— воззвал Шастер к председателю. — Свидетель неправильно держит себя.
Коммодор строго посмотрел на Баррета, но тот ничуть не смутился.
— Мистер Баррет, не вы ведете допрос. Ваше дело отвечать на вопросы, а не задавать их.
— Милорд, я приношу суду извинения, — ответил свидетель.
— Гм… разве я «милорд»? — неуверенно обратился Ханстен к Шастеру.
— Мне казалось, что я «ваша честь».
Юрист поразмыслил с важным видом.
— Я предлагаю, ваша честь, чтобы каждый свидетель соблюдал те формы, к которым он привык в своей стране. Это вполне допустимо, пока проявляется должное уважение к суду.
— Хорошо. Продолжайте.
Шастер снова повернулся к свидетелю:
— Хотелось бы услышать, мистер Баррет, почему вы сочли нужным отправиться на Луну, хотя далеко еще не осмотрели Землю? У вас были какие-нибудь веские причины для столь нелогичного поведения?
Вопрос был отличный, как раз такой, который мог занимать всех, и Баррет постарался ответить убедительно.
— Я довольно хорошо знаю Землю, — медленно произнес он с ярко выраженным английским произношением, таким же редким, как очки. — Жил в гостинице «Эверест», побывал на обоих полюсах, даже спускался на дно впадины Калипсо. Словом, немало повидал, и родная планета уже не могла меня ничем удивить. А в каких-нибудь сутках пути — Луна, все новое, совсем другой мир. Новизна меня и привлекла.
Ханстен только краем уха слушал обстоятельный, неторопливый анализ. Пока говорил Баррет, он мог без помех изучать остальных. Коммодор успел уже составить себе представление о команде и пассажирах, определил, на кого можно положиться, от кого ждать подвоха, если дело обернется худо.
Наиболее надежен, естественно, капитан Харрис. Коммодор хорошо знал людей этого склада, он часто встречал их в космосе, но еще чаще в учебных центрах, например в Астротехе. (Когда Ханстен выступал там с лекциями, перед ним всегда сидели подтянутые, аккуратно выбритые Паты Харрисы.) Пат толковый молодой человек со склонностью к технике, но лишенный честолюбия, нашел себе работу как раз по плечу в таком месте, где от него требовались только осмотрительность и учтивость. (Ханстен не сомневался, что миловидные пассажирки особенно ценили в нем второе качество.) Он добросовестен, дисциплинирован, суховат, будет честно выполнять свой долг и — в отличие от многих более одаренных людей — умрет мужественно, без жалоб. Это может оказаться особенно ценным здесь на пылеходе, если их не выручат через пять дней.
Не меньшая ответственность выпала сейчас на стюардессу мисс Уилкинз. Это не стандартный тип космической стюардессы: пресное обаяние и застывшая улыбка. Ханстен успел определить, что мисс Уилкинз девушка с характером и образованная. Впрочем, то же самое можно было сказать и о многих девушках ее профессии.
Словом, с командой ему повезло. А как пассажиры? Разумеется, они незаурядные люди, иначе они вообще не оказались бы на Луне. В кабине «Селены» собрано изрядно ума и талантов, но в том-то вся нелепость положения, что ни ум, ни дарование их не выручат. Здесь важен характер, сила духа — попросту говоря, мужество.
В двадцать первом веке мало кому нужно было физическое мужество. От рождения и до самой смерти люди ни разу не глядели в глаза опасности. Пассажиры «Селены» не были подготовлены к таким испытаниям, а на играх да развлечениях далеко не уедешь.
Не пройдет и двенадцати часов, сказал себе коммодор, как появится первая трещина. К тому времени всем станет ясно, что какое-то препятствие задерживает спасателей, и что эта задержка может оказаться роковой.
Ханстен еще раз быстро обвел взглядом кабину. Если не считать не совсем опрятного вида, все они пока остаются разумными и выдержанными членами общества.
Кто из них сдаст первым?..
Глава 10
К доктору Тому Лоусону, заключил главный инженер Лоуренс, нельзя применить древнее правило: «Знать значит простить». Он знал, что на долю Лоусона выпало приютское детство, без родительской любви и ласки, что астроном вышел в люди только благодаря своему уму, в ущерб всем прочим человеческим качествам. Он мог понять Лоусона, и все-таки тот ему не нравился. «Удивительное невезение, — говорил себе Лоуренс, — на триста тысяч километров вокруг из всех ученых только у этого типа есть инфракрасный локатор, и только он знает, как с ним обращаться…»
В этот самый миг Том Лоусон, сидя в кресле наблюдателя на «Пылека-те-2», заканчивал наладку неказистой на вид, но вполне работоспособной конструкции. Локатор стоял на треноге, которую укрепили на крыше пылеката, и мог поворачиваться в любом направлении.
Как будто действует… Но поручиться трудно: здесь, в тесном герметическом ангаре, множество всяких источников тепла. Только на Море можно будет проверить по-настоящему.
— Готово, — доложил наконец Лоусон главному инженеру. — Разрешите сказать несколько слов человеку, который будет работать с локатором.
Как поступить?.. Главный внимательно посмотрел на астронома. Одинаково сильные доводы говорят и за, и против, нельзя только допустить, чтобы повлияли личные чувства. Дело слишком важное.
— Вы можете работать в космическом скафандре? — спросил он Лоусона.
— Я их никогда в жизни не надевал. Они нужны только для наружных работ, а это дело инженеров.
— Так вот, вам представляется случай научиться, — ответил главный инженер, игнорируя шпильку. (Если это вообще шпилька; похоже, неучтивость астронома объясняется скорее незнанием светских приличий, чем сознательным пренебрежением ими.) — На пылекате это не так уж сложно. Будете спокойно сидеть в кресле наблюдателя. Автоматический регулятор сам следит за кислородом, температурой и прочим. Одно только меня смущает…
— Что именно?
— Вы не страдаете клаустрофобией?
Том замялся. Разумеется, перед отправкой в космос его проверили по всем статьям, однако он подозревал — и не зря, — что некоторые психологические тесты прошел еле-еле. Конечно, он не ярко выраженный клаустрофоб, тогда его просто не допустили бы на борт космического корабля. Но одно дело корабль, совсем другое — скафандр.
— Выдержу, — ответил он наконец.
— Только не насилуйте себя, — строго сказал Лоуренс. — Желательно, чтобы вы пошли с нами, но выжимать из вас ложный героизм я не хочу. Все, о чем я вас прошу: принять решение, прежде чем мы покинем ангар. Потом, в двадцати километрах от берега, поздно будет передумывать.
Том посмотрел на пылекат и прикусил губу. Сама мысль о том, чтобы на таком хрупком сооружении нестись по этому адову пылевому морю, казалась ему безумием. Но эти люди каждый день туда ходят. И если прибор вдруг забастует, он хоть попытается исправить его.
— Вот скафандр вашего размера, — продолжал Лоуренс. — Примерьте его, может быть, это поможет вам решиться.
Том натянул на себя эластичный костюм, который так и норовил собраться в складки, застегнул молнию спереди и выпрямился. Он еще не надел шлема, но уже чувствовал себя неуютно. Пристегнутый к костюму кислородный баллон казался ему очень уж маленьким. Лоуренс перехватил озабоченный взгляд астронома.
— Не волнуйтесь, это всего-навсего четырехчасовой аварийный запас. Он вам не понадобится. Главные баллоны стоят на пылекате. А теперь осторожно… Поберегите нос, как бы не прищемило шлемом.
По лицам окружающих Том понял, что наступает критическая минута. Пока шлем не надет, ты еще частица человечества; потом ты уже один в маленьком механическом мире. И пусть лишь несколько сантиметров отделяет тебя от других людей, но ты видишь их через толстый пластик, разговариваешь с ними по радио, не можешь прикоснуться к ним иначе, как через двойной слой искусственной «кожи». Кто-то некогда писал, что смерть в космическом скафандре — это смерть в одиночестве. Впервые Том подумал, что автор этих слов, пожалуй, прав…
Вдруг из крохотных динамиков в шлеме гулко прозвучал голос главного инженера.
— Все очень просто, кнопки переговорного устройства — на панели справа. Обычно вы соединены с водителем. Эта цепь включена все время, пока вы оба находитесь на пылекате, можете разговаривать сколько угодно. А когда она разомкнется, вы переходите на радиосвязь — как сейчас, слушая меня. Нажмите, пожалуйста, кнопку «Передача» и отвечайте.
— А что это за красная кнопка «Аварийная»? — спросил Том, выполнив команду главного инженера.
— Вам не придется ею пользоваться… надеюсь. Эта кнопка включает приводной маяк, который будет слать сигналы в эфир, пока вас не разыщут. Не трогайте ничего без нашего указания, особенно красную кнопку.
— Хорошо, — ответил Том. — Поехали.
Довольно неуклюже, так как не успел еще свыкнуться ни с костюмом, ни с лунным тяготением, он прошагал к «Пылекату-2» и сел в кресло наблюдателя. Тонкий шланг — своего рода пуповина, включаемая в гнездо на правом бедре, — соединил костюм с кислородными баллонами, интеркомом и электросетью. В крайнем случае, это устройство позволит ему протянуть, пусть без особого комфорта, дня три-четыре…
Маленький ангар был рассчитан как раз на два пылеката, и насосы в несколько минут выкачали из него весь воздух. Скафандр сразу стал заметно тверже, и Тома вдруг охватил приступ страха. Главный инженер и оба водителя глядели на него. Они не увидят его испуга, он не доставит им этого удовольствия. А вообще-то, кого не возьмет оторопь при первой в жизни встрече с вакуумом!
Дверь распахнулась, и Лоусона будто толкнули невидимые пальцы: из ангара вырвались наружу остатки воздуха. И перед ними, до самого горизонта, пустынная серая гладь Моря Жажды.
Невероятно. Неужели ожило то, что он до сих пор видел только из космоса? (Интересно, кто сейчас смотрит в стосантиметровый телескоп? Кто из его коллег в эту минуту несет вахту на посту высоко-высоко над Луной?) Это уже не картинка, нарисованная на экране крылатыми электронами, а то самое недоброе аморфное вещество, которое бесследно поглотило двадцать два человека. По этой глади он, Том Лоусон, должен идти на таком непрочном сооружении…
Но размышлять было некогда. Легкая дрожь под ногами — винты уже вращаются. Следом за «Пылекатом-1» они заскользили по поверхности Луны.
Едва вышли из длинной тени, которая протянулась от здания Порт-Рориса, как встретили лучи восходящего солнца. Даже через автоматические защитные фильтры было опасно смотреть на неистовое бело-голубое пламя в восточной части неба. «Стоп, — поправил себя Том, — ведь я не на Земле, а на Луне, здесь солнце восходит на западе. Значит, мы идем на северо-восток, в Залив Росы, по пути ''Селены»…
Низкие купола Порт-Рориса быстро уходили за горизонт, и ощущение скорости словно окрылило Тома. Но ненадолго: едва скрылись из виду все ориентиры, возникла иллюзия, что они застыли в центре бескрайной равнины. Несмотря на гул вращающихся винтов и беззвучный медленный полет пылевых парабол за кормой, казалось, что пылекаты не движутся. Том знал: за каких-нибудь два часа они пересекут все Море, и все-таки боролся с тягостным чувством, будто световые годы отделяют их от других людей. И в душе его, хотя и поздновато, зародилось уважение к тем, с кем он теперь сотрудничал.
Что ж, самая пора проверить прибор… Включив локатор. Том направил его в ту сторону, откуда они вышли. И удовлетворенно отметил ярко светящуюся колею на темной поверхности Моря. Конечно, это пустячная задача для локатора; обнаружить на фоне все более сильного утреннего зноя остывающий тепловой след «Селены» будет в миллион раз сложнее. И все-таки уже легче на душе: если бы прибор вообще не сработал здесь, можно было бы сразу ставить крест на всей затее.
— Ну как? — спросил главный инженер; должно быть, он следил со своего пылеката за действиями Тома.
— Прибор работает, — осторожно ответил Том. — Как будто все в порядке.
Он навел локатор на тонкий серп Земли. Мишень посложнее, впрочем, ненамного: не нужно большой чувствительности, чтобы уловить ласковое тепло родной планеты, окруженной холодом космической ночи.
Вот оно, инфракрасное изображение Земли… Странное, с первого взгляда даже озадачивающее зрелище. Вместо четкого серпа совершенной геометрической формы он видел размытый гриб, ножка которого вытянулась по экватору.
Понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить изображение. Оба полюса срезаны, это и понятно, они слишком холодные, при таком уровне чувствительности их не обнаружишь. Но что это за выпуклость в ночной, неосвещенной части планеты? Ну конечно, он видит излучение тропических океанов, они отдают во мрак тепло, накопленное за день. В инфракрасном спектре экваториальная ночь была светлее, чем полярный день.
Лишнее напоминание об истине, которую всегда должен помнить ученый: органы чувств человека воспринимают лишь частичную и искаженную картину Вселенной. Том Лоусон никогда не слышал Платонова сравнения людей с узниками в пещере, стремящимися по теням на стене представить себе внешний мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Коммодор строго посмотрел на Баррета, но тот ничуть не смутился.
— Мистер Баррет, не вы ведете допрос. Ваше дело отвечать на вопросы, а не задавать их.
— Милорд, я приношу суду извинения, — ответил свидетель.
— Гм… разве я «милорд»? — неуверенно обратился Ханстен к Шастеру.
— Мне казалось, что я «ваша честь».
Юрист поразмыслил с важным видом.
— Я предлагаю, ваша честь, чтобы каждый свидетель соблюдал те формы, к которым он привык в своей стране. Это вполне допустимо, пока проявляется должное уважение к суду.
— Хорошо. Продолжайте.
Шастер снова повернулся к свидетелю:
— Хотелось бы услышать, мистер Баррет, почему вы сочли нужным отправиться на Луну, хотя далеко еще не осмотрели Землю? У вас были какие-нибудь веские причины для столь нелогичного поведения?
Вопрос был отличный, как раз такой, который мог занимать всех, и Баррет постарался ответить убедительно.
— Я довольно хорошо знаю Землю, — медленно произнес он с ярко выраженным английским произношением, таким же редким, как очки. — Жил в гостинице «Эверест», побывал на обоих полюсах, даже спускался на дно впадины Калипсо. Словом, немало повидал, и родная планета уже не могла меня ничем удивить. А в каких-нибудь сутках пути — Луна, все новое, совсем другой мир. Новизна меня и привлекла.
Ханстен только краем уха слушал обстоятельный, неторопливый анализ. Пока говорил Баррет, он мог без помех изучать остальных. Коммодор успел уже составить себе представление о команде и пассажирах, определил, на кого можно положиться, от кого ждать подвоха, если дело обернется худо.
Наиболее надежен, естественно, капитан Харрис. Коммодор хорошо знал людей этого склада, он часто встречал их в космосе, но еще чаще в учебных центрах, например в Астротехе. (Когда Ханстен выступал там с лекциями, перед ним всегда сидели подтянутые, аккуратно выбритые Паты Харрисы.) Пат толковый молодой человек со склонностью к технике, но лишенный честолюбия, нашел себе работу как раз по плечу в таком месте, где от него требовались только осмотрительность и учтивость. (Ханстен не сомневался, что миловидные пассажирки особенно ценили в нем второе качество.) Он добросовестен, дисциплинирован, суховат, будет честно выполнять свой долг и — в отличие от многих более одаренных людей — умрет мужественно, без жалоб. Это может оказаться особенно ценным здесь на пылеходе, если их не выручат через пять дней.
Не меньшая ответственность выпала сейчас на стюардессу мисс Уилкинз. Это не стандартный тип космической стюардессы: пресное обаяние и застывшая улыбка. Ханстен успел определить, что мисс Уилкинз девушка с характером и образованная. Впрочем, то же самое можно было сказать и о многих девушках ее профессии.
Словом, с командой ему повезло. А как пассажиры? Разумеется, они незаурядные люди, иначе они вообще не оказались бы на Луне. В кабине «Селены» собрано изрядно ума и талантов, но в том-то вся нелепость положения, что ни ум, ни дарование их не выручат. Здесь важен характер, сила духа — попросту говоря, мужество.
В двадцать первом веке мало кому нужно было физическое мужество. От рождения и до самой смерти люди ни разу не глядели в глаза опасности. Пассажиры «Селены» не были подготовлены к таким испытаниям, а на играх да развлечениях далеко не уедешь.
Не пройдет и двенадцати часов, сказал себе коммодор, как появится первая трещина. К тому времени всем станет ясно, что какое-то препятствие задерживает спасателей, и что эта задержка может оказаться роковой.
Ханстен еще раз быстро обвел взглядом кабину. Если не считать не совсем опрятного вида, все они пока остаются разумными и выдержанными членами общества.
Кто из них сдаст первым?..
Глава 10
К доктору Тому Лоусону, заключил главный инженер Лоуренс, нельзя применить древнее правило: «Знать значит простить». Он знал, что на долю Лоусона выпало приютское детство, без родительской любви и ласки, что астроном вышел в люди только благодаря своему уму, в ущерб всем прочим человеческим качествам. Он мог понять Лоусона, и все-таки тот ему не нравился. «Удивительное невезение, — говорил себе Лоуренс, — на триста тысяч километров вокруг из всех ученых только у этого типа есть инфракрасный локатор, и только он знает, как с ним обращаться…»
В этот самый миг Том Лоусон, сидя в кресле наблюдателя на «Пылека-те-2», заканчивал наладку неказистой на вид, но вполне работоспособной конструкции. Локатор стоял на треноге, которую укрепили на крыше пылеката, и мог поворачиваться в любом направлении.
Как будто действует… Но поручиться трудно: здесь, в тесном герметическом ангаре, множество всяких источников тепла. Только на Море можно будет проверить по-настоящему.
— Готово, — доложил наконец Лоусон главному инженеру. — Разрешите сказать несколько слов человеку, который будет работать с локатором.
Как поступить?.. Главный внимательно посмотрел на астронома. Одинаково сильные доводы говорят и за, и против, нельзя только допустить, чтобы повлияли личные чувства. Дело слишком важное.
— Вы можете работать в космическом скафандре? — спросил он Лоусона.
— Я их никогда в жизни не надевал. Они нужны только для наружных работ, а это дело инженеров.
— Так вот, вам представляется случай научиться, — ответил главный инженер, игнорируя шпильку. (Если это вообще шпилька; похоже, неучтивость астронома объясняется скорее незнанием светских приличий, чем сознательным пренебрежением ими.) — На пылекате это не так уж сложно. Будете спокойно сидеть в кресле наблюдателя. Автоматический регулятор сам следит за кислородом, температурой и прочим. Одно только меня смущает…
— Что именно?
— Вы не страдаете клаустрофобией?
Том замялся. Разумеется, перед отправкой в космос его проверили по всем статьям, однако он подозревал — и не зря, — что некоторые психологические тесты прошел еле-еле. Конечно, он не ярко выраженный клаустрофоб, тогда его просто не допустили бы на борт космического корабля. Но одно дело корабль, совсем другое — скафандр.
— Выдержу, — ответил он наконец.
— Только не насилуйте себя, — строго сказал Лоуренс. — Желательно, чтобы вы пошли с нами, но выжимать из вас ложный героизм я не хочу. Все, о чем я вас прошу: принять решение, прежде чем мы покинем ангар. Потом, в двадцати километрах от берега, поздно будет передумывать.
Том посмотрел на пылекат и прикусил губу. Сама мысль о том, чтобы на таком хрупком сооружении нестись по этому адову пылевому морю, казалась ему безумием. Но эти люди каждый день туда ходят. И если прибор вдруг забастует, он хоть попытается исправить его.
— Вот скафандр вашего размера, — продолжал Лоуренс. — Примерьте его, может быть, это поможет вам решиться.
Том натянул на себя эластичный костюм, который так и норовил собраться в складки, застегнул молнию спереди и выпрямился. Он еще не надел шлема, но уже чувствовал себя неуютно. Пристегнутый к костюму кислородный баллон казался ему очень уж маленьким. Лоуренс перехватил озабоченный взгляд астронома.
— Не волнуйтесь, это всего-навсего четырехчасовой аварийный запас. Он вам не понадобится. Главные баллоны стоят на пылекате. А теперь осторожно… Поберегите нос, как бы не прищемило шлемом.
По лицам окружающих Том понял, что наступает критическая минута. Пока шлем не надет, ты еще частица человечества; потом ты уже один в маленьком механическом мире. И пусть лишь несколько сантиметров отделяет тебя от других людей, но ты видишь их через толстый пластик, разговариваешь с ними по радио, не можешь прикоснуться к ним иначе, как через двойной слой искусственной «кожи». Кто-то некогда писал, что смерть в космическом скафандре — это смерть в одиночестве. Впервые Том подумал, что автор этих слов, пожалуй, прав…
Вдруг из крохотных динамиков в шлеме гулко прозвучал голос главного инженера.
— Все очень просто, кнопки переговорного устройства — на панели справа. Обычно вы соединены с водителем. Эта цепь включена все время, пока вы оба находитесь на пылекате, можете разговаривать сколько угодно. А когда она разомкнется, вы переходите на радиосвязь — как сейчас, слушая меня. Нажмите, пожалуйста, кнопку «Передача» и отвечайте.
— А что это за красная кнопка «Аварийная»? — спросил Том, выполнив команду главного инженера.
— Вам не придется ею пользоваться… надеюсь. Эта кнопка включает приводной маяк, который будет слать сигналы в эфир, пока вас не разыщут. Не трогайте ничего без нашего указания, особенно красную кнопку.
— Хорошо, — ответил Том. — Поехали.
Довольно неуклюже, так как не успел еще свыкнуться ни с костюмом, ни с лунным тяготением, он прошагал к «Пылекату-2» и сел в кресло наблюдателя. Тонкий шланг — своего рода пуповина, включаемая в гнездо на правом бедре, — соединил костюм с кислородными баллонами, интеркомом и электросетью. В крайнем случае, это устройство позволит ему протянуть, пусть без особого комфорта, дня три-четыре…
Маленький ангар был рассчитан как раз на два пылеката, и насосы в несколько минут выкачали из него весь воздух. Скафандр сразу стал заметно тверже, и Тома вдруг охватил приступ страха. Главный инженер и оба водителя глядели на него. Они не увидят его испуга, он не доставит им этого удовольствия. А вообще-то, кого не возьмет оторопь при первой в жизни встрече с вакуумом!
Дверь распахнулась, и Лоусона будто толкнули невидимые пальцы: из ангара вырвались наружу остатки воздуха. И перед ними, до самого горизонта, пустынная серая гладь Моря Жажды.
Невероятно. Неужели ожило то, что он до сих пор видел только из космоса? (Интересно, кто сейчас смотрит в стосантиметровый телескоп? Кто из его коллег в эту минуту несет вахту на посту высоко-высоко над Луной?) Это уже не картинка, нарисованная на экране крылатыми электронами, а то самое недоброе аморфное вещество, которое бесследно поглотило двадцать два человека. По этой глади он, Том Лоусон, должен идти на таком непрочном сооружении…
Но размышлять было некогда. Легкая дрожь под ногами — винты уже вращаются. Следом за «Пылекатом-1» они заскользили по поверхности Луны.
Едва вышли из длинной тени, которая протянулась от здания Порт-Рориса, как встретили лучи восходящего солнца. Даже через автоматические защитные фильтры было опасно смотреть на неистовое бело-голубое пламя в восточной части неба. «Стоп, — поправил себя Том, — ведь я не на Земле, а на Луне, здесь солнце восходит на западе. Значит, мы идем на северо-восток, в Залив Росы, по пути ''Селены»…
Низкие купола Порт-Рориса быстро уходили за горизонт, и ощущение скорости словно окрылило Тома. Но ненадолго: едва скрылись из виду все ориентиры, возникла иллюзия, что они застыли в центре бескрайной равнины. Несмотря на гул вращающихся винтов и беззвучный медленный полет пылевых парабол за кормой, казалось, что пылекаты не движутся. Том знал: за каких-нибудь два часа они пересекут все Море, и все-таки боролся с тягостным чувством, будто световые годы отделяют их от других людей. И в душе его, хотя и поздновато, зародилось уважение к тем, с кем он теперь сотрудничал.
Что ж, самая пора проверить прибор… Включив локатор. Том направил его в ту сторону, откуда они вышли. И удовлетворенно отметил ярко светящуюся колею на темной поверхности Моря. Конечно, это пустячная задача для локатора; обнаружить на фоне все более сильного утреннего зноя остывающий тепловой след «Селены» будет в миллион раз сложнее. И все-таки уже легче на душе: если бы прибор вообще не сработал здесь, можно было бы сразу ставить крест на всей затее.
— Ну как? — спросил главный инженер; должно быть, он следил со своего пылеката за действиями Тома.
— Прибор работает, — осторожно ответил Том. — Как будто все в порядке.
Он навел локатор на тонкий серп Земли. Мишень посложнее, впрочем, ненамного: не нужно большой чувствительности, чтобы уловить ласковое тепло родной планеты, окруженной холодом космической ночи.
Вот оно, инфракрасное изображение Земли… Странное, с первого взгляда даже озадачивающее зрелище. Вместо четкого серпа совершенной геометрической формы он видел размытый гриб, ножка которого вытянулась по экватору.
Понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить изображение. Оба полюса срезаны, это и понятно, они слишком холодные, при таком уровне чувствительности их не обнаружишь. Но что это за выпуклость в ночной, неосвещенной части планеты? Ну конечно, он видит излучение тропических океанов, они отдают во мрак тепло, накопленное за день. В инфракрасном спектре экваториальная ночь была светлее, чем полярный день.
Лишнее напоминание об истине, которую всегда должен помнить ученый: органы чувств человека воспринимают лишь частичную и искаженную картину Вселенной. Том Лоусон никогда не слышал Платонова сравнения людей с узниками в пещере, стремящимися по теням на стене представить себе внешний мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31