И вдруг — два выстрела. Меня сразу перекинуло. — Павел на секунду зажмурился. А когда открыл глаза, взгляд его сделался безжизненным. — Ничего не помню. Как автомат действовал, верите?
— Конечно, — кивнул Злобин. Павел глубоко затягивался, спрятав сигарету в кулаке, словно закрывал от ветра.
— Вот говорят, на зачистках мирные гибнут. Бывает, врать не стану. А почему, знаете? Когда к дому подходишь, весь внутри трясешься, травинка шевельнется, а у меня палец на крючке дергается. И такой зажим, что аж мышцы болят, дышишь, как паровоз. Один раз дверь у нас за спиной скрипнула. Представляете, пустой дом, все разбито, а дверь шкафа сама собой открывается. Да еще медленно так, со скрипом... Словно пенопластом по стеклу. Во-от. — Он судорожно выдохнул дым. — Короче, влупили мы из трех автоматов по шкафу, только щепки полетели. А потом стоим ржем, как психи, а у самих пот по спине течет. — Он зябко передернул плечами.
— Ты в командировке с Твердохлебовым был?
— Не, я сам по себе... Год до дембеля оставался, когда началось. Аккуратна день рождения Паши Грачева в Грозный попал, — ответил Павел.
«Почти два года прошло, а из него война еще не вышла»,-ужаснулся Злобин.
— Дембельнулся, восстановился на юрфаке. А на что жить? Перевелся на заочное и пошел к Твердохлебову. — Он повернулся к Злобину — Кому я еще нужен? Не к бандитам же.
— Не жалеешь?
— Нет, обидно просто иногда бывает. Почему они себя хозяевами жизни считают?
Злобин внимательно посмотрел в лицо Павлу, отметил резкую морщину, вертикально разрезавшую лоб, и глаза, словно запорошенные пеплом.
«Надо будет не забыть сказать Твердохлебову, чтобы немедленно выгнал парня в отпуск или отправил на какие-нибудь курсы повышения квалификации, — решил он. — Не дай бог, сорвется и под статью залетит. И так парню молодость переломали, так еще и совсем жизнь загубим». — Вот что я тебе скажу, Паша.
— Злобин постарался, чтобы в голосе не звучали менторские нотки. — Не верь, что в стране идет накопление капитала, поэтому и стреляют. Врут слюнявые экономисты и не краснеют. Если народ под пулями гибнет, а враг на нас не наступает, то какая это — война? Правильно, гражданская. Не американская же армия в нас стреляет, сами друг друга мочим. Не участвовать в этой войне нельзя, остановить — пока невозможно. Выходит, что единственный выбор, который у нас остался, — раз и навсегда определиться, под какими знаменами ты воюешь. И пусть Бог нас всех потом рассудит.
— Это она? — Павел указал на высокую блондинку, подбежавшую к «ауди».
— Госпожа Алла Бесконечная, прошу любить и жаловать! -Злобин удовлетворенно хмыкнул. -Заегозила девочка. Не думал я, что она так быстро выскочит. Уверен, без звонка к друзьям бросилась.
— А почему вы так решили?.
— Юрист должен быть психологом, Паша. Подумай сам: кому она сейчас нужна? Все по норам забились, выжидают. А по телефону легче отказать, можно вообще не снять трубку. Не дура девка, далеко не дура...
— Андрей Ильич, я на своей колымаге за ее «ауди» не угонюсь, -предупредил Павел.
— Гонок по шоссе не будет. Она недалеко собралась. Просто виси на хвосте, и все. Спорим на бутылку пива, что я знаю адрес?
— Андрей Ильич, у меня до получки полсотни осталось, — насупился Павел.
Злобин вдруг вспомнил пластиковый пакет с долларами, изъятыми у Гарика из сейфа. В глазах на секунду полыхнул злой огонь.
— Ладно, Паша, считай, на интерес забили. — Злобин выбросил окурок в окно.
— Поехали!
Как и рассчитывал, через десять минут бордовая «ауди» притормозила у дверей «Балтийского народного банка», через который, если верить его записям, Гарик отмывал деньги.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ФИНАНСЫ И РОМАНСЫ
Изучать банковское дело в современной России — занятие бессмысленное по определению. То, что называется у нас банковским делом, финансами, инвестициями и прочим менеджментом, таковым, по сути, не является, а чем это является на самом деле, карается в уголовном порядке во всех уважающих себя странах.
Большую часть своей истории человечество легко обходилось без банков. Сначала развились ремесла, промышленность и торговля, и лишь вслед за ними укреплялась финансовая система. Но все равно очень долго суть финансовых отношений сводилась к формуле «все куплю — сказало злато, все могу — сказал булат». В прозе это выглядело грубее: любой барон или граф мог бросить надоевшего кредитора в подвал замка, разом решив проблему задолженности. Находились даже короли вроде Филиппа Испанского, отказавшегося оплачивать векселя целому еврейскому народу, а чтобы не поднимали хай, выслал всех за пределы королевства.
Правда, очень быстро люди сообразили, что на обмане нормальную жизнь не построишь, и решили платить по долгам, а злостных неплатилыциков сажать в долговые ямы. И кредит стал нормой жизни. Оказалось, что надежнее не воровать и грабить, а работать, откладывая лишнюю копейку на черный день. А если золота не хватает, то иди грабь папуасов или индусов с инками, они в плавающем курсе валют ни бельмеса не соображают, дикий народ, с такими только так и поступать надо. Пиратство и прочую экономическую самодеятельность быстро прекратили, повесив всех несогласных, а грабеж недоразвитых народов провозгласили колониальной политикой. Так на трудолюбии, верности слову и страхе перед законом и взошла мировая финансовая система.
Но торные пути прогресса не для нас. Россия, если не удается идти впереди планеты всей, забирается в такие буераки, что ни карт, ни теорий рациональный европейский ум разработать для них не может. Приходится импровизировать, и, если лень, но надо, в России делают с точностью до наоборот. Во всем мире сначала создали систему производства материальных средств и как ее обеспечение — финансовую систему, и лишь в двадцатом р века она стала самостоятельной производительной силой. У нас в ходе перестройки сначала угробили производство, затем создали товарные биржи, а когда не осталось ничего, открыли банки. Когда выяснилось, что в стране шаром покати, а банки есть, им на забаву выпустили ГКО и прочие финансовые фантики.
Российские банки бывают двух видов: «бухгалтерии» и пирамиды. Про пирамиды после Мавроди знает каждый: это когда берут у всех сразу, а отдают немногим и не все. Банк типа «бухгалтерия» — это Госбанк СССР в миниатюре: начисляй зарплату, обсчитывай производство, проводи сквозные платежи со смежниками и ни о чем не думай: будет жив завод или акционер-кормилец, будет и зарплата банковским клеркам. И те и другие банки перекачивают деньги в нормальные швейцарские банки, но это уже высокая политика, поэтому мелкоту к столь серьезному делу не допускают. Лишь избранные и назначенные гении финансов прокручивают кредиты, уводят валюту в офшор, потом кредитуют сами себя по новой, и так до бесконечности и полного самоудовлетворения.
Дубанов был банкиром. И, как у всякого приличного молодого банкира, речь его состояла из смеси экономических терминов, блатной фени и жаргона сексуальных меньшинств. «Балтийский народный банк», который он возглавлял, по всем признакам был нормальным среднестатистическим российским банком — пирамидой для вкладчиков и «бухгалтерией» для своих. Начинал банк с двух арендуемых комнаток, а через год уже имел собственное здание, штат в четыре сотни клерков и кредитные линии с западными банками. Для непосвященных и пропагандистов реформ Дубанов представлял собой пример человека, «раскрутившего дело с нуля благодаря инициативе, настойчивости и знаниям». Так, во всяком случае, писалось в проплаченных Дубановым статьях. Лишь он да немногие посвященные знали, чего стоила и чем оплачена карьера банкира.
Сергей Дубанов родился вовремя. Пионерское детство пришлось на расцвет развитого социализма, старшеклассником оплакал всех по очереди генсеков и первый кооператив открыл на последнем курсе экономического факультета ЛГУ. Страна в тот год шила куртки из вареной джинсы, катала майки с надписью «Perestroika», осваивала оптовую торговлю компьютерами, без страха зачитывалась «Архипелагом» и искала дорогу к Храму. А Сергей Дубанов искал свое место в новой жизни. Его родина, судя по всему, решила покончить жизнь самоубийством, но Сергей хотел жить. И жить хорошо.
Сергей, обремененный дипломом ЛГУ, провел экономический и исторический анализы и вычислил точку приложения сил. Русский народ вечно впадает в крайности: либо бьет баклуши, либо вкалывает до седьмого пота. Между этими полярными состояниями и находится зона стабильности. Для того чтобы бить баклуши (вариант — пить запойно), требуются деньги. Они же требуются для неуемной и, как правило, неумной активности. Финансовая сфера требует тишины и активности одновременно, она подобна бурлящему потоку подо льдом. Это Сергея, по натуре скрытного и в то же время азартного, и устраивало. В конце концов, лучше ссужать деньгами водочных цеховиков и энтузиастов челночной торговли, чем вкалывать самому. Сергей, заделавшись финансистом, принялся отмывать, прокручивать и обналичивать все, что только попадалось под руку.
Родной СССР наконец отмучился, изведя всех перестройкой, денежными реформами и внеочередными съездами. Апофеозом стал путч, который Сергей приветствовал всей душой, так как на бутербродах для толпы у Белого дома отмыл безумное количество черного нала. Зарю капитализма Сергей встретил при полном параде, или шоколаде, кому как нравится. Команда питерских рванулась во власть, работала локтями и кулаками так, словно решила отыграться на Москве за все унижения разом — начиная с революции и заканчивая «ленинградским делом». Диплом Ленинградского университета стал для Дубанова пропуском в круг питерских, а личный капитал позволял не чувствовать себя бедным родственником.
Но молодые волчата добычей делиться не спешили, урча, набивали брюхо и карманы, отпихивая слабых сородичей. Кто успел занять правительственные кабинеты, резко ограничили круг знакомств, эти немногие доверенные сформировали под инсайдерскую информацию свои структуры и проворачивали операции, опустошавшие бюджет и увеличивавшие личные счета. Ноу-хау приватизации оказался по-большевистски прост: хватай общественное, распределяй среди своих, процент клади в карман. Поэтому желающих поучаствовать в историческом процессе нашлось немало. В коридорах власти схлестнулись питерские, московские, свердловские, вазовские, газпромовские, «красные» директора, «голубые» политологи, нищие вэпэкашники и бывшие кавээнщики. Кагэбэшники мордовались с ментами за вакансии в новых силовых структурах, а на улицах мерялись силушкой братки из провинциальных «бригад».
В этой свистопляске Сережа Дубанов начал терять темп, как марафонец, затертый в толпе бегущих. И вперед не выпускают, и сойти с дистанции глупо, сил работать ногами и локтями уже нет, а остановишься — затопчут. Он уже давно избавился от студенческой худобы, приосанился и округлился, давно притупилась детская радость от возможности купить все что заблагорассудится, а поездки от Канар до Таиланда убедили, что хорошо везде, были бы деньги.
Сергей стал мечтать о стабильности, в душе понимая, что таковой в его среде нет и быть не может. Политика и бизнес в Москве напоминали гонки на горных велосипедах, пьяные от адреналина участники крутили, что есть силы крутили педали, и хруст чужих шейных позвонков только добавлял остроты ощущениям. Дубанов оказался заложником околокремлевских баталий, и никаких шансов выйти из этой адовой гонки у него не было.
Случай удалиться на безопасное расстояние представился неожиданно. В клубе, где время от времени собирались питерские, зашел разговор о структурной реформе, что на обычном языке означало новый раунд передела собственности. Западные банкиры устали давать деньги под идею демократии и потребовали реальных бизнес-планов. Требовалось срочно принимать меры, чтобы деньги не достались чужакам. Тех, кто приобрел заводы и прочую недвижимость за ваучерные бумажки, решили приговорить к раскулачиванию. Новое племя реформаторов, внуки комиссаров, мыслило категориями рынка и монетаризма. Заводы решили попросту банкротить и скупать за копейки, работяг выгонять на улицу, детские сады и прочие нерентабельные пережитки социализма спихивать на баланс мэрий. Для проведения второго раунда приватизации в провинцию решили бросить десант управляющих, как когда-то Ленин продотряды.
Сутулый очкарик, успевший побыть министром финансов, в результате чего открыл собственный банк, разложил на столе листки с диаграммами и схемами. Все стали бурно обсуждать структуру потока реальных денег, уровень рентабельности и прочую экономическую заумь. Дубанова по привычке оттерли в сторону и в дискуссию не вовлекали.
— Слушай, ты же у нас калининградский? — неожиданно спросил одутловатый карапуз.
«Сука! Я, выходит, уже не питерский», — подумал Дубанов и обреченно кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Конечно, — кивнул Злобин. Павел глубоко затягивался, спрятав сигарету в кулаке, словно закрывал от ветра.
— Вот говорят, на зачистках мирные гибнут. Бывает, врать не стану. А почему, знаете? Когда к дому подходишь, весь внутри трясешься, травинка шевельнется, а у меня палец на крючке дергается. И такой зажим, что аж мышцы болят, дышишь, как паровоз. Один раз дверь у нас за спиной скрипнула. Представляете, пустой дом, все разбито, а дверь шкафа сама собой открывается. Да еще медленно так, со скрипом... Словно пенопластом по стеклу. Во-от. — Он судорожно выдохнул дым. — Короче, влупили мы из трех автоматов по шкафу, только щепки полетели. А потом стоим ржем, как психи, а у самих пот по спине течет. — Он зябко передернул плечами.
— Ты в командировке с Твердохлебовым был?
— Не, я сам по себе... Год до дембеля оставался, когда началось. Аккуратна день рождения Паши Грачева в Грозный попал, — ответил Павел.
«Почти два года прошло, а из него война еще не вышла»,-ужаснулся Злобин.
— Дембельнулся, восстановился на юрфаке. А на что жить? Перевелся на заочное и пошел к Твердохлебову. — Он повернулся к Злобину — Кому я еще нужен? Не к бандитам же.
— Не жалеешь?
— Нет, обидно просто иногда бывает. Почему они себя хозяевами жизни считают?
Злобин внимательно посмотрел в лицо Павлу, отметил резкую морщину, вертикально разрезавшую лоб, и глаза, словно запорошенные пеплом.
«Надо будет не забыть сказать Твердохлебову, чтобы немедленно выгнал парня в отпуск или отправил на какие-нибудь курсы повышения квалификации, — решил он. — Не дай бог, сорвется и под статью залетит. И так парню молодость переломали, так еще и совсем жизнь загубим». — Вот что я тебе скажу, Паша.
— Злобин постарался, чтобы в голосе не звучали менторские нотки. — Не верь, что в стране идет накопление капитала, поэтому и стреляют. Врут слюнявые экономисты и не краснеют. Если народ под пулями гибнет, а враг на нас не наступает, то какая это — война? Правильно, гражданская. Не американская же армия в нас стреляет, сами друг друга мочим. Не участвовать в этой войне нельзя, остановить — пока невозможно. Выходит, что единственный выбор, который у нас остался, — раз и навсегда определиться, под какими знаменами ты воюешь. И пусть Бог нас всех потом рассудит.
— Это она? — Павел указал на высокую блондинку, подбежавшую к «ауди».
— Госпожа Алла Бесконечная, прошу любить и жаловать! -Злобин удовлетворенно хмыкнул. -Заегозила девочка. Не думал я, что она так быстро выскочит. Уверен, без звонка к друзьям бросилась.
— А почему вы так решили?.
— Юрист должен быть психологом, Паша. Подумай сам: кому она сейчас нужна? Все по норам забились, выжидают. А по телефону легче отказать, можно вообще не снять трубку. Не дура девка, далеко не дура...
— Андрей Ильич, я на своей колымаге за ее «ауди» не угонюсь, -предупредил Павел.
— Гонок по шоссе не будет. Она недалеко собралась. Просто виси на хвосте, и все. Спорим на бутылку пива, что я знаю адрес?
— Андрей Ильич, у меня до получки полсотни осталось, — насупился Павел.
Злобин вдруг вспомнил пластиковый пакет с долларами, изъятыми у Гарика из сейфа. В глазах на секунду полыхнул злой огонь.
— Ладно, Паша, считай, на интерес забили. — Злобин выбросил окурок в окно.
— Поехали!
Как и рассчитывал, через десять минут бордовая «ауди» притормозила у дверей «Балтийского народного банка», через который, если верить его записям, Гарик отмывал деньги.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ФИНАНСЫ И РОМАНСЫ
Изучать банковское дело в современной России — занятие бессмысленное по определению. То, что называется у нас банковским делом, финансами, инвестициями и прочим менеджментом, таковым, по сути, не является, а чем это является на самом деле, карается в уголовном порядке во всех уважающих себя странах.
Большую часть своей истории человечество легко обходилось без банков. Сначала развились ремесла, промышленность и торговля, и лишь вслед за ними укреплялась финансовая система. Но все равно очень долго суть финансовых отношений сводилась к формуле «все куплю — сказало злато, все могу — сказал булат». В прозе это выглядело грубее: любой барон или граф мог бросить надоевшего кредитора в подвал замка, разом решив проблему задолженности. Находились даже короли вроде Филиппа Испанского, отказавшегося оплачивать векселя целому еврейскому народу, а чтобы не поднимали хай, выслал всех за пределы королевства.
Правда, очень быстро люди сообразили, что на обмане нормальную жизнь не построишь, и решили платить по долгам, а злостных неплатилыциков сажать в долговые ямы. И кредит стал нормой жизни. Оказалось, что надежнее не воровать и грабить, а работать, откладывая лишнюю копейку на черный день. А если золота не хватает, то иди грабь папуасов или индусов с инками, они в плавающем курсе валют ни бельмеса не соображают, дикий народ, с такими только так и поступать надо. Пиратство и прочую экономическую самодеятельность быстро прекратили, повесив всех несогласных, а грабеж недоразвитых народов провозгласили колониальной политикой. Так на трудолюбии, верности слову и страхе перед законом и взошла мировая финансовая система.
Но торные пути прогресса не для нас. Россия, если не удается идти впереди планеты всей, забирается в такие буераки, что ни карт, ни теорий рациональный европейский ум разработать для них не может. Приходится импровизировать, и, если лень, но надо, в России делают с точностью до наоборот. Во всем мире сначала создали систему производства материальных средств и как ее обеспечение — финансовую систему, и лишь в двадцатом р века она стала самостоятельной производительной силой. У нас в ходе перестройки сначала угробили производство, затем создали товарные биржи, а когда не осталось ничего, открыли банки. Когда выяснилось, что в стране шаром покати, а банки есть, им на забаву выпустили ГКО и прочие финансовые фантики.
Российские банки бывают двух видов: «бухгалтерии» и пирамиды. Про пирамиды после Мавроди знает каждый: это когда берут у всех сразу, а отдают немногим и не все. Банк типа «бухгалтерия» — это Госбанк СССР в миниатюре: начисляй зарплату, обсчитывай производство, проводи сквозные платежи со смежниками и ни о чем не думай: будет жив завод или акционер-кормилец, будет и зарплата банковским клеркам. И те и другие банки перекачивают деньги в нормальные швейцарские банки, но это уже высокая политика, поэтому мелкоту к столь серьезному делу не допускают. Лишь избранные и назначенные гении финансов прокручивают кредиты, уводят валюту в офшор, потом кредитуют сами себя по новой, и так до бесконечности и полного самоудовлетворения.
Дубанов был банкиром. И, как у всякого приличного молодого банкира, речь его состояла из смеси экономических терминов, блатной фени и жаргона сексуальных меньшинств. «Балтийский народный банк», который он возглавлял, по всем признакам был нормальным среднестатистическим российским банком — пирамидой для вкладчиков и «бухгалтерией» для своих. Начинал банк с двух арендуемых комнаток, а через год уже имел собственное здание, штат в четыре сотни клерков и кредитные линии с западными банками. Для непосвященных и пропагандистов реформ Дубанов представлял собой пример человека, «раскрутившего дело с нуля благодаря инициативе, настойчивости и знаниям». Так, во всяком случае, писалось в проплаченных Дубановым статьях. Лишь он да немногие посвященные знали, чего стоила и чем оплачена карьера банкира.
Сергей Дубанов родился вовремя. Пионерское детство пришлось на расцвет развитого социализма, старшеклассником оплакал всех по очереди генсеков и первый кооператив открыл на последнем курсе экономического факультета ЛГУ. Страна в тот год шила куртки из вареной джинсы, катала майки с надписью «Perestroika», осваивала оптовую торговлю компьютерами, без страха зачитывалась «Архипелагом» и искала дорогу к Храму. А Сергей Дубанов искал свое место в новой жизни. Его родина, судя по всему, решила покончить жизнь самоубийством, но Сергей хотел жить. И жить хорошо.
Сергей, обремененный дипломом ЛГУ, провел экономический и исторический анализы и вычислил точку приложения сил. Русский народ вечно впадает в крайности: либо бьет баклуши, либо вкалывает до седьмого пота. Между этими полярными состояниями и находится зона стабильности. Для того чтобы бить баклуши (вариант — пить запойно), требуются деньги. Они же требуются для неуемной и, как правило, неумной активности. Финансовая сфера требует тишины и активности одновременно, она подобна бурлящему потоку подо льдом. Это Сергея, по натуре скрытного и в то же время азартного, и устраивало. В конце концов, лучше ссужать деньгами водочных цеховиков и энтузиастов челночной торговли, чем вкалывать самому. Сергей, заделавшись финансистом, принялся отмывать, прокручивать и обналичивать все, что только попадалось под руку.
Родной СССР наконец отмучился, изведя всех перестройкой, денежными реформами и внеочередными съездами. Апофеозом стал путч, который Сергей приветствовал всей душой, так как на бутербродах для толпы у Белого дома отмыл безумное количество черного нала. Зарю капитализма Сергей встретил при полном параде, или шоколаде, кому как нравится. Команда питерских рванулась во власть, работала локтями и кулаками так, словно решила отыграться на Москве за все унижения разом — начиная с революции и заканчивая «ленинградским делом». Диплом Ленинградского университета стал для Дубанова пропуском в круг питерских, а личный капитал позволял не чувствовать себя бедным родственником.
Но молодые волчата добычей делиться не спешили, урча, набивали брюхо и карманы, отпихивая слабых сородичей. Кто успел занять правительственные кабинеты, резко ограничили круг знакомств, эти немногие доверенные сформировали под инсайдерскую информацию свои структуры и проворачивали операции, опустошавшие бюджет и увеличивавшие личные счета. Ноу-хау приватизации оказался по-большевистски прост: хватай общественное, распределяй среди своих, процент клади в карман. Поэтому желающих поучаствовать в историческом процессе нашлось немало. В коридорах власти схлестнулись питерские, московские, свердловские, вазовские, газпромовские, «красные» директора, «голубые» политологи, нищие вэпэкашники и бывшие кавээнщики. Кагэбэшники мордовались с ментами за вакансии в новых силовых структурах, а на улицах мерялись силушкой братки из провинциальных «бригад».
В этой свистопляске Сережа Дубанов начал терять темп, как марафонец, затертый в толпе бегущих. И вперед не выпускают, и сойти с дистанции глупо, сил работать ногами и локтями уже нет, а остановишься — затопчут. Он уже давно избавился от студенческой худобы, приосанился и округлился, давно притупилась детская радость от возможности купить все что заблагорассудится, а поездки от Канар до Таиланда убедили, что хорошо везде, были бы деньги.
Сергей стал мечтать о стабильности, в душе понимая, что таковой в его среде нет и быть не может. Политика и бизнес в Москве напоминали гонки на горных велосипедах, пьяные от адреналина участники крутили, что есть силы крутили педали, и хруст чужих шейных позвонков только добавлял остроты ощущениям. Дубанов оказался заложником околокремлевских баталий, и никаких шансов выйти из этой адовой гонки у него не было.
Случай удалиться на безопасное расстояние представился неожиданно. В клубе, где время от времени собирались питерские, зашел разговор о структурной реформе, что на обычном языке означало новый раунд передела собственности. Западные банкиры устали давать деньги под идею демократии и потребовали реальных бизнес-планов. Требовалось срочно принимать меры, чтобы деньги не достались чужакам. Тех, кто приобрел заводы и прочую недвижимость за ваучерные бумажки, решили приговорить к раскулачиванию. Новое племя реформаторов, внуки комиссаров, мыслило категориями рынка и монетаризма. Заводы решили попросту банкротить и скупать за копейки, работяг выгонять на улицу, детские сады и прочие нерентабельные пережитки социализма спихивать на баланс мэрий. Для проведения второго раунда приватизации в провинцию решили бросить десант управляющих, как когда-то Ленин продотряды.
Сутулый очкарик, успевший побыть министром финансов, в результате чего открыл собственный банк, разложил на столе листки с диаграммами и схемами. Все стали бурно обсуждать структуру потока реальных денег, уровень рентабельности и прочую экономическую заумь. Дубанова по привычке оттерли в сторону и в дискуссию не вовлекали.
— Слушай, ты же у нас калининградский? — неожиданно спросил одутловатый карапуз.
«Сука! Я, выходит, уже не питерский», — подумал Дубанов и обреченно кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71