- Говори за себя! - отрезал Пайт. Ему вдруг наскучила эта игра и захотелось домой, к спящим детям; может, их, Рут и Нэнси, он и подразумевал - тяжелых от сна, как кусочки рахат-лукума, отягощенные сахарной пудрой? - Спящая женщина!
- Но с детскими ноготками, - сказал Фредди Торн. - Немного теплее. Что скажешь, Терри?
Она уже давно приготовилась, давно сидела с самодовольной улыбкой.
- Музыка Иоганна Себастьяна Баха.
- Переложение для лютни? - ревниво осведомился Пайт.
- В любом виде и исполнении. В этом и заключается прелесть Баха. Он сам не знал, до чего велик. Просто человек добросовестно пытался прокормить семнадцать детей.
- Еще теплее, - прошептала Анджела.
- Ерунда! - сказал Пайт Терри. - Он мечтал о величии. Страсть как хотел бессмертия. - Значило ли это, что он продолжает спор с Кэрол о своих домах, ее картинах, просит прощения, отчаянно исповедуется?
- А мне чудесное представляется вполне заурядным, - сказала Терри невозмутимо. - Простым и светлым. Такое хорошо вертеть в пальцах.
- Смотри, не запачкай! - посоветовал Фредди, записывая. - Произведения Баха, не обязательно для струнных инструментов. Анджела.
- Вы невыносимы! Все так уверены в том, что хорошо, что плохо! А мне не приходит в голову ничего однозначно чудесного. Разве что дети, только я не знаю, мои собственные или сам факт материнства - то, о чем говорила Кэрол. В общем, я еще не готова, Фредди.
- Святое причастие, - сказала Фокси. - Необъяснимо!
- Теперь очередь самого Фредди, - сказал Пайт. Так он спасал и Анджелу, и Фокси. В играх, изобретаемых Фредди, главная опасность заключалась в разоблачении. Опасность и смысл игры.
Фредди отложил карандаш и зашевелил губами, словно считывая волшебный текст, материализовавшийся в воздухе,
- Самое чудесное, что я знаю, - это людская способность к самообману. На ней все и зиждется.
- Только в мире людей, - уточнила Кэрол. - Это тонкая корка тщеславия, обволакивающая реальность. Звери, например, друг друга не обманывают. И камни тоже.
- Вот как? - встрепенулась Анджела. - Тогда я говорю "звезды". Конечно, звезды!
Пайт - удивленный, испуганный Пайт, утонувший в пучине ее ясного лика спросил:
- Почему?
Она пожала плечами.
- Они такие неподвижные! Они выше нас всех. Словно кто-то швырнул горсть соли, а она взяла и повисла там, вверху, на миллиарды лет. Знаю, они движутся, но не относительно нас - мы для этого слишком малы. Мы слишком быстро умираем. И еще они красивы - Вега летней ночью, Сириус зимой. Неужели я - единственная, кто еще на них хотя бы изредка поглядывает? Мой дядя по материнской линии, Лансинг Джиббс, был астрономом. Кажется, его именем названо целое астрономическое явление - "эффект Джиббса". Может, это целая галактика. Представьте - целая галактика, бесчисленные солнца и планеты, носящая имя одного человека! Он был очень низенький - переболел чем-то в детстве, колченогий, зубы торчком. Меня он любил, хотя я вымахала выше его. Он показывал мне звезды первой величины: Бегу, Денеб, Антарес, Арктур. Некоторые я забыла. В детстве я любила лежать на веранде нашего летнего дома в Вермонте и мечтать о межзвездном путешествии - о вечном скитании от жизни к жизни. Это и есть чудо.
- Ты очаровательна, Анджела, - сказала Фокси.
- Она это умеет, - сказал Пайт и вздохнул. Им давно следовало уйти.
- Расскажи нам о самообмане, Фредди, - повторила Терри.
Фредди, закутавшийся в шаль, смахивал на безумную старуху с отвратительными пальцами нок вросшие, омертвелые ногти, исковерканные обувью.
- Ко мне все время приходят люди с безнадежно испорченными зубами, начал Фредди. - С абсцессами, которые они ради самоуспокоения предпочитают считать невралгией. Они месяцами терпят страшную боль, не могут ни жевать, ни даже закрыть рот, а все потому, что подсознательно боятся потерять зуб. .Потеря зуба символизирует для человека смерть; это классический символ кастрации. Лучше член, причиняющий нестерпимую боль, чем никакого члена. Меня они до смерти боятся - ведь я могу сказать им правду. Им ставят протезы, я говорю им, что так гораздо лучше, и они охотно мне верят. Все это брехня. Лишившись зубов, вы уже не получите назад свою улыбку. Вообразите, сколько приходится врать онкологу! В прошлом году я был в медицинском колледже и наблюдал там скелеты, болтающие о выздоровлении, женщин без лица, по-прежнему делающих себе завивку. Самое забавное, им не становится лучше, и всем на это наплевать. Ты рождаешься, чтобы перепихнуться и подохнуть - чем быстрее, тем лучше. Кэрол, ты права насчет хитроумной машины, от которой все пошло, но вся штука в том, что она едет в одну сторону: под уклон.
- Неужели мы так ничего и не добиваемся? - спросила Фокси. - Ни сострадания, ни мудрости?
- Если мы не сгнием, то кому нужна мудрость? - сказал Фредди. Мудрость нужна для борьбы со зловонием.
- Фредди, - заговорил Пайт ласково, надеясь спасти хотя бы частицу себя от затягивания в воронку под названием "Фредди", - по-моему, у тебя профессиональное помешательство на гниении. Все не только гниет, но и растет. Жизнь - это не только движение под уклон, но и езда вверх и вниз. Возможно, в последнюю секунду траектория меняется. Разве младенец, находящийся во чреве матери, способен представить внешний мир? Неужели ничто вокруг не кажется тебе чудом? Меня поражает не столько наш самообман, сколько изобретательность в создании несчастья. Несчастье - вот во что все мы верим. Несчастье - наша сущность. С самого Эдема мы избираем его. Мы множим невзгоды и кормимся отравой. Но из этого еще не следует, что сам мир не чудесен.
- Хватит барахтаться, дружище Пайт, - сказал ему Фредди. - Все мы неудачники. Жить - это терпеть неудачи. - Он показал свой листок. - Вот он, ваш чудесный мир!
Ноготки младенца Женщина (...) Бах Причаст.
Способ, к самообману.
- Не верю! - отрезала Фокси. - Все, что люди ни делают, ты, Фредди, превращаешь в ничто.
- Я просто делаю свою работу, - молвил он. - Я бы выбрал что-нибудь другое, но так уж вышло: каждый день - белый халат, и вперед.
Белый халат. Антисептическая истина. Он научился в ней существовать, а Пайт - нет. Он лучше Пайта. Сам Пайт чувствовал, как проваливается в мерзлую зубастую пропасть - душу Фредди. Фокси молча протянула руку, желая его удержать. Терри обернулась к нему и провозгласила:
- Надежду нельзя обрести при помощи логики. Она - добродетель, как смирение. Она дается свыше. А мы решаем, принять ее или отвергнуть.
Анджела встала.
- По-моему, мы все похожи, неважно, во что мы верим. Муж, я пьяна. Вези меня домой.
В прихожей, вдыхая слоновий запах зонтов, Пайт шутливо ткнул Фредди пальцем в живот и сказал:
- Передай Джорджине, что нам ее не хватало.
Фредди отреагировал без всякой игривости. Физиономия под маской пошла пятнами.
- Она решила не ехать. Хочешь что-то ей передать? На Пайта дохнуло холодом: Фредди все знает.
- Просто скажи, что мы все передаем ей привет, - смиренно отозвался Пайт, скользя по поверхности, чтобы остаться на том уровне, где имеют значение действия и не требуется покорность смерти. Он, правда, сомневался, что Фредди знает хоть что-нибудь. Попритворявшись невинной, Джорджина снова захотела грешить с Пайтом, но он уже проверял ее силу и знал, что она способна сопротивляться любому горю, любому соблазну признания. Угрожающий тон Фредди был блефом, типичным хватательным движением в темноте. Пайт не удержался и наподдал ему еще:
- Почему бы тебе не поехать домой, к ней? - Фредди как будто не собирался отчаливать вместе с четырьмя другими.
- Она спит, - сказал Фредди.
Спящая женщина. Ужасно и чудесно. Появлению на вечеринке, в обществе любовника, она предпочла сон. Сон как взращивание печали. Пайт чувствовал, что она не находит выхода из тьмы, в которую ее погрузил муж, и сожалел, что снова у нее побывал.
Кэрол молчала, дожидаясь возвращения Эдди. Она и Фредди, оба в нелепом для этого времени суток купальном облачении, махали уезжающим с тускло освещенной веранды. Узкий дом Солцев стоял неосвещенный, не считая одной включенной лампочки внизу. Тарбокс уже улегся спать. Водопад у игрушечной фабрики негромко подавал голос. За полем для гольфа раздался визг автомобильных шин. Среди звезд летел невидимый авиалайнер, издавая скрип ногтя по стеклу. Поспешный обмен прощаниями. Фокси и Терри, две подпрыгивающие тени на грустной сентябрьской улице, удалялись к галлахерскому "мерседесу". Фокси, не обернувшись, пошевелила пальцами левой руки - "до следующего прикосновения".
- Бедная Фокси, - тихо сказала Анджела, - почему Терри не догадалась увезти ее несколько часов назад?
- Думаешь, ей хотелось домой? - спросил оскорбленный Пайт.
- Конечно, она очень утомилась. Кажется, ей уже через месяц рожать?
- Я-то откуда знаю?
- Посередине этой бесконечной игры - между прочим, вам с Фредди не стоило бы решать взаимные проблемы в присутствии дам: это неинтересно и не эстетично - я посмотрела на нее и увидела, что она в полном отчаянии.
- Не заметил.
- Она приехала в наш город такой красоткой, а мы превращаем ее в ведьму.
Булыжная мостовая под фонарями имела цвет осадка на дне рюмки. Пайт заметил маленького круглого жучка, похожего на припозднившегося горожанина вид с верхушки колокольни. Никто не звал этого торопыгу домой. Ни отца у него, ни матери. Вино расфокусировало оптику Пайта: он поднял глаза и увидел свою церковь - громадную, бесформенную. Величественное, но безликое пятно.
О том, что Бен потерял работу, Пайт узнал от трех людей, в том числе от Анджелы. Ей сказала об этом сама Айрин в детском саду, где она работала по вторникам и пятницам, хотя Нэнси уже стала первоклассницей. Новость была сообщена бесстрастным тоном.
- Наверное, ты уже слышала об этом: Бен меняет работу.
- Нет, не слышала. Как интересно! Где же он теперь будет работать? Надеюсь, вам не придется уехать из Тарбокса?
- Это еще не ясно. Но он подал заявление об уходе.
- Ну и молодец, - сказала Анджела. Манера Айрин принуждала ее к легковесности: соболезновать было бы неуместно.
- Выглядела она ужасно, - доложила Анджела Пайту. - Такая потерянная! Я вдруг поняла, какой красавицей она была этим летом. Сейчас это обыкновенная удрученная еврейка средних лет. Черные, совершенно неподвижные глаза.
- Я даже не знал толком, чем, собственно, Бен занимается - ответил Пайт, плохо изображая удивление: для него сообщение не стало новостью.
- Миниатюризация для космической программы. Что-то секретное. - Она собиралась кормить дочерей ужином. За готовкой она всегда проявляла наибольшую общительность. Сами они уходили ужинать к Геринам.
- Я хотел сказать, что не знал, кто он - техник, теоретик...
- Он любит теорию в беседе.
- Это и странно. Из слов Айрин можно было заключить, что весь зонд "Маринер", запущенный к Венере, был сделал его руками. Получалось, что он ровня самому Джону Онгу. А теперь выходит, что компания готова его выставить, стоит ему сойти со стези добродетели.
- Ты считаешь, что это имеет отношение к Солтинам?
- А как же! В это все и упирается. Константины его измочалили. Они же не спят по ночам, потому что Эдди по правилам не может летать больше сорока часов в месяц. Даже Айрин признавалась, что Бен опаздывает по утрам на поезд. - Пайт выдавал за догадку то, что Джорджина излагала ему как неопровержимый факт, услышанный от Фредди.
- Не могу поверить, что до этого дошло!
- Ты - сама невинность, Ангел. Ты не можешь поверить, что у кого-то больше сексуальной энергии, чем у тебя самой. Эта четверка ночи напролет стояла на ушах. Кэрол любит спать с двумя мужчинами сразу; до Бена у нее был паренек, которого Эдди привозил играть в баскетбол.
- Откуда ты все это знаешь?
- Это всем известно, - ответил он быстро.
Анджела размышляла, разливая по тарелкам куриный суп.
- Сразу с двумя? Разве для этого хватает места?.. И потом, где этим заниматься? В мастерской, среди тюбиков краски? И что делает Айрин, пока они, как ты выражаешься, стоят на ушах? - Ее синие глаза заискрились от попыток представить всю конфигурацию. Пайту был приятен ее интерес. Однако среди знакомых мужчин он не мог представить ни одного, с кем ему захотелось бы ее разделить: Торн слишком ужасен, Уитмен слишком чист.
Во вторник Анджела вернулась из детского сада позже обычного, с горящими глазами.
- Ты был прав. Это все Константины. Айрин пригласила меня к себе выпить чаю, но вместо чая налила бурбон и все рассказала. Она ужасно расстроена. Она больше не хочет иметь дело с Константинами, хотя Кэрол все время пытается вызвать ее на разговор. Айрин признает, что отчасти это ее вина, а Бен должен бы был держать себя в руках, но она говорит, что они очень увлеклись: они всегда были слишком серьезными и никогда ни с кем не дружили парами. Ей и Бену нравилось, что у Константинов совершенно другая жизненная философия, что они такие легкие, игривые: едят, когда голодны, не ложатся спать, если не хочется. Она отдает Кэрол и Эдди должное: они умеют быть очаровательными и их, в общем-то, не за что винить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47