Он это время в уезде с Исаковским провел и весь обольшевел. «Я, — говорит, — темным был, пока с большевиками не познакомился. Теперь — просветленный. Послан я от новой власти новую жизнь вам устроить. Раньше богачи заправляли, а ныне — власть ушла к трудовому народу. Сегодня изберем комитет бедноты — это и есть комбед — и решим насчет хлеба».
* * *
На втором этаже барского дома был деревянный выступ с перилами, который сведущие мужики называли балконом. С него видна была вся деревня Зимино. Это обстоятельство сделало балкон постоянным наблюдательным пунктом. Днем удавалось разглядеть, чем народ занят, а ночью — в какой избе окна светятся. Просто так керосин ближе к полночи никто жечь бы не стал. Значит, у людей повод собраться да выпить.
Двое главарей комбеда: председатель Сенька Слепак и его помощник Филька Комаров освежались ночной прохладой, смотрели издали на чужую попойку и тем самым отдыхали от своей. Внизу, на первом этаже, шла привычная гульба. Ухайдакано было уже пять-шесть четвертей самогона, но пир только начинался.
Колька Савельев, пришедший из села в Усадьбу позже других (вообще-то комбедовцы ходить по ночному Зимино остерегались), принес странную новость: Назаров вернулся. Колька никогда вруном не слыл, но ему поверили не сразу. Ведь еще прошлой весной от Степана пришел слух: погиб его приятель.
Поэтому весь вечер говорили комбедовцы о Назарове, вспоминая различные занятные истории, связанные с ним. Наконец Слепаку это надоело, и он пошел на второй этаж, окончательно удостовериться. Почти сразу сзади затопал Филька — ему тоже оказалась невтерпеж болтовня боевых товарищей.
— Здесь он, сволочь, — сказал Комар, тыча пальцем в направлении деревни.
— Здесь, — повторил Слепак, затягиваясь самокруткой.
То ли дело было к дождю, то ли от слова «Назаров», но у председателя комбеда начала ныть правая скула. Видимо, у костей хорошая память.
И Слепак в очередной раз не смог отогнать от себя ту давнишнюю, довоенную картину, когда он, пьяный, лежал на берегу реки, в пыли и засохшем овечьем дерьме, с разбитой мордой. Конечно, виноват был он сам. Увидел «барыньку» — непонятную девчонку, выросшую при Усадьбе, идущую в одиночестве. Будь он трезвый, прошел бы как всегда: «Здравствуйте, Лариса Константиновна». А тогда двухдневная гулянка, ознаменовавшая очередное возвращение Слепака из города, даром не прошла. Помнится, остановил девушку, говорил про платки, духи, шуршал деньгами, потом схватил за руку. Мол, нечего брезговать мужицким сыном. Я в городах уже потерся, книжечки почитал, с умными людьми познакомился. И не надо из себя барыню строить, на селе давно уже говорят, что лишь по доброте Владимира Ивановича осталась она не в мужицкой избе, как положено, а в Усадьбе.
Конечно, Слепак был мужик умный и понимал — Назарову он должен быть благодарным. Не случись тому проходить тогда той дорожкой, приключилась бы такая история, что сидеть Сеньке при царском режиме, и не за классовую сознательность, а по другому разряду. И все равно не мог простить. Добро бы, набив сопернику морду, сам увел бы девчонку, соловушек слушать. А так — ни себе, ни людям.
Лишь одно немного утешало. Надоевший ему хуже горькой редьки дружок Филька Комар никогда над ним не подтрунивал. Так как и сам в тот вечер лежал рядом, сваленный назаровским кулаком. Напрашивался, поддакивал из-за спины: «Не боись, Филя, мы девку как-нибудь разделим». Сам ему бы врезал за эти слова. Такому все равно: хоть Ларьку, хоть Варьку.
А кстати, кое-что изменилось. Назаров теперь простой отставной солдатик, а я как-никак председатель комбеда. И если что, так могу и власть проявить.
— Комар, — сказал Семен, — как ты думаешь, с чего это так Федька Назаров припозднился?
— Черти его знают. Может, в госпитале лежал. Может, загулял с какой-нибудь вдовушкой.
— А может, в тюрьме сидел, как активный корниловец? Или еще какая контрреволюционная причина.
Комаров сперва тупо уставился на Слепака, а потом хохотнул:
— Точно, не зря он задержался. Надо бы его поскорее сюда привести. Допросить насчет генерала Корнилова.
— Ну, Корнилов — это дело для уезда. А вот нам бы надо узнать, как он к своим старым кулацким приятелям относится, что сейчас от нашей власти в лесу прячутся. Готов ли он Советам на верность присягнуть?
— Сеня, а не сходил бы ты к нему с парой товарищей? — сказал Комар.
«Ишь ты, командиром командовать хочет», — с неудовольствием подумал Слепак.
— Ты что, думаешь, за каждым контриком председатель должен ходить самолично? Сходи-ка сам.
— Тогда и его помощнику бегать не след, — ответил Филька. — Но сходить надо. Тем более что пьяного Назарова повязать будет все же легче. Давай отрядим Топора. В напарники ему дадим бойца, чтоб был потрезвей.
— Командиры, — послышался в дверях нежный голосок. — Командиры, пойдемте водку пить.
Это была Дашка, местная поблядушка. Она прибежала на балкон, надеясь, что из командиров будет там кто-нибудь один, но ее ждало разочарование, каковое, впрочем, было недолгим.
— Ты, Сеня, внизу распорядись, — сказал Комар. — А я еще покурю.
Но курить он не стал, а взял Дашку за руку и свернул в барскую спальню, где из мебели остался только огромный диван (мужики вытащить не смогли). Все приходилось делать на ощупь — в доме было темно, освещалась лишь гостиная на первом этаже, где гулял комбед…
* * *
— Кулацкие списки составляет в нашем селе Филька Комар — грамотей великий. Раньше Фильку водкой поил — бедняк, раньше Фильку со двора гнал в шею — кулак. Полсела чохом в кулаках оказалось. Кстати, и я в этой бумажке… Два пуда зерна вывез.
— Хороши дела, — покачал головой Назаров.
— Да это еще цветочки. Пшеничка-то от нас уехала. А Слепак и Комаров остались. Усадьба барская уцелела — так они всем своим комбедом там засели. И нашей голоты туда немало потянулось, и из соседних деревень понабежало. Назвали себя Красной гвардией — один дед, что в гвардии служил, вслед им плевался. Ночью гуляют, а днем в округе порядки наводят…
За окном злобно взлаял Волчок.
— Видать, они пожаловали, — сказал Степан. — В такую пору больше некому.
— Цыц, чертов сын! — раздалось во дворе. — Зашибу!
Волчок продолжал лаять, но уже потише. Похоже, зашибли.
Через пару секунд дверь открылась. На пороге стояли двое гостей: Колька Савельев да Витька Топоров, один в шинельке, другой — в пальтишке, и оба — с красными повязками на рукаве. Лариса ойкнула и успела скрыться в соседней комнате. Гости старались держаться браво, но чувствовалось — это им не так и просто. Они и в патруль-то пошли, чтобы немножко в голове посветлело после дурного первача недавней выгонки.
— Здорово, соседи, — пробормотал Колька. Он снял картуз, и пальцы его правой руки на секунду сложились, будто для крестного знамения, но он смущенно взглянул на Топорова, после чего опустил руку. А Витька и не подумал сдернуть фуражку. Комбедовцы вошли в горницу.
Реакция сидящих была разной. Немало выпивший Степан посмотрел на них зло. Тимоха испуганно икнул. А Никита Палыч только усмехнулся:
— Здорово, обходчики. Сколько за вечер контры настреляли?
— Контра нас боится, — сказал Топор. — Контра боится, трудовой народ — отдыхает. Кто спит, кто праздник празднует. Мы и заглянули на огонек да на стаканный стук. А заодно хотим узнать — какая такая радость соседям привалила…
Но Колька, приглядевшись внимательней к сидящим за столом, рявкнул пьяным баском:
— Да никак Назаров? Вот какая для радости причина. Здравствуйте, Федор Иванович.
— Здорово, — ответил Назаров.
— Поздновато ты, Федя, вернулся, — сказал Виктор Топоров. — У тебя, глядишь, вчера война кончилась, а у нас уже два месяца своя идет.
— Для меня любая закончилась. Надоело.
— А за трудовой народ в родном краю ты еще не воевал. Ладно, может, еще надумаешь. У нас войско веселое. Ни чинов, ни чищеных сапог, командира сами выбираем. Нравится — командир, не нравится — все руки подняли и коленом под зад.
— Да что вы все про сапоги да командиров, садитесь за стол, — торопливо сказала старуха. Колька благодарно икнул и сел на лавку. Следом за ним плюхнулся Топор, поставив винтовку между колен. Только тут он увидел Тимоху.
— И ты здесь? Скажи-ка еще один стишок, который от учителя-контрика узнал.
Тимоха сделал вид, что до того пьян — не ответить.
— Не боись. Ты, главное, на улице не ори, а под крышей — что хочешь. Лишь бы хозяева разрешили.
После этого он взял бутыль, в которой еще оставалось около трети содержимого, плеснул самогон в две ближайшие емкости и поискал взором стакан Назарова.
— Надо с тобой выпить, Федька. За счастливое возвращение да за нашу власть. Куда тебе плеснуть?
— Я на сегодня уже свою норму отпил, — ответил Назаров.
— Странное дело, человека четыре года не видел, а как вернулся, так не выпить.
— Сказал же, на сегодня — отпил.
— Ну, это непорядок. Я не просто Виктор Топоров, я теперь народная власть. Ты выпить обязан.
— Да ну?
— Нет, ты правду скажи. Брезгуешь мной? — уже сурово и без шутливости спросил Витька.
— Правду сказать или соврать? — ответил Назаров.
— Правду, правду! — азартно крикнул Витька Топор, чуть ли не ложась грудью на стол. — Правду скажи!
— Отчего не сказать. Брезгую.
— Ах вот как! — Топоров приподнял винтовку и хлопнул прикладом об пол, но тут же успокоился, видимо, что-то придумав.
— Хорошо же, Коля, нас с тобой здесь приветили. С благородиями на фронте, небось, шимпанское пили, а со своим братом-мужиком уже зазорно.
— Непонятливый ты, — грустно качнул головой Назаров.
— Нет, это ты непонятливый. А я все уже понимаю. Меня правильные люди на ум наставили. Впрочем, а с кем это я говорю? — Витька взглянул на Федора, стараясь изобразить на своем лице непонимание, что ему, кстати, удалось. — Вот старая карга — этому дому хозяюшка. Вот Никита-хозяин, вот Степан-одноног, вот Тимоха-дурак. Народ хоть и темный, но мне знакомый. А это что за брезгливый мужик напротив сидит?
В комнате стало тихо.
— Я тебя спрашиваю, гражданин, — с упором на последнее слово сказал Топоров. — Кто ты?
— Не дури, Витя, — встрял в разговор Степан. — Ты же Федора Назарова не раз у нас видел.
— Это для тебя он Федя-соседя. А я — боец сельской Красной гвардии. Мне документ подавай, а не Федю.
— Ты что себе в чужом доме позволяешь? — не выдержал Степан и приподнялся, опираясь на костыль. Виктор Топоров проворно соскочил с лавки, прыгнул назад и вскинул винтовку, наведя на сидящих. Колька еще раз икнул и тоже встал, поднимая винтовку.
— А ну-ка сядь, Степан Алексеич. — Палец Витьки лежал на спусковом крючке, а в хмельных глазах читалось, что надавит он его без колебаний. — Сядь и не маши липовой ногой. Я и не в такие дома захаживал. Тоже, бывало, кричали на меня и махали чем попало. Потом в ножки кланялись: хоть жизнь оставь, Виктор Михайлович, не губи, сердешный.
— Ну как, — Витька снова посмотрел на Назарова. — Есть документ? Али нам самим в твоих карманах порыться?
Степан взглянул на солдата и удивился внезапно произошедшей перемене. Будто и не пил Федор Назаров в этот вечер. Смотрел он вокруг внимательно и весело, просто радовался жизни. Так счастлив утомившийся от безделья батрак, которому наконец-то предложили легкую и доходную работу.
— Документ есть, — и Федор протянул Витьке Топору паспорт. Тот взял документ, открыл и начал вглядываться, будто страницы были исписаны китайскими иероглифами. На его морде появилась подлая усмешка.
— Я же, братцы, неграмотный. Рад был бы прочесть, так не могу. Нет, точно в Усадьбу идти придется.
— Витька, — чуть не крикнул Никита Палыч, — ты же три года в школу к Карлу Леопольдовичу отходил!
— Карла Леопольдовича трудовой народ контрой признал. Значит, уроки его — не уроки. Колька тоже неграмотный. Правда, Колька? Посторонним грамотеям я довериться права не имею. Значит, в Усадьбу нам путь-дорожка. Надевай шинель, Назаров. Ты не смотри, что тепло во дворе: до утра все равно не допросим, а на полу в подвале — прохладненько. Ты же, хозяюшка, не забудь лукошко с провизией собрать. А то, сама знаешь, как иногда случается. Попал человек, да и подзадержался на неделю-другую.
Степан открыл рот, чтобы сказать Витьке Топору, что он думает, но Федор быстро взглянул на приятеля, и тот промолчал.
— Может, повременим? — сказал Витька. — Может, Назаров все же выпьет с нами.
— Да ты еще и глухой, — с неподдельным сожалением сказал Назаров. — Ну сказал я же тебе — брезгую.
— Тогда одевайся поскорей. Дивлюсь я на тебя, Назаров. Человеку на войне умнеть положено, а ты дураком вернулся. Ну как знаешь. Пошли. Не спи, Колька. Становись сзади и двигай.
Колька икнул в знак того, что понял приказ, повесил винтовку на плечо (она болталась, как деревянная игрушка у мальца Климки) и, пошатываясь, пошел к выходу. Перед ним шел Назаров, а возглавлял процессию Витька Топор.
В сенях Назаров на секунду задержался, нащупал в полутьме фуражку, снял с гвоздя и вышел на улицу вместе с конвоирами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55