Жадность погубила молодого шемита. Его поймали на самом верху пандуса. Сплошной клубок мумий не дал беглецам увидеть его конец, но конец этот, вероятно, был страшен. И особой отсрочки осквернителям праха он не дал. Пока одни мертвецы расправлялись с несчастным грабителем, другие обегали их и с прежней быстротой мчались по следу.
– Молись, чтобы Врата были еще открыты!.. – крикнул Конан Осгару, тяжело бежавшему бок о бок с Зефрити. – Если нет – придется вставать насмерть в конце этого коридора!..
Тут ему подвернулась боковая дверь, выглядевшая капитальней других. Она была вырезана из камня и заперта, в отличие от остальных, здоровенным металлическим брусом. Конан мог поклясться, что из-за нее доносились возбужденные голоса. Выругавшись, он остановился и стал сдирать жреческие талисманы, свисавшие с запора. Пока мимо бежали подельщики, Конан поднял брус и, используя его как рычаг, настежь отворил дверь.
Внутри сидели избранные телохранители Ибнизаба, составлявшие его могильную свиту. Их оружие валялось в одном углу помещения; воины кричали и ссорились, проводя последние часы своей жизни за игрой в кости. Было очевидно, что всех их опоили каким-то дурманом.
Они изумленно обернулись на звук открывшейся двери.
– Если вам так уж надо драться, собаки, так деритесь с этими адовыми отродьями, что залезли в вашу могилу!.. – во всю мощь легких заорал Конан им в лицо.
Воины завозились, медленно осознавая – что-то не так, но киммериец уже исчез. Дети Ночи висели у него почти на плечах. Однако спустя всего несколько мгновений погоня приотстала, а из коридора позади Конана послышался бешеный лязг оружия.
Киммериец не стал оборачиваться. Он гигантскими прыжками мчался по коридору, желая первым встретить любую опасность, могущую поджидать их наверху. Постепенно он обогнал всех. Сперва Азрафеля и Осгара, помогавших Зефрити, – обычно проворная танцовщица почему-то двигалась тяжело и неловко. Потом он миновал царевну Эфрит, которая бежала одна и явно была на пределе сил. Впереди уже зияло выходное отверстие тоннеля, когда Конан поравнялся с Исайабом и с уцелевшим новым наемником Осгара. И вот тут-то душа в нем возликовала: силуэты устало пошатывавшихся воров четко обозначились на фоне солнечного дневного света!
Вот только щель, пропускавшая этот свет, при ближайшем рассмотрении оказалась весьма узкой и к тому же сокращалась на глазах. Вырвавшись из коридора в пустынный входной чертог, Конан обнаружил, что гигантские двери были уже наполовину закрыты. Под высокими сводами отдавался скрежет противовесов, которым предстояло спустя считанные мгновения окончательно затворить Врата – причем без какого-либо людского вмешательства. Запущенный механизм работал сам по себе. Ослепленные ярким светом глаза киммерийца с трудом различали сквозь узкую вертикальную щель плотно сдвинувшуюся, замершую в ожидании толпу. Ближе всех ко Вратам стояли коленопреклоненные жрецы Эллаэля, наблюдавшие за окончанием Ритуала Замыкания. Если они и видели воров, бегущих из темного тоннеля, по их лицам этого нельзя было сказать.
Конан понятия не имел, как работает дверной механизм, и времени на разгадывание загадок у него не было. Особенно если учесть, что Дети Ночи должны были вот-вот смять злополучных стражников и вновь устремиться в погоню. Исайаб и остальные мужчины, запыхавшиеся от долгого бега, из последних сил навалились на одну из чудовищных створок, пытаясь ее удержать. Но их сандалии беспомощно скользили по каменному полу: они не могли не то что остановить бронзовую громаду, хотя бы просто задержать ее безжалостное движение.
Дверь нечем было даже заклинить. Конан заметил это, бросаясь вперед. Да никакой клин и не удержался бы на полированном каменном полу. Однако сквозь щель еще мог проскочить человек, и Исайаб первым сделал выбор. Оказаться лицом к лицу с толпой снаружи было, по его мнению, все-таки лучше, чем носом к носу – с ожившими мертвецами. Тщедушный грабитель уже приготовился нырнуть в спасительный проем, и один из подельщиков собирался последовать его примеру...
Обоих снесло в сторону, точно ветром. Конан отбросил их и метнулся вперед. Но наружу выскакивать не стал. Он остановился как раз между готовыми сомкнуться створками. И уперся предплечьями в толстые бронзовые торцы. Могучие мышцы вздулись в предельном напряжении на его спине и плечах...
Он мигом понял, что не совладает: у него были очень сильные руки, но тут требовалось нечто большее. Он не справился бы, даже не будь он измотан погоней. Быстро переменив положение, варвар уперся в одну надвигающуюся дверь спиной, а в другую – подошвами обутых в сандалии ног. Когда двери сошлись еще немного, Конан дотянулся и уперся ладонями.
Его неожиданное появление вызвало удивленные и испуганные восклицания. Вздох огромной толпы отдался в стенах входного чертога. Однако никто из жрецов не двинулся с места. У них не вызывало сомнения, что двери спустя считанные мгновения сомнут нахального святотатца, точно букашку, попавшую под сапог.
Они стояли и смотрели, как бронзовая кожа Конана постепенно багровеет от страшного напряжения. Узловатые канаты мышц на его торсе и бедрах готовы были прорвать кожу. Сухожилия чуть только не лопались. Ему уже пришлось согнуть руки и ноги, миновав самую выгодную позицию. Он теперь не смог бы выскочить, даже если бы и захотел. Он сражался с машиной насмерть, так же, как сражался бы с двуногим убийцей, – до последнего вздоха, до последней искры разума, до последнего напряжения воли...
Те, кто находился внутри пирамиды, первыми ощутили – что-то случилось! Для них все было облечено в звук: вот замедлился скрип блоков, вот утратил первоначальную частоту перестук храповиков... А потом и вовсе произошло чудо. Наступила тишина, и луч света, рассекавший пыльный полумрак, перестал суживаться.
К тому времени, когда толпа снаружи отозвалась на это чудо приглушенным гулом, к двери подоспели последние отставшие члены воровской шайки. За их спинами в тоннеле слышался приближающийся шум: это изрядно поредевшая стража отступала перед ненасытной толпой живых мертвецов. Беглецы в нерешительности остановились перед Вратами...
– Наружу... вашу мать!.. – прохрипел Конан сквозь стиснутые зубы. – Меня сейчас раздавит!..
Исайаб первым выскочил в щель – прополз на четвереньках под застывшим, как статуя, киммерийцем и оказался перед лицом изумленной толпы. За ним выбрался другой вор. Запыхавшийся Осгар протянул Зефрити волосатую руку. Та еще помедлила, охорашивая прическу и платье и пряча с глаз долой сокровища, которые утаила на себе. И только потом грациозно нырнула в дверь следом за своим нанимателем. За нею без дальнейших проволочек выкатился Азрафель.
Царевна Эфрит оказалась последней. Она и не пыталась протолкаться вперед, пользуясь задержкой, чтобы по возможности прикрыть наготу остатками рубашки, разорванной Нитокар, и стражницким плащом. Результат, пожалуй, только подчеркивал ее девичью прелесть. Она еще поправила сбившуюся набок драгоценную диадему: царевна должна была появиться перед народом в подобающем виде.
– Во имя Иштар, девочка, поторопись!.. – простонал Конан. Его лицо было сплошь залито потом, он уже видел, скосившись, смутные тени, выбегавшие из тоннеля. – Если нас не прихлопнет чертова дверь, значит, придушат вон те высохшие придурки...
– Потерпи, Конан, – отозвалась царевна. – Может статься, от того, как я буду выглядеть, зависит не меньше, чем от всей твоей мощи!
Проскользнув между замершими створками, она выпрямилась на глазах у громадной толпы и пошла вперед, к своим подданным, с безмятежным достоинством, ну никак не подходившим ни к ее лохмотьям, ни к общему положению дел. Люди тотчас узнали ее, и взволнованные разговоры сменились перешептыванием.
Убедившись, что царевне уже ничто не грозило, Конан совершил последнее усилие и все-таки вывернулся из щели. Прыжком отлетев прочь, он сразу вскочил, хотя, правду сказать, ноги у него ощутимо подламывались в коленках. Он пошел следом за Эфрит, очень стараясь не пошатнуться, несмотря на слабость и судороги, сводившие все тело. Когда за его спиной возобновился медленный рокот механизма дверей, он оглянулся посмотреть вместе со всеми. Он очень надеялся, что его дурнота не слишком бросалась в глаза.
В суживавшейся щели произошло еще какое-то движение. Наружу выпросталась рука, сжимавшая обломанный меч. Потом голова и туловище в серой рубашке. Это был офицер «посмертной» стражи, вынужденной отступать перед Детьми Ночи. Он вывалился наружу, шатаясь, ослепленный ярким солнечным светом. За офицером, скрежеща латами по бронзе, протиснулся в невозможно узкую щель один из воинов. Он тоже пошатывался, его одежда была пропитана кровью, он зажимал ладонью рану в плече. Конан различал еще движение в узкой щели, но наружу больше никто не совался, потому что створки сдвинулись почти вплотную...
...И наконец сомкнулись. Они сошлись с громоподобным, оглушительным звуком, и камни дрогнули у зрителей под ногами. Эхо долетело до городской стены и вернулось обратно.
Чудовищный звон, казалось, пробудил завороженно молчавших людей. Никто, впрочем, не кинулся вперед, ибо только передние ряды видели, что, собственно, стряслось, а жрецы и предводители покамест не отдали никаких распоряжений относительно беглецов. Когда отзвучал бронзовый лязг, множество голосов затянуло древнюю шемитскую погребальную песнь. Мощный хор звучал над широкой площадью, точно океанский прибой.
Мало кто видел, что высшее жречество, сопровождаемое своей стражей, двинулось вперед, чтобы, как того требовал случай, расспросить царевну и ее сотоварищей по побегу.
Конан наконец полностью пришел в себя и после полумрака гробницы, и в особенности после сверхчеловеческого подвига, который он только что совершил. Его глаза свыклись с ярким солнцем. И даже несмотря на явные опасности, по-прежнему грозившие ему со всех сторон, он не смог удержаться от благоговейного изумления при виде гигантской поющей толпы и передней грани пирамиды, вздымавшейся над ним, подобно горе.
Но вот что поразило его больше всего, так это необычность погоды. Небо, из глубин пирамиды казавшееся попросту ослепительным, на самом деле было плотно затянуто тяжелыми облаками. Казалось, небо хмурилось в тягостном размышлении, точно скорбя вместе с людьми об их усопшем правителе. Конан не первый день жил в Шеме, но подобного еще не видал... Хотя погодите-ка! Зрелище странного неба показалось ему удивительно знакомым!.. Но вот где?..
Конану сделалось не по себе, он повел плечами, словно пытаясь стряхнуть тягостное ощущение. Потом подошел к царевне и остальным. Он изо всех сил старался выглядеть совершенно уверенным в себе и сдержанно-грозным. Как ни громко звучал шемитский траурный гимн, киммериец явственно слышал гнев в голосах жрецов, задававших вопросы Эфрит. Та, надо отдать ей должное, стояла перед ними с царственно-кротким видом.
– Значит, вот как ты блюдешь божественную волю своего усопшего родителя? – спрашивал ее лысый жрец с лицом хорька. – Самовольно покинуть Царский Чертог!.. Да еще с помощью... этих! Какое невероятное пренебрежение долгом – и дочерним, и царским!..
– Уже не говоря о том, как это скажется на твоей душе, – раздался еще один церемонный голос.
Конан присмотрелся и узнал того самого высокого, пузатого жреца, что был в Царском Чертоге вместе с Нитокар. Теперь он стоял между двоими стражниками, вооруженными церемониальными алебардами в золотой насечке.
– Следует задаться вопросом: будучи должным образом похоронена и совершив затем побег из могилы, не отрезала ли ты себе пути к Последующей Жизни?..
– Я уже объясняла вам, ваши священства, и еще раз повторю: вдаваться сейчас в столь незначительные вопросы – значит не обращать никакого внимания на осквернение могилы моего отца, происходящее как раз в данный момент! – отвечала Эфрит, со спокойной гордостью взирая на допрашивающих. – Прямо у вас под ногами кишат выходцы из Преисподней, вызванные с помощью магии, дабы надсмеяться над вашим благочестивым рвением!
– А ты-то что здесь делаешь?!! – завизжал из-за спин жрецов пронзительный женский голос.
К ним быстрым шагом подходила царица Нитокар, и за ней следовали красавцы-носильщики. Нитокар покинула преддверие могилы, чтобы побыть со своими любимцами из числа придворных вельмож, но теперь возвратилась. И вид у нее был такой, что испугаться мог кто угодно.
– Твой побег из священной могилы изобличает твое неуважение к вере! Ты самым низменным образом привержена вещественным благам этого мира, тварь! За это ты заслуживаешь, самое меньшее, смертной казни!..
– Что вы все-таки скажете о чудовищах, которые как раз потрошат гробницу царя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Молись, чтобы Врата были еще открыты!.. – крикнул Конан Осгару, тяжело бежавшему бок о бок с Зефрити. – Если нет – придется вставать насмерть в конце этого коридора!..
Тут ему подвернулась боковая дверь, выглядевшая капитальней других. Она была вырезана из камня и заперта, в отличие от остальных, здоровенным металлическим брусом. Конан мог поклясться, что из-за нее доносились возбужденные голоса. Выругавшись, он остановился и стал сдирать жреческие талисманы, свисавшие с запора. Пока мимо бежали подельщики, Конан поднял брус и, используя его как рычаг, настежь отворил дверь.
Внутри сидели избранные телохранители Ибнизаба, составлявшие его могильную свиту. Их оружие валялось в одном углу помещения; воины кричали и ссорились, проводя последние часы своей жизни за игрой в кости. Было очевидно, что всех их опоили каким-то дурманом.
Они изумленно обернулись на звук открывшейся двери.
– Если вам так уж надо драться, собаки, так деритесь с этими адовыми отродьями, что залезли в вашу могилу!.. – во всю мощь легких заорал Конан им в лицо.
Воины завозились, медленно осознавая – что-то не так, но киммериец уже исчез. Дети Ночи висели у него почти на плечах. Однако спустя всего несколько мгновений погоня приотстала, а из коридора позади Конана послышался бешеный лязг оружия.
Киммериец не стал оборачиваться. Он гигантскими прыжками мчался по коридору, желая первым встретить любую опасность, могущую поджидать их наверху. Постепенно он обогнал всех. Сперва Азрафеля и Осгара, помогавших Зефрити, – обычно проворная танцовщица почему-то двигалась тяжело и неловко. Потом он миновал царевну Эфрит, которая бежала одна и явно была на пределе сил. Впереди уже зияло выходное отверстие тоннеля, когда Конан поравнялся с Исайабом и с уцелевшим новым наемником Осгара. И вот тут-то душа в нем возликовала: силуэты устало пошатывавшихся воров четко обозначились на фоне солнечного дневного света!
Вот только щель, пропускавшая этот свет, при ближайшем рассмотрении оказалась весьма узкой и к тому же сокращалась на глазах. Вырвавшись из коридора в пустынный входной чертог, Конан обнаружил, что гигантские двери были уже наполовину закрыты. Под высокими сводами отдавался скрежет противовесов, которым предстояло спустя считанные мгновения окончательно затворить Врата – причем без какого-либо людского вмешательства. Запущенный механизм работал сам по себе. Ослепленные ярким светом глаза киммерийца с трудом различали сквозь узкую вертикальную щель плотно сдвинувшуюся, замершую в ожидании толпу. Ближе всех ко Вратам стояли коленопреклоненные жрецы Эллаэля, наблюдавшие за окончанием Ритуала Замыкания. Если они и видели воров, бегущих из темного тоннеля, по их лицам этого нельзя было сказать.
Конан понятия не имел, как работает дверной механизм, и времени на разгадывание загадок у него не было. Особенно если учесть, что Дети Ночи должны были вот-вот смять злополучных стражников и вновь устремиться в погоню. Исайаб и остальные мужчины, запыхавшиеся от долгого бега, из последних сил навалились на одну из чудовищных створок, пытаясь ее удержать. Но их сандалии беспомощно скользили по каменному полу: они не могли не то что остановить бронзовую громаду, хотя бы просто задержать ее безжалостное движение.
Дверь нечем было даже заклинить. Конан заметил это, бросаясь вперед. Да никакой клин и не удержался бы на полированном каменном полу. Однако сквозь щель еще мог проскочить человек, и Исайаб первым сделал выбор. Оказаться лицом к лицу с толпой снаружи было, по его мнению, все-таки лучше, чем носом к носу – с ожившими мертвецами. Тщедушный грабитель уже приготовился нырнуть в спасительный проем, и один из подельщиков собирался последовать его примеру...
Обоих снесло в сторону, точно ветром. Конан отбросил их и метнулся вперед. Но наружу выскакивать не стал. Он остановился как раз между готовыми сомкнуться створками. И уперся предплечьями в толстые бронзовые торцы. Могучие мышцы вздулись в предельном напряжении на его спине и плечах...
Он мигом понял, что не совладает: у него были очень сильные руки, но тут требовалось нечто большее. Он не справился бы, даже не будь он измотан погоней. Быстро переменив положение, варвар уперся в одну надвигающуюся дверь спиной, а в другую – подошвами обутых в сандалии ног. Когда двери сошлись еще немного, Конан дотянулся и уперся ладонями.
Его неожиданное появление вызвало удивленные и испуганные восклицания. Вздох огромной толпы отдался в стенах входного чертога. Однако никто из жрецов не двинулся с места. У них не вызывало сомнения, что двери спустя считанные мгновения сомнут нахального святотатца, точно букашку, попавшую под сапог.
Они стояли и смотрели, как бронзовая кожа Конана постепенно багровеет от страшного напряжения. Узловатые канаты мышц на его торсе и бедрах готовы были прорвать кожу. Сухожилия чуть только не лопались. Ему уже пришлось согнуть руки и ноги, миновав самую выгодную позицию. Он теперь не смог бы выскочить, даже если бы и захотел. Он сражался с машиной насмерть, так же, как сражался бы с двуногим убийцей, – до последнего вздоха, до последней искры разума, до последнего напряжения воли...
Те, кто находился внутри пирамиды, первыми ощутили – что-то случилось! Для них все было облечено в звук: вот замедлился скрип блоков, вот утратил первоначальную частоту перестук храповиков... А потом и вовсе произошло чудо. Наступила тишина, и луч света, рассекавший пыльный полумрак, перестал суживаться.
К тому времени, когда толпа снаружи отозвалась на это чудо приглушенным гулом, к двери подоспели последние отставшие члены воровской шайки. За их спинами в тоннеле слышался приближающийся шум: это изрядно поредевшая стража отступала перед ненасытной толпой живых мертвецов. Беглецы в нерешительности остановились перед Вратами...
– Наружу... вашу мать!.. – прохрипел Конан сквозь стиснутые зубы. – Меня сейчас раздавит!..
Исайаб первым выскочил в щель – прополз на четвереньках под застывшим, как статуя, киммерийцем и оказался перед лицом изумленной толпы. За ним выбрался другой вор. Запыхавшийся Осгар протянул Зефрити волосатую руку. Та еще помедлила, охорашивая прическу и платье и пряча с глаз долой сокровища, которые утаила на себе. И только потом грациозно нырнула в дверь следом за своим нанимателем. За нею без дальнейших проволочек выкатился Азрафель.
Царевна Эфрит оказалась последней. Она и не пыталась протолкаться вперед, пользуясь задержкой, чтобы по возможности прикрыть наготу остатками рубашки, разорванной Нитокар, и стражницким плащом. Результат, пожалуй, только подчеркивал ее девичью прелесть. Она еще поправила сбившуюся набок драгоценную диадему: царевна должна была появиться перед народом в подобающем виде.
– Во имя Иштар, девочка, поторопись!.. – простонал Конан. Его лицо было сплошь залито потом, он уже видел, скосившись, смутные тени, выбегавшие из тоннеля. – Если нас не прихлопнет чертова дверь, значит, придушат вон те высохшие придурки...
– Потерпи, Конан, – отозвалась царевна. – Может статься, от того, как я буду выглядеть, зависит не меньше, чем от всей твоей мощи!
Проскользнув между замершими створками, она выпрямилась на глазах у громадной толпы и пошла вперед, к своим подданным, с безмятежным достоинством, ну никак не подходившим ни к ее лохмотьям, ни к общему положению дел. Люди тотчас узнали ее, и взволнованные разговоры сменились перешептыванием.
Убедившись, что царевне уже ничто не грозило, Конан совершил последнее усилие и все-таки вывернулся из щели. Прыжком отлетев прочь, он сразу вскочил, хотя, правду сказать, ноги у него ощутимо подламывались в коленках. Он пошел следом за Эфрит, очень стараясь не пошатнуться, несмотря на слабость и судороги, сводившие все тело. Когда за его спиной возобновился медленный рокот механизма дверей, он оглянулся посмотреть вместе со всеми. Он очень надеялся, что его дурнота не слишком бросалась в глаза.
В суживавшейся щели произошло еще какое-то движение. Наружу выпросталась рука, сжимавшая обломанный меч. Потом голова и туловище в серой рубашке. Это был офицер «посмертной» стражи, вынужденной отступать перед Детьми Ночи. Он вывалился наружу, шатаясь, ослепленный ярким солнечным светом. За офицером, скрежеща латами по бронзе, протиснулся в невозможно узкую щель один из воинов. Он тоже пошатывался, его одежда была пропитана кровью, он зажимал ладонью рану в плече. Конан различал еще движение в узкой щели, но наружу больше никто не совался, потому что створки сдвинулись почти вплотную...
...И наконец сомкнулись. Они сошлись с громоподобным, оглушительным звуком, и камни дрогнули у зрителей под ногами. Эхо долетело до городской стены и вернулось обратно.
Чудовищный звон, казалось, пробудил завороженно молчавших людей. Никто, впрочем, не кинулся вперед, ибо только передние ряды видели, что, собственно, стряслось, а жрецы и предводители покамест не отдали никаких распоряжений относительно беглецов. Когда отзвучал бронзовый лязг, множество голосов затянуло древнюю шемитскую погребальную песнь. Мощный хор звучал над широкой площадью, точно океанский прибой.
Мало кто видел, что высшее жречество, сопровождаемое своей стражей, двинулось вперед, чтобы, как того требовал случай, расспросить царевну и ее сотоварищей по побегу.
Конан наконец полностью пришел в себя и после полумрака гробницы, и в особенности после сверхчеловеческого подвига, который он только что совершил. Его глаза свыклись с ярким солнцем. И даже несмотря на явные опасности, по-прежнему грозившие ему со всех сторон, он не смог удержаться от благоговейного изумления при виде гигантской поющей толпы и передней грани пирамиды, вздымавшейся над ним, подобно горе.
Но вот что поразило его больше всего, так это необычность погоды. Небо, из глубин пирамиды казавшееся попросту ослепительным, на самом деле было плотно затянуто тяжелыми облаками. Казалось, небо хмурилось в тягостном размышлении, точно скорбя вместе с людьми об их усопшем правителе. Конан не первый день жил в Шеме, но подобного еще не видал... Хотя погодите-ка! Зрелище странного неба показалось ему удивительно знакомым!.. Но вот где?..
Конану сделалось не по себе, он повел плечами, словно пытаясь стряхнуть тягостное ощущение. Потом подошел к царевне и остальным. Он изо всех сил старался выглядеть совершенно уверенным в себе и сдержанно-грозным. Как ни громко звучал шемитский траурный гимн, киммериец явственно слышал гнев в голосах жрецов, задававших вопросы Эфрит. Та, надо отдать ей должное, стояла перед ними с царственно-кротким видом.
– Значит, вот как ты блюдешь божественную волю своего усопшего родителя? – спрашивал ее лысый жрец с лицом хорька. – Самовольно покинуть Царский Чертог!.. Да еще с помощью... этих! Какое невероятное пренебрежение долгом – и дочерним, и царским!..
– Уже не говоря о том, как это скажется на твоей душе, – раздался еще один церемонный голос.
Конан присмотрелся и узнал того самого высокого, пузатого жреца, что был в Царском Чертоге вместе с Нитокар. Теперь он стоял между двоими стражниками, вооруженными церемониальными алебардами в золотой насечке.
– Следует задаться вопросом: будучи должным образом похоронена и совершив затем побег из могилы, не отрезала ли ты себе пути к Последующей Жизни?..
– Я уже объясняла вам, ваши священства, и еще раз повторю: вдаваться сейчас в столь незначительные вопросы – значит не обращать никакого внимания на осквернение могилы моего отца, происходящее как раз в данный момент! – отвечала Эфрит, со спокойной гордостью взирая на допрашивающих. – Прямо у вас под ногами кишат выходцы из Преисподней, вызванные с помощью магии, дабы надсмеяться над вашим благочестивым рвением!
– А ты-то что здесь делаешь?!! – завизжал из-за спин жрецов пронзительный женский голос.
К ним быстрым шагом подходила царица Нитокар, и за ней следовали красавцы-носильщики. Нитокар покинула преддверие могилы, чтобы побыть со своими любимцами из числа придворных вельмож, но теперь возвратилась. И вид у нее был такой, что испугаться мог кто угодно.
– Твой побег из священной могилы изобличает твое неуважение к вере! Ты самым низменным образом привержена вещественным благам этого мира, тварь! За это ты заслуживаешь, самое меньшее, смертной казни!..
– Что вы все-таки скажете о чудовищах, которые как раз потрошат гробницу царя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40