— Они засекли, как к Дорону тайно приезжал… извините, господин комиссар, но я уж скажу, как есть… — Таратура почему-то перешел на шепот. — Наш министр Воннел! А вы говорите, — уже своим обычным голосом закончил инспектор, — что в ведомстве генерала мы не имеем своих людей!
Честер и Гард от души расхохотались, через какое-то время к ним присоединился Таратура, хотя держался из последних сил. Когда они отсмеялись, инспектор достал из кармана бумажник, а из бумажника стопку фотографий, которую молча и торжественно протянул Гарду. Комиссар принял ее, словно колоду карт, и терпеливо ждал разъяснении Таратуры.
— На двадцать три тридцать вчерашнего дня, — сказал Таратура. — Это все те, кто побывал у Дорона с того момента, когда на вас поохотился Хартон, и вы отправились к Дорону пить кофе. А в двадцать три тридцать я посты снял, боясь, что их засекут. Добавлю, здесь только те, кто побывал непосредственно в кабинете у генерала или в приемной у Дитриха, что в принципе почти одно и то же: что думает Дорон, то делает Дитрих.
— Таратура, вы гений! — искренне произнес Гард. — А технически? Почему вы так уверены, что…
— Вас понял, шеф, — перебил инспектор. — Там есть такой коридорчик, через который надо пройти, чтобы попасть в приемную или в кабинет. А коридорчик имеет окошечко и хорошо освещен. Эти люди входили в главный подъезд, поднимались лифтом на четвертый этаж, где находится резиденция Дорона, проходили коридорчиком, а потом, вновь пройдя коридорчик, спускались вниз и выходили из того же подъезда. Кто не попадал на пленку, «обслуживающую» коридорчик, тот не попадал к генералу или Дитриху, и его, стало быть, в этой стопке нет. Вот и вся техника, шеф.
— Сегодня же подаю по начальству рапорт о переводе вас на должность старшего инспектора!
— Не горячитесь, комиссар, — благодарно и иронично улыбаясь, сказал Таратура. — Мой перевод еще должен санкционировать генерал Дорон…
Они невесело рассмеялись.
Гард стал рассматривать лица на фотографиях, оборотная сторона которых имела карандашом проставленные дату и время дня. Большинство лиц обладало разными выражениями: одним — при входе к Дорону, другим — при выходе из его кабинета. Дойдя до двух физиономий Дины Ланн, комиссар прежде всего обратил внимание на то, что девушка провела в кабинете генерала не менее полутора часов, то есть больше всех прочих визитеров, в том числе министра Воннела, который был у Дорона всего десять минут. Затем Гард сравнил выражения лиц на двух фотографиях девушки.
— Увы, они договорились. Это видно невооруженным взглядом. Посмотри, Фред, что ты скажешь?
На одном снимке Честер увидел Ланн, у которой были испуганно-счастливые глаза и явная неуверенность во всем внешнем облике. На втором изображении девушка казалась человеком, точно знающим, что нужно делать: губы были плотно сжаты, глаза источали жесткий и ненавидящий взгляд, весь вид свидетельствовал о неукротимой воле молодой женщины.
— Пожалуй, ты прав только в том, что она резко изменилась, побывав у Дорона, — сказал Честер. — А удалось ли им договориться или они крупно поссорились, я еще не знаю.
Гард еще раз взглянул на обе фотографии:
— Может быть, ты и прав… — Затем обернулся к инспектору Таратуре: — С этой красавицей я переговорю, найдя какой-нибудь официальный повод. Для начала потолкуем с ней о событиях того вечера, когда почти у нее на глазах возле статуи Неповиновения убивали человека… Кстати сказать, до сих пор неопознанного, Таратура, это нам очень связывает руки. Потом, инспектор, она — ваша. Остальных я беру на себя. Всего сколько? Ого, двадцать семь человек, не считая Воннела! — Гард веером разложил фотографии на столе, как в пасьянсе. — Сколько интеллекта в глазах, какие «мыслители»! Все физиономии следует немедленно заложить в справочную фототеку ЦИЦа, получить адреса этих людей, биографические данные, а затем, с учетом их высокой квалификации, пустить по каждому следу не менее трех «охотников»… Но где же я возьму около ста полицейских, если на каждую дюжину надо испрашивать специальное разрешение заместителя министра по оперативной работе? Нет, так у нас ничего не получится… Может, не все эти «сократы» имеют отношение к нашей шестерке, хотя они и побывали у генерала в кабинете? Впрочем, мы вынуждены исходить из худшего. Все! Что же делать? Видишь, Фред, в каких условиях мы работаем, охраняя покой граждан нашего государства, если нам приходится преодолевать сопротивление не только преступников и их сообщников, но и собственного начальства! Инспектор, надеюсь, последней фразы вы от меня не слышали?
— Если угодно, то и первой тоже, — улыбнулся Таратура.
— У меня в «Вечернем звоне» ситуация немного лучше, — мрачно сказал Честер. — Тоже приходится действовать не «благодаря», а «вопреки». Но я нашел выход из положения: говорю своему Верблюду одно, а делаю другое.
— Ну и мы так попробуем, — задорно воскликнул Гард, треснув себя подтяжками по выпуклой груди. — Таратура, срочно готовьте «липу» по делу Альфонсо Суареса, будто у него колоссальная клиентура среди моряков, актеров, пилотов военной авиации, железнодорожников, генштабистов, портовых проституток и кого еще хотите. Понимаешь, Фред, — повернулся Гард к журналисту, — мы взяли на той неделе мелкого торговца наркотиками, он всего лишь пешка в чьей-то игре, но к выводу о том, что он не туз, мы ведь всегда успеем прийти, не так ли, Таратура? Короче, делаем заявку на полуроту людей для «операции по наркотикам». Инспектор, через двадцать минут с заявкой — в приемную министра Воннела! А я прямо сейчас иду к нему, чтобы заранее слегка припудрить ему мозги!
С этими словами, еще раз ударив себя подтяжками по-груди, а затем надев пиджак, Гард вышел из кабинета и отправился в район тридцать третьего этажа, уверенный в том, что министр при всей своей «любви» к комиссару не откажет ему в срочном приеме, дабы лишний раз не связываться с «этим неудобным Гардом».
19. Сделка
В распоряжении Дины Ланн уже не оставалось много времени, а дел еще было невпроворот. Ей предстояло прежде всего уладить отношения с адвокатской конторой «Портиш и сын», на плечи которой она решила возложить все заботы о финансовом состоянии родителей, остающихся в городе. Вдобавок нужно было как-то успокоить стариков и вывести их из невменяемости, поскольку они все еще были оглушены происшедшими событиями: и вестью о предстоящем браке их дочери не с каким-то клерком Кифом, хотя он и был им симпатичен, а с самим президентом Бакеро, ну и конечно скоропалительным отъездом Дины за границу. Потом ей предстояло сделать прическу, подобающую невесте такого жениха, заказать несколько свадебных нарядов, пристроить на время в надежное место пуделя Сафара, которого ни с собой брать было нельзя (его почему-то недолюбливал, словно ревновал, Киф), ни родителям поручить (Сафар почему-то недолюбливал стариков). Затем Дина была намерена слетать к гимназической подружке Лизи, чтобы обрадовать ее неожиданной вестью о предстоящем браке, и непременно увидеться с подружкой Розеттой, чтобы этой же вестью ее огорчить, и так далее, и тому подобное. Наконец, предстояло сделать телефонный звонок любимому дядюшке, но это она решила отложить на потом, когда все прочие дела будут переделаны.
Личный вертолет президента Кифа Бакеро должен был забрать Дину Ланн с площадки шестнадцатого этажа вертолетного аэровокзала ровно в восемнадцать ноль-ноль. Сколько сейчас? О, куда так стремительно летит время? Ни секунды не мешкая. Дина набрала номер адвокатской конторы и попросила господина Портиша как можно скорее приехать к ней домой. Таким же телефонным образом она решила вызвать к себе двух подруг, чтобы, как говорится, одним выстрелом убить сразу двух зайцев, и задумалась на какое-то мгновение о судьбе пуделя, доверчиво лежащего у ее ног с вытянутым розовым языком и преданно глядящего в глаза хозяйке.
Увы, если бы только судьба Сафара тревожила в эту минуту Дину Ланн! Разговор с генералом Дороном хотя и внес некоторую ясность в их отношения, однако ни на йоту не успокоил девушку. Когда женщина одновременно и ненавидит и боится, можно без сомнения утверждать, что в этом коктейле ненависти всегда больше, чем страха, который, кстати, «от страха», простите за тавтологию, иногда вопреки всякой логике обращается в отчаянную смелость. Так родилось «условие», выдвинутое Диной Ланн в ответ на предложение Дорона, — однако, заметим в скобках, на что реально она могла рассчитывать, находясь с генералом примерно в таком же соотношении, как кролик с удавом или муха с паутиной, сотканной безжалостным пауком? Ну, пожужжала немного, показав, что умеет, что способна жужжать, ну, помахала недовольно крылышками или подергала носиком, как дергает кролик, прежде чем затихнуть перед завораживающим взглядом удава, — а что дальше? Дальше-то что?
В конце концов, если генерал хочет иметь возле президента Кифа Бакеро «своего человека» и этим «своим» избирает именно ее, Дину Ланн, в этом есть какая-то логика, и Дорон по-своему, вероятно, прав, рассчитывая на успех дела. Но Дина Ланн тоже намерена поставить перед ним условие, если уж иначе невозможно, и тут ей в логике тоже нельзя отказать. Она хочет прежде всего, чтобы Киф никогда не узнал об этом, даже не догадался и не имел основания догадываться. И чтобы, во-вторых, служба генералу Дорону ограничивалась каким-то разумным сроком, например, рождением первого ребенка. Не век же ей работать на генерала, тем более неужели Дорон не понимает, что даже агент, становясь матерью, перестает быть агентом, ибо обретает совершенно новые заботы, несовместимые с делами тайного осведомителя? Понимает? Вот и прекрасно!
— В таком случае, генерал, я хотела бы получить от вас на сей счет гарантии.
Дорон удивился, и, кажется, не тому, что услышал, а тому, что девушка оперирует такой сложной терминологией.
— Я дам вам гарантии. Дина Ланн, — сказал он, улыбнувшись. — Но не иначе, как в обмен на ваши.
Малоискушенная в подобных делах Дина Ланн некоторое время смущенно думала. Когда Киф предложил ей руку и сердце, она сказала ему тихое «да», и это было все, что гарантировало молодому человеку ее согласие, в котором он мог не сомневаться. Дина была воспитана в правилах, по которым или верила людям, или не верила им. И никакие закладные в банке, расписки, заверенные нотариусом, торжественные клятвы, данные в присутствии третьих лиц, не увеличивали ее веры и не уменьшали недоверия. Равным образом и она если что-то обещала Кифу, то не выполнить уже не могла, — да что Кифу, тому же генералу Дорону, когда расписывалась в том, что будет молчать обо всем увиденном и услышанном ею в «ангаре»: расписка была вне Дины Ланн, ей вполне хватало словесного обещания, которое она дала при оформлении на работу. Так или иначе. Дина была способна, общаясь с Кифом, в самом крайнем случае опоздать на свидание на какие-то десять или пятнадцать минут, и то из соображений «воспитательных», то есть невинных, а не потому, что не держала данное слово или была забывчива.
— Я вам обещаю! — твердо произнесла Дина Ланн, глядя Дорону прямо в глаза, и Дорон, подумав, не менее твердо ответил:
— Я вам тоже! Ну, вот и гарантии, не так ли?
И улыбнулся одними уголками рта.
Она почувствовала: не так! Ее словам можно было верить, а его? Жизненный опыт ничего не подсказывал Дине Ланн, и вовсе не знание этого человека, а чувство самосохранения как бы подталкивало ее изнутри, предупреждая: не верь ему, он злой и коварный, и если твое «да» есть «да», его «да» может оказаться «нет»! Стало быть, «я обещаю», увы, не проходит, что же тогда может «пройти»?
Дина прикусила нижнюю губу, мучительно соображая, и вдруг произнесла, поразив даже видавшего виды Дорона:
— Господин генерал, давайте договоримся так. Я вам открою какой-нибудь свой секрет, а вы мне — свой. Тогда не только я буду у вас в руках, но и вы — в моих. И мы сможем доверять друг другу:
— В каком смысле «секрет»? — несколько обескураженно спросил Дорон.
— Ну, тайну! — объяснила Дина Ланн, как будто перед ней сидел не крупный государственный деятель, чиновник, да еще с такой мрачной репутацией, как генерал Дорон, а близкая подружка вроде Лизи или Розетты. — Например, я могла бы сказать вам, что, кроме Кифа, за мной ухаживает и даже сделал предложение… ну, еще один молодой человек. Я назову вам его имя, только не открывайте его Кифу, он ревнив, хотя и сдержан. А вы мне, господин Дорон…
«Она идиотка или настолько умна, что удачно играет эту роль?» — подумал Дорон, внимательно разглядывая собеседницу из-под опущенных век.
— Позвольте, — перебил ее Дорон, — откуда у вас уверенность в том, что я скажу вам действительно нечто секретное, и откуда у меня уверенность, что, положим, имя конкурента Кифа Бакеро вы не придумали в ту самую секунду, как решили его произнести?
— Можно проверить, господин генерал, — спокойно возразила Дина Ланн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42