Пальцы нащупали металлический край желоба, он схватился за него и замер, чтобы отдохнуть.
Господи!
Он отпустил другую руку и потряс ею, чтобы восстановить циркуляцию крови. Потом он снова взялся за желоб, закрыл глаза и подтянулся. Он понимал, что все время что-то бормочет, кряхтит; на секунду его отвлекла мысль о том, что именно такие звуки он издает, когда занимается любовью с Адель.
— Осторожнее. Осторожнее. Ос-то-рож-не-е.
Руки тряслись от напряжения, ладони стали скользкими от пота. Он понял, что сейчас упадет. Заныл мочевой пузырь, готовый разорваться. Он открыл глаза и посмотрел в небо. Мускулы на руках напряглись с невероятной силой.
— Ууууух!
Еще немного, еще немного, ну еще совсем-совсем чуть-чуть!
Ему удалось опустить на желоб подбородок, потом поставить на подоконник вторую ногу.
Теперь последняя часть. Он сосчитал от пяти до одного, закинул ногу на скат крыши, подтянулся, закинул на крышу грудь, потом живот, стукнулся о желоб, который уже начинал отваливаться. Но Джеймс уже был в безопасности; ноги беспомощно болтались в воздухе, а он полз вверх по крыше, пока не вылез на нее полностью и, задыхаясь, не лег.
Он уперся ногами в рейки, пополз вверх по хрупкому шиферу и наконец добрался до конька. Усевшись на него верхом, он обратился с бессвязными молитвами к Богу, в которого никогда не верил.
— Спасибо, Иисус. Спасибо тебе, Господи. Спасибо, Иисус.
Откинув голову, Джеймс глубоко вдохнул в себя ночной воздух.
* * *
Овцы разбрелись по темному полю. Одна из них нашла кормушку и начала жевать волокнистую массу, поглядывая, как Сэм осторожно льет в сено бензин, стараясь распределять его как можно экономнее.
Небо уже почти совсем почернело, стало таким темно-синим, что кажется чернее любой черноты. Луны не было, мерцали далекие звезды.
Сэм вылил бензин. Он залез на одну из кормушек и откашлялся.
Каждый, кто на дно упал,
Внемлет пусть моим словам.
Именем Святой Марии
И Бога нашего Иисуса,
Будь ты грешен или свят,
Как услышишь свое имя —
Возвращайся к нам, назад.
Он притоптывал в ритм. Овцы с изумлением смотрели на него, подняв уши, а он продолжал визгливо кричать:
Домашний скот пойдет на дно,
А вам вернуться суждено,
Увидите, как тонут звери,
Услышите мой громкий крик —
И всяк, кто свято в Бога верит,
К живым вернется в сей же миг.
Сэм остановился, почувствовав, что за ним наблюдают десять пар черных подозрительных глаз. Он не мог вспомнить, как дальше. Сунул руку в задний карман, где была его тетрадь для упражнений, но не нашел ее. Черт! Он еще раз мрачно пробормотал последние строки. А, да!
И снова побежит по венам кровь.
Вас ждет здесь только радость и любовь,
Вы к нам вернетесь, раз и навсегда,
А вместо вас овца отправится туда.
К вечному счастью
Быстро ВОЗ-ВРА-ЩАЙ-ТЕСЬ!
Он спрыгнул с кормушки и зажег спичку. Сено мгновенно загорелось, и он побежал к следующему корыту. Увидев перед носом языки пламени, овцы попятились назад. Через несколько секунд все кормушки пылали ярким пламенем: по воздуху поплыли искры и обгорелые клочья. Овцы стояли неподвижно; наконец они увидели то, что смогло их потрясти. Внезапно яркий свет от огня отбросил на поле их длинные пляшущие тени.
За ними, размахивая над головой бейсбольной шапкой, бегал маленький мальчик:
— Ууууу-уу-уууу! УУУУУ-УУ-УУ-УУУУУ!
* * *
Он спрыгнул и тут же бросился к входной двери. Горло перехватило от дыма и огня; он вдохнул побольше ночного воздуха и побежал на кухню. Добравшись до раковины, Джеймс разбил окно рядом с ней и вдохнул еще раз. Потом он нащупал выключатель, намочил полотенце и положил его себе на лицо. Где-то здесь был шланг для мытья погреба. Он побежал вниз по лестнице, схватил его и потащил назад.
Дым уступил место пару. Обмотавшись мокрым полотенцем, Джеймс поливал водой пылающий диван. Вокруг дивана обуглились доски, но больше здесь гореть было нечему. Слава Богу, что они не успели обзавестись мебелью! Он распахнул окна, дым и пар повалили наружу огромными тяжелыми клубами, постепенно исчезая. Он бросил включенный шланг на пол и выбежал из дома.
Куда? Джеймс замер на лужайке возле дома, пытаясь замедлить работу разгоряченного мозга. Где может быть Сэм? Он не имел ни малейшего представления.
Не важно, нужно найти телефон и вызвать полицию. Он не мог уйти далеко. Джеймс бросился по мокрой траве к дому Льюина.
* * *
Кап-кап.
Красные капли медленно стекали к рукоятке сажального кола и собирались на ней, а оттуда падали на пол.
Льюин неотрывно смотрел на лужу запекающейся крови вокруг себя. Левая рука тряслась. Но я не умер, подумал он осторожно. Не совсем. Он попытался поднять руку, но это было что-то исполинское, размером с планету, находившееся за много миль. Она состояла из какого-то плотного, неподвижного вещества вроде камня.
Он попытался еще раз.
Кап-кап. Моя кровь, устало подумал он. Если я чего-нибудь не придумаю, то скоро из меня вытечет вся кровь, капля за каплей.
Рука дернулась, потом чуть сдвинулась по полу в его сторону. Поползла по его ноге, вялая, глупая, непослушная.
Ему удалось обхватить серыми негнущимися пальцами рукоятку кола. Теперь ты должен вытащить его. Не могу.
Еще раз попытайся.
Пальцы обхватили деревянную рукоятку; он заставил себя проявить интерес к их деятельности, отвлек себя от медленного гипнотизирующего капания своих жизненных соков. Угол был сложным, но Льюину удалось вытащить из себя инструмент. Он выдернул острие из кровоточащей рваной раны и услышал собственный вопль. Деревяшка рухнула на пол.
Не было ли у меня еще одной руки, праздно подумал Льюин и из чистого любопытства с трудом повернул голову направо. Он провел взглядом по руке вплоть до черной, раздувшейся, зажатой в тисках перчатки. «Боксерская перчатка?» — подумал сперва он, а потом вновь завопил, осознав, что это такое.
— Льюин, ты здесь?
Джеймс бился в дверь: он мотал ее ногами и плечом, пока не расшиб в щепки обшивку, потом сунул руку в образовавшуюся дыру и повернул ручку.
— Льюин!
Услышав голос Джеймса, Льюин попытался отыскать свой тот голос, что не был просто отчаянным криком.
— Джеймс! Я внизу!
* * *
Овцы кричали от ужаса, а визжавший ребенок бросался на них, сгонял, не давая убежать. Они топали по земле копытами и, высоко задрав головы, взывали друг к дружке высокими хриплыми голосами. Между дьяволом и глубоким синим морем протянулись яркие огни пламени, рвущиеся к небесам.
— УУУУУУУУ-УУ-УУУУУ!
Овцы бросились в преисподнюю, неуклюже перепрыгивая через горящее сено; они вспыхивали, визжали и падали вниз с утеса. Они кувыркались, превращались в прекрасные раскаленные шары и плыли — словно светлые ангелы. Сэм тоже загорелся, закричал и упал за ними следом, смутно осознавая, что у него опять ничего не получилось.
Море с шипением поглотило их, как огромная всепожирающая змея.
Это не похоже на соревнования в школе за бронзовую медаль, думал Сэм, погружаясь в смертоносный мрак. Во-первых, было невероятно холодно, гораздо холодней, чем в бассейне. Холод был таким, что тело не могло осознать и сообщить мозгу это ощущение. К тому же вода в бассейне не хлещет во все стороны, подумал он. В ярко освещенном бассейне еще видны узоры на кафельном полу. Нужно было нырнуть в пижаме и достать со дна камень. Сэм вспомнил (наступал шок, мысли медленно ворочались в голове) странное ощущение от липнущей к телу пижамы с нарисованным графом Дракулой, как будто на тебе вторая кожа. Сейчас его одежда была, конечно, гораздо тяжелее, но в остальном — все то же самое. Самое важное правило, которое мистер Мэттьюс повторял снова и снова, пока все не начали, хихикая, его передразнивать, было такое: «Спокойно, не дергайтесь».
Нужно просто задержать дыхание, не надо биться, и тогда ты выплывешь. Потому что люди, объяснял мистер Мэттьюс в гулком бассейне, плавучи, а значит, они не тонут. Если ты боишься того, что видишь под водой, можешь закрыть глаза (Сэм подумал и решил не проводить эксперимент и не открывать глаза во время своего погружения — он опасался увидеть вокруг себя черную воду, вверху и внизу, со всех сторон, на мили вокруг).
Спокойно, говорил мистер Мэттьюс. Не дергаться. Сэм цеплялся за эти слова; по нему прокатывались волны ужаса и холода, ледяная вода больше не отбирала у него тепло, а отдавала ему собственную отрицательную энергию, накрывая его нежным, настойчивым дыханием мертвых, которые не выказывали ни малейшего намерения выходить из моря.
И вдруг Сэм почувствовал нечто такое, что не мог ни описать словами, ни представить: огромное, шепчущее, безграничное, обволакивающее спокойствие, тихий трепет — тревога и боль ушли, казалось, он попал в славное, безмятежное место. Спокойствие, но не то, о котором говорил мистер Мэттьюс: это было спокойствие шока и переохлаждения, спокойствие утопающего. Хорошее место, подумал Сэм, начиная подниматься вверх сквозь бушующую вокруг воду. Он подумал, что ему бы хотелось остаться здесь. Навсегда.
* * *
Джеймс помог Льюину забраться в машину «скорой помощи», поддерживая его левую руку.
— Все будет в порядке, все будет в порядке, все...
— Джеймс, я...
— Ты будешь...
Льюин наклонил голову Джеймса к себе и неуклюже поцеловал его в шею.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
О Господи, подумал Джеймс, как будто у меня мало любви. Любовь к Адель, любовь (невероятно, но до сих пор) к Сэму и (вечная) к Руфи — любовь, которая просто лезла ему в глаза и в рот. О Боже, не надо больше любви.
Все равно я не знаю, как это делать, резко подумал он. Он имел очень смутное представление о том, чего один мужчина мог захотеть от другого. И все это совершенно не вязалось с тем, что он чувствовал к раненому, возможно, умирающему Льюину, дыхание которого только что пощекотало его ухо, взгляд которого только что встретился с его взглядом.
Джеймс держал руку Льюина в своей и чувствовал силу, жар, страсть Льюина.
Я могу?
Такой маленький, простой, непритязательный вопрос, как робкое животное, выскочившее из своего логова и стремительно удирающее прочь. Землеройка, ждущая, когда закончится эра динозавров и она сможет захватить мир. Если ответом будет «да», Джеймс не сможет просчитать возможные последствия.
Он вспомнил запах в Кардиффской королевской клинике, запах контролируемого отчаяния, мочи и принудительных инъекций оптимизма. Монотонное сострадание медсестер, вкрахмаленное в их рабочие халаты, робкое тревожное согласие пациентов.
Он держал Льюина за руку и чувствовал, что нашел ответ на неосязаемое бегство Адель, ее уход на иные планеты, всю полноту ее гибели от рук самого любимого существа на свете, ее странного, смертоносного ребенка.
И его ребенка. Как говорится, плода его чресл. Его любви.
Могу?
А потом он понял ответ: это не важно, потому что я уже это делаю. Что бы это ни означало, как бы он ни пытался к этому отнестись, все уже случилось: он и Льюин связаны друг с другом, и он стал другим человеком.
Сможет ли он когда-нибудь обнять Адель, чувствуя ее неосознанную бдительность, беспокойство о благополучии Сэма? Сможет ли он когда-нибудь снова невинно, бездумно любить ее, без принуждений, ограничений и вопросов? Этот вопрос был задан страстной рукой Льюина, трепетанием его дыхания возле уха.
— Я люблю тебя, — прошептал Льюин.
Джеймс в ответ пожал ему руку, потом санитар посадил Льюина в машину. Он смотрел, как отъезжает машина с зажженными фарами, как включившаяся сирена плачет в ночи, словно проснувшийся зверь.
* * *
Пятьдесят девять, шестьдесят... Он почти уснул, убаюканный бесконечным мягким покачиванием океана-убийцы. Шестьдесят один, шестьдесят два — Сэм незаметно выпустил изо рта струйку воздуха, которая забулькала рядом с ним, а потом неожиданно вынырнул на поверхность. Холодный влажный воздух ударил его по лицу, он резко очнулся. В ушах шумел оглушительный грохот прибоя, не заглушаемый более толщей воды.
Врожденное умение работать руками, отточенное уроками мистера Мэттьюза, помогло ему добраться до каменистого пляжа. Он выкарабкался из ревущего прибоя и пополз по земле, как ископаемое морское животное, решившее, что его эволюционное будущее лежит за пределами океана. Или как душа утопленника, вызванная из глубин колдовством. Иногда, подумал Сэм, иногда что-то действительно возвращается.
* * *
Джеймс вернулся в погреб дома Льюина, где торчали трое полицейских; один из них записал показания Джеймса, и Джеймс их подписал. Ждали экспертов, которые должны были приехать из Форенсикса, чтобы взять образцы тканей и волокон и сделать фотографии. Недостатка в крови для анализа не было. После того как все будет сфотографировано, некий счастливец должен будет здесь прибрать. А потом веселье продолжится: начнутся поиски ближайшего родственника, чтобы уведомить его о происшествии.
Пока Джеймс спускался по лестнице, полицейские смотрели на него. Он почувствовал их интерес к своей персоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Господи!
Он отпустил другую руку и потряс ею, чтобы восстановить циркуляцию крови. Потом он снова взялся за желоб, закрыл глаза и подтянулся. Он понимал, что все время что-то бормочет, кряхтит; на секунду его отвлекла мысль о том, что именно такие звуки он издает, когда занимается любовью с Адель.
— Осторожнее. Осторожнее. Ос-то-рож-не-е.
Руки тряслись от напряжения, ладони стали скользкими от пота. Он понял, что сейчас упадет. Заныл мочевой пузырь, готовый разорваться. Он открыл глаза и посмотрел в небо. Мускулы на руках напряглись с невероятной силой.
— Ууууух!
Еще немного, еще немного, ну еще совсем-совсем чуть-чуть!
Ему удалось опустить на желоб подбородок, потом поставить на подоконник вторую ногу.
Теперь последняя часть. Он сосчитал от пяти до одного, закинул ногу на скат крыши, подтянулся, закинул на крышу грудь, потом живот, стукнулся о желоб, который уже начинал отваливаться. Но Джеймс уже был в безопасности; ноги беспомощно болтались в воздухе, а он полз вверх по крыше, пока не вылез на нее полностью и, задыхаясь, не лег.
Он уперся ногами в рейки, пополз вверх по хрупкому шиферу и наконец добрался до конька. Усевшись на него верхом, он обратился с бессвязными молитвами к Богу, в которого никогда не верил.
— Спасибо, Иисус. Спасибо тебе, Господи. Спасибо, Иисус.
Откинув голову, Джеймс глубоко вдохнул в себя ночной воздух.
* * *
Овцы разбрелись по темному полю. Одна из них нашла кормушку и начала жевать волокнистую массу, поглядывая, как Сэм осторожно льет в сено бензин, стараясь распределять его как можно экономнее.
Небо уже почти совсем почернело, стало таким темно-синим, что кажется чернее любой черноты. Луны не было, мерцали далекие звезды.
Сэм вылил бензин. Он залез на одну из кормушек и откашлялся.
Каждый, кто на дно упал,
Внемлет пусть моим словам.
Именем Святой Марии
И Бога нашего Иисуса,
Будь ты грешен или свят,
Как услышишь свое имя —
Возвращайся к нам, назад.
Он притоптывал в ритм. Овцы с изумлением смотрели на него, подняв уши, а он продолжал визгливо кричать:
Домашний скот пойдет на дно,
А вам вернуться суждено,
Увидите, как тонут звери,
Услышите мой громкий крик —
И всяк, кто свято в Бога верит,
К живым вернется в сей же миг.
Сэм остановился, почувствовав, что за ним наблюдают десять пар черных подозрительных глаз. Он не мог вспомнить, как дальше. Сунул руку в задний карман, где была его тетрадь для упражнений, но не нашел ее. Черт! Он еще раз мрачно пробормотал последние строки. А, да!
И снова побежит по венам кровь.
Вас ждет здесь только радость и любовь,
Вы к нам вернетесь, раз и навсегда,
А вместо вас овца отправится туда.
К вечному счастью
Быстро ВОЗ-ВРА-ЩАЙ-ТЕСЬ!
Он спрыгнул с кормушки и зажег спичку. Сено мгновенно загорелось, и он побежал к следующему корыту. Увидев перед носом языки пламени, овцы попятились назад. Через несколько секунд все кормушки пылали ярким пламенем: по воздуху поплыли искры и обгорелые клочья. Овцы стояли неподвижно; наконец они увидели то, что смогло их потрясти. Внезапно яркий свет от огня отбросил на поле их длинные пляшущие тени.
За ними, размахивая над головой бейсбольной шапкой, бегал маленький мальчик:
— Ууууу-уу-уууу! УУУУУ-УУ-УУ-УУУУУ!
* * *
Он спрыгнул и тут же бросился к входной двери. Горло перехватило от дыма и огня; он вдохнул побольше ночного воздуха и побежал на кухню. Добравшись до раковины, Джеймс разбил окно рядом с ней и вдохнул еще раз. Потом он нащупал выключатель, намочил полотенце и положил его себе на лицо. Где-то здесь был шланг для мытья погреба. Он побежал вниз по лестнице, схватил его и потащил назад.
Дым уступил место пару. Обмотавшись мокрым полотенцем, Джеймс поливал водой пылающий диван. Вокруг дивана обуглились доски, но больше здесь гореть было нечему. Слава Богу, что они не успели обзавестись мебелью! Он распахнул окна, дым и пар повалили наружу огромными тяжелыми клубами, постепенно исчезая. Он бросил включенный шланг на пол и выбежал из дома.
Куда? Джеймс замер на лужайке возле дома, пытаясь замедлить работу разгоряченного мозга. Где может быть Сэм? Он не имел ни малейшего представления.
Не важно, нужно найти телефон и вызвать полицию. Он не мог уйти далеко. Джеймс бросился по мокрой траве к дому Льюина.
* * *
Кап-кап.
Красные капли медленно стекали к рукоятке сажального кола и собирались на ней, а оттуда падали на пол.
Льюин неотрывно смотрел на лужу запекающейся крови вокруг себя. Левая рука тряслась. Но я не умер, подумал он осторожно. Не совсем. Он попытался поднять руку, но это было что-то исполинское, размером с планету, находившееся за много миль. Она состояла из какого-то плотного, неподвижного вещества вроде камня.
Он попытался еще раз.
Кап-кап. Моя кровь, устало подумал он. Если я чего-нибудь не придумаю, то скоро из меня вытечет вся кровь, капля за каплей.
Рука дернулась, потом чуть сдвинулась по полу в его сторону. Поползла по его ноге, вялая, глупая, непослушная.
Ему удалось обхватить серыми негнущимися пальцами рукоятку кола. Теперь ты должен вытащить его. Не могу.
Еще раз попытайся.
Пальцы обхватили деревянную рукоятку; он заставил себя проявить интерес к их деятельности, отвлек себя от медленного гипнотизирующего капания своих жизненных соков. Угол был сложным, но Льюину удалось вытащить из себя инструмент. Он выдернул острие из кровоточащей рваной раны и услышал собственный вопль. Деревяшка рухнула на пол.
Не было ли у меня еще одной руки, праздно подумал Льюин и из чистого любопытства с трудом повернул голову направо. Он провел взглядом по руке вплоть до черной, раздувшейся, зажатой в тисках перчатки. «Боксерская перчатка?» — подумал сперва он, а потом вновь завопил, осознав, что это такое.
— Льюин, ты здесь?
Джеймс бился в дверь: он мотал ее ногами и плечом, пока не расшиб в щепки обшивку, потом сунул руку в образовавшуюся дыру и повернул ручку.
— Льюин!
Услышав голос Джеймса, Льюин попытался отыскать свой тот голос, что не был просто отчаянным криком.
— Джеймс! Я внизу!
* * *
Овцы кричали от ужаса, а визжавший ребенок бросался на них, сгонял, не давая убежать. Они топали по земле копытами и, высоко задрав головы, взывали друг к дружке высокими хриплыми голосами. Между дьяволом и глубоким синим морем протянулись яркие огни пламени, рвущиеся к небесам.
— УУУУУУУУ-УУ-УУУУУ!
Овцы бросились в преисподнюю, неуклюже перепрыгивая через горящее сено; они вспыхивали, визжали и падали вниз с утеса. Они кувыркались, превращались в прекрасные раскаленные шары и плыли — словно светлые ангелы. Сэм тоже загорелся, закричал и упал за ними следом, смутно осознавая, что у него опять ничего не получилось.
Море с шипением поглотило их, как огромная всепожирающая змея.
Это не похоже на соревнования в школе за бронзовую медаль, думал Сэм, погружаясь в смертоносный мрак. Во-первых, было невероятно холодно, гораздо холодней, чем в бассейне. Холод был таким, что тело не могло осознать и сообщить мозгу это ощущение. К тому же вода в бассейне не хлещет во все стороны, подумал он. В ярко освещенном бассейне еще видны узоры на кафельном полу. Нужно было нырнуть в пижаме и достать со дна камень. Сэм вспомнил (наступал шок, мысли медленно ворочались в голове) странное ощущение от липнущей к телу пижамы с нарисованным графом Дракулой, как будто на тебе вторая кожа. Сейчас его одежда была, конечно, гораздо тяжелее, но в остальном — все то же самое. Самое важное правило, которое мистер Мэттьюс повторял снова и снова, пока все не начали, хихикая, его передразнивать, было такое: «Спокойно, не дергайтесь».
Нужно просто задержать дыхание, не надо биться, и тогда ты выплывешь. Потому что люди, объяснял мистер Мэттьюс в гулком бассейне, плавучи, а значит, они не тонут. Если ты боишься того, что видишь под водой, можешь закрыть глаза (Сэм подумал и решил не проводить эксперимент и не открывать глаза во время своего погружения — он опасался увидеть вокруг себя черную воду, вверху и внизу, со всех сторон, на мили вокруг).
Спокойно, говорил мистер Мэттьюс. Не дергаться. Сэм цеплялся за эти слова; по нему прокатывались волны ужаса и холода, ледяная вода больше не отбирала у него тепло, а отдавала ему собственную отрицательную энергию, накрывая его нежным, настойчивым дыханием мертвых, которые не выказывали ни малейшего намерения выходить из моря.
И вдруг Сэм почувствовал нечто такое, что не мог ни описать словами, ни представить: огромное, шепчущее, безграничное, обволакивающее спокойствие, тихий трепет — тревога и боль ушли, казалось, он попал в славное, безмятежное место. Спокойствие, но не то, о котором говорил мистер Мэттьюс: это было спокойствие шока и переохлаждения, спокойствие утопающего. Хорошее место, подумал Сэм, начиная подниматься вверх сквозь бушующую вокруг воду. Он подумал, что ему бы хотелось остаться здесь. Навсегда.
* * *
Джеймс помог Льюину забраться в машину «скорой помощи», поддерживая его левую руку.
— Все будет в порядке, все будет в порядке, все...
— Джеймс, я...
— Ты будешь...
Льюин наклонил голову Джеймса к себе и неуклюже поцеловал его в шею.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
О Господи, подумал Джеймс, как будто у меня мало любви. Любовь к Адель, любовь (невероятно, но до сих пор) к Сэму и (вечная) к Руфи — любовь, которая просто лезла ему в глаза и в рот. О Боже, не надо больше любви.
Все равно я не знаю, как это делать, резко подумал он. Он имел очень смутное представление о том, чего один мужчина мог захотеть от другого. И все это совершенно не вязалось с тем, что он чувствовал к раненому, возможно, умирающему Льюину, дыхание которого только что пощекотало его ухо, взгляд которого только что встретился с его взглядом.
Джеймс держал руку Льюина в своей и чувствовал силу, жар, страсть Льюина.
Я могу?
Такой маленький, простой, непритязательный вопрос, как робкое животное, выскочившее из своего логова и стремительно удирающее прочь. Землеройка, ждущая, когда закончится эра динозавров и она сможет захватить мир. Если ответом будет «да», Джеймс не сможет просчитать возможные последствия.
Он вспомнил запах в Кардиффской королевской клинике, запах контролируемого отчаяния, мочи и принудительных инъекций оптимизма. Монотонное сострадание медсестер, вкрахмаленное в их рабочие халаты, робкое тревожное согласие пациентов.
Он держал Льюина за руку и чувствовал, что нашел ответ на неосязаемое бегство Адель, ее уход на иные планеты, всю полноту ее гибели от рук самого любимого существа на свете, ее странного, смертоносного ребенка.
И его ребенка. Как говорится, плода его чресл. Его любви.
Могу?
А потом он понял ответ: это не важно, потому что я уже это делаю. Что бы это ни означало, как бы он ни пытался к этому отнестись, все уже случилось: он и Льюин связаны друг с другом, и он стал другим человеком.
Сможет ли он когда-нибудь обнять Адель, чувствуя ее неосознанную бдительность, беспокойство о благополучии Сэма? Сможет ли он когда-нибудь снова невинно, бездумно любить ее, без принуждений, ограничений и вопросов? Этот вопрос был задан страстной рукой Льюина, трепетанием его дыхания возле уха.
— Я люблю тебя, — прошептал Льюин.
Джеймс в ответ пожал ему руку, потом санитар посадил Льюина в машину. Он смотрел, как отъезжает машина с зажженными фарами, как включившаяся сирена плачет в ночи, словно проснувшийся зверь.
* * *
Пятьдесят девять, шестьдесят... Он почти уснул, убаюканный бесконечным мягким покачиванием океана-убийцы. Шестьдесят один, шестьдесят два — Сэм незаметно выпустил изо рта струйку воздуха, которая забулькала рядом с ним, а потом неожиданно вынырнул на поверхность. Холодный влажный воздух ударил его по лицу, он резко очнулся. В ушах шумел оглушительный грохот прибоя, не заглушаемый более толщей воды.
Врожденное умение работать руками, отточенное уроками мистера Мэттьюза, помогло ему добраться до каменистого пляжа. Он выкарабкался из ревущего прибоя и пополз по земле, как ископаемое морское животное, решившее, что его эволюционное будущее лежит за пределами океана. Или как душа утопленника, вызванная из глубин колдовством. Иногда, подумал Сэм, иногда что-то действительно возвращается.
* * *
Джеймс вернулся в погреб дома Льюина, где торчали трое полицейских; один из них записал показания Джеймса, и Джеймс их подписал. Ждали экспертов, которые должны были приехать из Форенсикса, чтобы взять образцы тканей и волокон и сделать фотографии. Недостатка в крови для анализа не было. После того как все будет сфотографировано, некий счастливец должен будет здесь прибрать. А потом веселье продолжится: начнутся поиски ближайшего родственника, чтобы уведомить его о происшествии.
Пока Джеймс спускался по лестнице, полицейские смотрели на него. Он почувствовал их интерес к своей персоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37