И ко всему этому еще очарование лунного света. Луна мягчит очертанья, и Альгамбра будто восстает в первозданной красе. Трещины и проломы сглажены, не видно ни потеков, ни плесени: мрамор обрел изначальную белизну, длинные колоннады блистают в лунных лучах, чертоги купаются в мягком сиянии – вы проходите по завороженному дворцу арабской сказки!
И как чудесно в такой час подняться в маленький прозрачный павильон – туалетную королевы (el tocador de la Reyna), который, подобно птичьему гнезду, навис над долиной Дарро, и любоваться с его легкой аркады на лунные просторы! Справа высятся хребты Сьерры-Невады: они кажутся не столь скалистыми, а сказочно гладкими, и снежные вершины их сверкают, как серебряные облака в темно-синем небе. А потом перегнуться через парапет Токадора и поглядеть на Альбайсин и Гранаду, расстилающиеся внизу, словно карта: все объемлет глубокий покой, белые дворцы и монастыри спят в лунном свете и за ними теряется вдали туманная Вега, будто царство грез.
Порою с аламеды доносится легкое щелканье кастаньет: какие-то андалузцы веселятся ночь напролет. Откуда-то слышны гитарные переборы и вкрадчивый голос: неугомонный любовник поет под окном своей избранницы.
Примерно таковы были лунные ночи, которые я провел во дворах, чертогах и на балконах этого многопамятного дворца, «питая ум сладостными фантазиями» и впитывая ту смесь чувств и мечтаний, которая заменяет жизнь южанам; я шел в постель едва ль не поутру, и меня баюкало журчанье фонтана в палисаднике Линдарахи.
Вид с башни Комарес
А вот и чудное, ясное утро: солнце еще не в силах прогнать ночную свежесть. Как прекрасно таким утром взойти на башню Комарес и с высоты птичьего полета обозреть Гранаду и ее окрестности!
Так пойдемте же, любезный читатель и друг, следуйте за мною сюда, в эту переднюю, столь пышно орнаментированную: она ведет в Посольский Чертог. Мы, однако, в чертог не пойдем, а свернем в эту дверцу, видите, в стене. Осторожнее: крутая винтовая лестница и скудное освещение; по этой самой узкой, темной и витой лесенке гордые повелители Гранады и их супруги нередко поднимались к бойницам, чтоб посмотреть на вторгшееся войско или с тревожным сердцем следить за битвой в долине.
Вот мы и на крыше, изрезанной террасами; можно перевести дух и окинуть глазом великолепное зрелище города и окрестностей: замок, собор, мавританские башни и готические шпили, осыпающиеся развалины и цветущие рощи. Приблизимся к парапету и поглядим вниз. Видите, вон там перед нами вся Альгамбра, все ее дворы и палисадники. У подножия башни – Дворик Альберка, внутри – большой водоем, или пруд, обсаженный цветами, а там Львиный Дворик со знаменитым фонтаном и легкой мавританской аркадой, а вон, посредине дворца, палисадник Линдарахи, отовсюду укрытый, и в нем розы, цитроны и изумрудная зелень.
Пояс укреплений с квадратными башнями, охватывающий вершину холма, – это внешняя граница крепости. Иные из башен, замечаете, в развалинах, их могучие останки оплетены виноградом, поросли смоквами и алойными деревьями.
Поглядим-ка с башни на север. Высота головокружительная; самое основание башни вырастает из рощи на крутом склоне. Вот оно как! В толстой стене расселина – видно, башня надломилась во время какого-нибудь землетрясения, они так часто повергают в ужас Гранаду, и какое-то из них, раньше или позже, непременно превратит эту осыпающуюся крепость в груду развалин. Вон та узкая лощина под нами, которая расширяется в проеме гор, – это долина Дарро; извилистая река струит воды мимо лесистых уступов, среди садов и цветников. В былые времена этот золотоносный поток был славен, его прибрежные пески просеивают и поныне. Некоторые из белых строений, блистающих средь рощ и виноградников, были когда-то загородными жилищами мавров, там они наслаждались свежестью своих садов. Недаром кто-то из поэтов сравнил их с жемчужной россыпью на изумрудном ложе.
Легкий дворец на той горе, с высокими белыми башнями и длинными аркадами, стесненный пышными рощами и висячими садами, – это Хенералифе, летний дворец мавританских царей, куда они перебирались в жаркие месяцы, дабы насладиться прохладой, какой нет даже и в Альгамбре. А голая вершина над ними, вон там, где бесформенные развалины, – это Силья дель Моро (Сиденье Мавра), а название такое оттого, что здесь злосчастный Боабдил пережидал народные волнения, здесь он сидел и устремлял печальный взор на мятежный город.
Из долины то и дело доносится журчание воды. Это акведук вон от той мавританской мельницы, почти у подножия горы. Верхняя аллея – Аламеда, она идет по склону в Дарро; вечером здесь полным-полно народу, а летними ночами встречаются влюбленные, и в поздний час со скамеек слышится гитара. А сейчас там никого нет, только несколько монахов и водоносы. Кувшины у них старинного восточного образца, точно такие были еще у мавров. Их наполняют холодной и чистой струей родника под названием Фуэнте де Авельянос. Та горная тропа ведет к источнику, равно излюбленному мусульманами и христианами; говорят, что это и есть Адинамар (Айну-ль-адамар) – Источник Слез, упоминаемый путешественником Ибн Баттутой и прославленный в мавританских летописях и сказаниях.
Чу! Нет, это просто мы вспугнули ястреба. Старая башня – поистине птичье пристанище: ласточки и стрижи гнездятся в каждой щели и застрехе и кружат у башни весь день напролет, а ночами, когда все прочие птицы спят, угрюмая сова выбирается из укрытия и оглашает укрепленья своим зловещим криком. Смотрите-ка, ястреб, которого мы потревожили, проносится в низине над самыми верхушками деревьев и парит над развалинами возле Хенералифе!
Я вижу, вы поднимаете глаза к снежным вершинам той горной гряды, сверкающей, как светлые летние облака в синих небесах. Это Сьерра-Невада, гордость и отрада Гранады: оттуда веют прохладные зефиры и струятся неиссякаемые потоки. Этому изумительному горному кряжу Гранада и обязана всеми своими прелестями в сочетании редкостном для южного города: мягкая зелень и свежий воздух севера – и живительный зной тропического солнца, незамутненная лазурь южного неба. В летнюю пору это заоблачное хранилище снега подтаивает и разливает ручьи и речки по всем лощинам и ущельям Альпухарры.
Горы эти с полным правом можно назвать сокровищем Гранады. Они главенствуют над Андалузией и видны отовсюду. Погонщик мулов приветствует их издалека, завидев обледенелые пики со знойной равнины; испанский моряк с палубы своего парусника, бороздящего дальнюю голубую гладь Средиземноморья, глядит на них и думает о волшебной Гранаде – и вполголоса напевает какую-нибудь старинную мавританскую балладу.
А там, к югу, у подошвы гор, – гряда выжженных холмов, откуда медленно спускается длинный караван мулов. Здесь разыгралась последняя сцена многовековой истории мавританского владычества. С вершины одного из этих холмов злосчастный Боабдил окинул взором оставленную Гранаду и дал волю рыданьям. Это место известно1 по рассказам и песням, имя ему – Прощальный Вздох Мавра.
За склонами этих холмов – снова пышная Вега: цветущее приволье рощ и палисадников, и изобильные сады, и серебристые изгибы Хениля, питающего бесчисленные ручьи; а ручьи, струясь по древним мавританским каналам, орошают весенние всходы. Вот они где, любимые сады, и беседки, и навесные павильоны, за которые несчастные мавры бились с такой отчаянной доблестью. И даже нынешние хижины и амбары, простейшие их постройки, заселенные последними простолюдинами, все же свидетельствуют остатками арабесок и прочей изысканной отделки, что во дни мусульман здесь пребывали аристократы. Вот поглядите, в самой середине этой многострадальной равнины высится дворец, объединяющий прежнюю и новую историю здешнего мира. Видите стены и башни, сверкающие под утренним солнцем? Это город Санта Фе, воздвигнутый католическими государями во время осады Гранады, когда их лагерь истребил пожар. К этим самым стенам воротила Колумба королева-воительница, и здесь был подписан договор, приведший к открытию Западного полушария. Вон к западу за выступом – мост Пинос, знаменитый кровавыми битвами между маврами и христианами. На этом мосту посыльный догнал Колумба, когда он отчаялся в испанцах и вез свой проект ко французскому двору.
А за мостом – горная цепь, западный предел Беги: древняя преграда между Гранадой и христианскими землями. Там, на высотах, до сих пор стоят крепости: их серые стены и укрепления сливаются воедино со скалой, в которой они вырублены. На горных откосах стоят atalayas – одинокие дозорные башни, и глядят они с высоты, словно видят долину с той и с другой стороны. Как часто эти atalayas давали знак, ночным огнем или дневным дымом, – знак приближения врагов! По скалистым уступам, перевалом Лопе, спускалось христианское войско. Из-за подошвы той серой безлесной Эльвириной горы, простершей в дол каменистые отроги, выносились во весь опор с развернутыми знаменами конные неприятельские отряды под пенье труб и барабанный рокот.
Пятьсот лет минуло с тех пор, как Исмаил бен Ферраг, мавританский властитель Гранады, с этой самой башни глядел на подобное вторжение, на поругание и разграбление Беги, и все же выказал затем рыцарственное великодушие, столь свойственное мусульманским государям, «история которых, – по слову арабского летописца, – изобилует благородными примерами и доблестными поступками, и память о них не сотрется временем и будет жить в веках». Но присядем на парапет, и я расскажу подробнее.
Итак, в лето от Рождества Христова одна тысяча триста девятнадцатое Исмаил бен Ферраг смотрел с этой башни на шатры христиан, белевшие вон там, у подножия Эльвириной горы. Принцы крови Дон Хуан и Дон Педро, регенты кастильские во время малолетства Альфонса XI, уже опустошали край от Алькаудете до Алькала ла Реаль, взяли крепость Ильора и предали огню ее окрестности и теперь сеяли смерть и разорение у врат Гранады, вызывая на бой самого царя с его войском.
Исмаил был молод и бесстрашен, однако принять вызов не спешил. Войска у него было недостаточно, и он ожидал подкреплений из соседних городов. Христианские принцы сочли его трусом, потеряли всякую надежду сразиться с ним в открытую и, насытившись бесчинствами, сняли шатры и отправились восвояси. Дон Педро вел авангард, Дон Хуан прикрывал отход, но двигались они без порядка и строя, ибо войско их было отягощено добычей и пленниками.
Тем временем к Исмаилу подошли долгожданные подкрепления, он отдал их под начало Осмина, храбрейшего из своих полководцев, и отправил по горячим следам неприятеля. Христиане были застигнуты на горном перевале. Их охватила паника; они были разбиты наголову и остатки войска отброшены за рубежи. Погибли оба принца. Тело Дона Педро вынесли из боя, но убитого Дона Хуана в темноте не нашли. Сын его обратился к мавританскому государю с посланием, умоляя отыскать тело отца, дабы предать его достойному погребению. Исмаил вмиг забыл, что Дон Хуан был его недругом, предавшим страну огню и мечу до самых стен столицы; он увидел в нем лишь доблестного рыцаря и принца крови. По его приказанию стали усердно искать тело, и оно было найдено и доставлено в Гранаду. Исмаил повелел возложить его на возвышенном одре, обставленном свечами, в чертоге Альгамбры. Осмин и один из знатнейших витязей несли почетный караул, а пленники-христиане были допущены в чертог для молитвы.
Исмаил написал сыну принца Хуана, чтобы тот выслал конвой за телом, поручившись, что никакого обмана не будет. В условленное время прибыл отряд христианских рыцарей. Исмаил принял их пышно; когда же они отбыли с телом, почетный эскорт витязей-мусульман сопровождал его до границы.
Но будет: солнце уже высоко над вершинами и обдает нас нестерпимым зноем. Камни под нашими ногами раскалились; оставим эту террасу и освежимся под аркадами возле Львиного Фонтана.
Беглец
У нас в Альгамбре случилась маленькая неприятность, затуманившая ясное личико Долорес. У крошки подлинно женское пристрастие к животным, и благодаря ее неиссякаемым щедротам один из разрушенных двориков Альгамбры заполонен ее любимцами. Величавый павлин со своею павой царствует там над чванными индюками, вздорными цесарками и базарной толчеею петухов и кур. Впрочем, сама Долорес с некоторых пор прикипела душою к юной паре голубков, недавно соединивших свои судьбы и возобладавших в сердце хозяйки даже над пестрой кошкой с котятами.
Для семейного благоустройства им была отведена комнатушка рядом с кухней, окном в тихий мавританский дворик. Здесь они жили в сладком неведенье о мире за пределами дворика и его солнечных сводов. Они никогда не взлетали над зубцами укреплений к верхушкам башен. Их супружеская добродетель была наконец вознаграждена двумя молочно-белыми яйцами без единого пятнышка – к великой радости заботливой хозяюшки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
И как чудесно в такой час подняться в маленький прозрачный павильон – туалетную королевы (el tocador de la Reyna), который, подобно птичьему гнезду, навис над долиной Дарро, и любоваться с его легкой аркады на лунные просторы! Справа высятся хребты Сьерры-Невады: они кажутся не столь скалистыми, а сказочно гладкими, и снежные вершины их сверкают, как серебряные облака в темно-синем небе. А потом перегнуться через парапет Токадора и поглядеть на Альбайсин и Гранаду, расстилающиеся внизу, словно карта: все объемлет глубокий покой, белые дворцы и монастыри спят в лунном свете и за ними теряется вдали туманная Вега, будто царство грез.
Порою с аламеды доносится легкое щелканье кастаньет: какие-то андалузцы веселятся ночь напролет. Откуда-то слышны гитарные переборы и вкрадчивый голос: неугомонный любовник поет под окном своей избранницы.
Примерно таковы были лунные ночи, которые я провел во дворах, чертогах и на балконах этого многопамятного дворца, «питая ум сладостными фантазиями» и впитывая ту смесь чувств и мечтаний, которая заменяет жизнь южанам; я шел в постель едва ль не поутру, и меня баюкало журчанье фонтана в палисаднике Линдарахи.
Вид с башни Комарес
А вот и чудное, ясное утро: солнце еще не в силах прогнать ночную свежесть. Как прекрасно таким утром взойти на башню Комарес и с высоты птичьего полета обозреть Гранаду и ее окрестности!
Так пойдемте же, любезный читатель и друг, следуйте за мною сюда, в эту переднюю, столь пышно орнаментированную: она ведет в Посольский Чертог. Мы, однако, в чертог не пойдем, а свернем в эту дверцу, видите, в стене. Осторожнее: крутая винтовая лестница и скудное освещение; по этой самой узкой, темной и витой лесенке гордые повелители Гранады и их супруги нередко поднимались к бойницам, чтоб посмотреть на вторгшееся войско или с тревожным сердцем следить за битвой в долине.
Вот мы и на крыше, изрезанной террасами; можно перевести дух и окинуть глазом великолепное зрелище города и окрестностей: замок, собор, мавританские башни и готические шпили, осыпающиеся развалины и цветущие рощи. Приблизимся к парапету и поглядим вниз. Видите, вон там перед нами вся Альгамбра, все ее дворы и палисадники. У подножия башни – Дворик Альберка, внутри – большой водоем, или пруд, обсаженный цветами, а там Львиный Дворик со знаменитым фонтаном и легкой мавританской аркадой, а вон, посредине дворца, палисадник Линдарахи, отовсюду укрытый, и в нем розы, цитроны и изумрудная зелень.
Пояс укреплений с квадратными башнями, охватывающий вершину холма, – это внешняя граница крепости. Иные из башен, замечаете, в развалинах, их могучие останки оплетены виноградом, поросли смоквами и алойными деревьями.
Поглядим-ка с башни на север. Высота головокружительная; самое основание башни вырастает из рощи на крутом склоне. Вот оно как! В толстой стене расселина – видно, башня надломилась во время какого-нибудь землетрясения, они так часто повергают в ужас Гранаду, и какое-то из них, раньше или позже, непременно превратит эту осыпающуюся крепость в груду развалин. Вон та узкая лощина под нами, которая расширяется в проеме гор, – это долина Дарро; извилистая река струит воды мимо лесистых уступов, среди садов и цветников. В былые времена этот золотоносный поток был славен, его прибрежные пески просеивают и поныне. Некоторые из белых строений, блистающих средь рощ и виноградников, были когда-то загородными жилищами мавров, там они наслаждались свежестью своих садов. Недаром кто-то из поэтов сравнил их с жемчужной россыпью на изумрудном ложе.
Легкий дворец на той горе, с высокими белыми башнями и длинными аркадами, стесненный пышными рощами и висячими садами, – это Хенералифе, летний дворец мавританских царей, куда они перебирались в жаркие месяцы, дабы насладиться прохладой, какой нет даже и в Альгамбре. А голая вершина над ними, вон там, где бесформенные развалины, – это Силья дель Моро (Сиденье Мавра), а название такое оттого, что здесь злосчастный Боабдил пережидал народные волнения, здесь он сидел и устремлял печальный взор на мятежный город.
Из долины то и дело доносится журчание воды. Это акведук вон от той мавританской мельницы, почти у подножия горы. Верхняя аллея – Аламеда, она идет по склону в Дарро; вечером здесь полным-полно народу, а летними ночами встречаются влюбленные, и в поздний час со скамеек слышится гитара. А сейчас там никого нет, только несколько монахов и водоносы. Кувшины у них старинного восточного образца, точно такие были еще у мавров. Их наполняют холодной и чистой струей родника под названием Фуэнте де Авельянос. Та горная тропа ведет к источнику, равно излюбленному мусульманами и христианами; говорят, что это и есть Адинамар (Айну-ль-адамар) – Источник Слез, упоминаемый путешественником Ибн Баттутой и прославленный в мавританских летописях и сказаниях.
Чу! Нет, это просто мы вспугнули ястреба. Старая башня – поистине птичье пристанище: ласточки и стрижи гнездятся в каждой щели и застрехе и кружат у башни весь день напролет, а ночами, когда все прочие птицы спят, угрюмая сова выбирается из укрытия и оглашает укрепленья своим зловещим криком. Смотрите-ка, ястреб, которого мы потревожили, проносится в низине над самыми верхушками деревьев и парит над развалинами возле Хенералифе!
Я вижу, вы поднимаете глаза к снежным вершинам той горной гряды, сверкающей, как светлые летние облака в синих небесах. Это Сьерра-Невада, гордость и отрада Гранады: оттуда веют прохладные зефиры и струятся неиссякаемые потоки. Этому изумительному горному кряжу Гранада и обязана всеми своими прелестями в сочетании редкостном для южного города: мягкая зелень и свежий воздух севера – и живительный зной тропического солнца, незамутненная лазурь южного неба. В летнюю пору это заоблачное хранилище снега подтаивает и разливает ручьи и речки по всем лощинам и ущельям Альпухарры.
Горы эти с полным правом можно назвать сокровищем Гранады. Они главенствуют над Андалузией и видны отовсюду. Погонщик мулов приветствует их издалека, завидев обледенелые пики со знойной равнины; испанский моряк с палубы своего парусника, бороздящего дальнюю голубую гладь Средиземноморья, глядит на них и думает о волшебной Гранаде – и вполголоса напевает какую-нибудь старинную мавританскую балладу.
А там, к югу, у подошвы гор, – гряда выжженных холмов, откуда медленно спускается длинный караван мулов. Здесь разыгралась последняя сцена многовековой истории мавританского владычества. С вершины одного из этих холмов злосчастный Боабдил окинул взором оставленную Гранаду и дал волю рыданьям. Это место известно1 по рассказам и песням, имя ему – Прощальный Вздох Мавра.
За склонами этих холмов – снова пышная Вега: цветущее приволье рощ и палисадников, и изобильные сады, и серебристые изгибы Хениля, питающего бесчисленные ручьи; а ручьи, струясь по древним мавританским каналам, орошают весенние всходы. Вот они где, любимые сады, и беседки, и навесные павильоны, за которые несчастные мавры бились с такой отчаянной доблестью. И даже нынешние хижины и амбары, простейшие их постройки, заселенные последними простолюдинами, все же свидетельствуют остатками арабесок и прочей изысканной отделки, что во дни мусульман здесь пребывали аристократы. Вот поглядите, в самой середине этой многострадальной равнины высится дворец, объединяющий прежнюю и новую историю здешнего мира. Видите стены и башни, сверкающие под утренним солнцем? Это город Санта Фе, воздвигнутый католическими государями во время осады Гранады, когда их лагерь истребил пожар. К этим самым стенам воротила Колумба королева-воительница, и здесь был подписан договор, приведший к открытию Западного полушария. Вон к западу за выступом – мост Пинос, знаменитый кровавыми битвами между маврами и христианами. На этом мосту посыльный догнал Колумба, когда он отчаялся в испанцах и вез свой проект ко французскому двору.
А за мостом – горная цепь, западный предел Беги: древняя преграда между Гранадой и христианскими землями. Там, на высотах, до сих пор стоят крепости: их серые стены и укрепления сливаются воедино со скалой, в которой они вырублены. На горных откосах стоят atalayas – одинокие дозорные башни, и глядят они с высоты, словно видят долину с той и с другой стороны. Как часто эти atalayas давали знак, ночным огнем или дневным дымом, – знак приближения врагов! По скалистым уступам, перевалом Лопе, спускалось христианское войско. Из-за подошвы той серой безлесной Эльвириной горы, простершей в дол каменистые отроги, выносились во весь опор с развернутыми знаменами конные неприятельские отряды под пенье труб и барабанный рокот.
Пятьсот лет минуло с тех пор, как Исмаил бен Ферраг, мавританский властитель Гранады, с этой самой башни глядел на подобное вторжение, на поругание и разграбление Беги, и все же выказал затем рыцарственное великодушие, столь свойственное мусульманским государям, «история которых, – по слову арабского летописца, – изобилует благородными примерами и доблестными поступками, и память о них не сотрется временем и будет жить в веках». Но присядем на парапет, и я расскажу подробнее.
Итак, в лето от Рождества Христова одна тысяча триста девятнадцатое Исмаил бен Ферраг смотрел с этой башни на шатры христиан, белевшие вон там, у подножия Эльвириной горы. Принцы крови Дон Хуан и Дон Педро, регенты кастильские во время малолетства Альфонса XI, уже опустошали край от Алькаудете до Алькала ла Реаль, взяли крепость Ильора и предали огню ее окрестности и теперь сеяли смерть и разорение у врат Гранады, вызывая на бой самого царя с его войском.
Исмаил был молод и бесстрашен, однако принять вызов не спешил. Войска у него было недостаточно, и он ожидал подкреплений из соседних городов. Христианские принцы сочли его трусом, потеряли всякую надежду сразиться с ним в открытую и, насытившись бесчинствами, сняли шатры и отправились восвояси. Дон Педро вел авангард, Дон Хуан прикрывал отход, но двигались они без порядка и строя, ибо войско их было отягощено добычей и пленниками.
Тем временем к Исмаилу подошли долгожданные подкрепления, он отдал их под начало Осмина, храбрейшего из своих полководцев, и отправил по горячим следам неприятеля. Христиане были застигнуты на горном перевале. Их охватила паника; они были разбиты наголову и остатки войска отброшены за рубежи. Погибли оба принца. Тело Дона Педро вынесли из боя, но убитого Дона Хуана в темноте не нашли. Сын его обратился к мавританскому государю с посланием, умоляя отыскать тело отца, дабы предать его достойному погребению. Исмаил вмиг забыл, что Дон Хуан был его недругом, предавшим страну огню и мечу до самых стен столицы; он увидел в нем лишь доблестного рыцаря и принца крови. По его приказанию стали усердно искать тело, и оно было найдено и доставлено в Гранаду. Исмаил повелел возложить его на возвышенном одре, обставленном свечами, в чертоге Альгамбры. Осмин и один из знатнейших витязей несли почетный караул, а пленники-христиане были допущены в чертог для молитвы.
Исмаил написал сыну принца Хуана, чтобы тот выслал конвой за телом, поручившись, что никакого обмана не будет. В условленное время прибыл отряд христианских рыцарей. Исмаил принял их пышно; когда же они отбыли с телом, почетный эскорт витязей-мусульман сопровождал его до границы.
Но будет: солнце уже высоко над вершинами и обдает нас нестерпимым зноем. Камни под нашими ногами раскалились; оставим эту террасу и освежимся под аркадами возле Львиного Фонтана.
Беглец
У нас в Альгамбре случилась маленькая неприятность, затуманившая ясное личико Долорес. У крошки подлинно женское пристрастие к животным, и благодаря ее неиссякаемым щедротам один из разрушенных двориков Альгамбры заполонен ее любимцами. Величавый павлин со своею павой царствует там над чванными индюками, вздорными цесарками и базарной толчеею петухов и кур. Впрочем, сама Долорес с некоторых пор прикипела душою к юной паре голубков, недавно соединивших свои судьбы и возобладавших в сердце хозяйки даже над пестрой кошкой с котятами.
Для семейного благоустройства им была отведена комнатушка рядом с кухней, окном в тихий мавританский дворик. Здесь они жили в сладком неведенье о мире за пределами дворика и его солнечных сводов. Они никогда не взлетали над зубцами укреплений к верхушкам башен. Их супружеская добродетель была наконец вознаграждена двумя молочно-белыми яйцами без единого пятнышка – к великой радости заботливой хозяюшки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45