Несториане (тоже дифизиты) утверждали, что во Христе после соединения — две природы, две ипостаси (вопреки Кириллу и православным) и одно лицо . Кирилл для них монофизит уже благодаря тому, что он утверждает одну ипостась . Значит, здесь узел спора.
Конечно, в этом Кирилл непоследователен и сам по себе, и в подписании соглашения 433 г. B контексте писаний Кирилла его сама по себе православная формула «единая ипостась» освещается ложным монофизитским светом благодаря покорности его подложно-православной отраве аполлинаристов. To есть все это несчастная подделка: «…единая природа Бога-Слова воплощенная». Дух этой фальшивой формулы Кирилл и прячет, и консервирует в термине, который сам по себе правилен, — «единая ипостась ». По Кириллу, это — единение по естеству , подобное единению души и тела в человеке. Такому единению Несторий противопоставлял единение не природное, a личное и «по благоволению». Это для того, чтобы Богу-Слову избежать страданий по природе человеческой, подобно тому как душа человеческая страдает по телу. Для Нестория единение «ипостасное» равнозначно единоприродному. A это — монофизитство.
В своей Апологии Несторий, снимая с себя грубые обвинения, сам нам проясняет, как бы невольно, за что же именно его осудили все, вплоть до Феодорита . Он две природы мыслит до того полными и действенными, что считает, что каждая из них не может не быть и ипостасной и личной , так что единое лицо (просопон) y него получается «из двух природ, из двух ипостасей и из двух лиц (!), соединенных в одно, в свободном (вольном) общении». В «Трактате Ираклида» Несторий придумал даже особый термин для этого «сложного лица»: «Лицо единения (???????? ??? ???????)», подчеркивая тем ипостасную полноту каждой природы, вплоть до особого ее (данной природы) лица . Вот за это разделение естеств современная Несторию церковь и отвергла его. Несторий, однако, своей апологией примиряет с собой лично и морально. Он кончает свое писание словами: «Возвеселися со мной, пустыня, подруга моя, прибежище и утешение мое, и ты, земля изгнания, мать моя, которая сохранит мое тело до дня воскресения». Друзей Нестория в Константинополе осталось еще достаточно, чтобы после вести о его смерти устроить пред дворцом достаточно шумную демонстрацию с требованием привоза останков Нестория в столицу. Император велел разогнать неуместную после Халкидонского осуждения манифестацию.
Халкидон (451 г.)
Что же именно уяснил для вселенского христианства Халкидон? Что сформулировал, чем залил пожар ересей, чем послужил церковному умиротворению, к чему свелось его догматическое достижение, его вселенское непреходящее значение?
Теперь, уже после полуторатысячного юбилея Халкидона, небезынтересно осмыслить наше живое отношение к его знаменитому, блестящему оросу, в котором взаимоотношение двух природ во Христе, Божественной и человеческой, выражено четырьмя отрицательными наречиями: «неслитно, непревращенно, неразделимо, неразлучимо». Как в математической формуле для непосвященного, тут не сказано ничего ясного. Но посвященные видят тут истинное чудо богословской премудрости, золотой ключ к сокровищнице тайн «благоразумия».

* * *
Как же церковь обрела этот ключ? Вот краткая схема событий. Метафизический эллинский гений с диалектической последовательностью стучался в двери тайн христианского откровения. Убедившись в IV в., в муках никейских и посленикейских чуть не столетних исканий, что Христос есть Истинный Бог, «Един сый Святые Троицы», неугомонная греческая мысль заболела в V в. до высочайшего воспаления дальнейшей думой o том, как же это не тварное, не конечное существо (как мы поем теперь, «ни ходатай, ни ангел, но Сам Господи воплощься») стало «плотью», т.е. человеком? Единосущный Отцу и Духу стал одно с иносущной Богу, с тварной, конечной и смертной человеческой природой?
1) Может быть, произошло только мнимое соединение, только извне кажущееся таковым? На самом же деле это только тесное сближение, подлеположение двух цельных, параллельно живущих, лишь нравственно, объединенно, в свободном согласии функционирующих, двух полных разносущных лиц: Бога и человека, с двумя умами (логосами), с двумя волями, мы сказали бы, с двумя рядом сосуществующими самосознаниями?
На такие рельсы встала Антиохийская богословская школа и докатилась на них до ереси несторианства.
2) Или, может быть, Христос должен мыслиться как строго единое полное лицо ? Но полнота его составлена из соответствующих частей разносущных природ, божеской и человеческой, сложенных каждая на своем месте по плану единого составного лица? Значит, полнота единого лица достигнута путем неполноты каждой из двух природ. Во Христе не весь Бог и не весь человек, a только части той и другой природы. На путь такой логики встал великий умник Аполлинарий, епископ Лаодикийский, создавший этим ересь аполлинарианства.
3) A может быть, единство лица во Христе достигнуто без дробления на части вошедших в состав Его природ? Ta и другая взяты каждая во всей ее полноте, но лишь в процессе их объединения произошло неизбежное исчезновение слабейшей природы в бесконечно сильнейшей. Человеческая природа поглощена, преображена божественной до полной ее экзистенциальной иллюзорности. Осталась лишь ее зримая плотскими очами тень земного человека без сущностной его реальности?
Эта последняя комбинация богословской мысли соблазнила не только александрийскую, типично эллинскую богословскую школу, уничижительно трактовавшую материю, но и миллионные массы инородческого для греко-римской империи африканского (копты, эфиопы) и азийского (армяне, сирийцы) населения, расово-склонные к дуалистической вражде к материальному миру. Ультрааскетическое (до грани дуализма) благочестие «Востока» и племенной антиримский национализм — эти две стихии подсознательно соединились в единый дух самого широкого и живучего из еретических движений древности, именно движения монофизитского.
? моменту Халкидонского собора (451 г.) уже выступили на сцену истории все три указанных толкования христологического догмата, и над первыми двумя уже был произнесен обвинительный приговор церкви как над ересями. Но опыт даже верховно-авторитетного суда над ересями через вероопределения I, II и III вселенских соборов показал, что прямого, непосредственно успокаивающего воздействия на церковь эти вселенские вердикты не оказывали. Нужны были еще и репрессии государства, и всеисцеляющее время, и дополнительные объяснения между спорившими богословскими партиями.
Наивный провинциал Диоскор не хотел верить, что дворцовая революция свергла и его диктатуру. Как сочлен местного диоцезального управления Египтом, он дерзнул даже не признавать законности нового императора Маркиана. Но вскоре увидел свой промах. Еще вчера все и вся ему покорялось — и вдруг все уплыло из его рук. В 449 г., тотчас после «Разбойничьего» собора и изгнания Флавиана, Диоскор прибыл в Константинополь как триумфатор, собственноручно поставил архиепископом столицы своего апокрисария (т.е. резидента здесь от Александрийской кафедры) Анатолия. Но Анатолий, как житель столицы, не был слеп. Он ясно видел безвозвратность переворота. И, изменив Диоскору, перешел на службу новому курсу — ликвидации всей акции Евтиха — Диоскора и ориентации богословия на томос папы Льва, присланный в Константинополь еще до «Разбойничьего» собора. Специальная делегация папы, в лице двух епископов и двух пресвитеров, требовала ради церковного мира подписать томос папы. Анатолий сделал это первым. За ним бросились подписывать сотни епископов, жалуясь, что подписывались ранее под деяниями Диоскора по принуждению. Подписал и ставленник Диоскора на Антиохийской кафедре Максим. Параллельно и в самый Рим сыпались покаянные письма епископов. Риму казалось, что все благополучно устраивается, что никакого более собора не нужно, раз почти все иерархи подписались под посланием папы. He понимали, что y «Востока» иное умонастроение, что для умиротворения его мало авторитарных декретов. Нужно еще укрощение стихии встревоженного «общественного мнения» через процедуру соборных состязаний, через эту нелегкую дань партийным течениям в богословии. Соборы для Востока — это громоотводы, паллиативы и лекарства от догматических лихорадок, снимавшие на какой-то период остроту болезни и способствовавшие ее залечиванию с ходом времени.
He считаясь с мнением Рима (видели, что он в этих делах не судья), императорское правительство распорядилось для «оцерковления» одержанной им победы над Евтихом — Диоскором, насмешливо прозванным «фараоном», и над их «египетско-инородческой» ересью — монофизитством собрать собор в Никее. Никея была оптимистическим мифом. Помнили только первую торжественную победу над страшной ересью силой церковно-государственного авторитета вселенского собора и забывали, какой ценой окупалась эта победа — ценой 60-летней арианской реакции в самом восточном епископате. Как бы то ни было, императорский указ от 17 мая 451 г. созывал вселенский собор на 1 сентября именно в Никее.
Папа Лев покорился факту и назначил своими легатами двух епископов и двух пресвитеров. K ним присоединил и пятого, греческого епископа Юлиана с острова Кос, в качестве ценного эксперта и переводчика. Юлиан долго гостил в Риме, отлично знал настроения и дела Запада, как и своего Востока, и свободно владел двумя языками. B 449 г. на «Разбойничьем» соборе послы папы Льва без знания греческого языка оказались в довольно беспомощном положении. Для старшего из своих легатов, Пасхазина, епископа Лилибейского (в Сицилии), папа Лев требовал председательского места, что канонически естественно для alter ego самого папы. Свыше 500 епископов к назначенному сроку были доставлены на казенные средства в Никею. Кроме пяти легатов только еще два африканца представляли Запад. Вся остальная масса состояла из восточного епископата. И это — типичная пропорция для всех вселенских соборов. «He здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9:12). Вселенские соборы были лекарством против болевшего ересями Востока. У Запада в этот момент была своя очередная тревога. Шло нашествие гуннов на Европу, и папа считал невозможным покинуть Рим в минуту опасности. Сам император Маркиан срочно должен был отправиться в поход на северные границы, чтобы загородить гуннам вторжение в империю. Это косвенно способствовало завлечению гуннов на глубокий Запад, где они в том же 451 г., когда собирался IV Вселенский собор, потерпели жестокое поражение на Каталаунских полях, в нынешней Франции, около Шалонсюр-Марн. Задержанный фронтовыми заботами, но поставивший себе задачей обязательно лично присутствовать на соборе, Маркиан приказал «подтянуть» собор как можно ближе к своей столичной резиденции. He столь далекая и Никея была заменена совсем близким столичным предместьем — Халкидоном. Это нынешний Кадыкей против Константинополя, на азийском берегу Босфора. Там в огромной базилике мученицы Евфимии было удобное место для заседания большого собрания, насчитывавшего свыше 500 человек. Правительство Маркиана, наученное горьким опытом двух предшествующих, анархически протекших вселенских соборов (III Вселенского в Ефесе в 431 г. и «Разбойничьего» там же в 449 г.), решило взять на себя ответственность за внешний порядок. Вся техника председательствования, предоставления голосов ораторам, голосований, сбора подписей и пр. поручена была президиальной комиссии из 18 человек — старейших чиновников и сенаторов. Эти фактические председатели сели во главе собрания задом к балюстраде, отделяющей алтарную абсиду. Перпендикулярно к их столу, следуя форме прямоугольника базилики, длинными рядами тянулись кресла и скамьи для членов собора, разделенные на правую и левую стороны, со свободным проходом посредине. Впервые установлено было такое распределение мест, ставшее потом традиционно-образцовым для будущих соборов и зафиксированное на иконах вселенских соборов. Властные председатели, соблюдая принцип иерархического старшинства, рассадили, однако, членов собора вместе с тем и по партийной принадлежности, предвосхищая до некоторой степени нынешние парламентские порядки. Во главе правого ряда (по ориентации храма, и слева, если смотреть от лица сенаторского президиума) посажены были легаты римского папы, за ними рядом Анатолий Константинопольский, согласно 3-му канону II Вселенского собора, за ним Максим Антиохийский, далее Фалассий, епископ Кесарии Каппадокийской, и Стефан Ефесский. Левый ряд (т.е. справа от председателей) возглавляется многогрешным александрийским папой Диоскором. Рядом — его правая рука по проведению «Разбойничьего» собора, Ювеналий Иерусалимский. За ним — заместитель Фессалоникского епископа. Далее, по принадлежности к этим диоцезам, епископы Египта, Палестины и Иллирии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110