Понял он мигом, чьих рук это дело. Записку скомкал да со всех ног к лесу понесся.
В лес-то вбежал, а где Дубраву искать – неведомо. Тогда оборотился Власий серым волчищей и сразу по запаху определил, куда краса ненаглядная пошла. Со всех четырех лап по следу кинулся, потому и успел вовремя.
Выбежал он на страшную поляну, где изба на курьих ногах поскрипывает да колодец, что в царство Пекельное ведет, зев свой темный открыл. И увидел, как ведьма страшная, Буря-яга, Дубраву к колодцу подводит.
– Там он, красавица, – приговаривает Буря-яга, зло улыбаясь. А Дубрава, пребывая в беспокойстве за суженого своего, и не замечает той злобы вовсе.
Прыгнул Власий высоко, встал меж Бурей-ягой и колодцем, не дает Дубраве к краю подойти.
– Пропусти ты меня, волчище серый, – взмолилась Дубравушка, – любый мой суженый Власий-царевич там – на дне расшибся и погибает! Дай мне к нему добраться!
Заговорил тут серый волк голосом Власия:
– Дубравушка, не верь злыдне лютой, ведьме проклятой Буре-яге! Со свету нас сжить она вздумала, вот обман и учинила.
– Раз вздумала со свету извести, так изведу! – крикнула Буря-яга да на Власия кинулась.
Волк зубами клацнул да дурную голову Бури-яги под самый корень откусил. Скатилась голова Бури-яги в колодец, да и тело ее следом рухнуло.
Упала на колени Дубравушка, зверя лютого волчищу обняла да разрыдалась:
– Власий, сокол мой ясный, что с тобой сотворилося?!
– Прощай, Дубравушка, горлинка моя сизокрылая, – ответил ей Власий, более не вправе обличье волчье скинуть. – Свободная ты от слова своего.
– Да что ж я такого сделала?! Иль разлюбил ты меня?!
– И люблю тебя по-прежнему, больше жизни своей, – ответил царский сын, – да только неволить не буду, мало радости со зверем жить. Не сменить мне теперь обличья звериного, не снять волчьей шкуры на веки вечные. Проклятие на меня наложено – не бывать мне в лице человеческом.
Тут волк через голову кувыркнулся, орлом могучим стал да и улетел.
Упала на землю Дубравушка, слезами ее поливает да причитает:
– Ой ты мать сыра земля, за что ты меня так наказываешь, зачем сиротишь, бездолишь?
И слышит будто шепот из глубины земной:
– Беги на капище, Роду светлому молись да причитай и обвиняй побольше, не стесняясь в выражениях… – То Лада-мать над девицей сжалилась, совет ей дала.
Дубравушка вскочила да через лес к капищу понеслась и потому не слышала, как голос этот договаривал:
– Не любит он, когда покой его божественный нарушают. Просьбы больше Сварогу да внукам своим адресует. Вот и пусть старик порастрясется, немного делом занятый окажется. Может, в семью мою лезть с указами позабудет… старый хорек!
Глава 8
СТО К ОДНОМУ
Утро в светлом Ирие было прекрасным и благостным, как это всегда случалось. Вышел Сварог на ветвь широкую, владения свои оглядел – и возрадовался. Хорошо на душе его божественной стало. Но тут заметил он птицу огромную – орла могучего, и в сердцах по коленям хлопнул. Ну хоть бы один день без инцидентов случился! А птица сидела нахохлившись, поникшая да горестная.
– Ну что, Велес, повеление мое нарушил? – спросил Сварог, сразу узнав скотьего бога.
– Зазнобу свою Дубравушку спасал, – ответствовал Власий, – Буре-яге голову с плеч снес! Дело праведное сотворил, не богопротивное!
– Ну и сотворял бы в человечьем обличье! – воскликнул Сварог. – Чего тебя в звериной шкуре на подвиги потянуло?
– Когда бы мне там кувыркаться было?! – вскричал Власий-царевич да выше на ветку перелетел.
– Ну так пеняй теперь на себя. – Сварог вздохнул. – Я своего слова не отменю.
Тут родительское облако над дубом зависло – чернее тучи черной.
– Сварог, – донесся голос Рода Великого.
Сварог встревожился – голос отцовский сегодня вопреки обыкновению был не грозный, а совсем слабый и даже болезненный какой-то.
Взлетел он на облако, на отца взглянул – и обомлел. Род был бледен, под глазами тени черные, руки бьет мелкая трясь, а голова мокрой тряпкой обмотана.
– Что с тобой, батя? Уж не болен ли ты?! – всполошился Сварог.
– Болен, – сердито проворчал Род. – Когда тебя породил, болен был – умом. Теперь вот терплю издевательства безобразные, от сына вовсе неожиданные!
Сварог совсем растерялся. Задумался он, но вины никакой за собой не обнаружил. Тут внизу птица Сирин сладкоголосая запела. Род застонал, за голову схватился и попросил:
– Заткни ты эту дуру горластую, уши дерет что ножом режет!
– Да что с тобой приключилося, батюшка?! – воскликнул Сварог в недоумении, но пальцами все же щелкнул – и Сирин замолкла, сдавленно булькнув на полуслове.
– Послушай-ка и ты, чего мне всю ноченьку выслушивать пришлось с большим раздражением! – И Род ватные затычки из ушей выдернул.
Тут полились из его ушей горестные слова и истеричные вопли. Хоть и исполнялось все это великолепным сопрано, но больно уж эмоционально, слишком уж пронзительно временами.
– Ой, дедушка Род, защитником ты людским являешься да покровителем! Да где ж защита твоя чадам неразумным?! Да за что ты меня бедную наказал так несоответственно – друга милого, суженого моего лишил?! Зачем, ненавистный, забрал ты Власия-царевича от меня в светлый Ирий, оставил меня сиротинушкой?! Неужто тебе заняться нечем на старости лет, кроме как обиду да горе мне чинить?! – Дальше слова неразборчивыми становились, переходили в рыдания и всхлипы. А потом снова причитания начинались.
– Всю ноченьку девка настырная молитвы да попреки шлет, – вздохнул Род, уши ватой затыкая. – Всю ночь в голове у меня это звучит – не спрячешься. А ты вот, сын, объясни, какого рожна ты заклятие на Белеса наложил? Ну погрыз он ведьму старую маленечко – и что с того?
– Ничего себе маленечко! – воскликнул Сварог. – Так маленечко, что голову с плеч насовсем снес!
– Ну педантизмом страдать негоже, сынок, – как-то даже заискивая, сказал Род. – Изыщи уж какой способ, чтобы вопли эти горестные в голове моей прекратить.
– Мое слово нерушимое. – Сварог упрямо насупился. – Как сказал, так и будет!
– А моя голова рушимая, и даже очень! Ежели девица та плакать да причитать не перестанет, то тут головушка моя и разрушится! И на мелкие кусочки разрушится! Вот что, сын! – Род с трона каменного встал, на сына посмотрел грозно, производя впечатление. Но впечатление смазалось, потому что Род за голову схватился, застонал и на место осел. – Ты уж способ какой изыщи, чтобы и слова не нарушать, и девицу ту настырную заткнуть. Обещается она с места не сойти, пока ей жениха с доставкой на дом не обеспечат.
Пообещал Сварог и назад на ветви дуба солнечного вернулся. Посмотрел он на орла, вздохнул. Надобно что-то делать, а что – ума приложить не может. Тут подозвал он птиц райских и велел совет у корней мирового дерева собрать, детей кликнуть – может, кто дельное что посоветует.
Быстро собрались сыновья да дочери, на отца смотрят с почтением, на Власия-Велеса – с большим сочувствием.
– Ну есть какие измышления о том, как слово мне не нарушить и пожелание отцовское выполнить? – спросил Сварог.
Задумались Сварожичи, но никому ничего путного в голову не пришло.
Тут один из сыновей Лели, самый младшенький, говорит:
– А ты, дедушка Сварог, поправку в закон внеси.
– Как это? – удивился Сварог заумным словам.
– Ну это когда совсем нельзя, а при условии определенном – можно, – пояснил востроглазый внучок, запутав Сварога еще больше.
– Ты по-нашему, отрок, говори, – попросил дед, – по-простому.
– Ну это когда на первое место не презумпция виновности, а презумпция невиновности ставится, – совсем уж разжевал непонятную тему младшенький внучек.
Сварог за голову схватился:
– Да объяснит мне кто, чего он советует?!!
– Все очень просто, – снисходительно улыбаясь, произнес солнцеподобный Хорст. – Условие добавь, каковое выполнив, он облик человеческий право имеет вернуть.
– Ага, – воскликнул смышленый Ярила, – как штраф! Сто к одному за причиненный вред.
– Быть посему! – И Сварог посохом об землю стукнул. – Вот что, Велес, как спасешь в звериной шкуре сто жизней за одну отнятую, так указ мой отменяется. – Тут хозяин Ирия посмотрел на внука и спросил: – Как звать тебя, отрок хитромудрый?
Младший сын Лели был смышлен да взглядом востер, словно все видел. Уши у него были огромные, с острыми концами. Лицо спокойное, освещенное достоинством. В одной руке внук камень большой держал да вверх его подкидывал, а в другой – копьецо легкое.
– Проном меня зовут, – ответствовал он чинно, но в глазах мальчишки бесенята так и прыгали.
– Быть тебе, Прон, законником, дела правосудные в мире людском блюсти будешь, – распорядился Сварог.
– Не Прон он – проныра цельная, – прошептал на ухо Усладу Ярила, – с малолетства должность прибыльную, хлебную исхлопотал.
– Должность-то не только хлебная, – так же тихо, чтобы отца не сердить, ответил Уд, – хлебец тот с маслом будет, да еще икрой черною сверху посыпанный. Судейское дело самое прибыльное, вон, даже наш светлый индюк Хорст за него взяться мечтал, да батюшка не согласился. Все сомневался, не знал, кому отрасль ту отдать. Ишь как шустер пацан оказался.
А проныра Прон слышал все и только улыбался хитро, объясняя такие разговоры завистью. Что ж, не чужды боги ничего человеческого!
Царевич Власий только постановление божеское услышал, так сразу в Лукоморье полетел – указ выполнять. И вовремя, потому как страшная беда на Городище свалилась.
Великанша Усоньша Виевна няньку свою верную не дождалась, пошла сама ее искать. Долго искать не пришлось – у самого выхода из царства Легального об няньку Усоньша и запнулась. Подняла она с земли голову Бури-яги да как закричит:
– Ты что ж, кошелка старая, глазки мне строишь?!! Ты скажи, где зад свой потеряла?!!
Но Буря-яга уже ничего сказать не могла, потому как была мертвее мертвого. Когда великанша факт этот окончательно осознала, то крыша у нее совсем съехала, и на место возвратить ее возможности не представлялось. И было отчего крыше Усоньшиной съехать – кто ж теперь будет перламутровую белизну с лица великанского отдирать?
Заревела она страшным голосом:
– А ну-ка, Сволота, бабища каменная, подкинь меня высоко, до самого выходу из царства Пекельного!
Сволота что и сделала. Нагнулась она, ладошку каменную подставила да Усоньшу Виевну наружу выбросила.
Вылетела Усоньша из колодца, что пробка из бутылки вина пенистого, французского. Приземлилась она на широкое седалище, пребольно оземь ударившись. По земле от удара того трясь пошла. Птицы из гнезд выпорхнули, звери из нор вылезли, а Леший – тот проснулся в неурочный час. Рассердился Леший, послал лис да волков узнать, что там такое приключилось. И донесли звери страшную весть – идет по лесу Усоньша Виевна, дочка князя Пекельного царства, да весь люд честной со свету сжить грозится, о чем кричит во всю мощь своей глотки. Леший бороду зеленую, травяную почесал-потеребил да отправил весть в Городище. Наказал птахам лесным о случившемся Домовику рассказать, а тот чтоб царя Вавилу предупредил об опасности. Птахи лесные мигом поручение выполнили, да и Домовик тоже поспешил с царем встретиться, дурные новости пересказать.
Тут покой в Городище кончился, зашумело все, задвигалось. Отроки побежали баб собирать, какие за стенами крепостными на огородах работали, да детей малых, что на лугах и у речки играли. Народ со всех ног к городу несся, чтоб потом ворота крепостной ограды намертво закрыть, пока дружина будет с ворогом биться. Все, кто мог оружие держать, к воинам присоединились. Темной полосой войско за оградой выстроилось, врагиню встретить приготовилось. Или выстоит люд лукоморский супротив беды, или жизнь свою отдаст дорого и с достоинством.
А великанша из лесу выбежала, вытоптав широкую просеку в лесном массиве, и на войско плотоядно глянула.
– Ох знатно я сейчас пообедаю! – зарычала она.
– Ты, нечисть черная адова, еще не поймала, а уж ощипываешь! – взъярился царь Вавила и распорядился дать залп.
Вышли вперед пращники да лучники, и полетел на Усоньшу град камней да рой стрел каленых. Но Усоньша Виевна знай только отмахивается да ближе к Городищу подступает. Тут конная дружина во главе с Потапом навстречу ей кинулась. Мечами машут – да все без толку. Шкура Усоньши Виевны, в царстве Пекельном продубленная, вовсе не протыкается. Ни мечом ее не взять, ни пикой проткнуть. А голову злыдне снести – и вовсе не мыслимо, потому как голова та больно высоко на плечах ее растет, ни ногами не допрыгнешь, ни на коне не доскачешь.
А Усоньща знай шаги отшагивает да конников воеводиных, будто мух, отшвыривает да прихлопывает. И плохо пришлось бы люду лукоморскому, но подоспела нежданная помощь.
Опустился на плечи Усоньшины орел огромный, а за ним еще много сотен других птиц. Окружили они великаншу, в глаза да рыло вцепляются, плечи рвут. То Власий-царевич, скотий бог, позвал свое воинство. И не только птицы, но и зверье разное дикое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
В лес-то вбежал, а где Дубраву искать – неведомо. Тогда оборотился Власий серым волчищей и сразу по запаху определил, куда краса ненаглядная пошла. Со всех четырех лап по следу кинулся, потому и успел вовремя.
Выбежал он на страшную поляну, где изба на курьих ногах поскрипывает да колодец, что в царство Пекельное ведет, зев свой темный открыл. И увидел, как ведьма страшная, Буря-яга, Дубраву к колодцу подводит.
– Там он, красавица, – приговаривает Буря-яга, зло улыбаясь. А Дубрава, пребывая в беспокойстве за суженого своего, и не замечает той злобы вовсе.
Прыгнул Власий высоко, встал меж Бурей-ягой и колодцем, не дает Дубраве к краю подойти.
– Пропусти ты меня, волчище серый, – взмолилась Дубравушка, – любый мой суженый Власий-царевич там – на дне расшибся и погибает! Дай мне к нему добраться!
Заговорил тут серый волк голосом Власия:
– Дубравушка, не верь злыдне лютой, ведьме проклятой Буре-яге! Со свету нас сжить она вздумала, вот обман и учинила.
– Раз вздумала со свету извести, так изведу! – крикнула Буря-яга да на Власия кинулась.
Волк зубами клацнул да дурную голову Бури-яги под самый корень откусил. Скатилась голова Бури-яги в колодец, да и тело ее следом рухнуло.
Упала на колени Дубравушка, зверя лютого волчищу обняла да разрыдалась:
– Власий, сокол мой ясный, что с тобой сотворилося?!
– Прощай, Дубравушка, горлинка моя сизокрылая, – ответил ей Власий, более не вправе обличье волчье скинуть. – Свободная ты от слова своего.
– Да что ж я такого сделала?! Иль разлюбил ты меня?!
– И люблю тебя по-прежнему, больше жизни своей, – ответил царский сын, – да только неволить не буду, мало радости со зверем жить. Не сменить мне теперь обличья звериного, не снять волчьей шкуры на веки вечные. Проклятие на меня наложено – не бывать мне в лице человеческом.
Тут волк через голову кувыркнулся, орлом могучим стал да и улетел.
Упала на землю Дубравушка, слезами ее поливает да причитает:
– Ой ты мать сыра земля, за что ты меня так наказываешь, зачем сиротишь, бездолишь?
И слышит будто шепот из глубины земной:
– Беги на капище, Роду светлому молись да причитай и обвиняй побольше, не стесняясь в выражениях… – То Лада-мать над девицей сжалилась, совет ей дала.
Дубравушка вскочила да через лес к капищу понеслась и потому не слышала, как голос этот договаривал:
– Не любит он, когда покой его божественный нарушают. Просьбы больше Сварогу да внукам своим адресует. Вот и пусть старик порастрясется, немного делом занятый окажется. Может, в семью мою лезть с указами позабудет… старый хорек!
Глава 8
СТО К ОДНОМУ
Утро в светлом Ирие было прекрасным и благостным, как это всегда случалось. Вышел Сварог на ветвь широкую, владения свои оглядел – и возрадовался. Хорошо на душе его божественной стало. Но тут заметил он птицу огромную – орла могучего, и в сердцах по коленям хлопнул. Ну хоть бы один день без инцидентов случился! А птица сидела нахохлившись, поникшая да горестная.
– Ну что, Велес, повеление мое нарушил? – спросил Сварог, сразу узнав скотьего бога.
– Зазнобу свою Дубравушку спасал, – ответствовал Власий, – Буре-яге голову с плеч снес! Дело праведное сотворил, не богопротивное!
– Ну и сотворял бы в человечьем обличье! – воскликнул Сварог. – Чего тебя в звериной шкуре на подвиги потянуло?
– Когда бы мне там кувыркаться было?! – вскричал Власий-царевич да выше на ветку перелетел.
– Ну так пеняй теперь на себя. – Сварог вздохнул. – Я своего слова не отменю.
Тут родительское облако над дубом зависло – чернее тучи черной.
– Сварог, – донесся голос Рода Великого.
Сварог встревожился – голос отцовский сегодня вопреки обыкновению был не грозный, а совсем слабый и даже болезненный какой-то.
Взлетел он на облако, на отца взглянул – и обомлел. Род был бледен, под глазами тени черные, руки бьет мелкая трясь, а голова мокрой тряпкой обмотана.
– Что с тобой, батя? Уж не болен ли ты?! – всполошился Сварог.
– Болен, – сердито проворчал Род. – Когда тебя породил, болен был – умом. Теперь вот терплю издевательства безобразные, от сына вовсе неожиданные!
Сварог совсем растерялся. Задумался он, но вины никакой за собой не обнаружил. Тут внизу птица Сирин сладкоголосая запела. Род застонал, за голову схватился и попросил:
– Заткни ты эту дуру горластую, уши дерет что ножом режет!
– Да что с тобой приключилося, батюшка?! – воскликнул Сварог в недоумении, но пальцами все же щелкнул – и Сирин замолкла, сдавленно булькнув на полуслове.
– Послушай-ка и ты, чего мне всю ноченьку выслушивать пришлось с большим раздражением! – И Род ватные затычки из ушей выдернул.
Тут полились из его ушей горестные слова и истеричные вопли. Хоть и исполнялось все это великолепным сопрано, но больно уж эмоционально, слишком уж пронзительно временами.
– Ой, дедушка Род, защитником ты людским являешься да покровителем! Да где ж защита твоя чадам неразумным?! Да за что ты меня бедную наказал так несоответственно – друга милого, суженого моего лишил?! Зачем, ненавистный, забрал ты Власия-царевича от меня в светлый Ирий, оставил меня сиротинушкой?! Неужто тебе заняться нечем на старости лет, кроме как обиду да горе мне чинить?! – Дальше слова неразборчивыми становились, переходили в рыдания и всхлипы. А потом снова причитания начинались.
– Всю ноченьку девка настырная молитвы да попреки шлет, – вздохнул Род, уши ватой затыкая. – Всю ночь в голове у меня это звучит – не спрячешься. А ты вот, сын, объясни, какого рожна ты заклятие на Белеса наложил? Ну погрыз он ведьму старую маленечко – и что с того?
– Ничего себе маленечко! – воскликнул Сварог. – Так маленечко, что голову с плеч насовсем снес!
– Ну педантизмом страдать негоже, сынок, – как-то даже заискивая, сказал Род. – Изыщи уж какой способ, чтобы вопли эти горестные в голове моей прекратить.
– Мое слово нерушимое. – Сварог упрямо насупился. – Как сказал, так и будет!
– А моя голова рушимая, и даже очень! Ежели девица та плакать да причитать не перестанет, то тут головушка моя и разрушится! И на мелкие кусочки разрушится! Вот что, сын! – Род с трона каменного встал, на сына посмотрел грозно, производя впечатление. Но впечатление смазалось, потому что Род за голову схватился, застонал и на место осел. – Ты уж способ какой изыщи, чтобы и слова не нарушать, и девицу ту настырную заткнуть. Обещается она с места не сойти, пока ей жениха с доставкой на дом не обеспечат.
Пообещал Сварог и назад на ветви дуба солнечного вернулся. Посмотрел он на орла, вздохнул. Надобно что-то делать, а что – ума приложить не может. Тут подозвал он птиц райских и велел совет у корней мирового дерева собрать, детей кликнуть – может, кто дельное что посоветует.
Быстро собрались сыновья да дочери, на отца смотрят с почтением, на Власия-Велеса – с большим сочувствием.
– Ну есть какие измышления о том, как слово мне не нарушить и пожелание отцовское выполнить? – спросил Сварог.
Задумались Сварожичи, но никому ничего путного в голову не пришло.
Тут один из сыновей Лели, самый младшенький, говорит:
– А ты, дедушка Сварог, поправку в закон внеси.
– Как это? – удивился Сварог заумным словам.
– Ну это когда совсем нельзя, а при условии определенном – можно, – пояснил востроглазый внучок, запутав Сварога еще больше.
– Ты по-нашему, отрок, говори, – попросил дед, – по-простому.
– Ну это когда на первое место не презумпция виновности, а презумпция невиновности ставится, – совсем уж разжевал непонятную тему младшенький внучек.
Сварог за голову схватился:
– Да объяснит мне кто, чего он советует?!!
– Все очень просто, – снисходительно улыбаясь, произнес солнцеподобный Хорст. – Условие добавь, каковое выполнив, он облик человеческий право имеет вернуть.
– Ага, – воскликнул смышленый Ярила, – как штраф! Сто к одному за причиненный вред.
– Быть посему! – И Сварог посохом об землю стукнул. – Вот что, Велес, как спасешь в звериной шкуре сто жизней за одну отнятую, так указ мой отменяется. – Тут хозяин Ирия посмотрел на внука и спросил: – Как звать тебя, отрок хитромудрый?
Младший сын Лели был смышлен да взглядом востер, словно все видел. Уши у него были огромные, с острыми концами. Лицо спокойное, освещенное достоинством. В одной руке внук камень большой держал да вверх его подкидывал, а в другой – копьецо легкое.
– Проном меня зовут, – ответствовал он чинно, но в глазах мальчишки бесенята так и прыгали.
– Быть тебе, Прон, законником, дела правосудные в мире людском блюсти будешь, – распорядился Сварог.
– Не Прон он – проныра цельная, – прошептал на ухо Усладу Ярила, – с малолетства должность прибыльную, хлебную исхлопотал.
– Должность-то не только хлебная, – так же тихо, чтобы отца не сердить, ответил Уд, – хлебец тот с маслом будет, да еще икрой черною сверху посыпанный. Судейское дело самое прибыльное, вон, даже наш светлый индюк Хорст за него взяться мечтал, да батюшка не согласился. Все сомневался, не знал, кому отрасль ту отдать. Ишь как шустер пацан оказался.
А проныра Прон слышал все и только улыбался хитро, объясняя такие разговоры завистью. Что ж, не чужды боги ничего человеческого!
Царевич Власий только постановление божеское услышал, так сразу в Лукоморье полетел – указ выполнять. И вовремя, потому как страшная беда на Городище свалилась.
Великанша Усоньша Виевна няньку свою верную не дождалась, пошла сама ее искать. Долго искать не пришлось – у самого выхода из царства Легального об няньку Усоньша и запнулась. Подняла она с земли голову Бури-яги да как закричит:
– Ты что ж, кошелка старая, глазки мне строишь?!! Ты скажи, где зад свой потеряла?!!
Но Буря-яга уже ничего сказать не могла, потому как была мертвее мертвого. Когда великанша факт этот окончательно осознала, то крыша у нее совсем съехала, и на место возвратить ее возможности не представлялось. И было отчего крыше Усоньшиной съехать – кто ж теперь будет перламутровую белизну с лица великанского отдирать?
Заревела она страшным голосом:
– А ну-ка, Сволота, бабища каменная, подкинь меня высоко, до самого выходу из царства Пекельного!
Сволота что и сделала. Нагнулась она, ладошку каменную подставила да Усоньшу Виевну наружу выбросила.
Вылетела Усоньша из колодца, что пробка из бутылки вина пенистого, французского. Приземлилась она на широкое седалище, пребольно оземь ударившись. По земле от удара того трясь пошла. Птицы из гнезд выпорхнули, звери из нор вылезли, а Леший – тот проснулся в неурочный час. Рассердился Леший, послал лис да волков узнать, что там такое приключилось. И донесли звери страшную весть – идет по лесу Усоньша Виевна, дочка князя Пекельного царства, да весь люд честной со свету сжить грозится, о чем кричит во всю мощь своей глотки. Леший бороду зеленую, травяную почесал-потеребил да отправил весть в Городище. Наказал птахам лесным о случившемся Домовику рассказать, а тот чтоб царя Вавилу предупредил об опасности. Птахи лесные мигом поручение выполнили, да и Домовик тоже поспешил с царем встретиться, дурные новости пересказать.
Тут покой в Городище кончился, зашумело все, задвигалось. Отроки побежали баб собирать, какие за стенами крепостными на огородах работали, да детей малых, что на лугах и у речки играли. Народ со всех ног к городу несся, чтоб потом ворота крепостной ограды намертво закрыть, пока дружина будет с ворогом биться. Все, кто мог оружие держать, к воинам присоединились. Темной полосой войско за оградой выстроилось, врагиню встретить приготовилось. Или выстоит люд лукоморский супротив беды, или жизнь свою отдаст дорого и с достоинством.
А великанша из лесу выбежала, вытоптав широкую просеку в лесном массиве, и на войско плотоядно глянула.
– Ох знатно я сейчас пообедаю! – зарычала она.
– Ты, нечисть черная адова, еще не поймала, а уж ощипываешь! – взъярился царь Вавила и распорядился дать залп.
Вышли вперед пращники да лучники, и полетел на Усоньшу град камней да рой стрел каленых. Но Усоньша Виевна знай только отмахивается да ближе к Городищу подступает. Тут конная дружина во главе с Потапом навстречу ей кинулась. Мечами машут – да все без толку. Шкура Усоньши Виевны, в царстве Пекельном продубленная, вовсе не протыкается. Ни мечом ее не взять, ни пикой проткнуть. А голову злыдне снести – и вовсе не мыслимо, потому как голова та больно высоко на плечах ее растет, ни ногами не допрыгнешь, ни на коне не доскачешь.
А Усоньща знай шаги отшагивает да конников воеводиных, будто мух, отшвыривает да прихлопывает. И плохо пришлось бы люду лукоморскому, но подоспела нежданная помощь.
Опустился на плечи Усоньшины орел огромный, а за ним еще много сотен других птиц. Окружили они великаншу, в глаза да рыло вцепляются, плечи рвут. То Власий-царевич, скотий бог, позвал свое воинство. И не только птицы, но и зверье разное дикое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40