Пусть девицы любуются своей внешностью. Что с того, если ты случайно оказался хорош собой? Подумаешь!
Сейчас, стоя в белых плавках на краю небольшого бассейна, он переживал одно из таких мгновений. Хуан знал, что сочетание белого цвета плавок с оливковым цветом кожи ласкает взор, знал, что у него отличные внешние данные, красивое лицо, мужественные и грациозные движения. По глазам дядюшки Люка, уже ступившего в бассейн, и дядюшки Эдгара, который сидел в шезлонге на дальнем краю, он видел, что и они думают о том же.
Когда он поймал себя на том, что не спешит нырнуть, а медлит на краю, будто какая-нибудь кинодива, ощущение неловкости сменилось растерянностью, он неуклюже плюхнулся в воду и, барахтаясь, всплыл на поверхность. Хуан услышал добродушный смех дядюшки Люка.
— Ты плюхаешься плашмя на брюхо! Где же тебя научили такой грации?
— Главное — побольше упражняться, — ответил Хуан, и его смятения как не бывало. Он лег на спину и поплыл, будто поплавок, закрыв глаза, чтобы его не слепило яркое предполуденное солнце. Несколько секунд он просто лежал на воде, расслабившись и лениво думая о своем, по-прежнему не открывая глаз. Он размышлял большей частью о том, что почти все и почти всегда выходит не так, как хочется. Например, та сценка, которую он решил разыграть во время встречи с дядюшкой Люком, расстроилась только из-за того, что в тот миг дядюшка весьма некстати огорчился из-за телефонного звонка. Или намерение спокойно и обстоятельно поговорить с дядюшкой Люком, возможно, после обеда, а не выбалтывать все сразу, без всякой подготовки, не разложив все по полочкам в голове. Это тоже не удалось.
И всему виной главным образом скомканная встреча. Хуан чувствовал, что должен как-то ободрить дядюшку Люка, сделать что-нибудь, чтобы он забыл о неприятном ощущении, возникшем у обоих, и перестал сердиться. Словно Хуан хотел преподнести дяде Люку какой-то подарок, а преподнести-то нечего, разве что самого себя, да еще желание жить в Соединенных Штатах — вот оно, доказательство тому, что он до мозга костей проникся духом приютившей его семьи.
Но все пошло наперекосяк, поскольку дядюшка Люк вначале, похоже, этого не одобрил. Дядюшка Эдгар тоже, даже еще более явно. Однако теперь Хуану казалось, что он понимает их. Во всяком случае, возражения дядюшки Люка. Тот из кожи вон лез, лишь бы сделать все правильно, он выступал как адвокат дьявола, отстаивая свою точку зрения, желая убедиться, что Хуан не примет опрометчивого решения, о котором потом пожалеет.
Но теперь все стало на свои места. Они еще не обсудили денежные дела, но с этим можно и повременить. Хуан наперед знал, как это будет выглядеть: сначала дядюшка Люк начнет твердить, что оплатит все сам, постарается обставить это как дар, но Хуан будет упорствовать, и в конце концов дядюшка смирится с тем, что юноша берет у него взаймы.
Впрочем, спешить некуда. Этот разговор можно отложить на неделю или месяц, если не больше. Он постарается выбрать самый удобный момент, чтобы не дать маху, как произошло с первой половиной плана. Терпение, подобно умению спать в самолете, тоже было признаком зрелости, и пришла пора развивать в себе эти качества.
— Хуан!
Он открыл глаза, лениво перевернулся в воде. Дядюшка Люк стоял на краю бассейна, улыбаясь юноше. Хуан крикнул:
— Что случилось?
— Хочу поучить тебя нырять, — сказал дядюшка Люк. — Смотри внимательно. Вот как это делается.
Идя по грудь в воде, Хуан с обожанием смотрел на дядюшку Люка. Если, дожив до таких лет, он сможет выглядеть хотя бы вполовину так хорошо, как губернатор, это будет просто прекрасно. Вот человек, который умеет поддерживать форму, в здоровом теле которого здоровый дух. Глядя на него, Хуан думал, что ему очень повезло, что его воспитал такой человек.
— Ну что ж, Тарзан, — крикнул он, — покажите мне, как надо.
Дядюшка Люк вошел в воду почти без брызг, изогнувшись, вынырнул на поверхность, будто длинная, гладкая, загорелая рыбина, с радостным гиканьем развернулся и воскликнул:
— Вот как это делается!
— О-о, так вы входите в воду животом, а я и не знал.
— Животом, как же! — фыркнул дядюшка Люк.
— “Вы стары, папаша Уильям...”, — со смехом процитировал Хуан.
— Прочь, — крикнул дядюшка Люк, — иначе с лестницы спущу!
— А теперь я покажу вам настоящий прыжок в воду, — пообещал Хуан и скользнул к краю бассейна. Он подтянулся, выбрался из воды на розовый кафель и вытряс воду из ушей.
— Ну, давай, олимпиец! — крикнул дядюшка Люк. Хуан вытянулся на краю бассейна по стойке “смирно”.
— Как ми ниряйт ф Гырмания, — сказал он, — этто прямо фферх, поттом прямо ффнис.
— Кирпичиком, — пояснил дядюшка Люк. Дядюшка Эдгар улыбался с противоположного края бассейна.
Хуан сменил позу, тело его расслабилось и изогнулось.
— В Индии, — сказал он, — мы ныряем, как з-з-з-з-змея, с-с-с-с-скользящая по в-в-воде.
— А в Мексике, — крикнул дядюшка Люк, — мы только и делаем, что стоим у бассейна и чешем языком.
— Бывают времена, когда... Вдруг дядюшка Эдгар крикнул:
— Берегитесь!
Хуан увидел, что дядюшка Эдгар, привстав с шезлонга, пристально смотрит на что-то за спиной Хуана, и лицо его искажено страхом. Юноша повернулся, чтобы посмотреть, в чем дело, и не поверил своим глазам. На него несся полуобнаженный мужчина в грязных шортах цвета хаки. Такого безобразного человека Хуан еще сроду не видел: все его тело было испещрено шрамами. Он мчался вниз по склону, перепрыгивая через валуны и держась подальше от мощенных сланцем дорожек. В правой руке он сжимал сверкающий нож.
Глава 10
Доктор Фицджералд оцепенел.
Он приподнялся, впившись пальцами в подлокотники. В таком подвешенном состоянии доктор и наблюдал драму, разыгравшуюся на противоположном краю бассейна. Казалось, время для него остановилось, когда он поднимался на ноги.
Человек с ножом, очевидно, обогнул чуть ли не все корпуса отеля, чтобы напасть сверху, и сумел незаметно подобраться совсем близко. Ему пришлось преодолеть бегом не больше десяти ярдов открытого пространства. Похоже, никого, кроме Хуана, для него не существовало. Он мчался к юноше, не обращая внимания ни на крики доктора, ни на вопли Люка Харрисона, который еще не выбрался из бассейна.
Люк тоже будто к месту прирос, он стоял по грудь в воде в мелком конце бассейна, рука его застыла в воздухе, и он напоминал утопающего, звавшего на помощь. Замерев, Люк и Эдгар наблюдали за поединком между Хуаном и уродом с ножом.
Поединок. Хуана успели предупредить, и он смог уклониться от нападающего, отскочил в сторону, перепрыгнул через шезлонг и швырнул этот шезлонг под ноги уроду.
В этот миг схватка казалась едва ли не фарсом. Нападавший на миг потерял равновесие и неизбежно должен был либо рухнуть на шезлонг, либо полететь в бассейн. Но он неистово замахал руками, нож засверкал в солнечном свете, будто в бессильной злобе, а потом это мгновение миновало, нападавший восстановил равновесие, повернулся, снова увидел Хуана и изготовился, чтобы довести начатое дело до конца.
Хуан попятился, но почему-то не повернулся и не побежал. Он просто стоял футах в десяти от противника, следя за ним и выжидая, будто кошка. Доктор Фицджералд услышал, как он сказал:
— В чем дело? Я вас не знаю.
Пригнувшись и отведя в сторону руку с ножом, урод двинулся вперед. Наступая, он дергался, будто хотел загипнотизировать Хуана, а тот внимательно следил за ним, словно ребенок, старающийся понять, каким же образом фокусник достает из шляпы кролика.
Расстояние между ними сокращалось: восемь футов, шесть... Нападавший снова рванулся вперед. И опять Хуан отпрянул, на этот раз он и сам едва не упал, споткнувшись о шезлонг, но потом обрел равновесие и схватил белое полотенце. Пританцовывая, он отступал назад, стараясь держаться подальше от ножа.
Хуан заговорил снова, на этот раз по-испански. Нападавший остановился возле шезлонга, о который только что споткнулся юноша, положил свободную руку на спинку, будто беря короткий тайм-аут, и ответил Хуану на грубом диалекте, выплевывая слова. Лицо юноши исказилось то ли от омерзения, то ли от жалости, и на этом тайм-аут кончился.
Урод обошел шезлонг слева, а Хуан двинулся в противоположную сторону. Немного покружив вокруг шезлонга, нападавший со злобным криком отпихнул его ногой. Хуан проворно прошмыгнул мимо урода. Теперь они двигались в противоположную сторону, к тому месту, где началась схватка.
Для стороннего наблюдателя в этом зрелище заключалась некая извращенная прелесть: противники являли собой полную противоположность друг другу. Юноша был свеж, красив, статен, а его противник — покрытый шрамами урод. Оба двигались с изысканной грацией, но Хуан был легок, как олень, в то время как в движениях мужчины чувствовалось тяжеловесное изящество пантеры.
Неизвестно, что сказал Хуану человек с ножом, но юноша слегка замялся, словно утратив уверенность в себе. Казалось, он вдруг признал, что его противник имеет право сделать то, что он норовил сделать, и не мог найти исчерпывающих возражений против этого убийства. Похоже, он уже не искал пути к отступлению и не стремился одолеть противника, а пытался найти какие-то слова, которые можно было бы противопоставить ножу.
— Почему он не бежит? — спросил себя доктор. — Почему Люк не сделает что-нибудь, не скажет что-нибудь? — Ему не пришло в голову задуматься, почему молчит он сам; он знал лишь, что не в состоянии ни двинуться, ни заговорить, и принял это знание как должное.
А на противоположном краю бассейна, казалось, шла пляска, нечто похожее на балет в стиле модерн. Хуан отодвигался только тогда, когда мужчина наступал, и ровно настолько, чтобы тот не достал его ножом. Движения нападавшего стали менее размашистыми и более осмысленными, словно он боялся потерять преимущество, бросившись вперед очертя голову. А может, он просто играл, как кошка с мышью, продолжая травить жертву удовольствия ради, хотя вряд ли: слишком угрюмое, напряженное и решительное было у него выражение лица.
— Хуан!
Это крикнул стоявший в воде Люк, наконец-то очнувшийся от оцепенения. Услышав свое имя. Хуан чуть повернул голову, и человек с ножом ринулся вперед. Хуан отпрянул. Он попытался хлестнуть мужчину по лицу полотенцем, но промахнулся.
Люк заорал:
— Оторвись от него, Хуан! Беги вниз по склону! Беги вниз по склону!
Похоже, нападавший подумал, что Хуан поступит именно так, как советовал Люк. Во всяком случае, он вдруг рванулся вперед, размахивая ножом. Отскочив назад, Хуан снова хлестнул полотенцем, теперь уже по ножу — раз, другой. Нож запутался в полотенце, взлетел, сверкнул в воздухе и воткнулся в землю. Рукоятка задрожала.
Нападавший на миг замер от удивления и, разинув рот, уставился на свою ладонь. Потом заревел от унижения и ярости и бросился на Хуана с голыми руками, норовя схватить его за горло.
Хуан стиснул его запястья, и они принялись топтаться, слившись воедино, попеременно тесня друг друга. Мышцы их рук и плеч напряглись, а на животе и на голых бедрах Хуана стали рельефными. Противники поочередно брали верх, оба щерили зубы и не мигая смотрели друг на друга.
Наконец нападавший неожиданным рывком освободился от хватки Хуана, спотыкаясь, отступил назад и опять бросился в атаку. На сей раз Хуан оказался проворнее. Он ушел в сторону, схватил урода за плечо и резко рванул. Описав полукруг, противник ударился о край бассейна и скатился в воду, поскольку ничего иного сделать уже не мог.
Люк, как буйвол, навалился на него и начал топить. Избавившись от напряжения, доктор Фицджералд снова опустился в шезлонг. Он сделал вдох, долгий, трепетный, болезненный вдох, и грудь его словно обдало огнем. Доктор даже спросил себя, долго ли он не дышал.
— Слава тебе. Господи! — прошептал он.
Его руки задергались от боли, пронизавшей их сверху донизу. Доктор опустил руки, и они повисли как плети вдоль подлокотников. Он попытался привести в норму дыхание.
На противоположном краю бассейна Хуан тяжело опустился на кафель и сидел, широко раздвинув ноги, будто тряпичная кукла, марионетка с перерезанными ниточками. А в бассейне, по грудь в воде, неуклюже возился Люк, исполненный мрачной решимости. Он продолжал держать разбойника, не давая ему вынырнуть на поверхность. Вода вокруг него так и бурлила.
Но вот Хуан, похоже, мало-помалу вернулся к действительности, увидел Люка и осознал происходящее. Лицо его исказилось от боли, Хуан подался вперед и крикнул:
— Дядюшка Люк, не надо!
Но Люк не обратил никакого внимания на призыв юноши. Вода вокруг него волновалась все слабее и слабее.
Хуан оттолкнулся руками, стал на четвереньки, подполз к краю бассейна и опять закричал:
— Дядюшка Люк! Прекратите! Доктор Фицджералд, выступавший всего лишь в роли зрителя, очнулся, выпрямился в кресле и громко сказал:
— Не лезь к нему, малыш. Он знает, что делает, оставь его.
И тут он с удивлением поймал себя на том, что произнес эти слова шепотом, и его никто не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Сейчас, стоя в белых плавках на краю небольшого бассейна, он переживал одно из таких мгновений. Хуан знал, что сочетание белого цвета плавок с оливковым цветом кожи ласкает взор, знал, что у него отличные внешние данные, красивое лицо, мужественные и грациозные движения. По глазам дядюшки Люка, уже ступившего в бассейн, и дядюшки Эдгара, который сидел в шезлонге на дальнем краю, он видел, что и они думают о том же.
Когда он поймал себя на том, что не спешит нырнуть, а медлит на краю, будто какая-нибудь кинодива, ощущение неловкости сменилось растерянностью, он неуклюже плюхнулся в воду и, барахтаясь, всплыл на поверхность. Хуан услышал добродушный смех дядюшки Люка.
— Ты плюхаешься плашмя на брюхо! Где же тебя научили такой грации?
— Главное — побольше упражняться, — ответил Хуан, и его смятения как не бывало. Он лег на спину и поплыл, будто поплавок, закрыв глаза, чтобы его не слепило яркое предполуденное солнце. Несколько секунд он просто лежал на воде, расслабившись и лениво думая о своем, по-прежнему не открывая глаз. Он размышлял большей частью о том, что почти все и почти всегда выходит не так, как хочется. Например, та сценка, которую он решил разыграть во время встречи с дядюшкой Люком, расстроилась только из-за того, что в тот миг дядюшка весьма некстати огорчился из-за телефонного звонка. Или намерение спокойно и обстоятельно поговорить с дядюшкой Люком, возможно, после обеда, а не выбалтывать все сразу, без всякой подготовки, не разложив все по полочкам в голове. Это тоже не удалось.
И всему виной главным образом скомканная встреча. Хуан чувствовал, что должен как-то ободрить дядюшку Люка, сделать что-нибудь, чтобы он забыл о неприятном ощущении, возникшем у обоих, и перестал сердиться. Словно Хуан хотел преподнести дяде Люку какой-то подарок, а преподнести-то нечего, разве что самого себя, да еще желание жить в Соединенных Штатах — вот оно, доказательство тому, что он до мозга костей проникся духом приютившей его семьи.
Но все пошло наперекосяк, поскольку дядюшка Люк вначале, похоже, этого не одобрил. Дядюшка Эдгар тоже, даже еще более явно. Однако теперь Хуану казалось, что он понимает их. Во всяком случае, возражения дядюшки Люка. Тот из кожи вон лез, лишь бы сделать все правильно, он выступал как адвокат дьявола, отстаивая свою точку зрения, желая убедиться, что Хуан не примет опрометчивого решения, о котором потом пожалеет.
Но теперь все стало на свои места. Они еще не обсудили денежные дела, но с этим можно и повременить. Хуан наперед знал, как это будет выглядеть: сначала дядюшка Люк начнет твердить, что оплатит все сам, постарается обставить это как дар, но Хуан будет упорствовать, и в конце концов дядюшка смирится с тем, что юноша берет у него взаймы.
Впрочем, спешить некуда. Этот разговор можно отложить на неделю или месяц, если не больше. Он постарается выбрать самый удобный момент, чтобы не дать маху, как произошло с первой половиной плана. Терпение, подобно умению спать в самолете, тоже было признаком зрелости, и пришла пора развивать в себе эти качества.
— Хуан!
Он открыл глаза, лениво перевернулся в воде. Дядюшка Люк стоял на краю бассейна, улыбаясь юноше. Хуан крикнул:
— Что случилось?
— Хочу поучить тебя нырять, — сказал дядюшка Люк. — Смотри внимательно. Вот как это делается.
Идя по грудь в воде, Хуан с обожанием смотрел на дядюшку Люка. Если, дожив до таких лет, он сможет выглядеть хотя бы вполовину так хорошо, как губернатор, это будет просто прекрасно. Вот человек, который умеет поддерживать форму, в здоровом теле которого здоровый дух. Глядя на него, Хуан думал, что ему очень повезло, что его воспитал такой человек.
— Ну что ж, Тарзан, — крикнул он, — покажите мне, как надо.
Дядюшка Люк вошел в воду почти без брызг, изогнувшись, вынырнул на поверхность, будто длинная, гладкая, загорелая рыбина, с радостным гиканьем развернулся и воскликнул:
— Вот как это делается!
— О-о, так вы входите в воду животом, а я и не знал.
— Животом, как же! — фыркнул дядюшка Люк.
— “Вы стары, папаша Уильям...”, — со смехом процитировал Хуан.
— Прочь, — крикнул дядюшка Люк, — иначе с лестницы спущу!
— А теперь я покажу вам настоящий прыжок в воду, — пообещал Хуан и скользнул к краю бассейна. Он подтянулся, выбрался из воды на розовый кафель и вытряс воду из ушей.
— Ну, давай, олимпиец! — крикнул дядюшка Люк. Хуан вытянулся на краю бассейна по стойке “смирно”.
— Как ми ниряйт ф Гырмания, — сказал он, — этто прямо фферх, поттом прямо ффнис.
— Кирпичиком, — пояснил дядюшка Люк. Дядюшка Эдгар улыбался с противоположного края бассейна.
Хуан сменил позу, тело его расслабилось и изогнулось.
— В Индии, — сказал он, — мы ныряем, как з-з-з-з-змея, с-с-с-с-скользящая по в-в-воде.
— А в Мексике, — крикнул дядюшка Люк, — мы только и делаем, что стоим у бассейна и чешем языком.
— Бывают времена, когда... Вдруг дядюшка Эдгар крикнул:
— Берегитесь!
Хуан увидел, что дядюшка Эдгар, привстав с шезлонга, пристально смотрит на что-то за спиной Хуана, и лицо его искажено страхом. Юноша повернулся, чтобы посмотреть, в чем дело, и не поверил своим глазам. На него несся полуобнаженный мужчина в грязных шортах цвета хаки. Такого безобразного человека Хуан еще сроду не видел: все его тело было испещрено шрамами. Он мчался вниз по склону, перепрыгивая через валуны и держась подальше от мощенных сланцем дорожек. В правой руке он сжимал сверкающий нож.
Глава 10
Доктор Фицджералд оцепенел.
Он приподнялся, впившись пальцами в подлокотники. В таком подвешенном состоянии доктор и наблюдал драму, разыгравшуюся на противоположном краю бассейна. Казалось, время для него остановилось, когда он поднимался на ноги.
Человек с ножом, очевидно, обогнул чуть ли не все корпуса отеля, чтобы напасть сверху, и сумел незаметно подобраться совсем близко. Ему пришлось преодолеть бегом не больше десяти ярдов открытого пространства. Похоже, никого, кроме Хуана, для него не существовало. Он мчался к юноше, не обращая внимания ни на крики доктора, ни на вопли Люка Харрисона, который еще не выбрался из бассейна.
Люк тоже будто к месту прирос, он стоял по грудь в воде в мелком конце бассейна, рука его застыла в воздухе, и он напоминал утопающего, звавшего на помощь. Замерев, Люк и Эдгар наблюдали за поединком между Хуаном и уродом с ножом.
Поединок. Хуана успели предупредить, и он смог уклониться от нападающего, отскочил в сторону, перепрыгнул через шезлонг и швырнул этот шезлонг под ноги уроду.
В этот миг схватка казалась едва ли не фарсом. Нападавший на миг потерял равновесие и неизбежно должен был либо рухнуть на шезлонг, либо полететь в бассейн. Но он неистово замахал руками, нож засверкал в солнечном свете, будто в бессильной злобе, а потом это мгновение миновало, нападавший восстановил равновесие, повернулся, снова увидел Хуана и изготовился, чтобы довести начатое дело до конца.
Хуан попятился, но почему-то не повернулся и не побежал. Он просто стоял футах в десяти от противника, следя за ним и выжидая, будто кошка. Доктор Фицджералд услышал, как он сказал:
— В чем дело? Я вас не знаю.
Пригнувшись и отведя в сторону руку с ножом, урод двинулся вперед. Наступая, он дергался, будто хотел загипнотизировать Хуана, а тот внимательно следил за ним, словно ребенок, старающийся понять, каким же образом фокусник достает из шляпы кролика.
Расстояние между ними сокращалось: восемь футов, шесть... Нападавший снова рванулся вперед. И опять Хуан отпрянул, на этот раз он и сам едва не упал, споткнувшись о шезлонг, но потом обрел равновесие и схватил белое полотенце. Пританцовывая, он отступал назад, стараясь держаться подальше от ножа.
Хуан заговорил снова, на этот раз по-испански. Нападавший остановился возле шезлонга, о который только что споткнулся юноша, положил свободную руку на спинку, будто беря короткий тайм-аут, и ответил Хуану на грубом диалекте, выплевывая слова. Лицо юноши исказилось то ли от омерзения, то ли от жалости, и на этом тайм-аут кончился.
Урод обошел шезлонг слева, а Хуан двинулся в противоположную сторону. Немного покружив вокруг шезлонга, нападавший со злобным криком отпихнул его ногой. Хуан проворно прошмыгнул мимо урода. Теперь они двигались в противоположную сторону, к тому месту, где началась схватка.
Для стороннего наблюдателя в этом зрелище заключалась некая извращенная прелесть: противники являли собой полную противоположность друг другу. Юноша был свеж, красив, статен, а его противник — покрытый шрамами урод. Оба двигались с изысканной грацией, но Хуан был легок, как олень, в то время как в движениях мужчины чувствовалось тяжеловесное изящество пантеры.
Неизвестно, что сказал Хуану человек с ножом, но юноша слегка замялся, словно утратив уверенность в себе. Казалось, он вдруг признал, что его противник имеет право сделать то, что он норовил сделать, и не мог найти исчерпывающих возражений против этого убийства. Похоже, он уже не искал пути к отступлению и не стремился одолеть противника, а пытался найти какие-то слова, которые можно было бы противопоставить ножу.
— Почему он не бежит? — спросил себя доктор. — Почему Люк не сделает что-нибудь, не скажет что-нибудь? — Ему не пришло в голову задуматься, почему молчит он сам; он знал лишь, что не в состоянии ни двинуться, ни заговорить, и принял это знание как должное.
А на противоположном краю бассейна, казалось, шла пляска, нечто похожее на балет в стиле модерн. Хуан отодвигался только тогда, когда мужчина наступал, и ровно настолько, чтобы тот не достал его ножом. Движения нападавшего стали менее размашистыми и более осмысленными, словно он боялся потерять преимущество, бросившись вперед очертя голову. А может, он просто играл, как кошка с мышью, продолжая травить жертву удовольствия ради, хотя вряд ли: слишком угрюмое, напряженное и решительное было у него выражение лица.
— Хуан!
Это крикнул стоявший в воде Люк, наконец-то очнувшийся от оцепенения. Услышав свое имя. Хуан чуть повернул голову, и человек с ножом ринулся вперед. Хуан отпрянул. Он попытался хлестнуть мужчину по лицу полотенцем, но промахнулся.
Люк заорал:
— Оторвись от него, Хуан! Беги вниз по склону! Беги вниз по склону!
Похоже, нападавший подумал, что Хуан поступит именно так, как советовал Люк. Во всяком случае, он вдруг рванулся вперед, размахивая ножом. Отскочив назад, Хуан снова хлестнул полотенцем, теперь уже по ножу — раз, другой. Нож запутался в полотенце, взлетел, сверкнул в воздухе и воткнулся в землю. Рукоятка задрожала.
Нападавший на миг замер от удивления и, разинув рот, уставился на свою ладонь. Потом заревел от унижения и ярости и бросился на Хуана с голыми руками, норовя схватить его за горло.
Хуан стиснул его запястья, и они принялись топтаться, слившись воедино, попеременно тесня друг друга. Мышцы их рук и плеч напряглись, а на животе и на голых бедрах Хуана стали рельефными. Противники поочередно брали верх, оба щерили зубы и не мигая смотрели друг на друга.
Наконец нападавший неожиданным рывком освободился от хватки Хуана, спотыкаясь, отступил назад и опять бросился в атаку. На сей раз Хуан оказался проворнее. Он ушел в сторону, схватил урода за плечо и резко рванул. Описав полукруг, противник ударился о край бассейна и скатился в воду, поскольку ничего иного сделать уже не мог.
Люк, как буйвол, навалился на него и начал топить. Избавившись от напряжения, доктор Фицджералд снова опустился в шезлонг. Он сделал вдох, долгий, трепетный, болезненный вдох, и грудь его словно обдало огнем. Доктор даже спросил себя, долго ли он не дышал.
— Слава тебе. Господи! — прошептал он.
Его руки задергались от боли, пронизавшей их сверху донизу. Доктор опустил руки, и они повисли как плети вдоль подлокотников. Он попытался привести в норму дыхание.
На противоположном краю бассейна Хуан тяжело опустился на кафель и сидел, широко раздвинув ноги, будто тряпичная кукла, марионетка с перерезанными ниточками. А в бассейне, по грудь в воде, неуклюже возился Люк, исполненный мрачной решимости. Он продолжал держать разбойника, не давая ему вынырнуть на поверхность. Вода вокруг него так и бурлила.
Но вот Хуан, похоже, мало-помалу вернулся к действительности, увидел Люка и осознал происходящее. Лицо его исказилось от боли, Хуан подался вперед и крикнул:
— Дядюшка Люк, не надо!
Но Люк не обратил никакого внимания на призыв юноши. Вода вокруг него волновалась все слабее и слабее.
Хуан оттолкнулся руками, стал на четвереньки, подполз к краю бассейна и опять закричал:
— Дядюшка Люк! Прекратите! Доктор Фицджералд, выступавший всего лишь в роли зрителя, очнулся, выпрямился в кресле и громко сказал:
— Не лезь к нему, малыш. Он знает, что делает, оставь его.
И тут он с удивлением поймал себя на том, что произнес эти слова шепотом, и его никто не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22