Предали закланию в зарослях кукурузы. Веселенькая история, не
правда ли?
Пойдем дальше. Рахили Стигман, которая до 1964 года называлась
Донной, всего месяц назад, 21 июня, стукнуло девятнадцать. Моисею
Ричардсону стукнет девятнадцать через три дня. Что, по-твоему, ждет его 29
июня? Сказать?
Берт облизнул пересохшие губы.
И вот еще что, Вики. Смотри. Иов Гилман (Клэйтон) родился 5 сентября
1964 года. И затем, до 16 июня шестьдесят пятого, ни одного рождения.
Разрыв в десять месяцев. Знаешь, как я себе объясняю его? Они поубивали
своих родителей, всех, даже беременных матерей, а в октябре шестьдесят
четвертого забеременела одна из них, шестнадцати- или семнадцатилетняя
девушка, и она родила Еву. Так сказать, первую женщину.
Внезапная догадка побудила его спешно перелистать книгу в поисках
записи о рождении Евы Тобин. Ниже он прочел: Адам Гринлоу, род. 11 июля
1965.
Сейчас им по одиннадцать, подумал он. Уж не прячутся ли они
где-нибудь здесь поблизости? От этой мысли ему стало не по себе.
Но как можно сохранять все это в тайне? Как вообще такое может
продолжаться?
Разве что с молчаливого одобрения зеленоволосого Христа...
- Ну дела, - пробормотал Берт, и в этот самый миг тишину прорезала
автомобильная сирена - она звучала безостановочно.
Берт одним прыжком перемахнул через ступеньки, пробежал по
центральному проходу и толкнул наружную дверь. В лицо ударил слепящий
свет. Вики сидела за рулем, сжимая в обеих руках клаксон и крутя головой
во все стороны. Отовсюду к машине сбегались дети. Многие заливались от
смеха. Они были вооружены ножами, топориками, арматурой, камнями,
молотками. Восьмилетняя, на вид белокурая девчушка с красивыми длинными
волосами размахивала кистенем. Забавы сельских жителей. Никакого
огнестрельного оружия. Берта подмывало закричать: "Кто тут Адам и Ева? Кто
среди вас мамы? Дочки? Отцы? Сыновья?"
Скажи, если знаешь.
Они бежали из боковых улочек, из городского парка, через ворота в
заборе, которым была обнесена школьная спортплощадка. Одни скользили
безразличным взглядом по мужчине, в оцепенении застывшем на паперти,
другие толкались локтями и с улыбкой показывали на него пальцем... ах, эти
милые детские улыбки.
Девочки были одеты в коричневые шерстяные платья до щиколоток, на
голове выцветшие летние шляпки. Мальчики были одеты, как пасторы: черный
костюм, черная касторовая шляпа. Они наводнили площадь, лужайки, кто-то
бежал к машине через двор бывшей баптистской церкви Благоволения, едва не
задевая Берта.
- Дробовик! закричал он что было мочи. - Вики, ты меня слышишь?
Дробовик!
Но ее парализовал страх, он это увидел еще со ступенек. Она его
скорее всего даже не услышала из-за поднятых стекол.
Оживленная ватага окружила "Т-берд" со всех сторон. На машину
обрушились топоры, тесаки и прутья арматуры. "Это дурной сон", -
пронеслось у него в сознании. От крыла машины отлетела декоративная стрела
из хрома. За ней последовала металлическая накладка на капоте. Спустили
баллоны, исполосованные ножами. А сирена все звучала. Треснули от напора
темные ветровое и боковые стекла и со звоном обрушились в салон. Он
увидел, что Вики одной рукой продолжает давить на клаксон, а второй
прикрывает лицо. Бесцеремонные детские пальцы уже нашаривали изнутри запор
на дверце. Вики отбивалась отчаянно. Сирена стала прерывистой, а там и
вовсе смолкла.
Кто-то рванул на себя искореженную дверцу, и десятки рук начали
отрывать Вики от руля, в который она вцепилась мертвой хваткой. Один из
подростков подался вперед и ножом...
Тут Берт вышел из оцепенения и, буквально слетев со ступенек паперти,
рванулся к машине. Юноша лет шестнадцати с выбившейся из-под шляпы рыжей
гривой обернулся с этакой ленцой, и в тот же миг в воздухе что-то
блеснуло. Левую руку Берта отбросило назад - словно в плечо ударили на
расстоянии. От внезапной острой боли у него потемнело в глазах.
С каким-то тупым изумлением он обнаружил, что у него из плеча торчит
рукоять складного ножа, наподобие странного нароста. Рукав футболки
окрасила кровь. Он долго - казалось, бесконечно - разглядывал этот невесть
откуда взявшийся нарост, а когда поднял глаза, на него уже вплотную
надвигался рыжий детина, ухмыляясь с чувством собственного превосходства.
- Ах ты, ублюдок, - просипел Берт.
- Через минуту душа твоя вернется к Господу, а сам ты предстанешь
перед Его престолом. - Рыжий потянулся пятерней к его глазам.
Берт отступил и, выдернув из предплечья нож, всадил его парню в самое
горло. Брызнул фонтан крови, и Берта залило с ног до головы. Парень
зашатался и пошел по кругу. Он попытался вынуть нож обеими руками и никак
не мог. Берт наблюдал за ним, как в гипнотическом трансе. Может быть, это
сон? Рыжего шатало, но он продолжал ходить кругами, издавая горловые
звуки, казавшиеся такими громкими в тишине жаркого июльского утра. Его
сверстники, ошеломленные неожиданным поворотом событий, молча следили
издалека.
Это не входило в сценарий, мысли Берта с трудом ворочались, тоже как
оглушенные. Я и Вики - да. И тот мальчик, не сумевший от них уйти в
зарослях кукурузы. Но чтобы кто-то из их числа - нет.
Он обвел свирепым взглядом толпу, удержавшись от желания крикнуть ей
с вызовом: "Что, не нравится?"
Рыжий детина в последний раз булькнул горлом и упал на колени. Глаза
его невидяще смотрели на Берта, а затем руки безвольно упали, и он ткнулся
лицом в землю.
Толпа тихо выдохнула. Она разглядывала Берта, Берт - ее, и до него
как-то не сразу дошло, что в толпе он не видит Вики.
- Где она? - спросил он. - Куда вы ее утащили?
Один из подростков выразительным жестом провел охотничьим ножом у
себя под кадыком. И осклабился. Вот и весь ответ.
Из задних рядов юноша постарше тихо скомандовал: "Взять его".
Несколько ребят отделились от толпы. Берт начал отступать. Они пошли
быстрее. Прибавил и он. Дробовик, черт бы его подрал! Было бы у него
ружье... По зеленому газону к нему уверенно подбирались яркие тени. Он
повернулся и побежал.
- Убейте его! - раздался мощный крик, и преследователи тоже перешли
на бег.
Берт уходил от погони осмысленно. Здание муниципального центра он
обогнул - там бы ему устроили мышеловку - и припустил по главной улице,
которая через два квартала переходила в загородное шоссе. Послушай он Вики
- ехали бы сейчас и горя не знали.
Подошвы спортивных тапочек звонко шлепали по тротуару. Впереди
замаячили торговые вывески и среди них "Кафе-мороженое", а за ним...
извольте убедиться: кинотеатрик "Рубин". Изрядно запылившийся анонс
извещал зрителей: ОГРАНИЧЕННАЯ ПРОДАЖА БИЛЕТОВ НА ЭЛИЗАБЕТ ТЭЙЛОР В РОЛИ
КЛЕОПАТРЫ. За следующим перекрестком виднелась бензоколонка, как бы
обозначавшая границу городской застройки. За бензоколонкой начинались поля
кукурузы, подступавшие к самой дороге. Зеленое море кукурузы.
Он бежал. Судорожно глотая воздух и превозмогая боль в плече.
Оставляя на растрескавшемся тротуаре следы крови. Он выхватил на бегу
носовой платок из заднего кармана брюк и заткнул им рану.
Он бежал. Дыхание становилось все более учащенным. Начала дергать
рана. А внутренний голос с издевкой спрашивал, хватит ли у него пороху
добежать до ближайшего городка.
Он бежал. Юные и быстроногие уверенно догоняли его. Он слышал их
легкий бег. Слышал их крики и улюлюканье. "Они ловят кайф, - подумал Берт
некстати. - Потом будут в красках рассказывать не один год."
Он бежал.
Он промчался мимо бензоколонки, оставив позади городок. В груди
хрипело и клокотало. Тротуар кончился. У него была только одна
возможность, один шанс уйти от погони и остаться в живых. Впереди зеленые
волны кукурузы с двух сторон подкатывали к узкой полоске дороги. Мирно
шелестели длинные сочные листья. Там, в полумраке высокой, в человеческий
рост, кукурузы, надежно и прохладно.
Он промчался мимо щита с надписью: ВЫ ПОКИДАЕТЕ ГАТЛИН, САМЫЙ
СИМПАТИЧНЫЙ ГОРОДОК В НЕБРАСКЕ... И НЕ ТОЛЬКО В НЕБРАСКЕ. ПРИЕЗЖАЙТЕ К
НАМ, НЕ ПОЖАЛЕЕТЕ!
Это уж точно, промелькнуло в затуманенном сознании Берта.
Он помчался мимо щита, точно спринтер, набегающий на финишную
ленточку, резко взял влево и нырнул в заросли, на ходу скидывая спортивные
тапочки. Кукурузные ряды сомкнулись за ним, как морские волны. Они с
готовностью приняли его, взяли под свою защиту. Он испытал внезапное,
удивившее его самого облегчение - словно второе дыхание открылось.
Иссушенные зноем легкие расширились, впуская свежий воздух.
Он бежал по междурядью, пригнувшись, задевая плечами листья, отчего
они еще долго подрагивали. Пробежав около двадцати ярдов, он свернул
вправо, параллельно дороге, и еще ниже пригнулся из опасения, что его
темная голова может быть слишком заметной среди желтеющих кукурузных
султанов. Он несколько раз менял направление, пока по-настоящему не
углубился в заросли, а затем еще какое-то время продолжал бежать, неуклюже
вскидывая ноги и беспорядочно перескакивая из ряда в ряд.
Наконец он рухнул и прижался лбом к земле. Он слышал лишь собственное
спертое дыхание, в мозгу, как заезженная пластинка, крутилось: какое
счастье, что я бросил курить, какое счастье...
Тут в его сознание проникли голоса: его преследователи перекликались
на расстоянии, иногда сталкиваясь нос к носу с криком: "Это мой ряд!" Берт
немного успокоился: они приняли много левее да и искали слишком уж
беспорядочно.
Хотя он совсем выбился из сил, пришлось заняться раной. Кровотечение
прекратилось. Он свернул платок в длину и снова наложил на рану.
Он полежал еще немного, и вдруг пришло ощущение, что ему хорошо (даже
боль в плече была терпимой), может быть, впервые за долгое время. Он
почувствовал себя физически крепким, способным развязать самые невероятные
узлы его брака с Вики - всего два года, а из них как будто все соки
высосали.
Он одернул себя за эти мысли. Его жизнь висела на волоске; о судьбе
жены можно было догадываться. Возможно, ее уже нет в живых. Он попытался
вызвать в памяти Викино лицо и таким образом рассеять ощущение эйфории, но
ничего не получилось. Вместо этого перед глазами стоял рыжий детина с
торчащим из горла ножом.
Стойкие ароматы приятно щекотали ноздри. Нашептывал ветер, рождая в
душе покой. Что бы тут не творили именем кукурузы, сейчас она была его
заступницей.
Вот только голоса приближались...
Он снова побежал, согнувшись в три погибели, - в одну сторону, в
другую, пересек несколько рядов. Он двигался так, чтобы выкрики звучали
слева, но очень скоро потерял ориентиры. Голоса слабели, все чаще шелест
листьев заглушал их. Он останавливался, вслушивался, бежал дальше. Вовремя
догадался скинуть тапочки - в носках он почти не оставлял следов на
твердой почве.
Наконец перешел на шаг. Солнце успело сместиться вправо. Он взглянул
на часы: четверть восьмого. Пылающий диск висел над полями, окрашивая
макушки стеблей в алый цвет, но в самих зарослях царил полумрак. Он напряг
слух. Ветер совсем стих, и над кукурузными шеренгами, которые стояли не
шевельнувшись, висели ароматы невидимой бродящей в них жизни.
Преследователи Берта, если они еще не оставили попыток найти его, или
слишком удалились, или залегли и точно так же вслушивались. Он решил, что
у подростков, даже таких фанатов, не хватило бы терпения так долго
таиться. Скорее всего они поступили вполне по-детски, не думая о
последствиях: плюнули на все и вернулись домой.
Он зашагал вслед за уходящим солнцем, закрытым облаками. Если вот так
идти, сквозь ряды, по солнцу, рано или поздно он выберется на шоссе N_17.
Плечо тупо ныло, и в этой боли было даже что-то приятное. Вообще
ощущение радости не покидало его. Пока я здесь, решил он, не буду
терзаться по этому поводу угрызениями совести. Угрызения явятся потом,
когда придется давать объяснения в связи со случившимся в Гатлине. Но это
будет потом.
Он продирался сквозь заросли и думало том, что еще никогда его
чувства не были так обострены Между тем от солнца осталась небольшая
горбушка. Он вдруг замер - его обостренные чувства уловили в окружающей
реальности нечто такое, от чего ему сразу стало не по себе. Им овладело
странное беспокойство.
Он прислушался. Шелест листьев.
Он слышал его и раньше, но только сейчас сопоставил с тем, что
ветра-то не было. Что за чудеса?
1 2 3 4 5