Как всегда, интуиция не подвела, – он понял это со всей ясностью, когда щелкнула тетива арбалета, и острый болт, предназначавшийся всаднику, оцарапал брюхо лошади, пройдя вскользь. Животное обреченно взревело и, захрапев, закрутилось волчком. Немедиец, изрыгая проклятья, пытался выпростать ноги из стремян, но это ему никак не удавалось.
В этот момент, швырнув в сторону бесполезный арбалет, Гнусавый со страшным воем метнулся под ноги лошади, широким взмахом меча перерезая ей сухожилия. Именно так боролись на поле боя пешие ратники с конными… Но Амальрик не успел подумать ни о чем больше. Лошадь его захрипела, принялась заваливаться на бок. Густая желтая пена потекла из пасти. В последнее мгновение барон успел соскочить с седла, – однако чуть замешкался, не успев до конца выпутать ногу – высокий каблук зацепился за стремя – и приземлился неудачно, ощутив жгучую боль в лодыжке. А над головой уже сверкнуло лезвие.
При свете луны лицо бандита щерилось дьявольским оскалом, и Амальрику показалось на миг, что в пасти его по-змеиному быстро мелькнул острый раздвоенный язык. У него не было времени разглядеть получше. Он едва успел вскинуть руку, чтобы отразить удар. Клинки сшиблись, точно серебряные молнии.
«Не подпускай его близко, – напомнил себе Амальрик. – У него меч короче, и он не сможет тебя достать».
Палаш барона разрезал воздух с такой силой, что, казалось, ночная тьма вокруг гудит, подобно растревоженному пчелиному рою. Мерный гул перемежался с зловещим лязгом, и вспотевший посол, которому чудом удавалось сохранить дыхание под бешеным натиском своего противника, вознес молитву Митре за то, что тот надоумил его взять в путь добрый немедийский клинок, сделанный, по преданию, много зим назад Зигаром, кузнецом, ковавшим знаменитый меч Альмиваль герою Брагорасу. Амальрику этот клинок вручил отец, наказав беречь семейную реликвию и без пощады разить им врагов Немедии. Это было отлично сбалансированное оружие, изготовленное из странного металла, не уступающего по прочности стали, и отливающего тревожным багровым светом, напоминающим зарево пожара, словно внутри его мерцал таинственный светоч; палаш разрубал доспехи с легкостью косы, срезающей траву; его широкая костяная крестовина, плавно переходившая в удобную рукоять, не уступала прочности бронзе – торские герольды рассказывали, что в стародавние времена ее изготовили из бивня Зимнего Единорога, полулегендарного зверя, обитавшего в глуши мглистых немедийских пущ. Так это или нет, Амальрик не знал, но надежность клинка превосходила все виды оружия, с которым ему доводилось сталкиваться во время своих многочисленных странствий.
Его противник, оказавшийся рослым крепышом с густой бородою и кривым носом, сломанным, по-видимому, в какой-то пьяной потасовке, злобно хохотнул и удвоил натиск.
– Ну, теперь тебе не уйти, красавчик! Останешься здесь, воронью на поживу!
Амальрик не ответил. Боль в ноге мешала сосредоточиться, не давала пространства маневру – его желание покуражиться над незадачливыми грабителями грозило обернуться бедой для него самого. Он не мог ни отступить, ни двинуться вперед, опасаясь, что больная лодыжка, подломившись, предаст его в любой момент. А здоровяк-бандит наступал, стремясь потеснить противника, заставить его потерять равновесие. Клинки сшибались все чаще, высекая снопы голубоватых искр, и дуайен почувствовал, что ему все труднее становится отражать бешеный напор. Пот градом стекал у него по лицу, перед глазами плыли красные круги. Удары бандита он отражал почти наугад, ожидая, что любой его выпад может оказаться ошибочным, и ледяная сталь вопьется ему в грудь. Хвала Митре, что его четвертый противник замешкался, хлопоча около пораженного в плечо юнца. Барон успел подумать, что его ножи с зазубренными, словно у рогатины, лезвиями, можно вытащить, только если разрезать плоть вокруг раны. Похоже, мерзавцу придется немало повозиться со своим приятелем. Эта мысль придала ему бодрости, и заставила вполголоса выругаться. Нож! Эрлик побери… Нож! Туранский ятаган, который он всегда носил при себе… Как он мог забыть о нем!
Кляня себя за глупость, Амальрик осторожно повел рукой по бедру – слава Митре, кривой восточный клинок, напоминающий полумесяц, который в соседнем Иранистане называли кама, был на месте. Конечно, в седле от ножа ему особой пользы не было, но как он мог забыть о нем, очутившись на земле… Владетель Тора вздохнул, подумав, что несколько подрастерял свои былые навыки, и чуть замешкался. И это едва не стоило ему жизни.
Почуяв, видно, слабину в обороне противника, бандит мгновенно перешел в яростную атаку. Меч его опустился стремительно, чуть наискось, готовясь разрубить немедийца пополам. В последний момент тот успел вскинуть руку, отразив удар рукоятью, и сила столкновения оказалась столь велика, что ему едва не вывихнуло кисть. На миг противники застыли друг против друга в неподвижности, ибо каждый не решался нарушить равновесие, опасаясь удара. Амальрик ощущал горячее дыхание бандита, видел его горящие ненавистью глаза…
Он смотрел ему прямо в лицо, не отрываясь, точно пытался загипнотизировать. Левая рука незаметно скользнула к ножнам. Бандит, ощутив движение, перевел взгляд вниз, попытался отступить, – но было слишком поздно. Серповидный ятаган пронзил его тело, смачно разрывая податливую плоть, и Амальрик злобно расхохотался, отталкивая врага прочь.
– Поскучай немного, ублюдок! Когда я освобожусь, ты пожалеешь, что родился на свет…
– Коварная собака! – прохрипел бородач, хватаясь рукой за раненый бок. Черная кровь стекала по пальцам, огромным пятном расползаясь по одежде. Разбойник упал на колени, сгибаясь в три погибели.
Немедиец не стал дожидаться, что будет дальше, и кинулся к четвертому противнику. Убить! Убить во что бы то ни стало! В запале барон сыпал проклятиями по-немедийски – оставлять живого свидетеля нельзя ни в коем случае… Но подвывихнутая лодыжка вдруг разразилась жутким всполохом боли, и Амальрик, не в силах совладать с нею, рухнул, как подкошенный, на груду осенних листьев.
Он взревел от досады и ярости, когда увидел, что его последний неприятель скрылся в лесной чаще, волоча за собой раненого товарища. Сомкнулись ветви, и через мгновение уже ничто не напоминало о том, что разбойников было четверо.
Посланник сжал зубы и, опираясь на палаш, встал. За спиной у него послышалось жалобное ржание лошади, раненной Гнусавым. Та била ногами, расшвыривая палую листву, силясь подняться, мотала отчаянно головой, и плач ее напоминал плач ребенка. Амальрик обернулся к лошади.
Его любимая гнедая. Подарок принца Тараска, из королевских конюшен. Он самолично пестовал и обучал ее с детства, никогда не расставался с тонконогой красавицей, даже взял с собой сюда, в Аквилонию… где та и обрела смерть. Глаза немедийца затуманились на миг. Опустившись на колени, он ласково провел рукой по атласной шее, потрепал черную, как смоль, гриву. Под прикосновением хозяина лошадь притихла, перестала биться и стонать, и лишь косила на Амальрика огромным страдальческим глазом.
Стиснув зубы, он поднял ятаган. Один удар – и из перерезанной артерии на шее хлынула алая кровь. Гнедая красавица дернулась в последний раз и затихла.
Не помня себя от ярости, подволакивая раненую ногу, Амальрик рывками стал приближаться к поверженному грабителю. Тот силился подняться и выкрикивал ругательства, зловеще сверкая в темноте белками глаз.
Барон Торский встал подле и пнул его ногой в бок, стараясь попасть по ране:
– А теперь расскажи, раб, кто надоумил вас караулить меня на этой тропинке?
Разбойник угрюмо молчал, готовясь к смерти.
– Молчишь, – усмехнулся барон. – Ты думаешь, глупец, что я прикончу тебя? Ошибаешься, легкая смерть – большая честь, и ты ее не заслужил. Подлые трусы, вроде тебя, годны лишь на то, чтобы калечить беззащитных лошадей, но сейчас ты получишь хороший урок!
С этими словами он рывком перевернул сопротивляющегося разбойника на живот, наступил ему на крестец жесткой подошвой своего подкованного афгульского сапога и точными движениями мясника, разделывающего тушу, рассек своим острым палашом сухожилия на его ногах. Тот дико закричал и начал корчиться, вырывая траву, взрывая землю, не в силах стерпеть дикую боль.
– Ноги тебе больше не понадобятся, приятель, – с сожалением промолвил Амальрик, ударив его ногой в лицо. – Но если ты считаешь, что руки могут пригодиться, то будь, пожалуйста, поразговорчивее!
Бандит завыл от ужаса, заерзал на траве и, путая слова, прохрипел, сплевывая кровь из разбитого рта:
– Никто нас не подговаривал, клянусь Митрой! Мы сами промышляем окрест. Иногда попадаются одинокие купцы или благородные рыцари-паладины. Мы не думали делать вам ничего плохого, просто хотели попугать вас и отобрать золото и коня.
– Кто это «мы», пес? – поинтересовался Амальрик, задумчиво водя жалом палаша близ лица разбойника. – Будь откровенен со мной, очень тебя прошу.
– Мы, это я с Ольвеной, – он кивнул в сторону трупа с ножом в горле. – И… и…
– И? – передразнил его посланник, примериваясь клинком к правой руке бородача. – Как ты полагаешь, приятель, по локоть будет достаточно, или все же лучше по плечо?
– Нет, умоляю, господин, нет! Я все расскажу вам! Только дайте слово, что вы оставите меня в живых! Честное благородное слово дворянина…
– Ну конечно даю, – ласково промолвил Амальрик, – о чем речь…
– Ну вот, мы с Ольвеной-зингарцем и… два молодых господина, Винсент и Дельриг, сыновья Тиберия Амилийского. Мальчишкам скучно в отцовском поместье, им охота посражаться, помахать мечами… Ясно, дело ведь молодое. Мы с зингарцем бежали из войск короля Вилера – сам-то я родом из Гандерланда – и, чтоб сводить концы с концами, стали шалить на большой дороге. А тут наткнулись как-то раз на этих юнцов, Зандра их забери. Они и говорят – или мы выдадим вас стражникам и те повесят вас на первом суку, или берите нас в свою компанию… Ну что нам оставалось делать?
Но посланник уже не слушал болтовню негодяя. Винсент и Дельриг! Вот откуда ему показался знакомым голос… Кто бы мог подумать! Сыновья именитого нобиля грабят честной люд в лесу. Ай да Вилер, вот до чего довел своих несчастных подданных. Ну что же, по крайней мере прогулка оказалась не напрасной: теперь эти два щенка в его руках. Придет время, и он сумеет найти им достойное применение…
Амальрик посмотрел на бандита, копошившегося в мокрой от крови листве, словно пес с переломленным хребтом.
– Значит, ты говоришь, вы не желали мне ничего дурного? – вкрадчиво спросил он бывшего солдата.
– Ничего, повелитель, клянусь Митрой! Никому ведь неохота убивать без причины. Мы думали, ты странствующий рыцарь, который побоится сразиться с четырьмя…
– Побоится! – фыркнул немедиец. – Вам, я вижу, не везло на настоящих мужчин. Благодари Митру, что я решил немного поразвлечься, иначе ты бы уже не смог насладиться нашей беседой. Ты уже видел, как я кидаю ножи, но кроме них у меня припасены метательные палицы, совсем маленькие, но их хватает, чтобы раздробить голову таким шутникам, как вы. Эти милые штучки используют каннибаллы Дарфара, хотя ты, пес, все равно не знаешь, где находится эта страна. Внутри они полые, но в них налит крушец, больше известный как «живое серебро». Во время полета оно перекатывается в убойный конец и удесятеряет силу удара.
Чувствовалось, что барон сел на своего любимого конька, глаза его лихорадочно заблестели, и, казалось, они светятся собственным светом, как у лесного оборотня.
– А вот еще одна забавная вещица. – Он достал из потайного кармана пористый коричневый комочек и повертел его под носом у полумертвого разбойника с видом купца, нахваливающего свой товар. – Это сушеные споры Лишайника Скорби, что растет в гиперборейской тундре. С виду неприметный шарик, но при ударе он выстреливает свое семя в тело жертвы – ощущение такое, словно тысяча раскаленных иголок вонзаются тебе под кожу… я вспоминаю, мои рабы очень мучались, когда я пробовал на них эту штуку. Но самое интересное начинается потом, когда лишайник начинает прорастать изнутри, и через день ты покрываешься бурым мхом, словно древний валун. Надо ли говорить, что ощущение при этом не из приятных. А для ближнего боя – вот пожалуйста, шип меруанского ядозуба. Стоит чуть поцарапать кожу, и твои кости превращаются в жидкость. Ты никогда не пробовал жить без костей, приятель?…
– За что вы мучаете меня, господин, – застонал разбойник. – Лучше добейте меня, только, умоляю, не пускайте в ход ваши кошмарные приспособления, вы и без того довольно покуражились… Вот видите, что вы натворили! – Он показал немедийцу руки, скользкие от крови, которая толчками выплескивалась из пробитого бока.
– Да, – вздохнул барон. – Какая досада. Ну скажи, на что тебе руки, если ты ими даже не в силах помочь самому себе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
В этот момент, швырнув в сторону бесполезный арбалет, Гнусавый со страшным воем метнулся под ноги лошади, широким взмахом меча перерезая ей сухожилия. Именно так боролись на поле боя пешие ратники с конными… Но Амальрик не успел подумать ни о чем больше. Лошадь его захрипела, принялась заваливаться на бок. Густая желтая пена потекла из пасти. В последнее мгновение барон успел соскочить с седла, – однако чуть замешкался, не успев до конца выпутать ногу – высокий каблук зацепился за стремя – и приземлился неудачно, ощутив жгучую боль в лодыжке. А над головой уже сверкнуло лезвие.
При свете луны лицо бандита щерилось дьявольским оскалом, и Амальрику показалось на миг, что в пасти его по-змеиному быстро мелькнул острый раздвоенный язык. У него не было времени разглядеть получше. Он едва успел вскинуть руку, чтобы отразить удар. Клинки сшиблись, точно серебряные молнии.
«Не подпускай его близко, – напомнил себе Амальрик. – У него меч короче, и он не сможет тебя достать».
Палаш барона разрезал воздух с такой силой, что, казалось, ночная тьма вокруг гудит, подобно растревоженному пчелиному рою. Мерный гул перемежался с зловещим лязгом, и вспотевший посол, которому чудом удавалось сохранить дыхание под бешеным натиском своего противника, вознес молитву Митре за то, что тот надоумил его взять в путь добрый немедийский клинок, сделанный, по преданию, много зим назад Зигаром, кузнецом, ковавшим знаменитый меч Альмиваль герою Брагорасу. Амальрику этот клинок вручил отец, наказав беречь семейную реликвию и без пощады разить им врагов Немедии. Это было отлично сбалансированное оружие, изготовленное из странного металла, не уступающего по прочности стали, и отливающего тревожным багровым светом, напоминающим зарево пожара, словно внутри его мерцал таинственный светоч; палаш разрубал доспехи с легкостью косы, срезающей траву; его широкая костяная крестовина, плавно переходившая в удобную рукоять, не уступала прочности бронзе – торские герольды рассказывали, что в стародавние времена ее изготовили из бивня Зимнего Единорога, полулегендарного зверя, обитавшего в глуши мглистых немедийских пущ. Так это или нет, Амальрик не знал, но надежность клинка превосходила все виды оружия, с которым ему доводилось сталкиваться во время своих многочисленных странствий.
Его противник, оказавшийся рослым крепышом с густой бородою и кривым носом, сломанным, по-видимому, в какой-то пьяной потасовке, злобно хохотнул и удвоил натиск.
– Ну, теперь тебе не уйти, красавчик! Останешься здесь, воронью на поживу!
Амальрик не ответил. Боль в ноге мешала сосредоточиться, не давала пространства маневру – его желание покуражиться над незадачливыми грабителями грозило обернуться бедой для него самого. Он не мог ни отступить, ни двинуться вперед, опасаясь, что больная лодыжка, подломившись, предаст его в любой момент. А здоровяк-бандит наступал, стремясь потеснить противника, заставить его потерять равновесие. Клинки сшибались все чаще, высекая снопы голубоватых искр, и дуайен почувствовал, что ему все труднее становится отражать бешеный напор. Пот градом стекал у него по лицу, перед глазами плыли красные круги. Удары бандита он отражал почти наугад, ожидая, что любой его выпад может оказаться ошибочным, и ледяная сталь вопьется ему в грудь. Хвала Митре, что его четвертый противник замешкался, хлопоча около пораженного в плечо юнца. Барон успел подумать, что его ножи с зазубренными, словно у рогатины, лезвиями, можно вытащить, только если разрезать плоть вокруг раны. Похоже, мерзавцу придется немало повозиться со своим приятелем. Эта мысль придала ему бодрости, и заставила вполголоса выругаться. Нож! Эрлик побери… Нож! Туранский ятаган, который он всегда носил при себе… Как он мог забыть о нем!
Кляня себя за глупость, Амальрик осторожно повел рукой по бедру – слава Митре, кривой восточный клинок, напоминающий полумесяц, который в соседнем Иранистане называли кама, был на месте. Конечно, в седле от ножа ему особой пользы не было, но как он мог забыть о нем, очутившись на земле… Владетель Тора вздохнул, подумав, что несколько подрастерял свои былые навыки, и чуть замешкался. И это едва не стоило ему жизни.
Почуяв, видно, слабину в обороне противника, бандит мгновенно перешел в яростную атаку. Меч его опустился стремительно, чуть наискось, готовясь разрубить немедийца пополам. В последний момент тот успел вскинуть руку, отразив удар рукоятью, и сила столкновения оказалась столь велика, что ему едва не вывихнуло кисть. На миг противники застыли друг против друга в неподвижности, ибо каждый не решался нарушить равновесие, опасаясь удара. Амальрик ощущал горячее дыхание бандита, видел его горящие ненавистью глаза…
Он смотрел ему прямо в лицо, не отрываясь, точно пытался загипнотизировать. Левая рука незаметно скользнула к ножнам. Бандит, ощутив движение, перевел взгляд вниз, попытался отступить, – но было слишком поздно. Серповидный ятаган пронзил его тело, смачно разрывая податливую плоть, и Амальрик злобно расхохотался, отталкивая врага прочь.
– Поскучай немного, ублюдок! Когда я освобожусь, ты пожалеешь, что родился на свет…
– Коварная собака! – прохрипел бородач, хватаясь рукой за раненый бок. Черная кровь стекала по пальцам, огромным пятном расползаясь по одежде. Разбойник упал на колени, сгибаясь в три погибели.
Немедиец не стал дожидаться, что будет дальше, и кинулся к четвертому противнику. Убить! Убить во что бы то ни стало! В запале барон сыпал проклятиями по-немедийски – оставлять живого свидетеля нельзя ни в коем случае… Но подвывихнутая лодыжка вдруг разразилась жутким всполохом боли, и Амальрик, не в силах совладать с нею, рухнул, как подкошенный, на груду осенних листьев.
Он взревел от досады и ярости, когда увидел, что его последний неприятель скрылся в лесной чаще, волоча за собой раненого товарища. Сомкнулись ветви, и через мгновение уже ничто не напоминало о том, что разбойников было четверо.
Посланник сжал зубы и, опираясь на палаш, встал. За спиной у него послышалось жалобное ржание лошади, раненной Гнусавым. Та била ногами, расшвыривая палую листву, силясь подняться, мотала отчаянно головой, и плач ее напоминал плач ребенка. Амальрик обернулся к лошади.
Его любимая гнедая. Подарок принца Тараска, из королевских конюшен. Он самолично пестовал и обучал ее с детства, никогда не расставался с тонконогой красавицей, даже взял с собой сюда, в Аквилонию… где та и обрела смерть. Глаза немедийца затуманились на миг. Опустившись на колени, он ласково провел рукой по атласной шее, потрепал черную, как смоль, гриву. Под прикосновением хозяина лошадь притихла, перестала биться и стонать, и лишь косила на Амальрика огромным страдальческим глазом.
Стиснув зубы, он поднял ятаган. Один удар – и из перерезанной артерии на шее хлынула алая кровь. Гнедая красавица дернулась в последний раз и затихла.
Не помня себя от ярости, подволакивая раненую ногу, Амальрик рывками стал приближаться к поверженному грабителю. Тот силился подняться и выкрикивал ругательства, зловеще сверкая в темноте белками глаз.
Барон Торский встал подле и пнул его ногой в бок, стараясь попасть по ране:
– А теперь расскажи, раб, кто надоумил вас караулить меня на этой тропинке?
Разбойник угрюмо молчал, готовясь к смерти.
– Молчишь, – усмехнулся барон. – Ты думаешь, глупец, что я прикончу тебя? Ошибаешься, легкая смерть – большая честь, и ты ее не заслужил. Подлые трусы, вроде тебя, годны лишь на то, чтобы калечить беззащитных лошадей, но сейчас ты получишь хороший урок!
С этими словами он рывком перевернул сопротивляющегося разбойника на живот, наступил ему на крестец жесткой подошвой своего подкованного афгульского сапога и точными движениями мясника, разделывающего тушу, рассек своим острым палашом сухожилия на его ногах. Тот дико закричал и начал корчиться, вырывая траву, взрывая землю, не в силах стерпеть дикую боль.
– Ноги тебе больше не понадобятся, приятель, – с сожалением промолвил Амальрик, ударив его ногой в лицо. – Но если ты считаешь, что руки могут пригодиться, то будь, пожалуйста, поразговорчивее!
Бандит завыл от ужаса, заерзал на траве и, путая слова, прохрипел, сплевывая кровь из разбитого рта:
– Никто нас не подговаривал, клянусь Митрой! Мы сами промышляем окрест. Иногда попадаются одинокие купцы или благородные рыцари-паладины. Мы не думали делать вам ничего плохого, просто хотели попугать вас и отобрать золото и коня.
– Кто это «мы», пес? – поинтересовался Амальрик, задумчиво водя жалом палаша близ лица разбойника. – Будь откровенен со мной, очень тебя прошу.
– Мы, это я с Ольвеной, – он кивнул в сторону трупа с ножом в горле. – И… и…
– И? – передразнил его посланник, примериваясь клинком к правой руке бородача. – Как ты полагаешь, приятель, по локоть будет достаточно, или все же лучше по плечо?
– Нет, умоляю, господин, нет! Я все расскажу вам! Только дайте слово, что вы оставите меня в живых! Честное благородное слово дворянина…
– Ну конечно даю, – ласково промолвил Амальрик, – о чем речь…
– Ну вот, мы с Ольвеной-зингарцем и… два молодых господина, Винсент и Дельриг, сыновья Тиберия Амилийского. Мальчишкам скучно в отцовском поместье, им охота посражаться, помахать мечами… Ясно, дело ведь молодое. Мы с зингарцем бежали из войск короля Вилера – сам-то я родом из Гандерланда – и, чтоб сводить концы с концами, стали шалить на большой дороге. А тут наткнулись как-то раз на этих юнцов, Зандра их забери. Они и говорят – или мы выдадим вас стражникам и те повесят вас на первом суку, или берите нас в свою компанию… Ну что нам оставалось делать?
Но посланник уже не слушал болтовню негодяя. Винсент и Дельриг! Вот откуда ему показался знакомым голос… Кто бы мог подумать! Сыновья именитого нобиля грабят честной люд в лесу. Ай да Вилер, вот до чего довел своих несчастных подданных. Ну что же, по крайней мере прогулка оказалась не напрасной: теперь эти два щенка в его руках. Придет время, и он сумеет найти им достойное применение…
Амальрик посмотрел на бандита, копошившегося в мокрой от крови листве, словно пес с переломленным хребтом.
– Значит, ты говоришь, вы не желали мне ничего дурного? – вкрадчиво спросил он бывшего солдата.
– Ничего, повелитель, клянусь Митрой! Никому ведь неохота убивать без причины. Мы думали, ты странствующий рыцарь, который побоится сразиться с четырьмя…
– Побоится! – фыркнул немедиец. – Вам, я вижу, не везло на настоящих мужчин. Благодари Митру, что я решил немного поразвлечься, иначе ты бы уже не смог насладиться нашей беседой. Ты уже видел, как я кидаю ножи, но кроме них у меня припасены метательные палицы, совсем маленькие, но их хватает, чтобы раздробить голову таким шутникам, как вы. Эти милые штучки используют каннибаллы Дарфара, хотя ты, пес, все равно не знаешь, где находится эта страна. Внутри они полые, но в них налит крушец, больше известный как «живое серебро». Во время полета оно перекатывается в убойный конец и удесятеряет силу удара.
Чувствовалось, что барон сел на своего любимого конька, глаза его лихорадочно заблестели, и, казалось, они светятся собственным светом, как у лесного оборотня.
– А вот еще одна забавная вещица. – Он достал из потайного кармана пористый коричневый комочек и повертел его под носом у полумертвого разбойника с видом купца, нахваливающего свой товар. – Это сушеные споры Лишайника Скорби, что растет в гиперборейской тундре. С виду неприметный шарик, но при ударе он выстреливает свое семя в тело жертвы – ощущение такое, словно тысяча раскаленных иголок вонзаются тебе под кожу… я вспоминаю, мои рабы очень мучались, когда я пробовал на них эту штуку. Но самое интересное начинается потом, когда лишайник начинает прорастать изнутри, и через день ты покрываешься бурым мхом, словно древний валун. Надо ли говорить, что ощущение при этом не из приятных. А для ближнего боя – вот пожалуйста, шип меруанского ядозуба. Стоит чуть поцарапать кожу, и твои кости превращаются в жидкость. Ты никогда не пробовал жить без костей, приятель?…
– За что вы мучаете меня, господин, – застонал разбойник. – Лучше добейте меня, только, умоляю, не пускайте в ход ваши кошмарные приспособления, вы и без того довольно покуражились… Вот видите, что вы натворили! – Он показал немедийцу руки, скользкие от крови, которая толчками выплескивалась из пробитого бока.
– Да, – вздохнул барон. – Какая досада. Ну скажи, на что тебе руки, если ты ими даже не в силах помочь самому себе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63