Животное размером с кошку внешне напоминало диковинную помесь скорпиона и паука, вот только цвет… Ярко-голубой на алом фоне листьев, он казался чем-то невозможным, несовместимым с этими листьями и с самой жизнью.
Такие создания могли встретиться разве что в кошмарах Сальвадора Дали. Но здесь эти существа двигались и постепенно окружали меня плотным кольцом. Они не спешили, словно понимали, что жертва никуда от них не денется. Туловища этих тварей заканчивались длинными прозрачными жалами, и капельки желтоватой жидкости, висевшие на концах каждого жала, не оставляли ни малейшего сомнения в том, какая участь мне уготована.
Кроме жала и двух фасеточных глаз, над головой тварей раскачивалось что-то похожее на закрытый цветок тюльпана. Стебель этого странного органа рос из центра головы, и я не понимал, для чего он предназначался, но это лишь усиливало ощущение леденящего ужаса, исходившего от всего их облика.
Я заметил странную завораживающую синхронность в их движениях, словно они танцевали некий танец или одновременно выполняли неведомые мне команды. Синхронность несколько замедляла их движения, но все равно они неумолимо приближались. Теперь переднюю цепочку этих голубых скорпионов отделяло от меня не более метра; я не знал, умеют ли они прыгать и сколько времени им потребуется, чтобы преодолеть оставшееся пространство. Минута? Полминуты?
Я чувствовал, как капли холодного пота стекают по моему лицу. Нет ничего страшнее беспомощности перед лицом неотвратимой судьбы. Теперь я знал, что должен чувствовать приговоренный к смерти человек, когда его приковывают к ручкам смертоносного кресла и оставляют один на один со своей судьбой. Минуты ожидания страшнее самой казни.
Наконец один скорпионопаук выдвинулся из переднего ряда. Он был крупнее остальных и действовал более решительно. Его усики коснулись моей кожи, я дернулся с такой силой, что едва не вывихнул в предплечьях собственные руки, но это ничего не изменило, мне не удалось стряхнуть с себя проклятую тварь, устроившуюся на моей обнаженной груди. Я чувствовал, как ее холодные лапы, заканчивающиеся острыми кривыми когтями, царапают мою кожу. В следующее мгновение его хвост изогнулся. Жало дернулось и вонзилось в мое предплечье. Я закричал, не столько от боли, хотя боль и была обжигающе сильной, сколько от отчаяния и оттого, что смерть глянула мне в лицо.
Через секунду боль исчезла. Во всем происходящем самым ужасным было то, что мое сознание оставалось абсолютно четким и фиксировало происходящее в мельчайших подробностях.
Очевидно, яд содержал в себе наркотические вещества, отключающие нервные окончания. Похожая система есть у земных оводов, они тоже вводят в кровь жертвы порцию обезболивающего, чтобы затем спокойно предаться пиршеству.
Мной овладело состояние странного спокойствия и полного равнодушия к собственной судьбе. В конце концов, дело уже сделано, и беспокоиться больше не о чем. Оставалось лишь ждать, когда яд полностью парализуют мою нервную систему. Но, видимо, для этого одной порции оказалось недостаточно. Я был уверен, что остальные твари вот-вот приступят к пиршеству. Но они застыли неподвижно, словно прислушивались к чему-то или, возможно, ждали какого-то сигнала от своего предводителя.
Сердечный ритм ускорился, я видел толстый конец жала, торчавший из моего плеча. Все происходящее воспринималось в странном замедленном темпе, словно само время приостановило свой бег. И только волны жара, сменявшиеся иногда ледяным холодом, напоминали о том, что из меня по каплям уходит жизнь.
Я не знаю, сколько это продолжалось. Час, два? Возможно, целую вечность.
Когда человек встречается со своей смертью, время на какой-то момент теряет всякое значение. И в одно из этих смертоносных мгновений здание неожиданно содрогнулось от взрыва. Впрочем, меня это событие уже не касалось.
Сверху, с потолка, посыпались осколки стекла, завыли сирены, свет замигал и погас, но почти сразу же зажглись тусклые аккумуляторные фонари.
Раздался еще один взрыв. Гораздо ближе и сильнее первого. Я отмечал все происходящее вокруг совершенно спокойно и равнодушно, словно находился на другой планете. Звуки разрывов парализовали голубых скорпионов. Но ненадолго. Те, что были в задних рядах, стали исчезать в кустах, а те, что успели взобраться на ленту транспортера, в панике разбегались во все стороны. Мой мучитель выдернул, наконец, жало и неторопливо двинулся вслед за остальными.
Капли жидкости стекали из небольшой ранки, оставшейся на месте укуса. Она была похожа на кровь, но вот цвет… Кровь не бывает голубой…
Продолжавшиеся взрывы и звуки выстрелов в конце концов заставили меня поверить, что я все еще жив, и тогда мое затуманенное ядом сознание начало бороться со сковавшими его путами. В какой-то момент я словно проснулся от летаргического сна, начал действовать стремительно и несколько неожиданно для себя самого.
Я приподнялся на своем смертном ложе, а затем сел, словно прочных стальных захватов, державших меня в неподвижности, больше не существовало. Через секунду я понял, что это именно так. Их обломки беспомощно свисали вдоль ленты транспортера, и я не мог припомнить, то ли это я сломал их, то ли это результат взрыва.
Как бы там ни было – теперь я был свободен, и этим следовало воспользоваться как можно быстрее.
Несмотря на то что яд замедлил и упростил мое мышление, инстинкт самосохранения продолжал действовать. А сознание равнодушно и отстраненно фиксировало мельчайшие детали окружающей обстановки.
Звуки боя заметно приблизились. Теперь кроме взрывов, сотрясавших все здание, стали доноситься четкие стакатто автоматических бластерных очередей.
Штурмующие вербовочный пункт «Феникса» применяли серьезное оружие и не слишком заботились о тех, кто находился внутри. Я понял это, когда очередной влетевший с улицы через пробоину в крыше энергетический заряд взорвался среди высоких полок с огромными, в человеческий рост сосудами, заполненными розоватой жидкостью.
Целый град осколков и каскад этой жидкости обрушились на меня сверху. Но я уже не обращал внимания на такие мелочи. Я чувствовал себя экскурсантом в гигантской кунсткамере ужасов. Они меня совершенно не касались. Наверно, похожее чувство испытывает сидящий в кинозале зритель. Этот зал представлял собой гигантский производственный цех, и я тут был не единственным «материалом». На конвейерах в разных местах виднелись тела прикованных к лентам людей, я мог наблюдать всю картину того, что здесь происходило, поэтапно, в мельчайших технологических подробностях.
Кроме меня, в зале не осталось никого, если не считать тех несчастных, что лежали на конвейерах. Их здесь находилось человек двадцать, и все они были без сознания. Наркотический лавандовый залах сделал свое дело. Наверно, мне повезло больше, и я попал в менее отравленную атмосферу, а возможно, мой организм под действием более сильного яда перестал ощущать запахи вообще. Я чувствовал себя просто великолепно. Если бы еще зал не раскачивался во все стороны при каждом моем шаге…
Но это небольшое неудобство казалось мелочью по сравнению с необычной силой, позволившей мне избавиться от ремней на конвейере, и ясностью мысли, которой я теперь обладал. Впрочем, в последнем я был не совсем уверен.
Женщины-медика за ее столиком не оказалось. Очевидно, она исчезла при первом звуке сирен. Я не стал пытаться приводить в чувство кого-нибудь из тех, кто неподвижно лежал на конвейерных лентах. Я знал, что времени у меня немного, и меня волновала лишь моя собственная судьба.
Ничто другое сейчас просто не имело значения. Я был не в состоянии трезво оценить свои поступки. Похоже, восприятие окружающего сузилось для меня до простейших инстинктов.
Тем не менее, хоть и не без труда, мне удалось усвоить очевидную истину – с минуты на минуту здесь должны появиться напавшие на вербовочный пункт или те, кто его оборонял.
Нужно скрыться до их появления. Агент, выполняющий ответственное задание, от которого может зависеть жизнь многих людей, прежде всего должен заботиться о собственной безопасности. И разумеется, о самом задании… Прежде всего о задании.
Моему затуманенному сознанию все еще требовалось какое-то оправдание собственного равнодушия к судьбе других несчастных, участь которых я едва не разделил или, возможно, все-таки уже разделил?
Я неторопливо брел мимо остановившегося конвейера к выходу из зала. Это был самый крайний конвейер, и он шел мимо высоких стеллажей, на которых хранилось то, ради чего функционировало все это чудовищное производство.
На полках и на ленте конвейера можно было наблюдать весь технологический процесс, частью которого, возможно, уже стал и я сам.
Вот тело человека, все покрытое синими пятнами и еще кровоточащее от ядовитых укусов. Вот тело другого человека, снятое с ленты транспортера и помещенное в стеклянный бокс со сложной системой пластиковых трубок, датчиков и насосов.
Меня не удивило даже то, что система продолжала функционировать, в конце концов я сам был все еще жив. Поршни насосов двигались, а по трубкам циркулировала синяя жидкость. Присмотревшись внимательней, я понял, что это кровь человека, подвергшегося действию яда голубых скорпионов. Моя собственная кровь, все еще медленно сочившаяся из ранки на плече, по-прежнему была лишь слабо-голубоватого цвета. Ее цвет меня несколько огорчил. Видимо, своей незавершенностью.
Самым неестественным в картине, открывшейся мне в глубинах стеллажа, было то, что человеческое тело, подключенное к насосам, продолжало жить. Я видел, как билось сердце во вспоротой грудной клетке. Подчиняясь навязанному извне механическому ритму насосов, оно нагнетало в организм жертвы прозрачную жидкость и выкачивало наружу голубую. Можно было проследить, как эта жидкость переходила из одной трубки в другую, более толстую, менявшую диаметр по мере того, как к системе подключались все новые тела жертв.
В самом конце стоял кар, на котором находился контейнер с баллонами, заполненными жидкостью, извлеченной из тел несчастных.
Что с ней происходило дальше, для чего все это затеяно? Я не верил в злодеев, отдающих своих соотечественников на съедение инопланетным тварям лишь для того, чтобы получать от этого садистское удовольствие.
За всем этим стояли деньги… Большие деньги. Но каким образом удавалось превратить в деньги голубую жидкость, извлеченную из человеческих тел, я пока не знал. Это еще предстояло выяснить.
И чтобы это выяснить, я должен скрыться, исчезнуть из этой фабрики смерти, потому что если меня здесь застанут… Нетрудно догадаться, что за этим последует. «Феникс» пойдет на все, чтобы сохранить свою тайну.
Эти трезвые мысли показали, что я постепенно вновь обретаю контроль над собственным сознанием. Возможно, количества введенного в мой организм яда оказалось недостаточно, возможно, просто не хватило времени, чтобы завершить начатую надо мной работу… С другой стороны, этот яд мог действовать не сразу. Постепенно разрушая мою нервную систему, он в конце концов прикончит меня… Я должен выяснить его состав и успеть найти противоядие, прежде чем это случится…
Я зачерпнул пробирку синей жидкости на одном из разбитых стеллажей. Позже мой универсальный анализатор определит ее состав, правда, до него еще следовало добраться… Аптечка, медицинские приборы, оружие, комплекты запасных документов – все это находилось в моей капсуле, выброшенной из кара по дороге с космодрома.
Моей первостепенной задачей стала теперь капсула. Но я прекрасно понимал, что, как только выберусь из здания на улицы города (если выберусь), за мной вновь начнется охота.
В теперешнем моем состоянии я не смогу оказать серьезного сопротивления и очень скоро вновь попаду в лаборатории «Феникса», если немедленно не придумаю чего-нибудь такого, чего от меня не ждут агенты компании…
Укрытие, пусть временное, но надежное. Место, где меня не будут искать, пока я не справлюсь хотя бы с последствиями отравления. Любой ценой необходимо выиграть немного времени…
И тут меня осенило…
Не все из завербованных попадали в зал с голубыми скорпионами. Я не знал критериев отбора, но хорошо помнил, что те, кто стоял в очереди передо мной, выходили в другую дверь. Куда направился мой недавний знакомый Крист?
Ведь должен же кто-то работать и на рудниках компании, поставлявшей на федеральные рынки концентрат обогащенного рагосита – весьма ценного энергетического материала, использовавшегося в двигателях космических кораблей…
Я беспрепятственно миновал сквозную кабину лифтовой шахты, снабженную дверями с обеих сторон и заполненную удушливым дымом, проникавшим сюда с верхних этажей, где, судя по всему, уже начался пожар. Не рискнув проверить механизмы поврежденного лифта, я пешком поднялся по лестнице на два этажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56