Слушая эти передачи, я не знал, удивляться ли мне, негодовать, или покатываться со смеху. Не пойму, чего в них больше — глупости или лжи, наглости или лицемерия, издевательства над тружениками или ханжества?..
***
Еще несколько дней оранжево-синие позволили мне заниматься в Информарии, окружив целым лесом каких-то регистрирующих приборов. Уголком глаза я вижу, как на экранах аппаратов бегут кривые линии и всплескиваются пики. Странно сознавать, что эти кривые — отображение мыслительных процессов, протекающих в моем мозгу.
…Только сейчас мне стало понятна нелепая расцветка грианских одежд. Дело в том, что в сетчатке глаза гриан содержатся цветоощущающие центры трех родов: фиолетово-чувствительные, оранжево-чувствительные и чувствительные к голубому цвету.
Это было то же трехцветное зрение, что и у землян, но несколько отличное по качеству. Все многообразие красок видимого мира у землян воспринимается через оптическое сложение в сетчатке глаза трех цветных лучей: красного, зеленого и синего. У гриан этот же видимый мир имел другие краски. Там, где мы видели бледно-голубой цвет, грианин воспринимал темно-синий. Фиолетовый океан в наших глазах был на самом деле сине-фиолетовым, но грианин, пролетая над ним, любовался мрачными переливами фиолетово-черных волн. Гамма цветов, которая для глаз грианина была совершенной гармонией, в наших глазах казалась странной и безвкусной.
…Микрофильмы и целлюлы рассказали мне о высоком уровне промышленного производства на Гриаде. По бескрайным красно-оранжевым равнинам юго-восточной части Центрального Материка раскинулись колоссальные комбинаты, производящие синтетические пищевые продукты из… воздуха. И какие продукты! Я невольно вспомнил вкусное коричневое желе, которым нас угощали. Каждый из этих комбинатов — это целый город пластмассовых зданий всевозможных форм. Тут и ректификационные колонны, напоминающие легендарную вавилонскую башню, и длиннейшие корпуса цехов синтеза, и тысячи гигантских труб, по которым поступает воздух. Фабрики и заводы питаются преобразованной энергией солнца. Атмосферный воздух засасывается по трубам и с ураганной скоростью поступает в радиационные камеры. Здесь невидимые, но верные работники, радиоактивные излучения, производят ускоренный фотосинтез — волшебное действие, когда из кислорода воздуха и углекислого газа получаются сотни углеводородов. Ну, а затем обычная химическая обработка, дающая десятки тысяч различных продуктов и материалов.
И нигде я не заметил ни одной живой души. Все производство было автоматизировано.
Металлургические и химические заводы расположены на спутниках или в южном полушарии…
Потом мое внимание привлекли длинные тоннели, протянувшиеся под поверхностью Гриады на тысячи километров. Словно реки, они вливались в крупные города и селения. По тоннелям, странным образом держась в воздухе, плыли изделия промышленности, пищевые продукты, бытовые материалы. Все это лилось бесконечной чередой во все уголки Гриады, снабжая ее обитателей благами жизни. Эти тоннели оказались антигравитационными конвейерами, в которых предметы и грузы теряли тяжесть и легко транспортировались по воздуху в любом направлении.
…Человек со шрамом (ранение он получил, как я узнал позже, во время опасного эксперимента с новыми излучениями) показал мне еще много диковинок. Не могу умолчать о планетоскопе. Это гигантский аппарат, установленный в семидесятиэтажном здании восьмого сектора Кругов Многообразия. Когда сверхмощный поток излучений насквозь «просветил» шар планеты, я не смог сдержать восторга: внутреннее строение Гриады было как на ладони, вплоть до мельчайших деталей. Как и следовало ожидать, ядро планеты, диаметром в три тысячи километров, состояло из тяжелых элементов, находящихся в особом пластическом состоянии под давлением в миллиарды атмосфер при температуре в семь тысяч градусов. Шаг за шагом я, как на выставке, рассматривал глубинные слои планетной коры, залежи ископаемых, движение подземных вод и расплавленной магмы, вековые перемещения материков. Этот получасовой сеанс дал мне больше, чем десятилетия напряженного изучения внутреннего строения Земли, которое я в свое время предпринял в связи с разработкой новой теории тяготения.
…Однако вскоре мне пришлось прервать увлекательный процесс познания чужой цивилизации. Обстоятельства снова ввергли нас в водоворот повседневной жизни".
Глава третья. ОСТРОВА ОТДЫХА
Увы! На десятый день меня признали слабоумным! Желто-синие, собравшись в кружок, бесстрастно кивают головами в такт словам своего вожака — красноглазого Люга, который так долго мучил меня: по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки он вбивал мне в голову «знания», которые почти не воспринимались; с отвращением вспоминаю улиткообразные электронные аппараты, которые «обучали» меня. Надо признаться, что желто-синие изобрели чудесные аппараты: они искусно вызывали резонанс биотоков моего мозга с колебаниями биотоков в своем мозгу. Я мог бы многое понять из преподносимой науки. Но раз меня заставляли, я, по закону противоречия, настойчиво противился их воле.
После совещания красноглазый Люг холодно сказал мне:
— Вот что, полудикий… Твой мозг недоразвит. Еще одна попытка, и мы передаем тебя биопсихологам Высшей Ступени Познания. Там твой собрат. Может быть, он поможет тебе понять нашу науку.
— Вот это правильное решение! Конечно, надо в Высшую Ступень! — радостно восклицаю я и бросаюсь к Люгу, чтобы пожать его холодную руку.
Тот бесстрастно отворачивается, не поняв порыва благодарности, и отдает приказание. Меня усаживают в лифт, и через две-три минуты черно-белого мелькания стен я уже обнимаю академика Самойлова. Он смешно отмахивается от меня, уткнувшись носом в груды микрофильмов, лежащих перед ним. Он страстно увлечен своим делом.
Даже немного обидно… Академик не высказал бурной радости по поводу нашей встречи. Он слегка изменился. Во взгляде нет прежней теплоты. Вернее, он какой-то отсутствующий. Грианские науки полностью поглотили его. Вот и сейчас, спустя пять минут после встречи, он уже забыл обо мне, так как автомат-библиограф подал ему очередную партию «запоминающих» кристаллов.
Снова изматывающее душу «обучение» по рациональной системе. Только еще худшее, чем у красноглазого Люга. В довершение к резонансу биотоков, от которого буквально раскалывалась голова, грианин с необычным шрамом на птичьем лице воздействует на мои нервные центры особым аппаратом. Ощущение, правда, довольно приятное: в тебя как бы вливают бодрость и работоспособность. Но я все равно почти ничего не усваиваю. Вот грианские астролеты и их астронавигацию я стал бы изучать с удовольствием. Я понял, что никакие сверхаппараты не заставят человека воспринимать то, что его не интересует.
А Петр Михайлович, наоборот, жадно впитывает грианскую науку, как губка воду. Он не знает усталости. У него дьявольская работоспособность!
Начинаю серьезно подумывать о том, как бы вырваться из этой новой «школы». Сегодня случайно подслушал разговор двух биопсихологов о подводных грианоидах. Вероятно, это труженики подводных городов, о которых мне вскользь сообщил академик. Но где они? Как их найти? Я осторожно завожу разговор с академиком.
— Петр Михайлович, вам не надоело в этой школе? Неплохо было бы совершить поездку по Гриаде.
Академик отрывается от микрофильмов и удивленно смотрит на меня:
— Какие там еще поездки? — сердито возражает он. — Надо спешить. Тут не хватит и двух жизней, чтобы познать хотя бы десятую часть.
— Считаю, что это не наша задача, — упорствую я. — По какому праву они проделывают над нами эксперименты? Летим на Землю!
— На чем? — осаживает меня академик.
— На грианском астролете! Надо разыскать грианоидов и спросить у них помощи.
Петр Михайлович укоризненно качает головой.
— Надо ждать. Думаешь, я не хочу на Землю? А для чего тогда терпеть их эксперименты? Ради прогресса земной науки я буду работать круглые сутки! У гриан есть вещи, до которых земляне дойдут лишь через миллион лет. Это надо понимать! А к подводным грианам не так-то легко добраться. Ведь их существование наши хозяева держат от нас в строжайшем секрете. Мне удалось узнать о них благодаря беспечности биопсихологов. Подводные гриане надежно изолированы. Они не имеют доступа в города-цирки. А операторы в Трозе — это просто придатки к своим механизмам, у них нет ни желаний, ни стремлений, они даже не могут осознать своего положения. Не знаю, почему они таковы, — может быть, у них вместо соответствующих мозговых центров вмонтированы микрорадиоприемники и передатчики. На Земле капиталисты тоже когда-то мечтали проделывать такие операции с рабочими чтобы лишить их разума и превратить их в бессловесных рабов. Нельзя надеяться на помощь операторов! Операторы беспомощны, как младенцы. А подводные труженики когда-то позволили лишить себя доступа к высшим знаниям. И теперь пожинают плоды…
Я молчу, подавленный услышанным. По-новому смотрю я теперь на всех этих оранжево— и желто-синих. Вспоминаются ледяные глаза Элца и Югда. В душе поднимается волна ярости и возмущения. Как можно так бесчеловечно лишить целый народ радости творческой жизни?!
***
Сегодня вечером Самойлов сумел убедить человека со шрамом, что для полного успеха экспериментов нас необходимо ознакомить с некоторыми сторонами жизни современных гриан.
— Завтра нам покажут «рациональную» систему обучения в грианских школах, сказал он мне. — Посмотрим, посмотрим… Может быть, это тебя заинтересует больше, чем наука красноглазого Люга.
И вот мы уже в учебном зале, где царит абсолютная тишина. За низкими столиками сидят тысячи малышей. Я думаю, что каждому из них не более пяти-шести лет. На возвышении перед огромным черным экраном стоит преподаватель. В такт его монотонному голосу на экранах вспыхивают слова и символы. Петр Михайлович долго всматривается в эти символы и вдруг издает возглас удивления:
— Так ведь он излагает малышам анализ бесконечно малых величин, которые у нас начинают изучать только в высшей школе! А что же тогда преподают в грианских вузах?
— Во втором цикле познания начинается математика пространства-времени. Далее идет наука о восприятии четырехмерности и кривизны Великого Многообразия, — откликается человек со шрамом, который неотступно сопровождает нас, продолжая «эксперименты» с помощью портативного биогенератора. — Вторая ступень познания готовит гриан для работы в обществе Познавателей.
— Восприятие четырехмерности мира и кривизны пространства-времени? Это вам доступно!? О, это надо записать!
И Самойлов выхватывает из кармана свой неизменный магнитофон.
Мелодично звучит гонг, возвестивший перерыв.
Я ожидаю, что сейчас раздастся разноголосый детский гомон, маленькие гриане взапуски побегут играть куда-нибудь во двор. Но вместо этого дети, как по команде, бесшумно встают и без единого возгласа переходят в соседнее помещение. Заглядываю туда. Это спортивный зал. С бесстрастными лицами школьники выполняют различные упражнения: один равномерно сгибает и разгибает ноги, другой — руки; третий упражняет шею, четвертый — брюшной пресс. Затем малыши разбиваются по группам и начинают так же размеренно и методично перебрасывать белые цилиндры (очевидно, мячи).
На меня повеяло мертвящей скукой. Живые спортивные упражнения проделывались возмутительно бесстрастно, без всякого огня и задора. Словно это были не живые существа, а бездушные автоматы.
Потом мы посетили грианскую высшую школу, которую они называли Второй Ступенью Познания, где обучение оказалось более сложным. Человек со шрамом привел нас на кафедру физики и математики (я перевожу грианские термины на наш язык). Когда мы вошли, сухой высокий старик с серебристо-оранжевыми кудрями сурово экзаменовал грианского юношу. На учебном экране бешено вращались какие-то причудливые узоры, спирали и картины. Юноша судорожно напрягался, внимательно следя за фантасмагорией красок, линий и символов.
— Это первые шаги в искусстве восприятия единого пространства-времени, — коротко пояснил нам грианин со шрамом.
Ненадолго экран потухал, и юноша рассказывал о воспринятом. Время от времени педагог включал биостимулятор, чтобы подбодрить мозг обучаемого. Петр Михайлович весь превратился в слух и зрение. Сейчас он наверняка забыл обо всем на свете, лихорадочно нашептывая что-то в магнитофон. Как же, ведь речь шла о его любимом предмете!
Для меня понятие о пространстве-времени, как едином многообразии, было чистейшей математической фикцией, ничего не говорящей ни уму, ни сердцу, хотя Самойлов за долгие годы полета к центру Галактики прочел мне ряд лекций по этому сложнейшему разделу человеческих знаний.
— Видишь ли, — говорил он мне тогда, характерным жестом потирая лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39