— Ладно, расскажите и мне про эту смесь. Годится она для малолитражного «морриса»?
— Придется помудрить с карбюратором и повысить сжатие двигателя. Выньте прокладку, замените ее тоненькой медной пластиной и закрепите. Попытка не пытка.
— А не опасно гонять в вашей машине по дорогам?
— Ничуть, — сказал Осборн. — На дорогах сейчас и наскочить не на что, разве только на трамвай. И на прохожих, конечно. Я всякий раз беру с собой запасные свечи, а то при трех тысячах оборотов в минуту их забрасывает маслом.
— А какая у нее скорость при трех тысячах?
— Ну, на самой большой скорости гонять не стоит. А так она делает миль сто в час или немного больше. Начинает с сорока пяти миль, потом, конечно, разгоняется; надо, чтоб впереди дорога хоть ярдов на двести была свободна. Я обычно выталкиваю ее из гаража на Элизабет-стрит вручную и потом дожидаюсь перерыва между трамваями.
Так он и поступил в этот день после обеда, и Питер Холмс помог ему толкать машину. Осборн втиснул папку с черновиком доклада сбоку сиденья, на глазах собравшихся восхищенных зрителей влез в машину, застегнул ремень безопасности и надел шлем.
— Ради бога никого не угробьте, — негромко сказал ему Питер.
— Все равно месяца через два все перемрут, и мы с вами тоже, — заметил физик. — Вот я и хочу прежде получить от своей тачки толику удовольствия.
Мимо прошел трамвай, и Осборн попробовал запустить остывший мотор стартером, но неудачно. Мимо прошел еще трамвай, и тотчас десяток добровольцев принялись подталкивать «феррари», но вот мотор заработал, и с оглушительным треском выхлопа, заверещав шинами, обдав запахом жженой резины и облаком дыма, гоночная машина ракетой вырвалась из рук Осборновых помощников. У «феррари» не было гудка, да ему и незачем сигналить — его слышно за добрых две мили; Джона Осборна больше заботило, что у него и фар никаких нет, а к пяти часам уже темно. Чтобы доехать до Харкауэя, показать капитану доклад и обернуться засветло, надо шпарить вовсю.
На скорости пятьдесят миль в час он обогнал трамвай, круто свернул на Лонгсдейл-стрит и, усевшись поудобнее, промчался по городу на скорости семьдесят миль. Автомобили теперь стали редкостью, и, если б не трамваи, на улицах не встретишь никаких помех; пешеходов немало, но они расступаются перед ним; не то в предместьях: на пустынных дорогах привыкла играть детвора, понятия не имеющая, что автомобиль надо пропустить; Осборну не раз пришлось изо всей силы жать на тормоза, а если нога соскальзывала с педали и машина с ревом проносилась дальше, у него сердце сжималось от страха перед возможным несчастьем, и он утешался только мыслью, что тормоза-то особые, для гонок.
Он домчался до Харкауэя за двадцать три минуты при скорости в среднем семьдесят две мили в час и ни разу не переключил скорость на высшую. Срыву обогнул клумбы, подкатил к дому, заглушил мотор; из дверей торопливо вышли фермер с женой и дочерью и смотрели, как он снимает шлем и неуклюже — все суставы одеревенели — вылезает из машины.
— Я к Дуайту Тауэрсу, — объяснил он. — Мне сказали, что он здесь.
— Он как раз пытается уснуть, — отрезала Мойра. — До чего мерзкая машина, Джон. Какая у нее скорость?
— Что-то около двухсот в час. Мне нужно видеть Тауэрса по делу. У меня тут бумаги, он должен их посмотреть перед тем, как я отдам в перепечатку. А перепечатать надо не позднее завтрашнего дня.
— Ну ладно. Не думаю, чтобы он сейчас спал.
И она повела Осборна в запасную спальню. — Дуайт не спал, сидел в постели.
— Так и думал, что это вы, — сказал он. — Уже кого-нибудь угробили?
— Пока нет, — ответил физик. — Надеюсь, первой жертвой буду я сам. Не желаю провести последние дни своей жизни в тюрьме. Хватит с меня двух месяцев в «Скорпионе».
Он открыл папку и объяснил, зачем приехал.
Дуайт взял доклад и стал читать, изредка задавая вопросы. В какую-то минуту он сказал:
— Жаль, что мы отключили ту радиостанцию. Может быть, нам еще разок дал бы знать о себе старшина Суэйн.
— Станция от него далеко.
— У него ведь моторная лодка. Может, однажды надоела рыбалка и он причалил бы там, подал весточку.
— Не думаю, чтоб он мог протянуть так долго, сэр. По-моему, ему оставалось никак не больше трех дней.
Капитан кивнул.
— Да, пожалуй, он не стал бы тратить на это время. Я бы не стал, будь это мой последний день, да еще если рыба хорошо клюет.
И продолжал читать, изредка задавая вопросы. Под конец сказал:
— Все хорошо. Только лучше выкиньте последний пункт, насчет меня и лодки.
— Я предпочел бы это оставить, сэр.
— А я предпочитаю, чтобы вы это вычеркнули. Мне не нравятся такие слова, когда человек просто-напросто исполняет ивой долг.
— Как вам угодно. — И физик вычеркнул последний абзац.
— Ваш «феррари» здесь?
— Я на нем приехал.
— Да, верно. Я же слышал. Смогу я увидеть его отсюда, из окна?
— Да, он тут, рядом.
Тауэрс поднялся и в пижаме подошел к окну.
— Черт подери, вот это машина! Что вы будете с ней делать?
— Участвовать в гонках. Времени осталось мало, так что гоночный сезон откроют раньше обычного. Обычно начинают не раньше октября, когда дороги просохнут. Хотя и зимой понемножку состязались. Я тоже до нашего рейса два раза гонял.
— Да, вы говорили. — Дуайт снова лег. — А я никогда не участвовал в гонках. Никогда не водил такую машину. Какое при этом у гонщика чувство?
— Душа в пятках. А как только все позади, хочется начать сызнова.
— Вы и прежде этим занимались?
Физик покачал головой.
— Не было ни денег, ни времени. Но я всю жизнь об этом мечтал.
— И таким способом вы хотите со всем покончить?
Короткое молчание.
— Да, хотелось бы так. Чем издыхать в грязи и рвоте или глотать те таблетки. Только неохота мне разбивать машину. Это ведь настоящее произведение искусства. У меня не хватит духа умышленно ее уничтожить.
— Пожалуй, вам и не придется сделать это умышленно, если вы будете гонять по непросохшим дорогам на скорости двести миль в час, — усмехнулся Дуайт.
— Ну, об этом я тоже думал. Пускай теперь это, случится в любой день, я не против.
Тауэрс кивнул. Потом спросил:
— Не может случиться, что то движение замедлится и даст нам передышку, такой надежды нет?
Джон Осборн покачал головой.
— Ни малейшей. Никаких признаков, пожалуй, наоборот — процесс немного ускоряется. Вероятно потому, что чем дальше от экватора, тем меньше пространство, поверхность планеты; от широты к широте радиация продвигается быстрее. Видимо, последний срок — конец августа.
Тауэрс опять кивнул.
— Что ж, приятно знать. По мне пускай бы и раньше.
— Вы собираетесь опять выйти в море на «Скорпионе»?
— Такого приказа у меня нет. К началу июля лодка будет в полной готовности. Я намерен до последнего оставить ее в распоряжении австралийских властей. Наберется ли у меня достаточно команды, чтобы выйти в плаванье, — другой вопрос. Большинство обзавелось тут в Мельбурне подружками, примерно четверть женились. Может быть, им и думать противно о новом рейсе, кто их знает. Думаю, не пойдут.
Помолчали.
— Я почти завидую вам с вашим «феррари», — негромко сказал Дуайт. — А вот мне предстоит нервотрепка и работа до самого конца.
— А почему, собственно? — возразил физик. — Вам надо бы взять отпуск. Поездить, посмотреть Австралию.
Американец усмехнулся:
— Не так много от нее осталось, что уж смотреть.
— Да, верно. Хотя есть еще горы. По Маунт-Баллер и по Хотэму лыжники носятся как угорелые. Вы ходите на лыжах?
— Уже лет десять не ходил, отвык. Не хотел бы я сломать ногу и встретить конец прикованным к постели… Послушайте, — прибавил он не сразу, — а там в горах не ловится форель?
Джон Осборн кивнул.
— Рыбная ловля у нас отличная.
— Только в определенное время разрешается или можно рыбачить круглый год?
— В Эйлдон Уэйр окуня берут круглый год. На блесну, с лодки. А в небольших горных речках хорошо ловится форель. — Он слабо улыбнулся. — Но сейчас не время для форели. Ловля разрешается только с первого сентября.
Оба минуту помолчали.
— Да, времени в обрез, — сказал наконец Дуайт. — Я не прочь бы денек-другой поудить форель, но, судя по вашим словам, тогда мы будем слишком заняты другим.
— По-моему, невелика разница, если в этом году вы начнете на две недели раньше.
— Вот этого я не хочу, — серьезно сказал американец. — У себя в Штатах — пожалуй. Но в чужой стране, я считаю, надо строго соблюдать все правила.
Время шло, на «феррари» не было фар, а медленней пятидесяти миль в час его не поведешь. Джон Осборн собрал бумаги, уложил в папку, простился с Тауэрсом и собрался в город. И уходя, в гостиной Дэвидсонов встретил Мойру.
— Как он, по-твоему? — спросила девушка.
— В порядке, — ответил физик. — Разве что свихнулся малость.
Мойра чуть нахмурилась, это уже не о детских игрушках.
— А в чем дело?
— Пока мы еще не отправились к праотцам, он хотел бы день-другой порыбачить, — отвечал двоюродный брат. — Но ловить форель разрешается только с первого сентября, и он не желает нарушать правила.
Мойра ответила не сразу:
— Ну и что тут такого? Он соблюдает закон. Не то что ты со своей мерзкой машиной. Где ты достаешь бензин?
— Она заправляется не бензином. Я добываю горючее из пробирки.
— Подозрительно попахивает твоя добыча, — заявила Мойра.
Она следила, как он уселся на низком сиденье и застегнул шлем, злобно затрещал оживший мотор, и машина умчалась, оставив на клумбе двойную полукруглую вмятину — след разворота.

Спустя две недели, в двадцать минут первого, мистер Алан Сайкс вошел в маленькую курительную клуба «На природе», намереваясь выпить. Обед подавали начиная с часу дня, и в комнате еще никого не было; мистер Сайкс налил себе джину и стоял в одиночестве, обдумывая некую задачу. Будучи директором департамента по делам охоты и рыболовства, он в своих действиях, невзирая ни на какие политические соображения, неизменно соблюдал благоразумные правила и законы. Нынешние смутные времена перевернули привычный порядок, и теперь он маялся, выбитый из колеи.
В курительную вошел сэр Дуглас Фрауд. Что-то походка у него нетвердая и лицо еще краснее обычного, мысленно отметил мистер Сайкс.
— Доброе утро, Дуглас, — сказал он. — Могу составить вам компанию.
— Спасибо, спасибо, — обрадовался старик. — Выпьем с вами испанского хереса. — Он налил себе и Сайксу, рука его тряслась. — Знаете, я считаю, в нашей клубной комиссии по винам все посходили с ума. У нас больше четырехсот бутылок великолепного хереса, сухой Руи де Лопес 1947 года, и комиссия, похоже, собирается так и оставить все это в погребе. Дескать, члены клуба все не выпьют, слишком высока цена. Я им сказал — не можете продать, говорю, так раздавайте даром. Не пропадать же добру. Так что теперь этому хересу одна цена с нашим австралийским. — И через минуту прибавил: — Дайте я налью вам еще, Алан. Качество выше всяких похвал.
— Я выпью позже. Послушайте, если я не ошибаюсь, вы однажды упоминали, что Билл Дэвидсон вам родня?
Старик закивал трясущейся головой.
— То ли родственник, то ли свойственник. Кажется, свойственник. Его мать вышла за моего… за моего… Нет, забыл. Что-то у меня память стала сдавать.
— А вы знаете его дочь Мойру?
— Славная девочка, только слишком много пьет. Правда, говорят, она предпочитает коньяк, это другое дело.
— У меня из-за нее неприятности.
— Как так?
— Она была у министра, и он послал ее ко мне с запиской. Ей, видите ли, угодно, чтобы мы в этом году пораньше разрешили ловить форель, иначе эта форель вовсе никому не достанется. Полагаю, он уже заботится о будущих выборах.
— Разрешить ловлю форели раньше срока? То есть до первого сентября?
— Вот такая идея.
— Прескверная идея, скажу я вам. Рыба еще не кончит метать икру, а если и кончит, будет еще очень плоха. Если учинить такое, мы останемся без форели на годы. Когда он намерен разрешить ловлю?
— Он предлагает с десятого августа, — сказал мистер Сайкс и, помедлив, прибавил: — Это ваша родственница, девица эта затеяла. Едва ли министру пришло бы такое в голову, если бы не она.
— По-моему, затея дикая. Совершенно безответственная. Бог весть до чего мы докатимся…
Они продолжали это обсуждать, а между тем появлялись еще и еще члены клуба и тоже вступали в беседу. И мистер Сайкс убедился, что большинство — за перенос заветной даты.
— В конце концов, — заявил кто-то, — по вкусу вам это или не по вкусу, если погода хороша и люди могут выбраться в августе, они все равно начнут рыбачить. И вам не удастся ни оштрафовать их, ни засадить в тюрьму: на суд не останется времени. С таким же успехом можете установить более раннюю дату, и неизбежность обернется благоразумием. Конечно, — рассудительно прибавил оратор, — порядок будет изменен только на один год.
— По-моему, прекрасная мысль, — заметил известный врач, специалист по глазным болезням. — Если рыба попадется плохая, не обязательно брать ее; просто выпустим обратно в речку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39