда пришли.
— Как же! — мрачно выдавливает Дюша.
— Ну что вам, приключений на свою голову мало? Вон, невинный человек из-за вас погиб, разве нет? А дальше еще хуже будет. Саурон этого так не оставит. Отдайте лучше кольцо мне, я смогу с ним справиться. А вы — нет.
— Как же, — холодно говорит Берен.
— Я вас сразу отпущу, даю слово. А дальше уж моя забота.
— А может, отдать? — нерешительно предполагает Арагорн,
шмыгая носом.
— Ты чего хочешь? — мрачно спрашивает Боромир, — чтобы этот установил тут технократическую диктатуру? И всех, у кого незачет, ставил к стенке?
— Еще чего, — сухо говорит Саруман, — я ж не зверь какой.
Я их просто буду стерилизовать.
— Вот видишь!
— Селекция делает чудеса, а времени у меня будет мноого. Я еще выведу из вас высшую расу!
Берен, который на время прекратил боевые действия, вновь оживляется и, развернувшись к урук-хаям, показательно демонстрирует умение владеть мечом. Урук-хай отступают к двери, старшой столь же показательно слегка колет Дюшу в шею — струйка крови бежит по грязной когда-то белой майке.
Саруман спокойно наблюдает за ними, сидя за обломками стола и сцепив пальцы.
— Ну? — говорит он наконец.
— Что — ну? — переспрашивает Берен.
— Ваш хоббит-то смылся!
Берен рискнул опустить меч и оглядеться. Генки нигде нет. Должно быть, в общей суматохе она умудрилась надеть кольцо и выскочить из кабинета.
Урук— хай, повинуясь знаку Сарумана, выпускает Дюшу. Тот ладонью стирает кровь с шеи.
— Вот тебе! — торжествующе говорит Арагорн и делает неприличный жест. Урук-хай шокированно трясет головой.
— Шлимазлы, — говорит Саруман, — имбецилы. Чему вы радуетесь? Думаете; вы такие умные, да? А вы знаете, что будет, если кольцо и в самом деле достанется Саурону?
— Можешь резать нас на кусочки! — пафосно восклицает Ара-горн, — можешь уничтожить нас! Можешь…
— Да вы мне на фиг не нужны, — говорит Саруман, — валите отсюда, пока не передумал. Тоже мне, воинстве» сидоров. Видеть вас не могу!
— А как же селекция высшей расы? — несколько разочарованно спрашивает Арагорн.
— Без вас обойдусь. Какая из тебя высшая раса, чучело? Отпусти их, сержант.
— Валите отсюда, уроды, — рычит урук-хай.
— Погоди! — кричит Боромир, которого уже выталкивают из кабинета, — Ородруин-то где?
— В Капотне, — голос Сарумана замирает вдали, — поганое место, да вы сами увидите…
Дверь лифта с грохотом смыкается, и кабина стремительно ныряет вниз. Дюша держится за живот.
— Если он своих студентов вот так же селекционирует, вот ужас-то! — говорит он.
— Урук-хаи, — печально замечает Боромир, — еще не худший вариант.
Они выходят из дверей. Потрясенный Берен напрочь забыл про эльфийскую маскировку, и на них испуганно оглядывается пожилая техничка.
Залитые беспощадным солнцем чугунные девушка и юноша таращатся на них слепыми глазами.
Боромир, заслонившись рукой от солнца, задирает голову.
Острые уступы здания головокружительно возносятся в небо, шпиль горит в синеве нестерпимым огнем…
— Ортханк! — потрясение бормочет он.
— Точно, — сокрушенно подтверждает Берен, — Твердыня Сарумана. И как это я раньше не догадался?
— Неудивительно, — сухо говорит Боромир, — ты вообще никогда умом не блистал. За тебя всегда твоя баба думала…
— Не смей пачкать ее имя своим грязным ртом, ты, нуменорский выродок!
— Мальчики, не ссорьтесь, — жалобно просит Арагорн, шмыгая носом.
— Правда, — говорит Дюша, — нам еще к Ородруину надо. То есть сначала поесть хорошо бы, а потом к Ородруину. То есть в Капотню.
— Без другого хоббита в этом совершенно нет смысла, — говорит Боромир, — кольцо-то у нее.
— Я же говорю, надо сначала поесть, — соглашается Дюша, — а Генка нас найдет. Она наверняка спряталась где-то поблизости и следит.
— Ей даже прятаться не надо, — угрюмо говорит Берен.
— Я же говорю! — повторяет Дюша, — она нас обязательно найдет. Нужно только производить как можно больше шума.
— Это, — печально замечает Боромир, — у нас хорошо получается.
— Я же говорю…
— Да что ты затвердил как попугай — я же говорю, я же говорю… — плечи Арагорна начинают трястись, и она, бессильно всхлипывая, опускается на ступеньки, — человек из-за вас погиб, а вы…
— Почему только из-за нас, — защищается Дюша, — ты ж тоже согласилась на игру, нет? Еще как согласилась!
— Она права, — мрачно соглашается Боромир, разглядывая трещины на асфальте, — мы все-таки знали, на что шли. А он просто был совершенно ни при чем.
— Теперь все при чем, — печально говорит Берен, — погляди! На ближайшей яблоне сидит бледная женщина, укрывшись плащом из зеленых распущенных волос. Белая нога, свесившись с ветки, лениво покачивается…
— Это кто? — подозрительно говорит Арагорн, неприязненно оглядывая женщину. По сравнению с пышными формами зелено-волосой сам Арагорн смотрится довольно жалко.
— Дриада, не видишь что ли?
Берен строит зверскую рожу, и дриада, испуганно прянув, исчезает в ветвях. На миг она выглядывает вновь и крутит пальцем у виска, выразительно глядя в их сторону.
— Все начало меняться. Теперь люди будут погибать, потому что поверили во все это…
— Это другое дело — говорит Боромир, — это просто значит, что все в игре. Тут всякое может случиться. Помню, на питерской ролевке была история — рыцарь прибил смерда. Насмерть прибил. Тот ему плохо поклонился, видите ли.
— Разве это хорошо, когда все в игре? — удивляется Берен, -вы же совсем запутаетесь!
— Почему? Всегда так было. Люди придумывали себе что-то и за это убивали. И вообще — кто бы говорил. Тебя вообще не существует!
— Я-то как раз существую! А вот ты кто такой?
— Вот, — говорит Арагорн, — они опять.
— Да ладно вам, — успокаивает Дюша, — пошли. Тут оставаться опасно. А ну как Саурон все-таки решит наехать на Сарумана!
— Еще неизвестно, кто круче, — замечает Арагорн, которому Саруман импонирует. Арагорна вообще явно влечет к сильным личностям.
— Известно, известно, — успокаивает Берен.
Они идут по широкой асфальтовой просеке, по краям усаженной гранитными бюстами. Каменные головы деятелей науки укоризненно косятся в их сторону.
— А мне нравится ваша архитектура, — говорит Берен, — этот размах…
— Причуды имперского стиля, — пожимает плечами Боромир.
— Вот именно…
Вдалеке блестит стальная лента реки.
***
Недалеко, по другой, более узкой аллейке, засунув руки в карманы, идет Генка и свистит. Ее охватывает необоримое ощущение вседозволенности.
Она, разумеется, вернется в логово Сарумана и освободит Дюшу. Ну, и остальных. Чуть попозже.
Пока что она хочет есть.
Кольцо на пальце окутывает окружающий мир незримой пеленой, и в этой пелене Генка кажется самой себе очень большой, а остальные — очень маленькими. Даже Дюша. Что с ними может случиться, в конце концов?
В принципе, думает Генка, это же Кольцо Власти. То есть, если правильно его применить, может получиться что-то потрясающее. Но, насколько она помнит, по поводу того, как применить кольцо, у Толкиена как раз ничего и не сказано. Фродо вон, когда его надел, даже хилому Горлуму не мог дать соответствующий отпор. Зато известно, что нормальные люди носителя кольца в упор не видят. Даже Саруман, если его можно считать нормальным человеком…
Действительно, редкие прохожие ее не замечают. Бегун деловито бежит мимо, бодро вскидывая костлявые колени, тетка с собакой смотрит только на собаку, а девушка с парнем — только на парня. Никто не замечает Генку в Кольце Власти… Впрочем, прохожие в Москве вообще мало что замечают.
Генке это немножко обидно. Некоторое время она идет, крадучись, за парнем с девушкой, потом достаточно чувствительно щиплет девушку за круглую, обтянутую шортами попу. Девушка, вместо того чтобы подскочить и ойкнуть, расцветает улыбкой, поворачивается к парню и кладет ему руку на талию.
Генка пожимает плечами и, обогнав парочку, идет к распахнутой двери кафе-стекляшки. Когда она входит, кисея от мух, завешивающая вход, шевелится, но никто не обращает на это внимания.
Блюда с бутербродами на буфетной стойке затянуты пластиковой пленкой, но никто опять же не замечает, когда пленка разворачивается и несколько бутербродов исчезает, а из холодильника в углу испаряется бутылочка с кока-колой. Из чего следует, думает Генка, что физическая невидимость тут ни при чем. Какой-то совершенно другой принцип, вроде тех эльфийских плащей. То есть тебя не видят не потому, что тебя нет, а потому, что кольцо обладает способностью отводить людям глаза.
Она садится за столик в углу, лицом к стеклянной витрине, так, чтобы видеть, что творится на улице. Почему-то она Уверена, что у Сарумана хранители задержатся ненадолго, а появление их на площадке перед университетом должно сопровождаться звуковыми и световыми эффектами. Но вокруг стоит оглушительная тишина. Кроме нее в кафе сидит пожилой интеллигент в белом теннисном костюме и читает «Московские новости». Генка, наклонив голову, заглядывает в заголовки, но ничего относительно вчерашних приключений там нет. Наверное, думает она, пожар в мастерской или там перебои на Калужско-Рижской линии — события слишком незначительные, чтобы посвящать им первые газетные страницы. Может, где-то на задней есть заметочка. Ма-аленькая.
Она зевает, машинально заслонившись ладонью. Когда тебя никто не видит, в этом есть определенные преимущества. Но — скучно…
За окном медленно и беззвучно летит тополиный пух, качаются ветви пожухлой, потемневшей сирени, вспыхивают розаны торжествующего шиповника. Что-то Генке тем не менее не нравится, и она какое-то время пытается сообразить, что именно. Наверное, это потому, что стекло темное, думает она. Небо приобретает какой-то тяжелый грозовой оттенок, курчавые облачка над шпилем университета уже не розовые, а сизые, между ними даже, кажется, проскакивает серебряная ниточка молнии. Или нет, это просто отблескивает царапина на стекле?
Она то так, то эдак склоняет голову, пытаясь сообразить, что же такое она видит, пока, наконец, взгляд ее не останавливается на птице, медленно летящей над уступами ГЗ. Значит, не врут газеты, думает она, тут и вправду поселились ястребы. Только почему он так тяжело машет крыльями?
Солнечный луч, упав из облака, на миг высвечивает птицу, и та вспыхивает золотым огнем. Длинный хвост, узкие стреловидные крылья… Огромная тварь, просто очень далеко. И высоко в небе.
На площадке перед входом в ГЗ какое-то движение, и Генка поспешно переводит взгляд, но это всего-навсего чугунная девушка, которая пересаживается поудобней и кладет ногу на ногу.
Черт знает что творится, думает Генка.
Она прихватывает с собой бутылку с колой и торопится к выходу. Возможно, чугунной девушке вскоре придет в голову мысль прогуляться — эта идея Генке очень не нравится.
По дороге она сверху вниз бьет ребром ладони по развернутым «Московским новостям». Их владелец на миг вздрагивает, потом пожимает плечами, разворачивает газету и снова углубляется в чтение.
Генке кажется, что старая липа у кафе похабно подмигивает дуплом.
***
Свет с неба, и правда, льется тяжкий и удушливый, как перед грозой. Генка опасливо оглядывается. Под козырьком автобусной остановки переминаются с ноги на ногу несколько человек, Генка с трудом удерживается, чтобы не подбить под коленки сонного панка с ярко-красными вздыбленными волосами. Нарастающий гул приближающегося автомобиля не слишком ее беспокоит — у Генки есть занятие поважнее, она следит за чугунными фигурами у входа. Ее беспокоит, что огромный юноша отложил книгу и положил руки на колени, словно пытаясь встать.
Резкий визг тормозов, хлопанье дверей.
— Девушка, — говорит ласковый голос, — ваши документики? Милицейский уазик стоит у самого бордюра, приминая комья
тополиного пуха.
Сначала Генка машинально лезет в пустой карман джинсов, потом соображает, что она все-таки невидима, и озирается по сторонам. Но неподвижный взгляд милиционера обращен прямо на нее.
— Нет документиков? — ласково говорит милиционер, -пройдемте для опознания.
— Да вы… да я… — бормочет Генка, крутя кольцо на пальце.
— Садитесь, девушка, садитесь. В машину.
— Да я ничего…
— Вот мы и выясним, чего или ничего.
В стеклянных глазах милиционера Генка видит себя — футболка, заляпанная черными пятнами, рваные на коленях джинсы, всклокоченные волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Выходит, явка провалена, — потрясенно говорит Берен и начинает скрежетать зубами.
— Тоже мне, профессор Плейшнер! -презрительно замечает Боромир, — впрочем, чего ждать от горца? Вы там все тупые, беорнинги вонючие.
— Послушайте, коллеги, — говорит Саруман, сидя среди обломков мебели, — я вам ничего не сделаю. Отдайте кольцо и валите, откуда пришли.
— Как же! — мрачно выдавливает Дюша.
— Ну что вам, приключений на свою голову мало? Вон, невинный человек из-за вас погиб, разве нет? А дальше еще хуже будет. Саурон этого так не оставит. Отдайте лучше кольцо мне, я смогу с ним справиться. А вы — нет.
— Как же, — холодно говорит Берен.
— Я вас сразу отпущу, даю слово. А дальше уж моя забота.
— А может, отдать? — нерешительно предполагает Арагорн,
шмыгая носом.
— Ты чего хочешь? — мрачно спрашивает Боромир, — чтобы этот установил тут технократическую диктатуру? И всех, у кого незачет, ставил к стенке?
— Еще чего, — сухо говорит Саруман, — я ж не зверь какой.
Я их просто буду стерилизовать.
— Вот видишь!
— Селекция делает чудеса, а времени у меня будет мноого. Я еще выведу из вас высшую расу!
Берен, который на время прекратил боевые действия, вновь оживляется и, развернувшись к урук-хаям, показательно демонстрирует умение владеть мечом. Урук-хай отступают к двери, старшой столь же показательно слегка колет Дюшу в шею — струйка крови бежит по грязной когда-то белой майке.
Саруман спокойно наблюдает за ними, сидя за обломками стола и сцепив пальцы.
— Ну? — говорит он наконец.
— Что — ну? — переспрашивает Берен.
— Ваш хоббит-то смылся!
Берен рискнул опустить меч и оглядеться. Генки нигде нет. Должно быть, в общей суматохе она умудрилась надеть кольцо и выскочить из кабинета.
Урук— хай, повинуясь знаку Сарумана, выпускает Дюшу. Тот ладонью стирает кровь с шеи.
— Вот тебе! — торжествующе говорит Арагорн и делает неприличный жест. Урук-хай шокированно трясет головой.
— Шлимазлы, — говорит Саруман, — имбецилы. Чему вы радуетесь? Думаете; вы такие умные, да? А вы знаете, что будет, если кольцо и в самом деле достанется Саурону?
— Можешь резать нас на кусочки! — пафосно восклицает Ара-горн, — можешь уничтожить нас! Можешь…
— Да вы мне на фиг не нужны, — говорит Саруман, — валите отсюда, пока не передумал. Тоже мне, воинстве» сидоров. Видеть вас не могу!
— А как же селекция высшей расы? — несколько разочарованно спрашивает Арагорн.
— Без вас обойдусь. Какая из тебя высшая раса, чучело? Отпусти их, сержант.
— Валите отсюда, уроды, — рычит урук-хай.
— Погоди! — кричит Боромир, которого уже выталкивают из кабинета, — Ородруин-то где?
— В Капотне, — голос Сарумана замирает вдали, — поганое место, да вы сами увидите…
Дверь лифта с грохотом смыкается, и кабина стремительно ныряет вниз. Дюша держится за живот.
— Если он своих студентов вот так же селекционирует, вот ужас-то! — говорит он.
— Урук-хаи, — печально замечает Боромир, — еще не худший вариант.
Они выходят из дверей. Потрясенный Берен напрочь забыл про эльфийскую маскировку, и на них испуганно оглядывается пожилая техничка.
Залитые беспощадным солнцем чугунные девушка и юноша таращатся на них слепыми глазами.
Боромир, заслонившись рукой от солнца, задирает голову.
Острые уступы здания головокружительно возносятся в небо, шпиль горит в синеве нестерпимым огнем…
— Ортханк! — потрясение бормочет он.
— Точно, — сокрушенно подтверждает Берен, — Твердыня Сарумана. И как это я раньше не догадался?
— Неудивительно, — сухо говорит Боромир, — ты вообще никогда умом не блистал. За тебя всегда твоя баба думала…
— Не смей пачкать ее имя своим грязным ртом, ты, нуменорский выродок!
— Мальчики, не ссорьтесь, — жалобно просит Арагорн, шмыгая носом.
— Правда, — говорит Дюша, — нам еще к Ородруину надо. То есть сначала поесть хорошо бы, а потом к Ородруину. То есть в Капотню.
— Без другого хоббита в этом совершенно нет смысла, — говорит Боромир, — кольцо-то у нее.
— Я же говорю, надо сначала поесть, — соглашается Дюша, — а Генка нас найдет. Она наверняка спряталась где-то поблизости и следит.
— Ей даже прятаться не надо, — угрюмо говорит Берен.
— Я же говорю! — повторяет Дюша, — она нас обязательно найдет. Нужно только производить как можно больше шума.
— Это, — печально замечает Боромир, — у нас хорошо получается.
— Я же говорю…
— Да что ты затвердил как попугай — я же говорю, я же говорю… — плечи Арагорна начинают трястись, и она, бессильно всхлипывая, опускается на ступеньки, — человек из-за вас погиб, а вы…
— Почему только из-за нас, — защищается Дюша, — ты ж тоже согласилась на игру, нет? Еще как согласилась!
— Она права, — мрачно соглашается Боромир, разглядывая трещины на асфальте, — мы все-таки знали, на что шли. А он просто был совершенно ни при чем.
— Теперь все при чем, — печально говорит Берен, — погляди! На ближайшей яблоне сидит бледная женщина, укрывшись плащом из зеленых распущенных волос. Белая нога, свесившись с ветки, лениво покачивается…
— Это кто? — подозрительно говорит Арагорн, неприязненно оглядывая женщину. По сравнению с пышными формами зелено-волосой сам Арагорн смотрится довольно жалко.
— Дриада, не видишь что ли?
Берен строит зверскую рожу, и дриада, испуганно прянув, исчезает в ветвях. На миг она выглядывает вновь и крутит пальцем у виска, выразительно глядя в их сторону.
— Все начало меняться. Теперь люди будут погибать, потому что поверили во все это…
— Это другое дело — говорит Боромир, — это просто значит, что все в игре. Тут всякое может случиться. Помню, на питерской ролевке была история — рыцарь прибил смерда. Насмерть прибил. Тот ему плохо поклонился, видите ли.
— Разве это хорошо, когда все в игре? — удивляется Берен, -вы же совсем запутаетесь!
— Почему? Всегда так было. Люди придумывали себе что-то и за это убивали. И вообще — кто бы говорил. Тебя вообще не существует!
— Я-то как раз существую! А вот ты кто такой?
— Вот, — говорит Арагорн, — они опять.
— Да ладно вам, — успокаивает Дюша, — пошли. Тут оставаться опасно. А ну как Саурон все-таки решит наехать на Сарумана!
— Еще неизвестно, кто круче, — замечает Арагорн, которому Саруман импонирует. Арагорна вообще явно влечет к сильным личностям.
— Известно, известно, — успокаивает Берен.
Они идут по широкой асфальтовой просеке, по краям усаженной гранитными бюстами. Каменные головы деятелей науки укоризненно косятся в их сторону.
— А мне нравится ваша архитектура, — говорит Берен, — этот размах…
— Причуды имперского стиля, — пожимает плечами Боромир.
— Вот именно…
Вдалеке блестит стальная лента реки.
***
Недалеко, по другой, более узкой аллейке, засунув руки в карманы, идет Генка и свистит. Ее охватывает необоримое ощущение вседозволенности.
Она, разумеется, вернется в логово Сарумана и освободит Дюшу. Ну, и остальных. Чуть попозже.
Пока что она хочет есть.
Кольцо на пальце окутывает окружающий мир незримой пеленой, и в этой пелене Генка кажется самой себе очень большой, а остальные — очень маленькими. Даже Дюша. Что с ними может случиться, в конце концов?
В принципе, думает Генка, это же Кольцо Власти. То есть, если правильно его применить, может получиться что-то потрясающее. Но, насколько она помнит, по поводу того, как применить кольцо, у Толкиена как раз ничего и не сказано. Фродо вон, когда его надел, даже хилому Горлуму не мог дать соответствующий отпор. Зато известно, что нормальные люди носителя кольца в упор не видят. Даже Саруман, если его можно считать нормальным человеком…
Действительно, редкие прохожие ее не замечают. Бегун деловито бежит мимо, бодро вскидывая костлявые колени, тетка с собакой смотрит только на собаку, а девушка с парнем — только на парня. Никто не замечает Генку в Кольце Власти… Впрочем, прохожие в Москве вообще мало что замечают.
Генке это немножко обидно. Некоторое время она идет, крадучись, за парнем с девушкой, потом достаточно чувствительно щиплет девушку за круглую, обтянутую шортами попу. Девушка, вместо того чтобы подскочить и ойкнуть, расцветает улыбкой, поворачивается к парню и кладет ему руку на талию.
Генка пожимает плечами и, обогнав парочку, идет к распахнутой двери кафе-стекляшки. Когда она входит, кисея от мух, завешивающая вход, шевелится, но никто не обращает на это внимания.
Блюда с бутербродами на буфетной стойке затянуты пластиковой пленкой, но никто опять же не замечает, когда пленка разворачивается и несколько бутербродов исчезает, а из холодильника в углу испаряется бутылочка с кока-колой. Из чего следует, думает Генка, что физическая невидимость тут ни при чем. Какой-то совершенно другой принцип, вроде тех эльфийских плащей. То есть тебя не видят не потому, что тебя нет, а потому, что кольцо обладает способностью отводить людям глаза.
Она садится за столик в углу, лицом к стеклянной витрине, так, чтобы видеть, что творится на улице. Почему-то она Уверена, что у Сарумана хранители задержатся ненадолго, а появление их на площадке перед университетом должно сопровождаться звуковыми и световыми эффектами. Но вокруг стоит оглушительная тишина. Кроме нее в кафе сидит пожилой интеллигент в белом теннисном костюме и читает «Московские новости». Генка, наклонив голову, заглядывает в заголовки, но ничего относительно вчерашних приключений там нет. Наверное, думает она, пожар в мастерской или там перебои на Калужско-Рижской линии — события слишком незначительные, чтобы посвящать им первые газетные страницы. Может, где-то на задней есть заметочка. Ма-аленькая.
Она зевает, машинально заслонившись ладонью. Когда тебя никто не видит, в этом есть определенные преимущества. Но — скучно…
За окном медленно и беззвучно летит тополиный пух, качаются ветви пожухлой, потемневшей сирени, вспыхивают розаны торжествующего шиповника. Что-то Генке тем не менее не нравится, и она какое-то время пытается сообразить, что именно. Наверное, это потому, что стекло темное, думает она. Небо приобретает какой-то тяжелый грозовой оттенок, курчавые облачка над шпилем университета уже не розовые, а сизые, между ними даже, кажется, проскакивает серебряная ниточка молнии. Или нет, это просто отблескивает царапина на стекле?
Она то так, то эдак склоняет голову, пытаясь сообразить, что же такое она видит, пока, наконец, взгляд ее не останавливается на птице, медленно летящей над уступами ГЗ. Значит, не врут газеты, думает она, тут и вправду поселились ястребы. Только почему он так тяжело машет крыльями?
Солнечный луч, упав из облака, на миг высвечивает птицу, и та вспыхивает золотым огнем. Длинный хвост, узкие стреловидные крылья… Огромная тварь, просто очень далеко. И высоко в небе.
На площадке перед входом в ГЗ какое-то движение, и Генка поспешно переводит взгляд, но это всего-навсего чугунная девушка, которая пересаживается поудобней и кладет ногу на ногу.
Черт знает что творится, думает Генка.
Она прихватывает с собой бутылку с колой и торопится к выходу. Возможно, чугунной девушке вскоре придет в голову мысль прогуляться — эта идея Генке очень не нравится.
По дороге она сверху вниз бьет ребром ладони по развернутым «Московским новостям». Их владелец на миг вздрагивает, потом пожимает плечами, разворачивает газету и снова углубляется в чтение.
Генке кажется, что старая липа у кафе похабно подмигивает дуплом.
***
Свет с неба, и правда, льется тяжкий и удушливый, как перед грозой. Генка опасливо оглядывается. Под козырьком автобусной остановки переминаются с ноги на ногу несколько человек, Генка с трудом удерживается, чтобы не подбить под коленки сонного панка с ярко-красными вздыбленными волосами. Нарастающий гул приближающегося автомобиля не слишком ее беспокоит — у Генки есть занятие поважнее, она следит за чугунными фигурами у входа. Ее беспокоит, что огромный юноша отложил книгу и положил руки на колени, словно пытаясь встать.
Резкий визг тормозов, хлопанье дверей.
— Девушка, — говорит ласковый голос, — ваши документики? Милицейский уазик стоит у самого бордюра, приминая комья
тополиного пуха.
Сначала Генка машинально лезет в пустой карман джинсов, потом соображает, что она все-таки невидима, и озирается по сторонам. Но неподвижный взгляд милиционера обращен прямо на нее.
— Нет документиков? — ласково говорит милиционер, -пройдемте для опознания.
— Да вы… да я… — бормочет Генка, крутя кольцо на пальце.
— Садитесь, девушка, садитесь. В машину.
— Да я ничего…
— Вот мы и выясним, чего или ничего.
В стеклянных глазах милиционера Генка видит себя — футболка, заляпанная черными пятнами, рваные на коленях джинсы, всклокоченные волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27