И он немного наклонил голову, чтобы не смотреть прямо
на солнце. Голову ребенка покрывали следы укусов насекомых.
Ладно, пусть все так и происходило на самом деле. Он готов был это
признать. Ну и что из того? Он с гордым видом поднял голову и улыбнулся,
- 21 -
словно говоря: "Что бы вы ни сделали, мне ничего не грозит. Ведь на
самом деле я уже не здесь, а в Нью-Йорке".
Он небрежно положил руку на выступ скалы. Пальцы коснулись
эластичного ремешка - сандалия. Маленький овал из голубого пластика,
почти занесенный снегом.
Забросить ее подальше в воду? Лучше не стоит.
На опушке леса стоял какой-то человек. Вечерние сумерки скрывали
его лицо. Можно было разглядеть лишь усы.
Слева - заснеженный пляж оканчивался стеной песчаника. Справа
тропинка поворачивала в лес, позади волны перекатывали гальку.
- Да?
Человек наклонил голову, словно прислушиваясь, но ничего не сказал.
- Да, я слушаю вас!
Человек скрылся в лесу.
* * *
Споткнувшись на причале, он взбежал на палубу, когда паром уже
снимался с якоря. Не хватило времени даже на то, чтобы купить билет. В
салоне при электрическом освещении обнаружилась неприятность: опять
порвались брюки - вероятно, при падении на сосновые иглы или камни
мостовой.
Отдышавшись, он почувствовал, что весь дрожит - очевидно, от
холода, - и купил стакан горячего чая за одну лиру. У
мальчика-разносчика он спросил по-турецки, который теперь час. Было
десять.
Еще одна пристань. На доске, прибитой к билетной будке, значилось:
"Буюк-Ада". И снова открытое море.
Вошедшему кондуктору он протянул десять лир и сказал:
- Истамбул.
Кондуктор покачал головой, что означало "нет".
- Йок.
- Нет? Сколько же тогда? Кач пара?
- Йок Истамбул - Ялова. - Взяв деньги, кондуктор дал ему восемь лир
сдачи и билет до Яловы.
Но ведь это на азиатском берегу! Значит, они просто шли не в ту
сторону!
Он стал объяснять, сначала медленно и внятно по-английски, потом на
отчаянном турецком, что ему вовсе не нужно в Ялову. Он достал свой
авиабилет и показал время отлета: восемь часов - только никак не мог
вспомнить, как будет по-турецки "завтра". Но он уже понимал, что все
напрасно. От Буюк-Ады до Яловы больше нет остановок, и сегодня уже не
будет обратных паромов. Придется сойти в Ялове.
* * *
Под тусклым фонарем на заснеженном деревянном причале стояли
женщина и мальчик.
Человек, долго стоявший у борта парома, наконец, дрожа от холода,
сошел на пристань. Он направился прямо к женщине с мальчиком, уронив
несколько клочков бумаги, которые тут же были подхвачены ветром и
унеслись высоко в небо.
Человек угрюмо кивнул женщине, и она пробормотала несколько слов
по-турецки. Потом все трое пустились в привычный путь вдоль берега к
своему дому. Впереди шел мужчина, за ним, немного поотстав, его жена и
сын.
1 2 3 4 5 6
на солнце. Голову ребенка покрывали следы укусов насекомых.
Ладно, пусть все так и происходило на самом деле. Он готов был это
признать. Ну и что из того? Он с гордым видом поднял голову и улыбнулся,
- 21 -
словно говоря: "Что бы вы ни сделали, мне ничего не грозит. Ведь на
самом деле я уже не здесь, а в Нью-Йорке".
Он небрежно положил руку на выступ скалы. Пальцы коснулись
эластичного ремешка - сандалия. Маленький овал из голубого пластика,
почти занесенный снегом.
Забросить ее подальше в воду? Лучше не стоит.
На опушке леса стоял какой-то человек. Вечерние сумерки скрывали
его лицо. Можно было разглядеть лишь усы.
Слева - заснеженный пляж оканчивался стеной песчаника. Справа
тропинка поворачивала в лес, позади волны перекатывали гальку.
- Да?
Человек наклонил голову, словно прислушиваясь, но ничего не сказал.
- Да, я слушаю вас!
Человек скрылся в лесу.
* * *
Споткнувшись на причале, он взбежал на палубу, когда паром уже
снимался с якоря. Не хватило времени даже на то, чтобы купить билет. В
салоне при электрическом освещении обнаружилась неприятность: опять
порвались брюки - вероятно, при падении на сосновые иглы или камни
мостовой.
Отдышавшись, он почувствовал, что весь дрожит - очевидно, от
холода, - и купил стакан горячего чая за одну лиру. У
мальчика-разносчика он спросил по-турецки, который теперь час. Было
десять.
Еще одна пристань. На доске, прибитой к билетной будке, значилось:
"Буюк-Ада". И снова открытое море.
Вошедшему кондуктору он протянул десять лир и сказал:
- Истамбул.
Кондуктор покачал головой, что означало "нет".
- Йок.
- Нет? Сколько же тогда? Кач пара?
- Йок Истамбул - Ялова. - Взяв деньги, кондуктор дал ему восемь лир
сдачи и билет до Яловы.
Но ведь это на азиатском берегу! Значит, они просто шли не в ту
сторону!
Он стал объяснять, сначала медленно и внятно по-английски, потом на
отчаянном турецком, что ему вовсе не нужно в Ялову. Он достал свой
авиабилет и показал время отлета: восемь часов - только никак не мог
вспомнить, как будет по-турецки "завтра". Но он уже понимал, что все
напрасно. От Буюк-Ады до Яловы больше нет остановок, и сегодня уже не
будет обратных паромов. Придется сойти в Ялове.
* * *
Под тусклым фонарем на заснеженном деревянном причале стояли
женщина и мальчик.
Человек, долго стоявший у борта парома, наконец, дрожа от холода,
сошел на пристань. Он направился прямо к женщине с мальчиком, уронив
несколько клочков бумаги, которые тут же были подхвачены ветром и
унеслись высоко в небо.
Человек угрюмо кивнул женщине, и она пробормотала несколько слов
по-турецки. Потом все трое пустились в привычный путь вдоль берега к
своему дому. Впереди шел мужчина, за ним, немного поотстав, его жена и
сын.
1 2 3 4 5 6