— Мне тоже не часто случается выбраться в церковь. Но все-таки я пару раз за последние месяцы ходил с женой на воскресную проповедь в Веслианскую церковь. И знаете, мистер Персиммонс, оба раза читали один и тот же отрывок из Библии, прямо как нарочно. Там в конце такие слова: «И то, что Я вам говорю, говорю и всем: бдите». Как раз для нашей публики, по-моему. «Вам говорю», это, значит, нам, полиции, а уж дальше «и всем говорю: бдите». Так оно и есть. Побольше бдительности, поменьше нераскрытых убийств. Ладно. Пойду, повидаюсь с мистером Делингом. Всего доброго.
Глава 2
Один и тот же вечер в трех разных домах
1
Адриан Рекстоу открыл духовку и устроил внутри цыпленка. Подойдя к столу, он вдруг сообразил, что забыл купить картошки для гарнира. Огорченно вздохнув, он подхватил овощную корзину, надел шляпу и вышел из дома.
Возле калитки Адриан помедлил, соображая, в какой из двух магазинчиков, поставлявших ему провизию, отправиться, и выбрал ближайший.
— Три картошки, — тихо и озабоченно сказал он.
— Сейчас, сэр, — ответили ему. — Пять шиллингов, пожалуйста.
Адриан расплатился и с покупкой отправился домой.
На углу он подождал, пропуская трамвай, и тут его взгляд привлекла станция железной дороги. Адриана одолели сомнения. Овощи уже не казались ему столь важными. Он вернулся в магазин, попросил посыльного доставить будущий гарнир домой, а сам поспешил на станцию.
За окном вагона, сменяя друг друга, понеслись мосты и тоннели; паровоз, на совесть приделанный к угольному тендеру, мчался вперед по Брайтонской линии, но еще задолго до конечной станции в кухню, как всегда, торопливо, вошла мама и, конечно, зацепила ногой пакгауз. Мосты, тоннели и вагоны разлетелись в разные стороны. Поток извинений вполне удовлетворил Адриана, и он с легким сердцем бросил паровоз в нескольких милях от Брайтона, чтобы помочь ей с ужином.
Мама присела на стул. Это был не самый удачный ход в игре.
— Ой, мам, ты же на мой стол уселась! — воскликнул Адриан.
— Прости, дорогой, — сказала Барбара Рекстоу. — А он тебе нужен сейчас?
— Я как раз собирался расставлять посуду, — объяснил Адриан. — Сейчас посмотрю, как там цыпленок. Кажется, удался!
— Как хорошо! — рассеянно откликнулась Барбара. — Скажи, пожалуйста, и большой он у тебя?
— Ну, не очень, — признал Адриан. — Нам с тобой и тетушке как раз хватит.
Барбара вздрогнула.
— Твоя тетушка приехала?
— Может, приедет, — сказал Адриан. — Мам, а почему у меня тетушка в Бате?
— Наверное, росла там, росла и выросла, — ответила мать. — Адриан, как ты думаешь, хватит папе на ужин холодных сосисок? Похоже, у нас больше ничего нет.
— Я не ем холодные сосиски, — быстро ответил Адриан.
— Ангел мой, — вздохнула Барбара, — сегодня ведь двадцать седьмое, и деньги все кончились. А вот и папа!
Несмотря на дневное потрясение, Лайонел Рекстоу с удивлением обнаружил, что призрак удавленного не мучает его. Память услужливо обронила где-то мертвое лицо, и, шагая в сумерках по улицам Тутинга, Лайонел понял, что происшествие встряхнуло его основательнее и благотворнее, чем можно было ожидать. Рой фантастических опасностей, взвивавшихся в сознании, стоило жене чуть припоздниться, теперь вырвался наружу и оказался совершенно необъятным. Голоса, слова, лица разлетались в пустого, и сам он, робкий, карикатурно маленький — тоже всего лишь лицо и голос, — едва не затерялся в ней. После обеденного переполоха издательство лихорадило. Еще до ухода Лайонелу пришлось расписаться на нескольких докладных, и теперь его росчерк «Л.Р.», размножившись и раздувшись до размеров воздушного шара, заполнил все вокруг спутанным клубком. Отдельные нити то и дело липко касались его лица.
В другие дни, когда на него накатывало что-то похожее, от подступающей паники удавалось отгородиться, думая о жене.
Сейчас, попытавшись воспользоваться этим приемом, Лайонел увидел лишь летящую от него прочь женскую фигуру; он боялся ее и все-таки не хотел отпускать. Уже вставляя ключ в замок, Лайонел поймал себя на том, что к обычному хороводу пугающих возможностей добавилась мысль о сыне. Невольно пытаясь угадать, какой новый ужас ожидает за дверью, изобразив на лице отчаянную решимость, Лайонел вошел в собственный дом.
Обычный обмен приветствиями не очень-то помог.
Улыбаясь Барбаре, Лайонел подумал о том, что любовник, наверное, только что сбежал. Рассеянно наблюдая за Адрианом, увлеченно выискивавшем в вечерней газете картинки с поездами, он неожиданно отловил еще одну дикую мысль, достойную самого страшного рассказа, но уж никак не настоящей жизни! — что перед ним сорокалетний мужчина в обличье четырехлетнего ребенка. Вундеркинд? Нет, просто монстр, затаившийся до поры. Ужиная в одиночестве (Барбара укладывала Адриана), он не мог отогнать лавину исторических и литературных примеров, в которых ничего не ведавшую жертву осторожно травили под уютным домашним кровом.
И не только это! Не в том дело, что могут подсыпать яду, а в том, не ядовита ли вообще вся еда на свете. А что? Фрукты, например… Вполне возможно. Чем больше их ешь, тем сильней отравление, да и вообще, разве воздух, испорченный озлоблением мира, не может отравить?
От этих грез его отвлекла Барбара. Уложив Адриана, она вернулась и взялась за вечернюю газету. Лайонел знал, что первую полосу занимает дневное происшествие, но почему-то не мог заговорить об этом сам и ждал, пока рассеянный взгляд жены отыщет репортаж. Однако Барбара переворачивала газетные листы, мельком отмечая заголовки, пробегая колонки, задерживалась на статьях, которые ему и в голову бы не пришло читать, выискивая среди человеческой дурости что-то интересное только для нее, и в конце концов уронила газету на ручку кресла и взялась за сигарету.
— Ты знаешь, Адриан сегодня рисовал вполне приличные буквы, — сказала она. — Такое симпатичное «К» изобразил…
Вот вам и пожалуйста, в отчаянии подумал Лайонел, ну почему мир такой злой? Она что, читать не умеет? Неужели ему придется говорить самому, заново воскрешая этот ужасный день?
— Ты прочитала, — спросил он, — что там у нас стряслось?
— Нет, — удивленно ответила жена. — Милый, ты плохо выглядишь. Не заболел?
— Еще бы мне не выглядеть плохо, — поморщился Лайонел. — Да посмотри же ты заметку! — Он ткнул пальцем в газету.
— Где? — спросила жена, снова беря в руки «Стар». — О, «Убийство в издательстве»! Надеюсь, это не у вас?.. Лайонел! Господи! В вашем издательстве! Где же именно?
— У меня в кабинете, — ответил Лайонел, думая о том, нет ли еще одного трупа под креслом. Нашлось же днем у него под столом мертвое тело, почему бы вечером не найтись другому? Просто его не видно. Ну а Барбара? Может, на самом деле она мертва, а в кресле напротив — проекция его воспоминаний о тысяче таких вечеров, когда она сидела там живая и здоровая. Чего только не бывает в этом жутком, не правильном мире!
Голос Барбары — а может, голос его галлюцинации? — пробился в сознание.
— Дорогой, это же ужасно! Почему ты мне сразу не сказал? Ты так перенервничал…
Отбросив газету, она метнулась к мужу и опустилась возле него на колени. Он схватил ее руку и почувствовал, как напряжение отпускает его. В конце концов, этот мир не так плох, если сумел породить Барбару. Адриан… иногда он бывает несносен, зато вполне реален. Не могут в одном теле уживаться злой, мстительный, жестокий оборотень его воображения и непоседливый мальчишка с неуемным интересом к самым разным вещам. Даже бесам не под силу прикинуть ся нормальными детьми. Он прижал руку жены к щеке, и эта простая ласка вмиг погасила начинавшуюся истерику.
— Довольно противное дело, надо тебе сказать, — пробормотал он, потянувшись левой рукой за сигаретой.
2
Морнингтон не раз спорил с Лайонелом об истоках пессимизма. Сам он считал пессимистическое отношение к жизни следствием романтического, если не сентиментального взгляда на мир. Ироничный склад ума подсказывал Морнингтону, ужинавшему в одиночестве, что сегодняшнее его потрясение вызвано открытием: оказывается, люди могут убивать друг друга. «И убивают», — думал он. Когда тебе мешают, вполне естественно избавиться от помехи, даже если эта помеха — человек. Глупо, когда ты к этому не готов. Еще Де Куинси говорил, что некоторым людям на роду написано быть убитыми. Да, убить или быть убитым — вполне естественно. Так неужели это помешает мне передать отчет викарию?
Он поднялся, собрал бумаги для отчета о приходском бюджете и отправился в приход Св. Киприана, всего за квартал. Конечно, он ругал себя за то, что занимается таким делом, но как откажешь друзьям? А викарий входил в их число.
Морнингтон подозревал, что верой своей в немалой степени обязан раннему — лет в восемнадцать — общению с людьми, относившимися к религии весьма пренебрежительно; но именно из-за веры он пренебрежительно относился и к себе, и к другим, не презирая при этом остального мира, так что мог в споре или беседе оказаться и пессимистом, и оптимистом. На том они и сошлись со священником, пришедшим к тому же за долгие годы служения в разных приходах.
Они считали, что их связывает некая духовная близость.
Однако сегодня вечером Морнингтон застал у своего друга посетителя. За столом листал какую-то рукопись маленький кругленький священнослужитель. Викарий радушно встретил Морнингтона.
— Входите, входите, дорогой мой, — пригласил он. — Мы только что говорили о вас. Знакомьтесь: архидиакон Кастра Парвулорум — мистер Морнингтон. Какой ужас у вас в издательстве! Вы как-то с этим связаны?
Архидиакон, поздоровавшись с Морнингтоном, снял очки и откинулся в кресле.
— Ужасно, — пробормотал он тоном, каким пользуются люди, не вполне уверенные, то ли хотят от них услышать. — Да, ужасно!
— Неприятно, конечно, — ответил Морнингтон, ощетинившись из-за двойного сочувствия. — Всех переполошили. В результате я не послал рекламу в «Библиофил», значит, она не появится в этом месяце. Вот это и впрямь ужасно. Терпеть не могу, когда убийства вмешиваются в мои планы. А это к тому же, и произошло-то не у меня.
— Вот как на это смотрят деловые люди, — покачал головой викарий. — Кофе хотите? А этот бедняга… Выяснили, по крайней мере, кто он?
— Как бы не так! — с некоторым даже торжеством воскликнул Морнингтон. — Всех улик у полиции — один труп. Не очень приятно с ним возиться, да и продержится недолго. Природа, знаете ли, свое возьмет. Меня куда больше беспокоит «Библиофил»…
— Ну будет вам! Не настолько же, — укорил его викарий. — Нельзя все-таки ставить на одну доску рекламу и убийство!
— А я думаю, мистер Морнингтон прав, — не согласился архидиакон. — Нельзя позволять случаю, пусть даже из ряда вон выходящему, выбивать себя из колеи. Человек беспристрастный этого себе не позволит.
— Но это же убийство'. — запротестовал викарий.
— Какая разница? — пожал плечами архидиакон. — Человека убили, улитку раздавили, — принцип один. Скажите, мистер Морнингтон, а завтра посылать рекламу уже поздно?
— В том-то и дело, — ответил Морнингтон. — Впрочем, не хочу отвлекать вас своими служебными заботами.
— А мы и не отвлеклись, — мирно продолжал архидиакон. — До вашего прихода мы как раз говорили об издательских делах, — и он указал очками на рукопись перед собой. — Вы, наверное, догадываетесь…
Морнингтон постарался изобразить заинтересованность.
— Книги? — словно сомневаясь, спросил он.
— Книга, — мягко уточнил викарий. — Архидиакон написал несколько проповедей и статей о христианстве и Лиге Наций. Они собраны в этом небольшом томике. На мой взгляд, он неплохо пошел бы, а? Вот я о вас и подумал.
— Весьма признателен, — ответил Морнингтон. — Только, вы уж простите за вопрос, готов ли автор поддержать свои желания? Другими словами, заплатить, если придется?
Архидиакон покачал головой.
— Нет, дорогой мистер Морнингтон. По-моему, это не совсем нравственно. Недаром говорят: книга — как ребенок…
Кому не нравятся собственные дети? Это естественно. А вот всерьез полагать, что твое чадо лучше других, проталкивать его — это уж совсем нелепо.
— Не могу согласиться с вашим основным тезисом, — сказал Морнингтон. — Если ваши мысли лучше других, вы просто обязаны их проталкивать. Ох уж эта мне современная демократическая скромность! Почему вы думаете, что издатель, которому вы пошлете рукопись, разберется в ней лучше вас? А если он откажется, что вы будете делать?
— Видите ли, — спокойно отвечал архидиакон, — если от нее откажутся все издатели, мне придется согласиться с ними. Securus indicat — доверяй авторитетам.
— Ничего подобного, — сказал Морнингтон. — Умные люди должны учить мир. По доброй воле он до сих пор не принял ни одной новой идеи, их в него надо заталкивать силой.
Он взял рукопись и принялся листать, читая заголовки: «Протокол и пакт как фазы человеческой совести», «О свойствах наций», «Виды познания во Христе, представленные в человечестве», «Достаточно ли представительна Лига Наций?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Глава 2
Один и тот же вечер в трех разных домах
1
Адриан Рекстоу открыл духовку и устроил внутри цыпленка. Подойдя к столу, он вдруг сообразил, что забыл купить картошки для гарнира. Огорченно вздохнув, он подхватил овощную корзину, надел шляпу и вышел из дома.
Возле калитки Адриан помедлил, соображая, в какой из двух магазинчиков, поставлявших ему провизию, отправиться, и выбрал ближайший.
— Три картошки, — тихо и озабоченно сказал он.
— Сейчас, сэр, — ответили ему. — Пять шиллингов, пожалуйста.
Адриан расплатился и с покупкой отправился домой.
На углу он подождал, пропуская трамвай, и тут его взгляд привлекла станция железной дороги. Адриана одолели сомнения. Овощи уже не казались ему столь важными. Он вернулся в магазин, попросил посыльного доставить будущий гарнир домой, а сам поспешил на станцию.
За окном вагона, сменяя друг друга, понеслись мосты и тоннели; паровоз, на совесть приделанный к угольному тендеру, мчался вперед по Брайтонской линии, но еще задолго до конечной станции в кухню, как всегда, торопливо, вошла мама и, конечно, зацепила ногой пакгауз. Мосты, тоннели и вагоны разлетелись в разные стороны. Поток извинений вполне удовлетворил Адриана, и он с легким сердцем бросил паровоз в нескольких милях от Брайтона, чтобы помочь ей с ужином.
Мама присела на стул. Это был не самый удачный ход в игре.
— Ой, мам, ты же на мой стол уселась! — воскликнул Адриан.
— Прости, дорогой, — сказала Барбара Рекстоу. — А он тебе нужен сейчас?
— Я как раз собирался расставлять посуду, — объяснил Адриан. — Сейчас посмотрю, как там цыпленок. Кажется, удался!
— Как хорошо! — рассеянно откликнулась Барбара. — Скажи, пожалуйста, и большой он у тебя?
— Ну, не очень, — признал Адриан. — Нам с тобой и тетушке как раз хватит.
Барбара вздрогнула.
— Твоя тетушка приехала?
— Может, приедет, — сказал Адриан. — Мам, а почему у меня тетушка в Бате?
— Наверное, росла там, росла и выросла, — ответила мать. — Адриан, как ты думаешь, хватит папе на ужин холодных сосисок? Похоже, у нас больше ничего нет.
— Я не ем холодные сосиски, — быстро ответил Адриан.
— Ангел мой, — вздохнула Барбара, — сегодня ведь двадцать седьмое, и деньги все кончились. А вот и папа!
Несмотря на дневное потрясение, Лайонел Рекстоу с удивлением обнаружил, что призрак удавленного не мучает его. Память услужливо обронила где-то мертвое лицо, и, шагая в сумерках по улицам Тутинга, Лайонел понял, что происшествие встряхнуло его основательнее и благотворнее, чем можно было ожидать. Рой фантастических опасностей, взвивавшихся в сознании, стоило жене чуть припоздниться, теперь вырвался наружу и оказался совершенно необъятным. Голоса, слова, лица разлетались в пустого, и сам он, робкий, карикатурно маленький — тоже всего лишь лицо и голос, — едва не затерялся в ней. После обеденного переполоха издательство лихорадило. Еще до ухода Лайонелу пришлось расписаться на нескольких докладных, и теперь его росчерк «Л.Р.», размножившись и раздувшись до размеров воздушного шара, заполнил все вокруг спутанным клубком. Отдельные нити то и дело липко касались его лица.
В другие дни, когда на него накатывало что-то похожее, от подступающей паники удавалось отгородиться, думая о жене.
Сейчас, попытавшись воспользоваться этим приемом, Лайонел увидел лишь летящую от него прочь женскую фигуру; он боялся ее и все-таки не хотел отпускать. Уже вставляя ключ в замок, Лайонел поймал себя на том, что к обычному хороводу пугающих возможностей добавилась мысль о сыне. Невольно пытаясь угадать, какой новый ужас ожидает за дверью, изобразив на лице отчаянную решимость, Лайонел вошел в собственный дом.
Обычный обмен приветствиями не очень-то помог.
Улыбаясь Барбаре, Лайонел подумал о том, что любовник, наверное, только что сбежал. Рассеянно наблюдая за Адрианом, увлеченно выискивавшем в вечерней газете картинки с поездами, он неожиданно отловил еще одну дикую мысль, достойную самого страшного рассказа, но уж никак не настоящей жизни! — что перед ним сорокалетний мужчина в обличье четырехлетнего ребенка. Вундеркинд? Нет, просто монстр, затаившийся до поры. Ужиная в одиночестве (Барбара укладывала Адриана), он не мог отогнать лавину исторических и литературных примеров, в которых ничего не ведавшую жертву осторожно травили под уютным домашним кровом.
И не только это! Не в том дело, что могут подсыпать яду, а в том, не ядовита ли вообще вся еда на свете. А что? Фрукты, например… Вполне возможно. Чем больше их ешь, тем сильней отравление, да и вообще, разве воздух, испорченный озлоблением мира, не может отравить?
От этих грез его отвлекла Барбара. Уложив Адриана, она вернулась и взялась за вечернюю газету. Лайонел знал, что первую полосу занимает дневное происшествие, но почему-то не мог заговорить об этом сам и ждал, пока рассеянный взгляд жены отыщет репортаж. Однако Барбара переворачивала газетные листы, мельком отмечая заголовки, пробегая колонки, задерживалась на статьях, которые ему и в голову бы не пришло читать, выискивая среди человеческой дурости что-то интересное только для нее, и в конце концов уронила газету на ручку кресла и взялась за сигарету.
— Ты знаешь, Адриан сегодня рисовал вполне приличные буквы, — сказала она. — Такое симпатичное «К» изобразил…
Вот вам и пожалуйста, в отчаянии подумал Лайонел, ну почему мир такой злой? Она что, читать не умеет? Неужели ему придется говорить самому, заново воскрешая этот ужасный день?
— Ты прочитала, — спросил он, — что там у нас стряслось?
— Нет, — удивленно ответила жена. — Милый, ты плохо выглядишь. Не заболел?
— Еще бы мне не выглядеть плохо, — поморщился Лайонел. — Да посмотри же ты заметку! — Он ткнул пальцем в газету.
— Где? — спросила жена, снова беря в руки «Стар». — О, «Убийство в издательстве»! Надеюсь, это не у вас?.. Лайонел! Господи! В вашем издательстве! Где же именно?
— У меня в кабинете, — ответил Лайонел, думая о том, нет ли еще одного трупа под креслом. Нашлось же днем у него под столом мертвое тело, почему бы вечером не найтись другому? Просто его не видно. Ну а Барбара? Может, на самом деле она мертва, а в кресле напротив — проекция его воспоминаний о тысяче таких вечеров, когда она сидела там живая и здоровая. Чего только не бывает в этом жутком, не правильном мире!
Голос Барбары — а может, голос его галлюцинации? — пробился в сознание.
— Дорогой, это же ужасно! Почему ты мне сразу не сказал? Ты так перенервничал…
Отбросив газету, она метнулась к мужу и опустилась возле него на колени. Он схватил ее руку и почувствовал, как напряжение отпускает его. В конце концов, этот мир не так плох, если сумел породить Барбару. Адриан… иногда он бывает несносен, зато вполне реален. Не могут в одном теле уживаться злой, мстительный, жестокий оборотень его воображения и непоседливый мальчишка с неуемным интересом к самым разным вещам. Даже бесам не под силу прикинуть ся нормальными детьми. Он прижал руку жены к щеке, и эта простая ласка вмиг погасила начинавшуюся истерику.
— Довольно противное дело, надо тебе сказать, — пробормотал он, потянувшись левой рукой за сигаретой.
2
Морнингтон не раз спорил с Лайонелом об истоках пессимизма. Сам он считал пессимистическое отношение к жизни следствием романтического, если не сентиментального взгляда на мир. Ироничный склад ума подсказывал Морнингтону, ужинавшему в одиночестве, что сегодняшнее его потрясение вызвано открытием: оказывается, люди могут убивать друг друга. «И убивают», — думал он. Когда тебе мешают, вполне естественно избавиться от помехи, даже если эта помеха — человек. Глупо, когда ты к этому не готов. Еще Де Куинси говорил, что некоторым людям на роду написано быть убитыми. Да, убить или быть убитым — вполне естественно. Так неужели это помешает мне передать отчет викарию?
Он поднялся, собрал бумаги для отчета о приходском бюджете и отправился в приход Св. Киприана, всего за квартал. Конечно, он ругал себя за то, что занимается таким делом, но как откажешь друзьям? А викарий входил в их число.
Морнингтон подозревал, что верой своей в немалой степени обязан раннему — лет в восемнадцать — общению с людьми, относившимися к религии весьма пренебрежительно; но именно из-за веры он пренебрежительно относился и к себе, и к другим, не презирая при этом остального мира, так что мог в споре или беседе оказаться и пессимистом, и оптимистом. На том они и сошлись со священником, пришедшим к тому же за долгие годы служения в разных приходах.
Они считали, что их связывает некая духовная близость.
Однако сегодня вечером Морнингтон застал у своего друга посетителя. За столом листал какую-то рукопись маленький кругленький священнослужитель. Викарий радушно встретил Морнингтона.
— Входите, входите, дорогой мой, — пригласил он. — Мы только что говорили о вас. Знакомьтесь: архидиакон Кастра Парвулорум — мистер Морнингтон. Какой ужас у вас в издательстве! Вы как-то с этим связаны?
Архидиакон, поздоровавшись с Морнингтоном, снял очки и откинулся в кресле.
— Ужасно, — пробормотал он тоном, каким пользуются люди, не вполне уверенные, то ли хотят от них услышать. — Да, ужасно!
— Неприятно, конечно, — ответил Морнингтон, ощетинившись из-за двойного сочувствия. — Всех переполошили. В результате я не послал рекламу в «Библиофил», значит, она не появится в этом месяце. Вот это и впрямь ужасно. Терпеть не могу, когда убийства вмешиваются в мои планы. А это к тому же, и произошло-то не у меня.
— Вот как на это смотрят деловые люди, — покачал головой викарий. — Кофе хотите? А этот бедняга… Выяснили, по крайней мере, кто он?
— Как бы не так! — с некоторым даже торжеством воскликнул Морнингтон. — Всех улик у полиции — один труп. Не очень приятно с ним возиться, да и продержится недолго. Природа, знаете ли, свое возьмет. Меня куда больше беспокоит «Библиофил»…
— Ну будет вам! Не настолько же, — укорил его викарий. — Нельзя все-таки ставить на одну доску рекламу и убийство!
— А я думаю, мистер Морнингтон прав, — не согласился архидиакон. — Нельзя позволять случаю, пусть даже из ряда вон выходящему, выбивать себя из колеи. Человек беспристрастный этого себе не позволит.
— Но это же убийство'. — запротестовал викарий.
— Какая разница? — пожал плечами архидиакон. — Человека убили, улитку раздавили, — принцип один. Скажите, мистер Морнингтон, а завтра посылать рекламу уже поздно?
— В том-то и дело, — ответил Морнингтон. — Впрочем, не хочу отвлекать вас своими служебными заботами.
— А мы и не отвлеклись, — мирно продолжал архидиакон. — До вашего прихода мы как раз говорили об издательских делах, — и он указал очками на рукопись перед собой. — Вы, наверное, догадываетесь…
Морнингтон постарался изобразить заинтересованность.
— Книги? — словно сомневаясь, спросил он.
— Книга, — мягко уточнил викарий. — Архидиакон написал несколько проповедей и статей о христианстве и Лиге Наций. Они собраны в этом небольшом томике. На мой взгляд, он неплохо пошел бы, а? Вот я о вас и подумал.
— Весьма признателен, — ответил Морнингтон. — Только, вы уж простите за вопрос, готов ли автор поддержать свои желания? Другими словами, заплатить, если придется?
Архидиакон покачал головой.
— Нет, дорогой мистер Морнингтон. По-моему, это не совсем нравственно. Недаром говорят: книга — как ребенок…
Кому не нравятся собственные дети? Это естественно. А вот всерьез полагать, что твое чадо лучше других, проталкивать его — это уж совсем нелепо.
— Не могу согласиться с вашим основным тезисом, — сказал Морнингтон. — Если ваши мысли лучше других, вы просто обязаны их проталкивать. Ох уж эта мне современная демократическая скромность! Почему вы думаете, что издатель, которому вы пошлете рукопись, разберется в ней лучше вас? А если он откажется, что вы будете делать?
— Видите ли, — спокойно отвечал архидиакон, — если от нее откажутся все издатели, мне придется согласиться с ними. Securus indicat — доверяй авторитетам.
— Ничего подобного, — сказал Морнингтон. — Умные люди должны учить мир. По доброй воле он до сих пор не принял ни одной новой идеи, их в него надо заталкивать силой.
Он взял рукопись и принялся листать, читая заголовки: «Протокол и пакт как фазы человеческой совести», «О свойствах наций», «Виды познания во Христе, представленные в человечестве», «Достаточно ли представительна Лига Наций?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33