Он лишь мягко и тактично подсказывал Лосю, в чем необходимо сделать изменения, но как-то незаметно для самого себя из наблюдателя превратился в активного участника. Впрочем, его не оставляло подсознательное ощущение игры, несерьезности происходящего, словно он попал на съемки исторического фильма. Как ни крути, а за спиной Ивана незримо стояли сто лет развития науки и техники. Технические истины, доступные лишь немногим во времена Лося, Ивану казались самоочевидными; проблемы, встававшие перед инженером и его рабочими, порой представлялись просто смешными. Но он старался не показывать этого своего снисходительного отношения, понимая, что может обидеть и Лося, и рабочих.
В один из вечеров, когда чай был уже выпит, и шла неспешная беседа, Лось вдруг сказал:
— Иван Николаевич, вы вот постоянно говорите, что являетесь специалистом по электронике, в механике ничего не смыслите. Но наши проблемы решаете настолько легко, что мне хочется знать: какие же тогда у вас, в будущем, специалисты по механике?
Иван засмеялся:
— Хочется знать — так за чем же дело встало? Давайте сейчас же отправимся к нам, вот все и увидите!
Иван не в первый раз предлагал Лосю побывать в будущем, но нее как-то вскользь, мимоходом. Сегодня же он вдруг успел представить Лося в том далеком отсюда мире, успел примерить на себя роль гида, предвкусил удивление и растерянность Лося перед обыденными, всем привычными вещами. В веселом азарте Иван поднялся со стула:
— Ну что, Мстислав Сергеевич? Прямо сейчас, а?
Он опустил руку в карман, нащупывая коробочку мезонного ключа, улыбнулся ободряюще сверху вниз Лось, не глядя на Ивана, медленно покачал головой:
— Нет, не нужно…
Еще не осознав, что решение Лося не случайно, не в силах расстаться с возникшей в воображении картиной, Иван бодро и напористо продолжал:
— Да ну, Мстислав Сергеевич, что значит — не нужно? Очень даже нужно! И не надо раздумывать, ведь один момент — и мы там!
Лось быстро глянул на Ивана и вновь опустил глаза. Заговорил медленно и осторожно, пробуя на слух каждое слово:
— Я считаю, Иван Николаевич, что нельзя так вот взять и отправиться к вам, в будущее. По-моему, это безнравственно. Будущее нужно заслужить. Заработать. Есть только один способ путешествовать в будущее — идти в него из настоящего день за днем, минута за минутой. Вместе со всем человечеством…
Иван помрачнел. Пытаясь смягчить сказанное, Лось шутливо продолжил:
— И вообще, Иван Николаевич, еще не известно, попаду ли я в свое будущее. В ваше — да, а в свое? Не знаю. Ведь я его творю каждым своим поступком, каждым решением. Но если оно зависит от того, как я решу поступить в каждом конкретном случае, значит, оно не одно? Значит, у него великое множество вариантов? Вы мне предлагаете один из них, а может, в нем меня вообще не существует, может, я утонул, сгорел, не вернулся с Марса!
Иван затаил дыхание. Лось, по неведению, подошел так близко к истине, что достаточно было только протянуть руку, и… И что — «и»? Иван не знал, что. Он не знал, почему сразу, с самого начала, не сказал Лосю всей правды, не объяснил, что они живут в разных мирах. Побоялся, что Лось не поймет? Или пожалел, не захотел взваливать на него знание факта, что не во всех вариантах будущего есть он, Лось, есть Аэлита и есть Марс, каким тот остался в памяти Лося? А может, подсознательно чувствовал невыстраданность для себя этого сурового мира Лося и Гусева, ощущал себя в нем экскурсантом и боялся упрека в этом? Может быть, поэтому ему почудился в словах Лося скрытый намек, поэтому и охватила растерянность?
Иван нервно засмеялся и отошел к окну. Взявшись рукою за портьеру, словно собираясь выглянуть наружу, и тем маскируя волнение, он проговорил деланно равнодушным голосом:
— Что ж, нет так нет. Мое дело — предложить… — И, пожав плечами, оборвал разговор.
6.
Поначалу провожающих было немного. Но, пока суетливо доделывались какие-то важные и неизвестно почему оставленные на сегодня дела, народу заметно прибавилось. Не помогло и то, что отлет назначили на тусклый предрассветный час, когда темная в ночи листва ждет первого утреннего ветерка.
На людях Иван старался держаться по возможности в тени. Сегодня это ему удавалось плохо — напарник Лося в новом путешествии на Марс не мог остаться незамеченным.
Лось тоже был взволнован, растерян и тороплив — лихорадочно блестящие глаза, горячечный, пятнами, румянец на скулах.
Пришел Гусев с женой. Она стеснялась, мило краснела и поминутно поправляла волосы. Гусев, вдруг расчувствовавшись, крепко обнял Лося, потом сжал руку Ивана, тряхнул, колючим взглядом вцепившись в глаза. Иван выдержал взгляд. Гусев одобрительно хохотнул, тряхнул руку еще раз.
— А мне говорили — контру недобитую Мстислав Сергеевич пригрел, — доверительно сообщил он Ивану. — Вот брешут, гады! Ну ничего, я с ними разберусь!
Он круто катнул по скулам желваки, и Иван с невольным сочувствием подумал о тех, с кем Гусев будет «разбираться». А Гусев был уже у аппарата, и Иван слышал, как он громко говорил жене:
— Погляди, Маша, вот в этом снаряде мы с товарищем Мстиславом Сергеевичем и летали к угнетенным братьям на Марс, помогали им делать пролетарскую революцию!
Маша слушала и робела — здесь было столько ученых, инженеров и других руководящих товарищей. Она жалась к руке Гусева — уж он-то везде чувствовал себя, как дома.
Конечно, без митинга не обошлось. Иван, стоя рядом с Лосем, не вслушивался, а вглядывался в лица выступавших, всматривался в людей, окруживших импровизированную трибуну. Усталые лица, более чем скромная одежда, резкие тени от бьющего сбоку прожекторного света — и напряженное внимание, подавшиеся вперед фигуры, бешеные овации сказанным с трибуны словам — простым, ясным и оттого до конца понятным и необходимым. Иван вдруг остро почувствовал, что вокруг — Петроград двадцатых годов, трудное, голодное, но и счастливое время. Не за горами, кажется, мировая революция; весь мир разорвался пополам, и меньшая, совсем молодая половина в, голоде и холоде ломает старое и возводит новое. Новое — во всем: в названиях улиц и первых субботниках, в директорах и наркомах, вчера еще стоявших у станка и горячим вихрем революции выдвинутых вперед, в жарких спорах и яростном труде, в стремлении все успеть и всему научиться. Все казалось и было доступным — построить новый мир и выполнить план ГОЭЛРО, дать крестьянам трактор и создать новую, советскую литературу, восстановить трикотажные фабрики и полететь на Марс…
Иван тяжело и восторженно перевел дыхание и зааплодировал Лосю, который вместо заготовленной речи сказал глухо:
— Я, товарищи, не буду речь произносить. Все уже сказали предыдущие выступавшие. Я только хочу заверить, что я и мой товарищ, Иван Николаевич Феоктистов, хорошо понимаем и всегда будем помнить, что это Страна Советов дала возможность построить межпланетный корабль, что Страна Советов посылает нас на Марс как своих полномочных и официальных представителей. Мы хорошо понимаем, что если страна решила вместо тракторов, станков, подъемных кранов и паровозов строить наш снаряд, то она верит нам, надеется на нас. И мы не подведем! Мы наладим братскую связь между планетами!
Бешено забил Гусев в ладоши, посмотрел зверовато по сторонам — все ли прочувствовали, все ли рады? Ох, как хотелось Гусеву быть сейчас там, впереди, вместе с Лосем влезть в железное яйцо! Но хорошо понимал Гусев дисциплину, знал, что нужен здесь, на Земле, и удерживал себя, только с большей силой стучал ладонью об ладонь.
Так под овацию и влезли путешественники в снаряд. Люк захлопнулся. Собравшиеся отхлынули, перетекли на пустырь, вытянулись неровной цепочкой вдоль ограждающих безопасную зону веревок.
Вот, перекрывая гул голосов и ток крови в ушах, раздался первый тяжкий удар. От него дребезнули оконные стекла далеко окрест и захлопали спросонок крыльями голуби на чердаках. Коротким вздохом пронесся шелест по листве. А потом в сарае низко заревело. Блестя в свете прожекторов, из него выплыло гигантское яйцо, отстреливающееся треском вспомогательных стабилизирующих двигателей. Подъем его все убыстрялся. Прожекторный свет уже не мог угнаться за снарядом, лишь зеленый огонь ракетного выхлопа постепенно таял в вышине, не теряя своей яркости, а просто уменьшаясь в размере.
Прожектора выключили, но ночь уже не возвратилась. Потянул ветерок. Поеживаясь от бессонной ночи, утренней прохлады и чувства потери, все расходились молча. Прошло полчаса, и поблизости никого не осталось. Местные жители торопливо досматривали сладкий утренний сон.
7.
Ракета постепенно замедляла бег сквозь пустоту. Невидимая линия ее траектории по касательной чиркнула о багряный шарик планеты и, подчиняясь тяготению, завила вокруг нее суживающуюся спираль. Стальное яйцо мчалось вперед закоптелым горлом ракетного сопла. Из него то и дело рвался зеленоватый выхлоп пламени.
Снаряд спускался ниже и ниже. Вокруг него зашелестело, заурчало, завизжало, завыло — это стонал рассекаемый аппаратом воздух. Потом рев усилился. Он уже не воспринимался как звук. Над тихой планетой, над красноватыми пашнями, брошенными городами и редкими поселками раскатился леденящий душу, мощный и страшный ракетный крик. Он выбросил жителей из постелей, выгнал их на улицы, заставил настороженно поднять к небу лица. С тысяч губ безмолвно сорвалось такое же страшное, как этот могучий гром, жуткое и притягательное слово: «Магацитлы!»
Снаряд садился в тучу поднятой выхлопом красноватой пыли. Многотонная громада межпланетного корабля опускалась не плавно. Ее раскачивало и таскало над поверхностью планеты как попало. Двигатель взревел в последний раз и смолк. Снаряд задел краем сопла землю, опрокинулся и покатился. Центр тяжести его был расположен так, что он остановился соплом книзу.
Ивана бросило вперед, он выставил руки, но сила удара была такова, что его смаху приложило лицом, потом отбросило к другой стене, ударило еще раз и опять швырнуло. Похоже, он на какое-то время потерял сознание, потому что, когда по-настоящему испугался, вдруг с удивлением осознал, что снаряд неподвижен, а сам он лежит, неловко подвернув руку. Считать свои синяки и шишки Иван не стал — Лось лежал ничком, не подавая признаков жизни. Осторожно перевернув его на спину, Иван обхватил пальцами запястье.
Пульс был слабый, но отчетливый. Иван на секунду задумался, не сделать ли укол кардионола, но не стал. Вместо этого он перенес Лося поближе к баллону с кислородом и открыл вентиль. Пронзительно зашипел, вырываясь из редуктора, сжатый газ. Редуктор на глазах стал обрастать инеем. Животворная струя коснулась и Ивана, Хлебнув кислорода, он почувствовал, насколько сперт воздух в кабине. По всей видимости, поглотители углекислоты окончательно отказали.
У Лося дрогнули, затрепетали веки. Он судорожно сглотнул и открыл глаза. Секунду полежал неподвижно, обшаривая взглядом тускло освещенную внутренность кабины, потом резко, рывком, сел. Сосредоточенно прислушиваясь к своим ощущениям, он сгибал и разгибал суставы. А Иван уже и так видел, что все обошлось благополучно.
Клепаная обшивка снаряда, сперва редко, а потом все чаще и чаще начала потрескивать, остывая. Приходилось ждать, пока она остынет настолько, что можно будет открыть люк. Прикинув в уме массу и теплоемкость корпуса, Иван сообразил, что ждать придется не менее часа. Поэтому он занялся собой. Умылся, выяснил, что лицо более или менее в порядке, только нос припух, да саднили разбитые губы. Привычно, по всем правилам аутотренинга, расслабился. Осторожными движениями массируя лицо, заставил затянуться ссадину на губе. Посидев несколько минут неподвижно и внушив себе, что хорошо отдохнул, бодр и свеж, Иван вышел из прострации самогипноза и встретил любопытный и чуть испуганный взгляд Лося.
— Как это у вас получается? Ведь никаких следов… В средние века за такие штуки, знаете ли, на костер отправляли…
— Уж вы скажете, Мстислав Сергеевич! Обычный аутотренинг.
— Да? — саркастически спросил Лось. — Я так и подумал, что обычный.
— Нет, серьезно. Вот мы с вами как-нибудь займемся. Полностью вам не освоить, этим с детства надо заниматься, но усталость снять или там боль приглушить — я вас научу.
8.
Маленький пронзительный кружок солнца поднялся выше. Стало жарко. Иван не ожидал этого — солнце было таким слабым, что тепла от него, казалось, не может быть. Но оно было. Послужило ли тому причиной безветрие, из-за которого воздух, как в парнике, прогревался и сверху, и отраженным от почвы теплом, Иван не знал. Впрочем, безветрие его не удивило — Марс был старой планетой, вялой и неторопливой. Иван подумал, что здесь везде так — теплая уютная тишина, ласковый воздух днем, спокойное его остывание ночью, и только на терминаторе осторожный бриз, обязательный и желанный в своем постоянстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
В один из вечеров, когда чай был уже выпит, и шла неспешная беседа, Лось вдруг сказал:
— Иван Николаевич, вы вот постоянно говорите, что являетесь специалистом по электронике, в механике ничего не смыслите. Но наши проблемы решаете настолько легко, что мне хочется знать: какие же тогда у вас, в будущем, специалисты по механике?
Иван засмеялся:
— Хочется знать — так за чем же дело встало? Давайте сейчас же отправимся к нам, вот все и увидите!
Иван не в первый раз предлагал Лосю побывать в будущем, но нее как-то вскользь, мимоходом. Сегодня же он вдруг успел представить Лося в том далеком отсюда мире, успел примерить на себя роль гида, предвкусил удивление и растерянность Лося перед обыденными, всем привычными вещами. В веселом азарте Иван поднялся со стула:
— Ну что, Мстислав Сергеевич? Прямо сейчас, а?
Он опустил руку в карман, нащупывая коробочку мезонного ключа, улыбнулся ободряюще сверху вниз Лось, не глядя на Ивана, медленно покачал головой:
— Нет, не нужно…
Еще не осознав, что решение Лося не случайно, не в силах расстаться с возникшей в воображении картиной, Иван бодро и напористо продолжал:
— Да ну, Мстислав Сергеевич, что значит — не нужно? Очень даже нужно! И не надо раздумывать, ведь один момент — и мы там!
Лось быстро глянул на Ивана и вновь опустил глаза. Заговорил медленно и осторожно, пробуя на слух каждое слово:
— Я считаю, Иван Николаевич, что нельзя так вот взять и отправиться к вам, в будущее. По-моему, это безнравственно. Будущее нужно заслужить. Заработать. Есть только один способ путешествовать в будущее — идти в него из настоящего день за днем, минута за минутой. Вместе со всем человечеством…
Иван помрачнел. Пытаясь смягчить сказанное, Лось шутливо продолжил:
— И вообще, Иван Николаевич, еще не известно, попаду ли я в свое будущее. В ваше — да, а в свое? Не знаю. Ведь я его творю каждым своим поступком, каждым решением. Но если оно зависит от того, как я решу поступить в каждом конкретном случае, значит, оно не одно? Значит, у него великое множество вариантов? Вы мне предлагаете один из них, а может, в нем меня вообще не существует, может, я утонул, сгорел, не вернулся с Марса!
Иван затаил дыхание. Лось, по неведению, подошел так близко к истине, что достаточно было только протянуть руку, и… И что — «и»? Иван не знал, что. Он не знал, почему сразу, с самого начала, не сказал Лосю всей правды, не объяснил, что они живут в разных мирах. Побоялся, что Лось не поймет? Или пожалел, не захотел взваливать на него знание факта, что не во всех вариантах будущего есть он, Лось, есть Аэлита и есть Марс, каким тот остался в памяти Лося? А может, подсознательно чувствовал невыстраданность для себя этого сурового мира Лося и Гусева, ощущал себя в нем экскурсантом и боялся упрека в этом? Может быть, поэтому ему почудился в словах Лося скрытый намек, поэтому и охватила растерянность?
Иван нервно засмеялся и отошел к окну. Взявшись рукою за портьеру, словно собираясь выглянуть наружу, и тем маскируя волнение, он проговорил деланно равнодушным голосом:
— Что ж, нет так нет. Мое дело — предложить… — И, пожав плечами, оборвал разговор.
6.
Поначалу провожающих было немного. Но, пока суетливо доделывались какие-то важные и неизвестно почему оставленные на сегодня дела, народу заметно прибавилось. Не помогло и то, что отлет назначили на тусклый предрассветный час, когда темная в ночи листва ждет первого утреннего ветерка.
На людях Иван старался держаться по возможности в тени. Сегодня это ему удавалось плохо — напарник Лося в новом путешествии на Марс не мог остаться незамеченным.
Лось тоже был взволнован, растерян и тороплив — лихорадочно блестящие глаза, горячечный, пятнами, румянец на скулах.
Пришел Гусев с женой. Она стеснялась, мило краснела и поминутно поправляла волосы. Гусев, вдруг расчувствовавшись, крепко обнял Лося, потом сжал руку Ивана, тряхнул, колючим взглядом вцепившись в глаза. Иван выдержал взгляд. Гусев одобрительно хохотнул, тряхнул руку еще раз.
— А мне говорили — контру недобитую Мстислав Сергеевич пригрел, — доверительно сообщил он Ивану. — Вот брешут, гады! Ну ничего, я с ними разберусь!
Он круто катнул по скулам желваки, и Иван с невольным сочувствием подумал о тех, с кем Гусев будет «разбираться». А Гусев был уже у аппарата, и Иван слышал, как он громко говорил жене:
— Погляди, Маша, вот в этом снаряде мы с товарищем Мстиславом Сергеевичем и летали к угнетенным братьям на Марс, помогали им делать пролетарскую революцию!
Маша слушала и робела — здесь было столько ученых, инженеров и других руководящих товарищей. Она жалась к руке Гусева — уж он-то везде чувствовал себя, как дома.
Конечно, без митинга не обошлось. Иван, стоя рядом с Лосем, не вслушивался, а вглядывался в лица выступавших, всматривался в людей, окруживших импровизированную трибуну. Усталые лица, более чем скромная одежда, резкие тени от бьющего сбоку прожекторного света — и напряженное внимание, подавшиеся вперед фигуры, бешеные овации сказанным с трибуны словам — простым, ясным и оттого до конца понятным и необходимым. Иван вдруг остро почувствовал, что вокруг — Петроград двадцатых годов, трудное, голодное, но и счастливое время. Не за горами, кажется, мировая революция; весь мир разорвался пополам, и меньшая, совсем молодая половина в, голоде и холоде ломает старое и возводит новое. Новое — во всем: в названиях улиц и первых субботниках, в директорах и наркомах, вчера еще стоявших у станка и горячим вихрем революции выдвинутых вперед, в жарких спорах и яростном труде, в стремлении все успеть и всему научиться. Все казалось и было доступным — построить новый мир и выполнить план ГОЭЛРО, дать крестьянам трактор и создать новую, советскую литературу, восстановить трикотажные фабрики и полететь на Марс…
Иван тяжело и восторженно перевел дыхание и зааплодировал Лосю, который вместо заготовленной речи сказал глухо:
— Я, товарищи, не буду речь произносить. Все уже сказали предыдущие выступавшие. Я только хочу заверить, что я и мой товарищ, Иван Николаевич Феоктистов, хорошо понимаем и всегда будем помнить, что это Страна Советов дала возможность построить межпланетный корабль, что Страна Советов посылает нас на Марс как своих полномочных и официальных представителей. Мы хорошо понимаем, что если страна решила вместо тракторов, станков, подъемных кранов и паровозов строить наш снаряд, то она верит нам, надеется на нас. И мы не подведем! Мы наладим братскую связь между планетами!
Бешено забил Гусев в ладоши, посмотрел зверовато по сторонам — все ли прочувствовали, все ли рады? Ох, как хотелось Гусеву быть сейчас там, впереди, вместе с Лосем влезть в железное яйцо! Но хорошо понимал Гусев дисциплину, знал, что нужен здесь, на Земле, и удерживал себя, только с большей силой стучал ладонью об ладонь.
Так под овацию и влезли путешественники в снаряд. Люк захлопнулся. Собравшиеся отхлынули, перетекли на пустырь, вытянулись неровной цепочкой вдоль ограждающих безопасную зону веревок.
Вот, перекрывая гул голосов и ток крови в ушах, раздался первый тяжкий удар. От него дребезнули оконные стекла далеко окрест и захлопали спросонок крыльями голуби на чердаках. Коротким вздохом пронесся шелест по листве. А потом в сарае низко заревело. Блестя в свете прожекторов, из него выплыло гигантское яйцо, отстреливающееся треском вспомогательных стабилизирующих двигателей. Подъем его все убыстрялся. Прожекторный свет уже не мог угнаться за снарядом, лишь зеленый огонь ракетного выхлопа постепенно таял в вышине, не теряя своей яркости, а просто уменьшаясь в размере.
Прожектора выключили, но ночь уже не возвратилась. Потянул ветерок. Поеживаясь от бессонной ночи, утренней прохлады и чувства потери, все расходились молча. Прошло полчаса, и поблизости никого не осталось. Местные жители торопливо досматривали сладкий утренний сон.
7.
Ракета постепенно замедляла бег сквозь пустоту. Невидимая линия ее траектории по касательной чиркнула о багряный шарик планеты и, подчиняясь тяготению, завила вокруг нее суживающуюся спираль. Стальное яйцо мчалось вперед закоптелым горлом ракетного сопла. Из него то и дело рвался зеленоватый выхлоп пламени.
Снаряд спускался ниже и ниже. Вокруг него зашелестело, заурчало, завизжало, завыло — это стонал рассекаемый аппаратом воздух. Потом рев усилился. Он уже не воспринимался как звук. Над тихой планетой, над красноватыми пашнями, брошенными городами и редкими поселками раскатился леденящий душу, мощный и страшный ракетный крик. Он выбросил жителей из постелей, выгнал их на улицы, заставил настороженно поднять к небу лица. С тысяч губ безмолвно сорвалось такое же страшное, как этот могучий гром, жуткое и притягательное слово: «Магацитлы!»
Снаряд садился в тучу поднятой выхлопом красноватой пыли. Многотонная громада межпланетного корабля опускалась не плавно. Ее раскачивало и таскало над поверхностью планеты как попало. Двигатель взревел в последний раз и смолк. Снаряд задел краем сопла землю, опрокинулся и покатился. Центр тяжести его был расположен так, что он остановился соплом книзу.
Ивана бросило вперед, он выставил руки, но сила удара была такова, что его смаху приложило лицом, потом отбросило к другой стене, ударило еще раз и опять швырнуло. Похоже, он на какое-то время потерял сознание, потому что, когда по-настоящему испугался, вдруг с удивлением осознал, что снаряд неподвижен, а сам он лежит, неловко подвернув руку. Считать свои синяки и шишки Иван не стал — Лось лежал ничком, не подавая признаков жизни. Осторожно перевернув его на спину, Иван обхватил пальцами запястье.
Пульс был слабый, но отчетливый. Иван на секунду задумался, не сделать ли укол кардионола, но не стал. Вместо этого он перенес Лося поближе к баллону с кислородом и открыл вентиль. Пронзительно зашипел, вырываясь из редуктора, сжатый газ. Редуктор на глазах стал обрастать инеем. Животворная струя коснулась и Ивана, Хлебнув кислорода, он почувствовал, насколько сперт воздух в кабине. По всей видимости, поглотители углекислоты окончательно отказали.
У Лося дрогнули, затрепетали веки. Он судорожно сглотнул и открыл глаза. Секунду полежал неподвижно, обшаривая взглядом тускло освещенную внутренность кабины, потом резко, рывком, сел. Сосредоточенно прислушиваясь к своим ощущениям, он сгибал и разгибал суставы. А Иван уже и так видел, что все обошлось благополучно.
Клепаная обшивка снаряда, сперва редко, а потом все чаще и чаще начала потрескивать, остывая. Приходилось ждать, пока она остынет настолько, что можно будет открыть люк. Прикинув в уме массу и теплоемкость корпуса, Иван сообразил, что ждать придется не менее часа. Поэтому он занялся собой. Умылся, выяснил, что лицо более или менее в порядке, только нос припух, да саднили разбитые губы. Привычно, по всем правилам аутотренинга, расслабился. Осторожными движениями массируя лицо, заставил затянуться ссадину на губе. Посидев несколько минут неподвижно и внушив себе, что хорошо отдохнул, бодр и свеж, Иван вышел из прострации самогипноза и встретил любопытный и чуть испуганный взгляд Лося.
— Как это у вас получается? Ведь никаких следов… В средние века за такие штуки, знаете ли, на костер отправляли…
— Уж вы скажете, Мстислав Сергеевич! Обычный аутотренинг.
— Да? — саркастически спросил Лось. — Я так и подумал, что обычный.
— Нет, серьезно. Вот мы с вами как-нибудь займемся. Полностью вам не освоить, этим с детства надо заниматься, но усталость снять или там боль приглушить — я вас научу.
8.
Маленький пронзительный кружок солнца поднялся выше. Стало жарко. Иван не ожидал этого — солнце было таким слабым, что тепла от него, казалось, не может быть. Но оно было. Послужило ли тому причиной безветрие, из-за которого воздух, как в парнике, прогревался и сверху, и отраженным от почвы теплом, Иван не знал. Впрочем, безветрие его не удивило — Марс был старой планетой, вялой и неторопливой. Иван подумал, что здесь везде так — теплая уютная тишина, ласковый воздух днем, спокойное его остывание ночью, и только на терминаторе осторожный бриз, обязательный и желанный в своем постоянстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10