— Что относит нас к другой программе. — Он указал на имя человека, которым занималось таксонское агентство. Имя было Уолш.
— Ну и что? — спросил Римо.
Очкарик изобразил сладкую улыбку и достал газетную вырезку о некоем судье Уолше, который разбился насмерть в Лос-Анджелесе. Заметка гласила, что судья Уолш выносил торговцам наркотиками менее суровые приговоры, чем другие судьи.
— А где доказательства, что вы не сняли копию с этих документов? — поинтересовался Римо, внимательно разглядывая края распечаток. — Вы можете передать копню в «Вашингтон пост», «Керни обзервер» или «Сенека-Фоллз пеннисейвер», и тогда мы потеряем право на эксклюзив. А наши денежки уже будут у вас.
— Очень правильный вопрос. Видите эту бумагу? Взгляните на края. Если бы мы сняли с нее копию, на полях остались бы красные полосы.
— Откуда мне знать? Может, вы использовали фотоаппарат, а не копировальную машину. В таком случае не осталось бы никаких следов.
— Послушайте, вы хотите получить товар или нет? — вмешался брат Че.
— Конечно, хочу. — Со спокойной улыбкой Римо обернулся к брату Че. — А ты, Арнольд, — обратился он к очкарику, хотя никто в комнате ни разу не назвал его по имени, — скоро расскажешь мне всю правду.
Брат Джордж вскинул автомат, палец его уже лежал на спусковом крючке.
Но тут Римо поднялся с места, причем так спокойно, что тобой из присутствующих мог бы поклясться, что сделал он это очень медленно. Но если бы он двигался медленно, то как бы он мог оказаться за спиной у брата Джорджа и нацелить автомат на брата Че? От выстрела серое лицо брата Че покрылось алыми дырами размером с виноградину. Сестра Алекса попыталась выстрелить в нападавшего, но последнее, что она увидела, был брат Джордж, который признавался ей в любви. Они были любовниками.
— Я люблю тебя! — крикнул Джордж. — И совсем не хочу тебя убивать! — Но палец уже не подчинялся ему — журналист сжал ему запястье, и теперь рукой управлял не мозг, а вполне конкретная посторонняя сила.
Первый выстрел попал ей в плечо — Джордж умудрился дернуться. Ее отбросило назад, и от испуга она разрядила в любовника всю обойму. Римо покрепче взял брата Джорджа, и на этот раз тот поразил ее прямо в сердце. Живот Джорджа превратился в кровавое месиво, разорванное пополам пулями 45-го калибра.
Арнольд Килт дрожал, забившись в угол, — он был цел, но боялся, что его могут задеть. На всякий случай он прикрывал руками пах.
— Арнольд, — произнес Римо, левой рукой поддерживая тело Джорджа, а правой сжимая автомат, — отдай мне фотографии таксонской программы.
— Но их нет!
— Тогда ты умрешь!
— Но я клянусь вам, их просто не существует!
— Хорошо.
Поскольку брат Джордж уже не подавал признаков жизни, Римо опустил его на пол и сам взял автомат. Одним выстрелом он уложил Арнольда Килта и бросил оружие на пол.
Он ненавидел оружие. Оно было... Он не мог выразить это по-английски, но в переводе с корейского это звучало как «находящееся за пределами естественных явлений и оскорбляющее чувство прекрасного».
Но работа есть работа, а наверху хотели, чтобы вое выглядело как обыкновенное убийство. Брат Джордж разбушевался и убил Арнольда Килта, брата Че и сестру Алексу, которая, умирая, сумела отомстить обидчику. Римо не предупредили, что брат Джордж и сестра Алекса — любовники, и это ему не понравилось. Наверху явно что-то недодумали.
Римо вложил автомат в холодеющую руку Джорджа и забрал распечатку таксонской программы. Ему было жаль Килта. Работая со Смитти в Фолкрофте, можно еще не до такого дойти. Хотя он должен был хорошо ладить со Смитом: у компьютеров и у директора Фолкрофта был одинаковый коэффициент эмоциональности. Интересно, чего специалист по компьютерам Арнольд Килт ожидал от людей — человечности?
С отпечатками пальцев проблем не будет. Конечно, полиция обнаружит на автомате отпечатки неизвестного, но не сможет обнаружить их ни в одной картотеке, поскольку их владелец давным-давно исчез и пьяненький доктор в государственной тюрьме штата Нью-Джерси в Трентоне собственноручно зарегистрировал смерть. В тот день был казнен на электрическом стуле человек, которого знали под именем Римо Вильямс. Он был приговорен к смерти за убийство, которою не совершал. Когда этого самого Римо доставили в санаторий и предложишь начать новую жизнь, он согласился.
Санатории назывался Фолкрофт.
Римо сунул компьютерную распечатку в карман брюк и выбежал из номера, крича:
— Убийство! Убийство! Вон там, дальше по коридору! На помощь!
Он вошел в лифт, где стояли четверо испуганных мужчин со значками на лацканах, где были написаны их имена: Ральф, Арман, Фил и Ларри. Значки также сообщали, что их владельцы рады приветствовать любого, кто взглянул на значок.
— Что случилось? — спросил Арман.
— Кошмар! Убийство на двенадцатом этаже.
— На сексуальной почве? — поинтересовался Ральф, которому было около шестидесяти.
— Двое из них любили друг друга.
— Но я говорю о сексе, — подчеркнул Ральф.
— Вам следует взглянуть на тела. — И Римо со значительным видом ему подмигнул.
На первом этаже Римо вышел, а мужчины остались. Ральф нажал кнопку двенадцатого этажа.
Оказавшись в вестибюле с мягкими кожаными креслами, Римо остановился, наслаждаясь весенним солнышком, проникавшим внутрь через большие окна.
Растерянный полицейский пытался что-то выяснить у впавшего в истерику портье.
— На двенадцатом этаже, — вмешался Римо в разговор. — Все обнаружили четверо мужчин. Убийство на сексуальной почве. У них еще были значки с именами — Ральф, Арман, Фил и Ларри.
— А что случилось? — спросил полисмен.
— Не знаю. Эти четверо кричали: «Убийство!»
Через полтора часа Римо был уже в Кейп-Коде. В этом городе, специально построенном для летнего отдыха, туристский сезон еще не начался. А зимой его населяли люди, обслуживающие курорт и ненавидящие тех, кто мог себе позволить здесь отдыхать.
Подъезд к небольшому белому коттеджу с видом на бурлящие воды Атлантики был свободен. Римо нажал на тормоза и пустил машину юзом. Он не любил пользоваться оружием, каждая клеточка его тела протестовала против этого. То, что полицейским экспертам удавалось установить лишь при помощи различных приборов, он со всей остротой ощущал собственными нервами. При таком обостренном восприятии даже сдобренная глютаматом натрия пища вызывала отвращение. Несколько лет назад, когда ему иногда еще хотелось мясного, он отведал гамбургер и угодил в больницу. Обследовавший его терапевт на основе медицинских данных вывел закон, который Римо и без него знал: когда от чего-то отвыкаешь, организм воспринимает это как нечто новое.
— У вас нечеловеческая нервная система, — сказал ему тогда врач.
— Бред какой-то, — ответил Римо, понимая, что доктор попал в точку. Он съел этот гамбургер не из-за чувства голода, а из-за воспоминания об этом чувстве и на собственной шкуре узнал то, что уже давно известно философам: нельзя дважды войти в один и тот же поток.
Римо открыл дверь коттеджа. Он все еще переживал из-за того, что пришлось применить оружие.
Посередине комнаты в позе лотоса сидел хрупкий старичок. Его утреннее кимоно золотой парчи ниспадало на пол. Пряди седых волос, словно пучки тонких шелковых нитей, свисали с подбородка и висков. Работал телевизор, и Римо уважительно присел, выжидая, когда очередная серия «Пока Земля вертится» сменится рекламой и он сможет поделиться наболевшим со старцем по имени Чиун.
У дальней стены стояли четырнадцать старинных лакированных сундуков.
— Отвратительно! — воскликнул Чиун, когда началась реклама. — Они испортили насилием и сексом величайшую драму в мире!
— Папочка, — обратился к нему Римо, — мне нехорошо.
— А ты делал утром дыхательные упражнения?
— Да.
— Старался?
— Конечно.
— Если отвечать на все вопросы «конечно», можно утратить все, чем владеешь, — назидательно заметил Чиун. — Очень часто бывает, что величайшие богатства мира раскачиваются только из-за того, что за ними попросту не следят. Ты один владеешь учением Синанджу, а значит, и могуществом Синанджу. Смотри не потеряй их из-за неправильного дыхания.
— Да правильно я дышал, правильно! Просто я применил оружие.
Руки с удлиненными пальцами раскрылись, словно указывая на непричастность их владельца к происходящему.
— Так чего же ты хочешь от меня? — вопросил Чиун. — Я дарю тебе алмазы, но ты предпочитаешь возиться в грязи.
— Я просто хотел поделиться с тобой своим огорчением.
— Делись только радостью, а неприятности оставь при себе, — произнес Чиун и перешел на корейский, заговорив о неспособности даже столь великого человека, как мастер Синанджу, превратить грязь в бриллианты, а жалкий бледный кусок свинячьего уха — в нечто достойное. И что остается делать Мастеру, сетовал он, когда неблагодарный ученик является к нему с пригоршней грязи и жалуется, что она не блестит, как бриллиант! — Он хочет поделиться со мной своими чувствами! — продолжал бормотать Чиун уже по-английски. — Разве делятся болью в животе? Я делюсь с тобой мудростью, а ты со мной — желудочной коликой.
— Просто у тебя никогда не болел живот, — начал было Римо, но тут возобновился телесериал.
В нем и ему подобных «мыльных операх» показывали то же, что и много лет назад, но теперь на экране стали появляться негры, аборты и герои уже не смотрели с нежностью друг на друга, а сразу укладывались в постель. И тем не менее это была все та же тоскливая дребедень, хотя главную роль играл никто иной, как Рэд Рекс, портрет которого с автографом Чиун неизменно всюду возил с собой.
За окном проехал пикап бригады дворников. На боку машины развевалось полотнище, объявляющее о юбилейной выставке картин. Чиун хорошо ладил с местным населением, а Римо чувствовал себя чужаком. Чиун сказал, что у него всегда будет такое чувство, пока он не поймет, что его настоящий дом — это Синанджу, крохотная деревушка в Северной Корее, откуда родом Чиун, а не Америка, где родился Римо.
— Чтобы понять других, надо прежде всего признать, что они другие, а не ты сам в ином обличье, — говорил Чиун. Уже через неделю после приезда в Кейп-Код он объяснил причину враждебности, которую местные жители всегда испытывали к приезжим. — Их отталкивает не богатство и даже не то, что туристы приезжают в самый хороший сезон. Дело в том, что туристы неизменно говорят «прощай», а каждое расставание — это маленькая смерть.
Вот они и не могут позволить себе слишком сильно привязаться к кому-либо, потому что потом их будет ждать боль утраты. Они не столько недолюбливают туристов, сколько боятся их полюбить, потому что иначе им будет больно с ними расставаться.
— Папочка, ты не понимаешь американцев.
— А что тут понимать? Я знаю, что они не умеют ценить профессионалов-ассасинов, зато у них множество любителей, которые практикуются, когда захотят, и что их величайшие драмы портит какой-то злодей, который мечтает лишь о том, чтобы продать как можно больше стиральных машин. Нечего тут понимать.
— Папочка, я видел Синанджу, так что не надо рассказывать мне о чудесах Северной Кореи и принадлежащем лишь тебе клочке неба над бухтой. Видел я ее. Воняет помойкой.
Чиун, казалось, был удивлен.
— Теперь оказывается, тебе не понравилось. А там ты говорил совсем другое. Сказал, что просто в восторге.
— Я в восторге?! Да меня там чуть не убили. И тебя тоже. Я не считал нужным жаловаться, вот и все.
— Для тебя это все равно что быть в восторге, — изрек Чиун, и на этом вопрос был закрыт.
И вот теперь Римо сидел в ожидают очередной рекламной паузы и глядел в окно. На дороге показался темно-зеленый «шевроле» с нью-йоркскими номерами. Машина ехала со скоростью ровно тридцать пять миль в час — на такой скорости чаще всего засыпают за рулем, но такого ограничения требовал дорожный знак. Так мог ехать только один человек. Припарковавшись, водитель вышел из машины, аккуратно захлопнув дверцу.
— Привет, Смитти, — сказал Римо, обращаясь к человеку лет пятидесяти с лимонно-желтым лицом, плотно сжатыми губами и мрачным выражением глаз, которые никогда не оживлялись эмоциями.
— Ну? — произнес доктор Харолд В. Смит.
— Что — ну? — переспросил Римо, загораживая вход в коттедж.
Смит не мог войти так тихо, чтобы не потревожить Чиуна, который смотрел свой дневной сериал: хотя директор был в отличной физической форме, разум не контролировал его походку и он по-западному громко топал ногами. После отъезда Смита Чиун часто жаловался Римо, что тот помешал ему смотреть сериал. И сегодня он особенно не хотел усугублять ситуацию неудовольствием Чиуна — ему было достаточно плохо оттого, что пришлось применить оружие.
— Как работа? Все прошло нормально?
— Нет, они прикончили меня.
— Римо, мне не нужен ваш сарказм. Это было очень важное задание.
— Вы хотите сказать, что другие были просто прогулкой?
— Я хочу сказать, что если бы дело не удалось, нам пришлось бы закрыть лавочку, а сейчас мы так близки к успеху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20