— Я ничего не понимаю.
— Он мне все объяснил, — сказал дед, — но тогда я не понимал, о чем он говорит. Тогда нет, но сейчас, конечно, понимаю. Это просто изменение темпоральных линий. Принцип неопределенности Планка и, вероятно, Гейзенберга. Законы термодинамики ясно указывают, что вселенная стремится вернуться к норме, которой является известный темп энтропии, а отклонения от нормы должны неизбежно компенсироваться соответствующими искривлениями пространственно-временной структуры ради всеобщего космического равновесия.
Воцарилась тишина.
Гэллегер подошел к раковине, налил стакан воды и медленно вылил себе на голову.
— Ты понимаешь то, что говоришь, верно? — спросил он.
— Разумеется, — ответил дед. — Почему бы и нет? Обратная мозговая связь передала мне твой математический талант вместе с необходимой терминологией.
— И ты скрывал это?
— Черт побери, нет, конечно! Мозгу нужно какое-то время, чтобы приспособиться к новым способностям. Это вроде клапана безопасности. Внезапное поступление совершенно нового комплекса знаний могло бы полностью уничтожить мозг. Поэтому все уходит вглубь; процесс длится часа три или около того. Так оно и было, верно?
— Да, — подтвердил Гэллегер. — Так. — Заметив взгляд Кэнтрелла, он заставил себя улыбнуться. — Это наша с дедом шутка. Ничего особенного.
— Гмм, — сказал Кэнтрелл, прищурившись. — И только-то?
— Да. Всего лишь шутка.
Со двора внесли тело и протащили его через лабораторию. Кэнтрелл сощурился, многозначительно похлопал по карману и отвел Гэллегера в угол.
— Покажи я кому-нибудь ваш излучатель, Гэллегер, и вам крышка. Не забывайте.
— Я не забываю. Что вам от меня надо, черт возьми?
— О-о… я не знаю. Такое оружие может здорово пригодиться. Никто не знает заранее… Сейчас столько ограблений. Я чувствую себя увереннее, когда эта штука лежит у меня в кармане.
Он отодвинулся от Гэллегера, заметив входящего Махони. Детектив был явно обеспокоен.
— Этот парень со двора…
— Что с ним?
— Он тоже похож на вас. Только старше.
— А как с отпечатками пальцев, Махони? — спросил Кэнтрелл.
— Ответ заранее известен. — буркнул детектив. — Все как обычно. Узор сетчатки тоже совпадает. Послушайте, Гэллегер, я хочу задать вам несколько вопросов. Отвечать прошу четко и ясно. Не забывайте, что вас подозревают в убийстве.
— А кого я убил? — спросят Гэллегер. — Тех двоих, что исчезли из морга? Нет corpus delicti. Согласно новому кодексу, свидетелей и фотографий недостаточно для установления факта.
— Вам хорошо известно, почему его приняли, — ответил Махони. — Трехмерные изображения принимали за настоящие трупы… Лет пять назад был большой шум по этому поводу. Но трупы на вашем дворе — не картинки. Они настоящие.
— И где же они?
— Два были, один есть. Все это по-прежнему висит на вас. Ну, что скажете?
— Вы не… — начал Гэллегер, но умолк. В горле его что-то дрогнуло и он встал с закрытыми глазами. — «Мое сердце принадлежит тебе, пусть знает об этом весь мир, — пропел Гэллегер чистым и громким тенором. — Меня найдешь ты на своем пути, как тень, не покидающую никогда…»
— Эй! — крикнул Махони, вскакивая. — Успокойтесь! Вы слышите меня?
— «В тебе всей жизни смысл и блеск, молчание и мрак, песнь…»
Перестаньте! — заорал детектив. — Мы здесь не для того, чтобы слушать ваше пение!
И все-таки он слушал, как и все остальные. Гэллегер, одержимый талантом сеньора Фиреса, пел и пел, а его непривычное горло расходилось и уже выдавало соловьиные трели. Гэллегер пел!
Остановить его было невозможно, и полицейские убрались, изрыгая проклятия и обещая вскоре вернуться со смирительной рубашкой.
Кстати, дед тоже испытывал какой-то непонятный приступ. Из него сыпались странные термины, математика, излагаемая словами — символы от Эвклида до Эйнштейна и дальше. Похоже, старик действительно получил математический талант Гэллегера.
Однако все — и хорошее, и плохое — имеет свой конец. Гэллегер прохрипел что-то пересохшим горлом и умолк. Обессиленный, повалился он на диван, гладя на деда, скорчившегося на кресле с широко открытыми глазами. Из своего укрытия вышли трое либлей и выстроились в шеренгу. Каждый держал в косматых лапках печенье.
— Мир принадлежит мне! — возвестил самый толстый.
События следовали одно за другим. Позвонил Махони, сообщил, что добивается ордера на арест, и что Гэллегера посадят, как только удастся расшевелить машину правосудия. То есть завтра.
Гэллегер позвонил лучшему на Востоке адвокату. Да, Перссон мог опротестовать ордер на арест и даже выиграть дело, либо… как бы то ни было, Гэллегеру нечего опасаться, если он наймет его. Однако часть платы следует внести авансом.
— И сколько?.. О!
— Позвоните мне, когда вам будет удобно, — сказал Перссон. — Чек можете выслать хоть сегодня.
— Хорошо, — ответил Гэллегер и тут же позвонил Руфусу Хеллвигу.
К счастью, богач оказался дома.
Гэллегер объяснил ему, в чем дело. Хеллвиг не поверил, однако согласился прийти в лабораторию с самого утра, для пробы. Раньше он просто не мог. Дать денег он снова отказался, пока не получит несомненных доказательств.
— Сделайте меня первоклассным пианистом, — сказал он, — тогда я поверю.
Гэллегер вновь позвонил на телевидение, и ему удалось связаться с Джоуи Маккензи, красивой светловолосой пианисткой, молниеносно завоевавшей сердца жителей Нью-Йорка и тут же приглашенной на телевидение. Джоуи пообещала прийти утром. Гэллегеру пришлось ее долго уговаривать, но в конце концов он наговорил такого, что интерес девушки достиг уровня лихорадочного. Похоже, она путала науку с черной магией, но обе эти материи ее интересовали.
На дворе появился очередной труп, что означало линию вероятности D. Несомненно, одновременно с этим третье тело исчезло из морга. Гэллегер почти пожалел Махони. Безумные таланты успокоились. Вероятно, неудержимая вспышка бывала лишь поначалу, часа через три после процедуры, а потом талант можно было включать и выключать произвольно. Гэллегер уже не испытывал непреодолимого желания петь, но, попробовав, убедился, что может делать это когда захочет, причем хорошо. Дед же проявлял великолепные математические способности каждый раз, когда испытывал в них потребность.
А в пять утра явился Махони с двумя полицейскими, арестовал Гэллегера и доставил в тюрьму.
Там изобретатель провел три дня.
Вечером третьего дня прибыл адвокат Перссон с приказом об освобождении и множеством проклятий на устах. В конце концов ему удалось вытащить Гэллегера, вероятно, благодаря лишь своей репутации. Потом, уже в аэротакси, он простонал:
— Что за ужасное дело! Политический нажим, юридические крючки, безумие! Трупы, появляющиеся на вашем дворе, — кстати, их уже семь, — и исчезающие из морга. Что за всем этим кроется, Гэллегер?
— Не знаю. Вы… гмм… выступаете моим защитником?
— Разумеется. — Такси рискованно скользнуло мимо небоскреба.
— А чек?.. — рискнул спросить Гэллегер.
— Мне дал его ваш дед. Да, он просил передать кое-что еще. Сказал, что подверг процедуре Руфуса Хеллвига, как вы и планировали и получил вознаграждение. Я же сомневаюсь, что заслужил хотя бы часть своего. Позволить вам просидеть в кутузке три дня! Но нажим оказался слишком силен. Мне пришлось использовать кое-какие свои связи.
Вот, значит, как. Дед перенял математический талант Гэллегера, он знал все об обратной мозговой связи и о том, как действует машина. Он подверг процедуре Хеллвига и, похоже, удачно. По крайней мере, теперь они были при деньгах. Но хватит ли этого?
Гэллегер объяснил ситуацию адвокату, насколько у него хватило смелости. Перссон кивнул.
— Говорите, все из-за машины времени? Значит, нужно ее как-то выключить, тогда трупы перестанут появляться.
— Я не могу ее даже разбить, — признался Гэллегер. — Я уже пробовал, но она попала в стазис и находится вне нашего сектора пространства-времени. Не знаю, сколько это еще продлится. Она настроена на перенос сюда моего тела и будет неустанно делать это.
— Ах вот как. Ну хорошо, я сделаю все, что смогу. Во всяком случае, сейчас вы свободны. Но я ничего не могу гарантировать, пока вы не прервете этот поток ваших трупов, мистер Гэллегер. Я здесь выхожу. До встречи. Может, у меня в конторе завтра в полдень? Хорошо.
Гэллегер пожал ему руку и назвал пилоту свой адрес. Там его ждал неприятный сюрприз — дверь открыл Кэнтрелл.
Его узкое бледное лицо скривилось в усмешке.
— Добрый вечер, — сказал он. — Входите, Гэллегер.
— Уже вошел. Что вы тут делаете?
— Пришел с визитом к вашему деду.
Гэллегер огляделся по сторонам.
— А где он?
— Не знаю. Можете сами поискать.
Предчувствуя какой-то подвох, конструктор отправился на поиски и нашел деда на кухне, где тот ел крендели и кормил либлей. Старик явно избегал его взгляда.
— Ну ладно, — сказал Гэллегер. — Выкладывай.
— Я не виноват. Кэнтрелл сказал, что отдаст излучатель в полицию, если я не сделаю, как он хочет. Я знал, что тогда тебе крышка.
— Что здесь произошло?!!!
— Спокойнее, я уже все обдумал. Это никому не повредит…
— Что? Что?!!
— Кэнтрелл заставил меня применить твое устройство к нему, — признался дед. — Он заглянул в окно, когда я был занят с Хэллвигом, и все понял. Он пригрозил, что тебя казнят, если я не дам ему талантов.
— Чьих?
— Ну… Гулливера, Морлисона, Коттмана, Дениса, Сент-Меллори…
— Хватит… — слабым голосом произнес Гэллегер. — Величайшие инженеры нашего времени, вот кто это! И все их знания в мозгу Кэнтрелла! Как он уговорил их?
— У него язык без костей. Он не сказал, в чем дело, придумал какую-то хитрую историю… А еще у него твой математический талант. От меня.
— Превосходно, — угрюмо сказал Гэллегер. — Что же нужно, черт побери?
— Он хочет завоевать мир, — печально ответил толстый либль. — Ради бога, помешай ему! Этот мир принадлежит нам!
— Не совсем так, — сказал дед, — но все равно хорошего мало. Он теперь знает тоже, что и мы, и может сам построить аппарат для обратной мозговой связи. А через час он летит стратопланом в Европу.
— Значит, жди неприятностей, — подытожит Гэллегер.
— Точно. Мне кажется, Кэнтрелл начисто лишен моральных принципов. Это он виноват, что тебя держали в тюрьме все эти дни.
Дверь открылась, и заглянул Кэнтрелл.
— Во дворе свежий труп, только что появился. Но заниматься им мне некогда. Есть какие-нибудь новости от Ван Декера?
— Ван Декер! — поперхнулся Гэллегер. — Его тоже?!
Человек с величайшим в мире уровнем интеллекта!
— Пока нет, — усмехнулся Кэнтрелл. — Я много дней пытался с ним связаться, но только сегодня утром он позвонил мне. Я боялся, что не успею с ним увидеться, но он обещал прийти сегодня вечером. — Кэнтрелл посмотрел на часы. — Надеюсь, он не опоздает. Стратоплан ждать не будет.
— Минуточку, — сказал Гэллегер. — Я хотел бы знать ваши намерения, Кэнтрелл.
— Он хочет завоевать мир! — запищал один из либлей. Кэнтрелл весело посмотрел вниз.
— Как оказалось, это не так уж сложно. К счастью, я совершенно аморален, так что могу до конца использовать эту возможность. Таланты величайших умов человечества очень мне пригодятся: я буду лучшим почти во всем. То есть, абсолютно во всем, — добавил он, прищурившись.
— Диктаторский комплекс, — скривился дед.
— Пока нет, — ответил Кэнтрелл. — Может, когда-нибудь… Дайте мне немного времени. Я уже почти сверхчеловек.
— Вы не можете… — начал Гэллегер.
— Разве? Не забывайте, у меня ваш излучатель.
— Верно, — согласился конструктор, — а все тела со двора — мои тела — были убиты с помощью излучателя. На сегодня вы единственный, у кого он есть. Видимо, мне суждено когда-нибудь быть убитым из него.
— Мне кажется, «когда-нибудь» звучит куда лучше, чем «сейчас», — тихо заметил Кэнтрелл.
Гэллегер не ответил, и Кэнтрелл продолжал:
— Я снял сливки с лучших умов Восточного побережья, а теперь сделаю то же в Европе. Все может случиться.
Один из либлей, видя, как рушится их план завоевания мира, горько заплакал.
В дверь позвонили. По знаку Кэнтрелла дед вышел и вернулся с плотным мужчиной, которого отличали кривой нос и кустистая рыжая борода.
— Ха! — загремел он. — Вот и я! Надеюсь, не опоздал?
— Доктор Ван Декер?
— А кто же еще?! — воскликнул рыжебородый. — А теперь — быстро, быстро, быстро, у меня много работы. Судя по вашим словам, ничего из этого эксперимента не выйдет, но я согласен попробовать. Проекция души — несусветная глупость.
Дед ткнул Гэллегера в бок.
— Это Кэнтрелл придумал такое объяснение.
— Да? Слушай, нельзя же…
— Успокойся, — сказал дед, многозначительно подмигивая. — У меня теперь твой талант, парень, и я кое-что придумал. Попробуй и ты, если сможешь. Я использовал твою математику. Тс-с-с-с…
Времени на разговоры не оставалось. Кэнтрелл загнал всех в лабораторию. Гэллегер, хмурясь и кусая губы, обдумывал проблему. Он не мог позволить, чтобы это сошло Кэнтреллу с рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Он мне все объяснил, — сказал дед, — но тогда я не понимал, о чем он говорит. Тогда нет, но сейчас, конечно, понимаю. Это просто изменение темпоральных линий. Принцип неопределенности Планка и, вероятно, Гейзенберга. Законы термодинамики ясно указывают, что вселенная стремится вернуться к норме, которой является известный темп энтропии, а отклонения от нормы должны неизбежно компенсироваться соответствующими искривлениями пространственно-временной структуры ради всеобщего космического равновесия.
Воцарилась тишина.
Гэллегер подошел к раковине, налил стакан воды и медленно вылил себе на голову.
— Ты понимаешь то, что говоришь, верно? — спросил он.
— Разумеется, — ответил дед. — Почему бы и нет? Обратная мозговая связь передала мне твой математический талант вместе с необходимой терминологией.
— И ты скрывал это?
— Черт побери, нет, конечно! Мозгу нужно какое-то время, чтобы приспособиться к новым способностям. Это вроде клапана безопасности. Внезапное поступление совершенно нового комплекса знаний могло бы полностью уничтожить мозг. Поэтому все уходит вглубь; процесс длится часа три или около того. Так оно и было, верно?
— Да, — подтвердил Гэллегер. — Так. — Заметив взгляд Кэнтрелла, он заставил себя улыбнуться. — Это наша с дедом шутка. Ничего особенного.
— Гмм, — сказал Кэнтрелл, прищурившись. — И только-то?
— Да. Всего лишь шутка.
Со двора внесли тело и протащили его через лабораторию. Кэнтрелл сощурился, многозначительно похлопал по карману и отвел Гэллегера в угол.
— Покажи я кому-нибудь ваш излучатель, Гэллегер, и вам крышка. Не забывайте.
— Я не забываю. Что вам от меня надо, черт возьми?
— О-о… я не знаю. Такое оружие может здорово пригодиться. Никто не знает заранее… Сейчас столько ограблений. Я чувствую себя увереннее, когда эта штука лежит у меня в кармане.
Он отодвинулся от Гэллегера, заметив входящего Махони. Детектив был явно обеспокоен.
— Этот парень со двора…
— Что с ним?
— Он тоже похож на вас. Только старше.
— А как с отпечатками пальцев, Махони? — спросил Кэнтрелл.
— Ответ заранее известен. — буркнул детектив. — Все как обычно. Узор сетчатки тоже совпадает. Послушайте, Гэллегер, я хочу задать вам несколько вопросов. Отвечать прошу четко и ясно. Не забывайте, что вас подозревают в убийстве.
— А кого я убил? — спросят Гэллегер. — Тех двоих, что исчезли из морга? Нет corpus delicti. Согласно новому кодексу, свидетелей и фотографий недостаточно для установления факта.
— Вам хорошо известно, почему его приняли, — ответил Махони. — Трехмерные изображения принимали за настоящие трупы… Лет пять назад был большой шум по этому поводу. Но трупы на вашем дворе — не картинки. Они настоящие.
— И где же они?
— Два были, один есть. Все это по-прежнему висит на вас. Ну, что скажете?
— Вы не… — начал Гэллегер, но умолк. В горле его что-то дрогнуло и он встал с закрытыми глазами. — «Мое сердце принадлежит тебе, пусть знает об этом весь мир, — пропел Гэллегер чистым и громким тенором. — Меня найдешь ты на своем пути, как тень, не покидающую никогда…»
— Эй! — крикнул Махони, вскакивая. — Успокойтесь! Вы слышите меня?
— «В тебе всей жизни смысл и блеск, молчание и мрак, песнь…»
Перестаньте! — заорал детектив. — Мы здесь не для того, чтобы слушать ваше пение!
И все-таки он слушал, как и все остальные. Гэллегер, одержимый талантом сеньора Фиреса, пел и пел, а его непривычное горло расходилось и уже выдавало соловьиные трели. Гэллегер пел!
Остановить его было невозможно, и полицейские убрались, изрыгая проклятия и обещая вскоре вернуться со смирительной рубашкой.
Кстати, дед тоже испытывал какой-то непонятный приступ. Из него сыпались странные термины, математика, излагаемая словами — символы от Эвклида до Эйнштейна и дальше. Похоже, старик действительно получил математический талант Гэллегера.
Однако все — и хорошее, и плохое — имеет свой конец. Гэллегер прохрипел что-то пересохшим горлом и умолк. Обессиленный, повалился он на диван, гладя на деда, скорчившегося на кресле с широко открытыми глазами. Из своего укрытия вышли трое либлей и выстроились в шеренгу. Каждый держал в косматых лапках печенье.
— Мир принадлежит мне! — возвестил самый толстый.
События следовали одно за другим. Позвонил Махони, сообщил, что добивается ордера на арест, и что Гэллегера посадят, как только удастся расшевелить машину правосудия. То есть завтра.
Гэллегер позвонил лучшему на Востоке адвокату. Да, Перссон мог опротестовать ордер на арест и даже выиграть дело, либо… как бы то ни было, Гэллегеру нечего опасаться, если он наймет его. Однако часть платы следует внести авансом.
— И сколько?.. О!
— Позвоните мне, когда вам будет удобно, — сказал Перссон. — Чек можете выслать хоть сегодня.
— Хорошо, — ответил Гэллегер и тут же позвонил Руфусу Хеллвигу.
К счастью, богач оказался дома.
Гэллегер объяснил ему, в чем дело. Хеллвиг не поверил, однако согласился прийти в лабораторию с самого утра, для пробы. Раньше он просто не мог. Дать денег он снова отказался, пока не получит несомненных доказательств.
— Сделайте меня первоклассным пианистом, — сказал он, — тогда я поверю.
Гэллегер вновь позвонил на телевидение, и ему удалось связаться с Джоуи Маккензи, красивой светловолосой пианисткой, молниеносно завоевавшей сердца жителей Нью-Йорка и тут же приглашенной на телевидение. Джоуи пообещала прийти утром. Гэллегеру пришлось ее долго уговаривать, но в конце концов он наговорил такого, что интерес девушки достиг уровня лихорадочного. Похоже, она путала науку с черной магией, но обе эти материи ее интересовали.
На дворе появился очередной труп, что означало линию вероятности D. Несомненно, одновременно с этим третье тело исчезло из морга. Гэллегер почти пожалел Махони. Безумные таланты успокоились. Вероятно, неудержимая вспышка бывала лишь поначалу, часа через три после процедуры, а потом талант можно было включать и выключать произвольно. Гэллегер уже не испытывал непреодолимого желания петь, но, попробовав, убедился, что может делать это когда захочет, причем хорошо. Дед же проявлял великолепные математические способности каждый раз, когда испытывал в них потребность.
А в пять утра явился Махони с двумя полицейскими, арестовал Гэллегера и доставил в тюрьму.
Там изобретатель провел три дня.
Вечером третьего дня прибыл адвокат Перссон с приказом об освобождении и множеством проклятий на устах. В конце концов ему удалось вытащить Гэллегера, вероятно, благодаря лишь своей репутации. Потом, уже в аэротакси, он простонал:
— Что за ужасное дело! Политический нажим, юридические крючки, безумие! Трупы, появляющиеся на вашем дворе, — кстати, их уже семь, — и исчезающие из морга. Что за всем этим кроется, Гэллегер?
— Не знаю. Вы… гмм… выступаете моим защитником?
— Разумеется. — Такси рискованно скользнуло мимо небоскреба.
— А чек?.. — рискнул спросить Гэллегер.
— Мне дал его ваш дед. Да, он просил передать кое-что еще. Сказал, что подверг процедуре Руфуса Хеллвига, как вы и планировали и получил вознаграждение. Я же сомневаюсь, что заслужил хотя бы часть своего. Позволить вам просидеть в кутузке три дня! Но нажим оказался слишком силен. Мне пришлось использовать кое-какие свои связи.
Вот, значит, как. Дед перенял математический талант Гэллегера, он знал все об обратной мозговой связи и о том, как действует машина. Он подверг процедуре Хеллвига и, похоже, удачно. По крайней мере, теперь они были при деньгах. Но хватит ли этого?
Гэллегер объяснил ситуацию адвокату, насколько у него хватило смелости. Перссон кивнул.
— Говорите, все из-за машины времени? Значит, нужно ее как-то выключить, тогда трупы перестанут появляться.
— Я не могу ее даже разбить, — признался Гэллегер. — Я уже пробовал, но она попала в стазис и находится вне нашего сектора пространства-времени. Не знаю, сколько это еще продлится. Она настроена на перенос сюда моего тела и будет неустанно делать это.
— Ах вот как. Ну хорошо, я сделаю все, что смогу. Во всяком случае, сейчас вы свободны. Но я ничего не могу гарантировать, пока вы не прервете этот поток ваших трупов, мистер Гэллегер. Я здесь выхожу. До встречи. Может, у меня в конторе завтра в полдень? Хорошо.
Гэллегер пожал ему руку и назвал пилоту свой адрес. Там его ждал неприятный сюрприз — дверь открыл Кэнтрелл.
Его узкое бледное лицо скривилось в усмешке.
— Добрый вечер, — сказал он. — Входите, Гэллегер.
— Уже вошел. Что вы тут делаете?
— Пришел с визитом к вашему деду.
Гэллегер огляделся по сторонам.
— А где он?
— Не знаю. Можете сами поискать.
Предчувствуя какой-то подвох, конструктор отправился на поиски и нашел деда на кухне, где тот ел крендели и кормил либлей. Старик явно избегал его взгляда.
— Ну ладно, — сказал Гэллегер. — Выкладывай.
— Я не виноват. Кэнтрелл сказал, что отдаст излучатель в полицию, если я не сделаю, как он хочет. Я знал, что тогда тебе крышка.
— Что здесь произошло?!!!
— Спокойнее, я уже все обдумал. Это никому не повредит…
— Что? Что?!!
— Кэнтрелл заставил меня применить твое устройство к нему, — признался дед. — Он заглянул в окно, когда я был занят с Хэллвигом, и все понял. Он пригрозил, что тебя казнят, если я не дам ему талантов.
— Чьих?
— Ну… Гулливера, Морлисона, Коттмана, Дениса, Сент-Меллори…
— Хватит… — слабым голосом произнес Гэллегер. — Величайшие инженеры нашего времени, вот кто это! И все их знания в мозгу Кэнтрелла! Как он уговорил их?
— У него язык без костей. Он не сказал, в чем дело, придумал какую-то хитрую историю… А еще у него твой математический талант. От меня.
— Превосходно, — угрюмо сказал Гэллегер. — Что же нужно, черт побери?
— Он хочет завоевать мир, — печально ответил толстый либль. — Ради бога, помешай ему! Этот мир принадлежит нам!
— Не совсем так, — сказал дед, — но все равно хорошего мало. Он теперь знает тоже, что и мы, и может сам построить аппарат для обратной мозговой связи. А через час он летит стратопланом в Европу.
— Значит, жди неприятностей, — подытожит Гэллегер.
— Точно. Мне кажется, Кэнтрелл начисто лишен моральных принципов. Это он виноват, что тебя держали в тюрьме все эти дни.
Дверь открылась, и заглянул Кэнтрелл.
— Во дворе свежий труп, только что появился. Но заниматься им мне некогда. Есть какие-нибудь новости от Ван Декера?
— Ван Декер! — поперхнулся Гэллегер. — Его тоже?!
Человек с величайшим в мире уровнем интеллекта!
— Пока нет, — усмехнулся Кэнтрелл. — Я много дней пытался с ним связаться, но только сегодня утром он позвонил мне. Я боялся, что не успею с ним увидеться, но он обещал прийти сегодня вечером. — Кэнтрелл посмотрел на часы. — Надеюсь, он не опоздает. Стратоплан ждать не будет.
— Минуточку, — сказал Гэллегер. — Я хотел бы знать ваши намерения, Кэнтрелл.
— Он хочет завоевать мир! — запищал один из либлей. Кэнтрелл весело посмотрел вниз.
— Как оказалось, это не так уж сложно. К счастью, я совершенно аморален, так что могу до конца использовать эту возможность. Таланты величайших умов человечества очень мне пригодятся: я буду лучшим почти во всем. То есть, абсолютно во всем, — добавил он, прищурившись.
— Диктаторский комплекс, — скривился дед.
— Пока нет, — ответил Кэнтрелл. — Может, когда-нибудь… Дайте мне немного времени. Я уже почти сверхчеловек.
— Вы не можете… — начал Гэллегер.
— Разве? Не забывайте, у меня ваш излучатель.
— Верно, — согласился конструктор, — а все тела со двора — мои тела — были убиты с помощью излучателя. На сегодня вы единственный, у кого он есть. Видимо, мне суждено когда-нибудь быть убитым из него.
— Мне кажется, «когда-нибудь» звучит куда лучше, чем «сейчас», — тихо заметил Кэнтрелл.
Гэллегер не ответил, и Кэнтрелл продолжал:
— Я снял сливки с лучших умов Восточного побережья, а теперь сделаю то же в Европе. Все может случиться.
Один из либлей, видя, как рушится их план завоевания мира, горько заплакал.
В дверь позвонили. По знаку Кэнтрелла дед вышел и вернулся с плотным мужчиной, которого отличали кривой нос и кустистая рыжая борода.
— Ха! — загремел он. — Вот и я! Надеюсь, не опоздал?
— Доктор Ван Декер?
— А кто же еще?! — воскликнул рыжебородый. — А теперь — быстро, быстро, быстро, у меня много работы. Судя по вашим словам, ничего из этого эксперимента не выйдет, но я согласен попробовать. Проекция души — несусветная глупость.
Дед ткнул Гэллегера в бок.
— Это Кэнтрелл придумал такое объяснение.
— Да? Слушай, нельзя же…
— Успокойся, — сказал дед, многозначительно подмигивая. — У меня теперь твой талант, парень, и я кое-что придумал. Попробуй и ты, если сможешь. Я использовал твою математику. Тс-с-с-с…
Времени на разговоры не оставалось. Кэнтрелл загнал всех в лабораторию. Гэллегер, хмурясь и кусая губы, обдумывал проблему. Он не мог позволить, чтобы это сошло Кэнтреллу с рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27