- Что это он кричит как бесноватый? - спросил человек в монашеской рясе, оторвавшись от своих геометрических фигур. - О чем идет речь?
- О Христе, воскресшем во славе Своей, досточтимый брат Лука, - с величайшим почтением ответил камнерез, потому что этот брат Лука преподавал математику в университете Павии.
- И во имя воскресшего Христа ты поднял этакий шум? - обратился ученый монах к хозяину.
- Да, и дело это касается меня, а не вас, - Объявил хозяин. - Потому как трактир мой, и я должен за ним присматривать. Ваши значки да фигуры меня не заботят, ну разве что после вашего ухода надобно смахивать их пыльной метелкой, чтобы другой христианин мог сесть за стол.
Монах уже не слушал его. Он опять вернулся к своим математическим построениям.
- Сударь! - сказал хозяину Иоахим Бехайм. - Я все еще жду вина, и мне непонятно, как оно связано с воскресением Спасителя. Возможно, какая-то неведомая мне связь тут и существует, но я пришел сюда не затем, чтобы заниматься богословием. Отнесите мой плащ в кухню и повесьте у очага, пусть просохнет. О нашпигованной баранине мы поговорим позже, а грибов я не ем.
Хозяин только теперь рассмотрел плащ, который держал в руках, и, к своему удивлению, заметил, что сшит он из отличного сукна, а вдобавок оторочен дорогим мехом и стоит наверняка много больше всех разносолов, какие он мог подать немцу за целый вечер. И у него забрезжило подозрение, что мастеровые выставили его дураком.
- Сию минуту подам, сударь, и самого лучшего, - успокоил он Бехайма, кастильонского "вино санто", ради этого вина люди ко мне со всех сторон стекаются, даже из Павии приезжают, как вон тот досточтимый монах, который только что на свою беду попытался встрять в мои дела. Пусть чертит свои фигуры, а меня оставит в покое. Я себя одурачить не дам, - продолжал он громким голосом, чтобы все слышали. - Знаю, кто чего стоит. С первого взгляда вижу, что за человек передо мной... Все, иду за вином, сударь, бегом бегу.
Он гордо вскинул голову и, не удостоив своих зложелателей ни единым взглядом, отправился в подвал наполнить глиняный кувшин знаменитым "вино санто".
Отведав вина, Иоахим Бехайм почувствовал себя весьма уютно. Такое вино, сказал он себе, я готов пить каждый вечер, да и возле постели недурственно бы держать кувшинчик. Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. А живописцы и камнерезы вокруг продолжали свой разговор, и толковали они о предметах, весьма далеких от всего, что когда-либо вызывало у немца интерес.
- ...Вот почему я бы очень хотел написать ее в образе Леды, нагую и потупляющую взор...
- С лебедем на коленях?
- Да неужто? И кому же достался заказ?
- За индиго, свинцовые белила и золото я не меньше одиннадцати лир выложил.
- Нагую, но с одного боку...
- ...Открывает он, значит, сундук, запускает в него голову, ровно нырнуть собрался, ну, думаю, сейчас деньги достанет...
- ...Окутанную тремя покрывалами, тут уж я покажу, на что способен, ведь это трудная задача для живописца...
- И с лебедем на коленях?
- Кольчужник! Гончар! Ну мыслимое ли дело?! И оружейный литейщик!
- А достает он штуку сукна. Вместо денег - сукно на платье. Мне! Человеку, который своим искусством облагородил нравы этого города!
- Эта троица два года точно проваландается.
- Дурак он. Скряга. Я чуть по уху его не огрел этим сукном.
- Если ты не записной сотрапезник у господ, от которых получают столь превосходные заказы...
- Скряга он!
- С лебедем на коленях?
- Да, с лебедем на коленях. Но разве в этом дело? Пернатую тварь ей кто угодно подрисует.
- А вот и Манчино. Долгонько мы нынче его дожидались. Сюда, Манчино!
- Тут сам Папа ничего бы не смог поделать - Манчино все равно бы раньше не явился. С толстухой своей миловался, совсем голову потерял.
- Шагает герой после схваток любовных...
- ...В блудилище, где вместе с ней живет.
- Совершенно верно. Прямиком оттуда. У кого-то есть возражения?
Дремоту немца как рукой сняло; он узнал низкий, звучный голос, произнесший последнюю фразу, и открыл глаза. Рыночный певец, тот самый, с изрытым морщинами лицом и горящими глазами стоял посреди трактирного зала и декламировал стихи:
Скажи, что любишь ты меня. Я страстно
Ожившим отплачу тебе огнем.
Твоя постель нам будет - рай прекрасный
В блудилище, где вместе мы живем4.
- Хозяин! - прервал он декламацию, подсаживаясь к своим приятелям. Подай-ка мне поесть, только смотри не прогадай с выбором блюд, иначе не миновать тебе убытка. Потому что в кармане у меня всего один медный сольдино, зато неподдельный и полновесный. На чем я остановился?
В бою страстей вкусил победы вящей
Я, как Ахилл, что мирмидонян вел.
Потом ушел. Ее оставив спящей
В блудилище, где вместе мы живем.
- Эти стихи, - заметил один из сидевших за тем же столом, - мы все от тебя уже раз десять с лишком слыхали, трактирщик и тот их наизусть выучил. Сочинил бы что-нибудь новенькое, Манчино, глядишь, и ужин образуется.
Бехайм подозвал хозяина.
- Кто этот человек, который только что вошел? - спросил он. - С медным сольдино. Наружность у него довольно странная.
- Этот? - презрительно бросил хозяин. - Вы не первый обратили на него внимание. Стихоплет. Сочинитель. Читает тут свои вирши, тем и добывает себе пропитание. Они зовут его Манчино, Левша, потому что он все делает левой рукой, оружие и то держит в левой и ловко с ним управляется, сущий душегуб. Как его звать на самом деле, никто не ведает, и он сам тоже. Однажды утром его с разбитой головой подобрали на тракте и отнесли к лекарю, а он, как очнулся, ничего не мог вспомнить, что было раньше, даже имя свое позабыл. Странно, сударь мой, что человек позабыл свое имя. Мессир Леонардо, который часто сюда захаживает и ведет с ним разговоры... Как, сударь?! Вы не знаете мессира Леонардо? Мессира Леонардо, который отлил в бронзе коня покойного герцога? И не слыхали о нем никогда? Дозвольте спросить: вы откуда пожаловали? Не от турок ли? Я вам вот что скажу: этакий Леонардо рождается на свете, я чай, раз в сто лет. Подлинный гений, сударь! Подлинный гений во всех искусствах и науках! Я, сударь, трактирщик, мое дело кухня, и меня вы не спрашивайте, хоть, к примеру, в винах я разбираюсь отменно, но вы других спросите, кого угодно в Милане спросите про мессира Леонардо, флорентийца, и всяк вам скажет - и досточтимый брат Лука, и мессир д'Оджоно, художник, что сидит подле Манчино... да, верно, подле этого самого Манчино, о котором у нас речь, так, стало быть, мессир Леонардо говорит, что имя свое и происхождение он забыл по причине раны в голове и по причине анатомии. Иногда он вроде как вспоминает, Манчино, и плетет тогда, что он-де сын герцога или другого какого знатного вельможи, и что отправился путешествовать для развлечения, и что есть-де у него городские дома, сельские усадьбы, рыбные пруды, леса и деревни, и все это ждет его, только он не знает где. А другой раз жалуется, что искони был нищим бродягой, терпел холод, голод и прочие напасти и несколько раз чудом спасся от виселицы. Один Господь ведает, где тут правда. Который год Манчино этот ходит ко мне в трактир, приятели когда кормят его ужином, а когда и нет. Да чего уж, от ломтя хлеба с копченой колбасой я не разорюсь. По-итальянски он говорит на манер савойских горцев, может, там его герцогство и находится, а может, выдумка это. Днем он, слышно, хороводится с гулящими девками, ну а больше я про него ничегошеньки не знаю, все вам рассказал.
Он взял у Бехайма кувшин, чтобы вновь наполнить его вином. Человек, о котором он вел речь, сидел откинувшись на спинку стула, устремив взгляд на закопченные балки, откуда свисали хозяйские колбасы. Потом обратился к своим соседям:
- Вы правы, укоряя меня в том, что я докучаю вам стихами, которые вы уже знаете. Вот почему я только что сложил новые и надеюсь, они придутся вам по сердцу. Итак, слушайте балладу о вещах, какие я знаю, и об одной вещи, которой не знаю.
- Слушайте новую балладу Манчино о вещах, которые... Ну! Начинай! Тишина, все слушают! - крикнул его сосед слева.
Хозяин, вернувшийся с полным кувшином, остановился в дверях, наблюдая за происходящим.
- Однако ж здесь, в этом трактире, - Манчино отвесил поклон в сторону Бехайма, - есть человек, нам незнакомый и, быть может, отнюдь не расположенный слушать мои стихи.
Бехайм почувствовал, что все смотрят на него, и, смекнув, что речь о нем, поспешно встал и заверил, что не менее других сгорает от нетерпения услышать эти стихи. Невелика радость, добавил он, пить вино в одиночку, ведь он пришел сюда в расчете на веселое общество. Засим он назвал свое имя: Иоахим Бехайм.
- Коли так, давайте без церемоний! - воскликнул один из компании Манчино, лысый, с уже седеющими усами. - Садитесь к нам, будем вместе пить и веселиться. Меня зовут Джанбаттиста Симони, я резчик по дереву, и в соборе, справа от главного портала, в первой боковой капелле, вы можете увидеть моего молодого Христа. Здесь, в "Барашке", я наставляю новичков.
- Черт меня побери, если я сейчас не выведаю, где найти эту Аннетту, пробормотал Бехайм; со стулом в одной руке и беретом в другой он перебрался к художникам и, усаживаясь подле лысого резчика, наставника новичков, еще раз повторил, что звать его Иоахим Бехайм. Другие тоже назвали свои имена, но они в его памяти не задержались. Лысый резчик поднял кубок.
- За наше знакомство! Вы уже побывали в соборе? - тотчас спросил он, ибо, как все миланцы, гордился этим замечательным сооружением, воздвигнутым во славу Господа Бога и города.
- Нет, я слушал мессу в церкви братьев-доминиканцев, - ответил Бехайм. - Она удобно расположена, в двух шагах от моего жилья. Впрочем, так было раньше, теперь придется ходить к Святому Иакову, а это довольно далеко. Дело в том, что я нынче съехал с постоялого двора на Малой Кузнечной.
Удовлетворив таким образом любопытство резчика, немец перегнулся через стол и попробовал завести разговор с Манчино.
- Если мне не изменяет память, - начал он, - я видел вас, сударь, несколько дней назад на рынке...
- Что вам угодно? - спросил Манчино, который мысленно шлифовал свои стихи.
- На овощном рынке. Вы там стояли на возвышении, на капустном бочонке...
- Баллада о вещах, какие я знаю, - сказал Манчино. - В ней три строфы и, как положено, краткое послание.
- ...И пели, - упрямо продолжал немец. - А девушка, что прошла мимо...
- Тихо! Тихо! Слушайте! - вскричал мастер-камнерез за соседним столом, да так зычно, что брат Лука, по-прежнему склоненный над своими геометрическими чертежами, вздрогнул от испуга. Трактирщик, аккурат собиравшийся наполнить вином оловянный кубок немца, замер с поднятым кувшином, будто изваяние.
Манчино взобрался на стул. Тусклый свет лампы озарил его изрытое морщинами лицо. Тишина кругом, только в дымоходе словно бы жаловались и плакали грешные души. И он начал:
Я знаю - по коре - деревьев стать,
Я знаю хитрость, что цыган сражала,
Я знаю: в слугах барина видать,
Я знаю боль, удар, укол кинжала,
Я знаю шлюх, как жизнь их унижала,
Я знаю облик Папы, как тебя,
Я знаю честь, познал позора жало,
Я знаю все, но только не себя5.
Трактирщик опустил кувшин, ставший вдруг непомерно тяжелым. Мастера-камнерезы сидели, точно два усталых титана, глядя в пол, на деревянные свои башмаки, один подпер рукой подбородок, другой - лоб. Брат Лука поднял свою ученую голову и, сам того не замечая, постукивал мелком в такт стихам. А Манчино продолжал:
Я знаю вина по оплетке их,
Я знаю, в чем у чудаков потреба,
Я знаю праведность и грех других,
Я знаю птиц - так петь и мне бы,
Я знаю плесень на кусочке хлеба,
Я знаю то, что людям должен я,
Я знаю ад, я знаю рай и небо,
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю в супе плавающих мух,
Я знаю палачей - бежал, не скрою,
Я знаю каждого сарая дух,
Я знаю, что в словах: "Любой ценою!",
Я знаю талеры - имел порою,
Я знаю плен красы, ее любя,
Я знаю хмель, знавал забвенья долю,
Я знаю все, но только не себя.
О люди, я познал судьбы теченье,
Я знаю смерть, что рыщет, все губя,
Я знаю жизни взлеты и паденья,
Я знаю все, но только не себя.
- Это было послание, - сказал он и спрыгнул со стула. - In nuce6 в нем содержится все, что я имел сказать об этом предмете, а три предшествующие строфы были излишни, как вообще львиная доля того, что слетает с губ и выходит из-под пера стихотворцев. Но мне это простительно. Я трудился ради ужина.
Хозяин стряхнул оцепенение и поставил кувшин с "вино санто" перед Манчино.
- Я, как известно, в изящных искусствах не силен, - сказал он. - Но по выражению лица досточтимого брата Луки, а он, слава Богу, профессор, вижу, что стихи ваши весьма изрядны. Хотя насчет того, что вы, мол, узнаете вино по оплетке, трактирщикам рассказывать не надо бы. Тут вы приврали. Впрочем, о таком пустяке далее и говорить не стоит. Пока что отведайте-ка вот этого.
И он сызнова отправился в подвал за вином для Бехайма.
Приятели Манчино не стали особенно распространяться по поводу его стихов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22