Я безропотно натягиваю его на голову. Лена что-то переключает на пульте.
— Что чувствуешь?
— В висках щекочет.
— Контакт хороший, — щекотание прекращается, — а теперь выпей это. — Лена протягивает мне полстакана желтой жидкости с запахом земляники, но горькой на вкус.
Минуты через три она говорит:
— Посмотри мне в глаза… Так, хорошо. Теперь сядь поудобнее и расслабься. Старайся думать о постороннем, не сосредоточиваясь на ощущениях. И, самое главное, не спи! Готов?
— Готов.
Все вокруг исчезает, перед глазами вспыхивает палевый свет, который постепенно переходит в розовый, потом — в голубой, потом салатный, бежевый, розовый, голубой, палевый и т.д., то набегая, то отступая, как волны на морском берегу, плавно сменяя друг друга. Одновременно звучит какая-то странная мелодия, меняющая ритм в соответствии с изменением цвета, но без всякой системы. И какое-то лепетание, бормотание или нашептывание: “Ува-ла-ла-увы-ли-ло-ли-ула-ла…”
И так — без конца.
Какое-то время я пытаюсь отвлечься, думаю о Лене: ула-ло-ли-ли-улу-лу-ли… о своей эскадрильи: уву-лу-ло-ло-улу-лу… об оставленной навсегда жизни в моем времени: ува-ла-ла-ли… Потом понимаю, что засыпаю… Уля-уля-ля-леньки, купим сыну валенки…
Нечеловеческим усилием я встряхиваюсь. Попробуй тут не засни, когда тебя так баюкают. Надо сосредоточиться на команде: “Не спать!”
Не спать… не спать… ула-ла-лать — спать… не улалать… не улилить…
Мне кажется, что я борюсь со сном уже целую вечность… Я где-то читал, что святая инквизиция практиковала пытку лишением сна. Какие все-таки были гуманисты, эти добрые инквизиторы. Они так и не смогли додуматься до такой пытки: пытки усыплением! А как приятно было, наверное, когда тебя после пыток притащат в твою камеру, бросят на соломенный тюфяк, ты отключишься, и спишь, и ула-ля-ля-улу-лу…
Черт возьми! Я начинаю вспоминать все бравурные военные марши начиная чуть ли не с Петра Великого… Под марши не заснешь!..
Не знаю, сколько я так маршировал, но все, даже самое приятное, когда-нибудь кончается. Цветовые волны гаснут, и перед моими глазами вновь возникает голограмма с девушкой.
Лена смеется:
— Вот уж никогда не думала, что меня будут сравнивать с инквизитором!
— Они по сравнению с тобой мягкосердечные и добродушные создания…
— Ничего, это только первый раз тяжело, еще раз пятнадцать, и привыкнешь. Ладно, проверим. Where d'you look?
— That charming lass. D'you know her?
—Yea.
— Who's she?
— I'll tell you. Tomorrow, if you not object.
— Nice.
[— Куда ты смотришь?
— Это очаровательная девушка. Ты знаешь ее?
— Да.
— Кто она?
— Я расскажу тебе. Завтра, если не возражаешь.
— Хорошо (англ.). ]
— С лингвистикой — порядок. Легенду проверять не будем, слишком долго это…
— А что такое — легенда? Что-то наподобие того, что сочиняют разведчикам?
— Что-то в этом роде. Но там легенда большей частью вымышленная, а здесь легенда — это набор необходимых сведений из жизни объекта внедрения. В самом деле, как ты сможешь выполнить задание, если не знаешь, как зовут твоих сослуживцев, где ты живешь, и хорош же ты будешь, отыскивая у себя в полицейском участке нужник, если тебе приспичит…
— Но я ничего этого не знаю…
— И не надо. Зачем тебе это здесь? Вот когда на твою матрицу наложатся неподавленные гармоники матрицы Блэквуда, тогда все узнаешь автоматически. Ну все… у нас осталось около двух часов. Тебе сейчас лучше всего отдохнуть. Да и я устала дьявольски, торопилась.
Лена сбрасывает туфли и устраивается на шкуре со старинной книгой. Правой рукой она производит какие-то манипуляции в воздухе. На окнах опускаются шторы, свет приглушается, остается освещенным только участок, где сидит она. Начинает звучать тихая спокойная музыка.
— Ты приляг, вздремни. Я тебя разбужу.
Покорно вытягиваюсь на диване и “убаюкиваюсь”.
Глава 9
Люди Ваги Колеса, изловив осведомителя, вспарывают ему живот и засыпают во внутренности перец… А пьяные солдаты засовывают осведомителя в мешок и топят в нужнике. И это истинная правда, но он не поверил.
А. и Б. Стругацкие
Мягкий сигнал таймера возвращает меня к действительности.
— Пора, — тихо шепчет мне Лена.
А меня неожиданно посещает мысль. А что, если?..
— Лен, нельзя ли посмотреть еще раз сцену встречи этих провокаторов?
— Почему нельзя? Все, что надо для работы, не только можно, но и нужно…
С этими словами Лена встает и босиком шлепает к компьютеру. На экране возникает сцена встречи Луиджи Гальдони, Антонио Сфорца и того, третьего.
— Пожалуйста, стоп-кадр, а затем просмотр в различных ракурсах… Так, хорошо, спасибо.
Лена обувается, и мы идем к нуль-Т. Из кабины мы выходим в уже знакомое мне помещение. Именно здесь я несколько дней назад пришел в себя и увидел Лену.
Лена не дает мне осмотреться:
— Раздевайся и ложись на этот стол.
Сама она подходит к стеклянному шкафчику и готовит какую-то смесь, сверяясь с таблицей, горящей на мониторе.
— Пей, — подает она мне полстакана похожей на чернила жидкости.
Беру и с опаской нюхаю: пахнет соленой рыбой. Пробую: вкус и крепость, как у мадеры…
— Пей, пей, — смеется Лена, — от этого еще никто не умирал. А теперь ложись и расслабься, — командует она, когда я выпиваю зелье.
Замечаю, что стол покрыт сеткой изолированных друг от друга контактов.
— Электрический стол, — шучу я.
Это сходство усугубляется еще и тем, что Лена присоединяет к моим ступням и вискам контактные пластины.
— Сейчас вот дам тебе триста восемьдесят — и привет начинающему хроноагенту Андрею.
Она быстро целует меня и садится за компьютер. От потолка к моей голове начинает опускаться сооружение в виде решетчатого усеченного конуса, сделанного из золотистой проволоки. В узлах решетки — темные, тускло блестящие кристаллы.
— Магистр, мы готовы, — докладывает Лена.
— Ну как, Андрэ? — спрашивает Магистр. — С нами Время?
— С нами Время! — отвечаю я, стараясь побороть волнение и придать своему голосу бодрые интонации.
— В добрый путь!
Я не успеваю ответить: “К черту!”, так как проваливаюсь во тьму.
— Эй, Джон, задремал! — слышу я голос Сэма Колли.
— Да брось ты, Сэм, — отвечает ему за меня Билл Мак-Кинли, — дай отдохнуть парню. У нас с тобой ночь спокойно прошла, а ему до утра пришлось по своему участку хулиганов гонять.
Встаю из-за стола и, потягиваясь, бросаю взгляд на часы. До встречи Гальдони и Сфорца осталось чуть больше часа.
— А и в самом деле задремал. Пойду пройдусь по участку, освежусь.
— Давай, давай! Мало ты там ночью жути нагнал!
Сначала — в фотолабораторию.
— Дик, дай мне на часок заряженную камеру с длинным объективом.
Несловоохотливый фотоэксперт протягивает мне фотоаппарат.
— Девятнадцать DIN.
— Спасибо, Дик. Если я через час принесу пленку, когда сможешь сделать снимки?
— К тринадцати.
— Договорились.
В одиннадцать я уже захожу в знакомый переулок. Ни души, кроме кошек. Сразу подхожу к облюбованному мною контейнеру с дырой в боку. Он валяется у стены. Ставлю его в рабочее положение дырой к тому контейнеру, у которого сейчас будет стоять Луиджи. Залезаю внутрь и закрываюсь крышкой.
Через десять минут появляется Луиджи. Он нервно пошагивает у “своего” контейнера, курит и вполголоса ругается на смеси английского и итальянского. Внезапно он успокаивается, прислоняется к контейнеру спиной и смотрит куда-то вверх, насвистывая сентиментальный мотивчик.
Еще через десять минут приходят Антонио и третий. Начинаю снимать. Мне не слышно, о чем они говорят, да это мне и не нужно, знаю и без того. Зато и они не слышат щелчков затвора. Когда они расходятся, я нащупываю рукоятку “кольта” и с трудом подавляю в себе желание выскочить из контейнера, арестовать эту троицу и доставить их в ФБР.
Что-то говорит мне, что этого делать не надо. Да и вряд ли они без оружия. Гальдони — мелкая сошка, а вот Сфорца и этот третий — птицы другого полета. Этот контейнер станет по совместительству и моим гробом. Пусть ими ФБР занимается.
Выждав минут десять, покидаю свою засаду и иду в участок. Пока Дик делает снимки, я пишу рапорт на имя начальника отдела ФБР. Все это дико неприятно, но…
Тринадцать двадцать. Забираю фотографии и поднимаюсь на второй этаж. В приемной 0'Доногана рыженькая Синди, увидев меня, радостно вскакивает:
— Джон!
Я предупредительно поднимаю палец:
— Я к твоему шефу. Он на месте?
Лицо Синди вытягивается, она нажимает кнопку селектора. “Пусть заходит”, — слышу я искаженный динамиком голос. Капитан Патрик 0'Доноган смотрит на меня с плохо скрываемым интересом. С чего бы это бывшие коммунисты повадились в его отдел?
— Джон? Что привело тебя?
Молча подаю ему рапорт. Капитан хмыкает и начинает читать. Буквально сразу брови у него лезут вверх, и он время от времени переводит на меня недоуменный взгляд. Кончив читать, он кладет рапорт на стол, лицевой стороной вниз, и смотрит на меня долго и внимательно. Левой рукой он берет из коробка спичку и начинает катать ее в зубах. Все знают, что капитан 0'Доноган не курит, но на столе и в кармане у него всегда лежат спички. И если спичка появилась в зубах, не жди ничего хорошего.
Наконец Патрик 0'Доноган цедит сквозь зубы, не вынимая спички:
— С чего бы это вы, Джон, стали писать доносы на своих товарищей?
— Это не донос, сэр, это рапорт.
— Пусть будет рапорт, сути это не меняет. Я не первый день работаю в ФБР и не первый раз встречаюсь с комми. И вот я думаю: а почему вдруг у Джона Блэквуда проснулось служебное рвение и он решил посадить за решетку своих товарищей по партии? Пусть даже и бывших. Объясни, пожалуйста.
— Сэр, в рапорте я достаточно подробно написал, что они готовят. Я считаю, что сейчас, когда идет война…
— Ну, во-первых, мы не воюющая страна, а во-вторых… Я, Джон, старый сыщик и ни за что не поверю, что это единственное, что тебя беспокоит. Кстати, о войне. Мы — союзники Советов. Не кажется ли тебе, что сейчас, во время войны, необоснованный арест группы коммунистов в столице вызовет нежелательный политический резонанс? Прости, Джон, но я тебе не верю. Ты просто хочешь свести со своими товарищами какие-то счеты и сделать это хочешь руками ФБР. В такие игры я не играю.
С этими словами капитан протягивает мне рапорт. Я даже не делаю попытки взять его.
— Сэр, вам известны имена Луиджи Гальдони и Антонио Сфорца?
— Разумеется. Но что между ними общего? Один — коммунист, другой — фашист.
— Вот тот же самый вопрос мне задали и в партийной организации, когда я сказал им, что мне не нравятся шашни Гальдони и Сфорца.
— У Гальдони и Сфорца какие-то шашни? Ты смеешься! Даже если бы они и были, в чем здесь криминал?
— Я готов объяснить.
— Короче, пожалуйста.
— Я буду краток, сэр. Сегодня, чтобы добыть для товарищей доказательства, я проследил за встречей Гальдони и Сфорца. То, что я увидел, полагаю, может заинтересовать и вас.
Я достаю фотографии и передаю 0'Доногану. Он начинает просматривать их. Внезапно лицо его вытягивается, он вскакивает и почему-то шепотом спрашивает:
— Где? И когда?
— Третий переулок у вокзала “Юнион”, полтора часа назад.
Патрик бессильно падает в кресло и запускает в зубы очередную спичку.
— Надо же! Все ФБР, вся армейская контрразведка ищут его по всему побережью, а он спокойно встречается со своей агентурой в самом центре Вашингтона! И главное — у меня под носом!
— Завтра в девять вечера они встретятся там же.
— Откуда знаешь?
— Слышал их разговор.
Патрик кивает и снова разглядывает фото.
— Что это они передают? Плохо видно…
— Простите, сэр, не мог же я им сказать: “Извините, джентльмены, не могли бы вы встать чуть по-другому, чтобы было лучше видно, что вы передаете, а еще лучше, разверните пакет. Благодарю вас, джентльмены! Скажите “cheese”… спасибо”.
Капитан Патрик усмехается:
— Ладно, Джон, не язви. Ты оказал нам большую услугу. А твоих товарищей придется арестовать по подозрению в связях с иностранной разведкой.
— Услуга за услугу, сэр.
— Говори.
— Мне бы не хотелось, чтобы они знали об этом рапорте.
Капитан Патрик рвет рапорт на клочки и бросает в корзину.
— Вполне достаточно фотографий. Все будет о'кей.
В приемной меня с нетерпением ожидает Синди.
— Джон! Наконец-то! Куда пойдем вечером?
— К сожалению, никуда. У меня была крайне тяжелая ночь.
Глазки Синди тускнеют, она тихонько вздыхает и начинает перебирать бумаги на столе. Надо как-то сгладить свой отказ.
— Зато завтра, после обеда, я свободен, и у меня есть два билета на кой-какое шоу.
— Правда?!
Я молча целую ее в щечку. Глазки Синди загораются, и она, отложив бумаги в сторону, достает косметичку. Киваю ей на прощание.
— До завтра, Джон! — слышу в дверях ее голосок.
В коридоре я тяжко вздыхаю. Если бы ты знала, Синди, как ты завтра встретишься с Джоном!
По пути домой захожу в паб выпить кружку пива. За пивом сосредоточенно думаю, что можно сделать, чтобы Джон не кончил жизнь самоубийством этой ночью. Выбросить патроны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73