Раскинув морщинистые старческие руки, он стал медленно поворачиваться по кругу.
Описав круг, Симонид остановился, вгляделся в темноту. Лицо его исказила гримаса боли, и он произнес нараспев, стараясь подражать голосу давно умершего отца:
Терон, о бог священного огня,
Услышь перед тобой стоящего меня!
Тебя, чье Пламя исстари горит,
Смиренно молит раб твой Симонид!
Даруй мне светлый взгляд твоих очей
И надели премудростью твоей.
Позволь на миг в грядущее взглянуть,
Провидеть, что сулит судьбины путь
Ребенку, что в любви к тебе взращен,
Молю тебя, всесильный бог Терон!
Яви грядущее хотя на краткий миг,
Иль ослепи, и вырви мой язык!
Несколько мгновений после того, как Симонид закончил песнопение, царило безмолвие. Старик пошатнулся, но удержался на ногах. Он стоял, глубоко дыша, не слыша ничего, кроме собственного хриплого дыхания и громкого биения сердца.
В следующее мгновение Симонид упал на колени, закрыл глаза руками и дико закричал.
Таргоны завершили свою работу. Омыв принца и умастив его тело, они надели на него брачные одежды, поклонились ему, зажгли благовония, прочли молитвы и удалились.
Принц знал, что теперь пора для медитации. Ему все объяснили заранее: он должен был размышлять о детстве, которое оставлял позади, и о мужской зрелости, которая лежала впереди. Долго ли оставалось ждать? Даже сквозь толстые стены дворца в покои доносился шум с улиц. Толпы народа жаждали поскорее увидеть своего хрупкого идола. Деа повернулся к зеркалу, но зеркало исчезло. В покоях не осталось ничего, в чем он мог бы увидеть свое отражение. Стены были задернуты шторами, отгородившими принца даже от извечных соглядатаев, «шептунов». Тяжелая алая мантия оттягивала плечи принца. Дрожащей рукой он прикоснулся к красной маске, украшенной рубинами, закрывавшей его лицо. О, поскорее бы закончилась эта ночь!
Деа бессильно опустился на диван. Стараясь отвлечься от воплей разгоряченной ожиданием толпы, он стал слушать, как шипит горящее в светильниках масло. Фитили в светильниках были прикручены, поэтому в комнате царил красноватый полумрак. Деа вздохнул, его глаза наполнились слезами. Но нет, нынче ночью он не станет плакать, ни за что не станет! Времени уже почти не оставалось. В любое мгновение мог явиться Симонид и увести его вниз. Они пройдут через весь дворец к носилкам, в которых принца затем пронесут по церемониальной дороге. Деа не хотелось думать о том, что еще ему готовит грядущая ночь. Это не имело значения. Ничто теперь не имело значения. Разве Таль не дал ему клятву — клятву, которую он никогда не нарушит?
Принц схватил с дивана подушку, сжал ее, прижал к груди. Он вдруг понял: он больше никогда не вернется в эту комнату, где играл, где смеялся и плакал на протяжении долгих солнцеворотов своего детства. Но и это ему было безразлично. Скоро. Скоро. Таль будет ждать его, чтобы забрать в другой мир. Нет, его детство не кончится. После этой ночи оно станет бесконечным. Деа крепче прижал к груди подушку.
— Готовишься к брачной ночи? — послышался вдруг голос.
— Отец! Ты... Ты напугал меня!
Султан Калед с улыбкой сел рядом с юношей. Его глаза казались бездонными колодцами, в щедро умащенной бороде сверкали звезды. Он заботливо протянул руку и взял у Деа подушку.
— Ах, сын мой, скоро на твоей груди будет лежать кое-что поприятнее подушки.
Принц заглянул в глубокие темные глаза отца. Почему отец пришел к нему? Согласно обычаям, он не должен был приходить. Пальцы султана были унизаны сверкающими перстнями. Он вновь протянул руки к сыну и снял с него маску.
— Позволь, мой сын, я взгляну на тебя. Позволь, я взгляну на тебя в последний раз.
— В... в последний раз, отец?
Султан снова улыбнулся. Опять сверкнули звездочки в его бороде.
— Это просто... я образно выразился, сын мой. Когда я увижу тебя в следующий раз, разве ты не станешь другим? Конечно же, станешь, ибо такова судьба, уготованная тебе нынешней ночью.
Деа ахнул.
Султан провел рукой по часто вздымающейся груди юноши.
— Бедный Деа, я вижу слезы в твоих глазах! Ты достиг вершины своей жизни! На пороге таких великих перемен разве не устрашился бы и самый храбрый из мужчин? Не трепещи, сын мой. Не стыдись. Думай о том, что готовит тебе судьба. О пути вдоль церемониальной дороги. О том, как ты будешь подниматься по лестнице. О встрече во мраке церемониального зала. Воистину, воистину тебе есть чего страшиться.
Султан крепко обнял сына, прижал к себе и зашептал ему на ухо:
— Не бойся! Возможно, ты дивишься тому, что я прервал твои раздумья. Сын мой, я пришел из милости к тебе. Я пришел, потому что люблю тебя. Мой долг в том, чтобы избавить тебя от страха, но не речами, а другим. Другим. — Он отстранился и извлек из складок своей мантии стеклянный флакон, заполненный густой, похожей на кровь, жидкостью. — Вот моя милость, дитя мое. Этот напиток, изготовленный по древнему рецепту, прогонит все страхи из твоего сердца. Принцесса выйдет замуж, она лишится девственности, все свершится, как должно свершиться, но в твоем сердце не останется страха.
В эти последние мгновения, глядя в бездонные глаза отца, Деа был готов закричать, оттолкнуть его, выбить флакон из рук. Но он не сделал этого. Он не мог этого сделать. Он понимал — конечно же, он прекрасно понимал, что означает слово «милость». Что еще оно могло означать, как не ожидающую его судьбу?
Султан вынул из горлышка флакона пробку, и в воздухе распространился кисло-сладкий аромат.
— Выпей, сын мой. Выпей, и всем твои бедам придет конец.
Большие руки обхватили голову принца и гладили его волосы, пока он пил таинственный напиток. Потом султан еще долго смотрел на сына и наконец поцеловал его в лоб и надел на него рубиновую маску.
— Спокойной ночи, сын мой. Спокойной ночи, мой принц.
— Нет! — вскричал Симонид. — Нет, нет!
Рыдания сотрясли его грудь, и он обессиленно упал на землю посреди цветов — несчастный дряхлый старик. Он понял, что произошло в это мгновение в покоях принца, — понял с внезапной и страшной уверенностью. Он лежал на земле и мечтал о том, чтобы у него недостало сил подняться, он жаждал смерти. Если бы он не ушел из покоев Деа для того, чтобы заглянуть в будущее, яд не коснулся бы губ принца! Симонид проклинал свой провидческий дар. Он был готов отдать собственную жизнь ради спасения Деа, он был готов убить султана. Но теперь было бесполезно воображать себя героем. Было слишком поздно, и все было кончено.
Но — нет.
Таинственная музыка вдруг зазвучала неподалеку. Симонид медленно приподнял голову... и ахнул. Он протер глаза и встал на колени. Сначала он испытал изумление, потом. — страх, а потом — надежду. Что означало это новое волшебство? Что оно могло означать? Чернея на фоне луны, в небе парил ковер-самолет, а на нем стоял бледный юноша.
Он подлетал все ближе... ближе.
Наконец ковер бесшумно опустился на газон между цветочными клумбами.
Симонид выдохнул:
— Незнакомец, кто ты? Не мое ли волшебство принесло тебя сюда?
Юноша устремил на него не менее изумленный взгляд. В его взгляде был и страх.
— Альморан? Но как же так?!
— Я не Альморан, но такой же глупец, как он. — Симонид ощутил прилив сил. Он решил, что все потеряно. Но нет, это было не так. — Юноша, ты посланец моего пропавшего брата? Ты встречался с ним? Ты видел его перед тем... как он умер?
Юноша кивнул.
— А ты владеешь волшебством, как и он?
— Не говори о волшебстве! Оно принесло мне только горе. И все же... Ты несешь в себе иное волшебство. Я знаю это. Я это ощущаю.
Залитый луной сад обволакивал их подобно серебристому кокону, благоухающему и пропитанному чудесами. Юноша сошел с ковра и, сжав руки старика, помог тому подняться. Симонид опустил глаза и заметил зеленое сияние, просвечивающее сквозь одежды на груди юноши.
— Кто ты такой? Кто ты такой, песчановолосый?
— Моя история длинна. Рассказывать пришлось бы долго. Несколько дней, а может быть — и несколько лун я томился в плену в странном мире. А потом... боюсь, я потерял еще больше времени, захваченный последней волной колдовства твоего брата. Теперь же я чувствую, что время истекает и для меня вот-вот должна наступить развязка этого испытания. Сейчас не время для рассказов. Но, старик, ведь ты узнаешь меня, правда?
Глаза Симонида вспыхнули радостным светом.
— Правда, Ключ к Орокону. Озарение переполняет мое сердце. — Он отступил и знаком велел Джему следовать за ним. — Многое следует объяснить. Но поспешим. Для моего юного принца не осталось никаких надежд, но еще может быть надежда для страны, которой он должен был править. Нужно каким-то образом побороть зло, посеянное его отцом, ради того, чтобы свершилась твоя и наша судьба. Скорее, скорее. Я кое-что придумал.
Глава 67
ОБМАН РАСКРЫТ
— Вот-вот. В этом весь вопрос — зачем?
Раджал улыбнулся.
— Теперь нет выбора.
— Называй это видением. Называй чарами, заклинанием.
— Ты уже говорил, — кивнул Боб. — Вроде бы я понимаю. Но я не про это говорю. Я говорю про то, что она не может противиться волшебству, которое создало ее такой. Но похоже, она хочет через это пройти. Ну, как будто взаправду хочет. Но разве она не любит принца? В смысле — Нову?
— Ты хочешь сказать «Джема». — Раджал опустил глаза. — Да, она любит его. Но, понимаешь... все дело в кристалле. Когда принцесса выйдет замуж, появится кристалл.
— Полти тоже так думает.
— Хм. Он в это верит. И она в это верит. Наверное, так и есть.
— Ну а принц? Нова? В смысле — Джем?
— Джем должен оказаться там, когда появится кристалл. Быть может, Ката надеется, что все получится наоборот. То есть... если появится кристалл, появится и Джем.
— Хм. Не нравится мне это.
— Да и мне тоже.
Несколько мгновений оба юноши, стоявшие на балконе, молчали, глядя на освещенную факелами церемониальную дорогу.
Весь день сюда прибывали все новые и новые толпы народа. Тут и там слышались песнопения, молитвы. Вдоль дороги выстроились стражники, готовые сдержать любые вспышки эмоций со стороны простолюдинов. Вскоре должна была начаться торжественная процессия почетных гостей, за ними по дороге должны были проследовать министры султана, за ними — имамы. А потом должна была настать очередь Каты.
Время летело стремительно.
Боб сказал:
— Я вот думал про эту уабинскую песню... А ты? Ты про нее думал — серьезно?
— "Пламеней-полыхай"? О да, думал.
Раджал закусил губу. Обернулся. За приоткрытыми резными дверями, перед которыми они стояли, многочисленные рабыни заканчивали сложные приготовления невесты. Они выкупали Кату, они умастили ее ароматными бальзамами, они уложили ее волосы замысловатыми завитками. И вот теперь она стояла, словно статуя, а рабыни обряжали ее в алое платье унангской невесты, похожее на панцирь. Одни рабыни подкрашивали ее лицо, другие втыкали в платье тут и там булавки, третьи украшали Кату драгоценностями, цветами, амулетами. Казалось, этому конца не будет, но вот теперь оставалось сделать совсем немного. Ката превратилась в рубиновое видение, в существо, которое, казалось, мало принадлежит к этому миру. Лицо ее по-прежнему было спрятано под чадрой.
Боб проговорил:
— У меня такое чувство, будто про нас все забыли. Мы-то что должны будем делать во время обряда?
— Мы? Будем ждать, как все остальные, наверное.
— Около дороги? Думаю, это не слишком хорошо.
— Понимаю. — Раджал развернулся и устремил взгляд вперед, к грандиозной постройке, где должен был состояться обряд бракосочетания. Как ярко, как зловеще сверкало Святилище под луной! — Хотелось бы войти туда.
— Это невозможно. Там стражников полно.
— Ладно тебе, Арон. Нет ничего невозможного.
— Ты так думаешь?
Они стояли рука об руку. Раджал вдруг ощутил странный прилив волшебства.
Боб пробормотал:
— Знаешь, в этом наряде я чувствую себя таким беспомощным.
Раджал улыбнулся.
— Этот наряд тебе жизнь спас.
— Ты спас мне жизнь. Ты и Ката.
— А ты спас нас. Помнишь?
— Помню.
Они бы сказали больше, но в это время позади послышался стук в дверь. Дверь открылась, и, словно по команде, девушки-рабыни исчезли.
— Может быть, нам тоже следует уйти?
— Наверное. Но мы не уйдем.
Они отступили в тень. В покои с церемониальной торжественностью внесли резное кресло, в котором восседал толстяк-коротышка. Следом за ним вошел высокий поджарый мужчина. Оба были в парадных одеждах и зловещего вида масках.
Носильщики удалились, двери закрылись.
— Мерцалочка! Милая Мерцалочка! — Сорвав маску, калиф Оман Эльмани протянул руки к девушке, похожей на его дочь, но тут же рассмеялся и стукнул себя по лбу. — Нет, Хасем, ну до чего же я глуп! Как я мог думать, что Мерцалочка бросится ко мне в объятия? Бедняжка, да ты ведь едва можешь пошевелиться, правда? Но дай мне хотя бы посмотреть на тебя. В последний раз перед тем, как... — Калиф умолк и горько разрыдался. — Моя бедная детка! Моя бедная, бедная детка!
Ката скованно шагнула к нему, шурша платьем из плотной, жесткой ткани и звеня драгоценностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Описав круг, Симонид остановился, вгляделся в темноту. Лицо его исказила гримаса боли, и он произнес нараспев, стараясь подражать голосу давно умершего отца:
Терон, о бог священного огня,
Услышь перед тобой стоящего меня!
Тебя, чье Пламя исстари горит,
Смиренно молит раб твой Симонид!
Даруй мне светлый взгляд твоих очей
И надели премудростью твоей.
Позволь на миг в грядущее взглянуть,
Провидеть, что сулит судьбины путь
Ребенку, что в любви к тебе взращен,
Молю тебя, всесильный бог Терон!
Яви грядущее хотя на краткий миг,
Иль ослепи, и вырви мой язык!
Несколько мгновений после того, как Симонид закончил песнопение, царило безмолвие. Старик пошатнулся, но удержался на ногах. Он стоял, глубоко дыша, не слыша ничего, кроме собственного хриплого дыхания и громкого биения сердца.
В следующее мгновение Симонид упал на колени, закрыл глаза руками и дико закричал.
Таргоны завершили свою работу. Омыв принца и умастив его тело, они надели на него брачные одежды, поклонились ему, зажгли благовония, прочли молитвы и удалились.
Принц знал, что теперь пора для медитации. Ему все объяснили заранее: он должен был размышлять о детстве, которое оставлял позади, и о мужской зрелости, которая лежала впереди. Долго ли оставалось ждать? Даже сквозь толстые стены дворца в покои доносился шум с улиц. Толпы народа жаждали поскорее увидеть своего хрупкого идола. Деа повернулся к зеркалу, но зеркало исчезло. В покоях не осталось ничего, в чем он мог бы увидеть свое отражение. Стены были задернуты шторами, отгородившими принца даже от извечных соглядатаев, «шептунов». Тяжелая алая мантия оттягивала плечи принца. Дрожащей рукой он прикоснулся к красной маске, украшенной рубинами, закрывавшей его лицо. О, поскорее бы закончилась эта ночь!
Деа бессильно опустился на диван. Стараясь отвлечься от воплей разгоряченной ожиданием толпы, он стал слушать, как шипит горящее в светильниках масло. Фитили в светильниках были прикручены, поэтому в комнате царил красноватый полумрак. Деа вздохнул, его глаза наполнились слезами. Но нет, нынче ночью он не станет плакать, ни за что не станет! Времени уже почти не оставалось. В любое мгновение мог явиться Симонид и увести его вниз. Они пройдут через весь дворец к носилкам, в которых принца затем пронесут по церемониальной дороге. Деа не хотелось думать о том, что еще ему готовит грядущая ночь. Это не имело значения. Ничто теперь не имело значения. Разве Таль не дал ему клятву — клятву, которую он никогда не нарушит?
Принц схватил с дивана подушку, сжал ее, прижал к груди. Он вдруг понял: он больше никогда не вернется в эту комнату, где играл, где смеялся и плакал на протяжении долгих солнцеворотов своего детства. Но и это ему было безразлично. Скоро. Скоро. Таль будет ждать его, чтобы забрать в другой мир. Нет, его детство не кончится. После этой ночи оно станет бесконечным. Деа крепче прижал к груди подушку.
— Готовишься к брачной ночи? — послышался вдруг голос.
— Отец! Ты... Ты напугал меня!
Султан Калед с улыбкой сел рядом с юношей. Его глаза казались бездонными колодцами, в щедро умащенной бороде сверкали звезды. Он заботливо протянул руку и взял у Деа подушку.
— Ах, сын мой, скоро на твоей груди будет лежать кое-что поприятнее подушки.
Принц заглянул в глубокие темные глаза отца. Почему отец пришел к нему? Согласно обычаям, он не должен был приходить. Пальцы султана были унизаны сверкающими перстнями. Он вновь протянул руки к сыну и снял с него маску.
— Позволь, мой сын, я взгляну на тебя. Позволь, я взгляну на тебя в последний раз.
— В... в последний раз, отец?
Султан снова улыбнулся. Опять сверкнули звездочки в его бороде.
— Это просто... я образно выразился, сын мой. Когда я увижу тебя в следующий раз, разве ты не станешь другим? Конечно же, станешь, ибо такова судьба, уготованная тебе нынешней ночью.
Деа ахнул.
Султан провел рукой по часто вздымающейся груди юноши.
— Бедный Деа, я вижу слезы в твоих глазах! Ты достиг вершины своей жизни! На пороге таких великих перемен разве не устрашился бы и самый храбрый из мужчин? Не трепещи, сын мой. Не стыдись. Думай о том, что готовит тебе судьба. О пути вдоль церемониальной дороги. О том, как ты будешь подниматься по лестнице. О встрече во мраке церемониального зала. Воистину, воистину тебе есть чего страшиться.
Султан крепко обнял сына, прижал к себе и зашептал ему на ухо:
— Не бойся! Возможно, ты дивишься тому, что я прервал твои раздумья. Сын мой, я пришел из милости к тебе. Я пришел, потому что люблю тебя. Мой долг в том, чтобы избавить тебя от страха, но не речами, а другим. Другим. — Он отстранился и извлек из складок своей мантии стеклянный флакон, заполненный густой, похожей на кровь, жидкостью. — Вот моя милость, дитя мое. Этот напиток, изготовленный по древнему рецепту, прогонит все страхи из твоего сердца. Принцесса выйдет замуж, она лишится девственности, все свершится, как должно свершиться, но в твоем сердце не останется страха.
В эти последние мгновения, глядя в бездонные глаза отца, Деа был готов закричать, оттолкнуть его, выбить флакон из рук. Но он не сделал этого. Он не мог этого сделать. Он понимал — конечно же, он прекрасно понимал, что означает слово «милость». Что еще оно могло означать, как не ожидающую его судьбу?
Султан вынул из горлышка флакона пробку, и в воздухе распространился кисло-сладкий аромат.
— Выпей, сын мой. Выпей, и всем твои бедам придет конец.
Большие руки обхватили голову принца и гладили его волосы, пока он пил таинственный напиток. Потом султан еще долго смотрел на сына и наконец поцеловал его в лоб и надел на него рубиновую маску.
— Спокойной ночи, сын мой. Спокойной ночи, мой принц.
— Нет! — вскричал Симонид. — Нет, нет!
Рыдания сотрясли его грудь, и он обессиленно упал на землю посреди цветов — несчастный дряхлый старик. Он понял, что произошло в это мгновение в покоях принца, — понял с внезапной и страшной уверенностью. Он лежал на земле и мечтал о том, чтобы у него недостало сил подняться, он жаждал смерти. Если бы он не ушел из покоев Деа для того, чтобы заглянуть в будущее, яд не коснулся бы губ принца! Симонид проклинал свой провидческий дар. Он был готов отдать собственную жизнь ради спасения Деа, он был готов убить султана. Но теперь было бесполезно воображать себя героем. Было слишком поздно, и все было кончено.
Но — нет.
Таинственная музыка вдруг зазвучала неподалеку. Симонид медленно приподнял голову... и ахнул. Он протер глаза и встал на колени. Сначала он испытал изумление, потом. — страх, а потом — надежду. Что означало это новое волшебство? Что оно могло означать? Чернея на фоне луны, в небе парил ковер-самолет, а на нем стоял бледный юноша.
Он подлетал все ближе... ближе.
Наконец ковер бесшумно опустился на газон между цветочными клумбами.
Симонид выдохнул:
— Незнакомец, кто ты? Не мое ли волшебство принесло тебя сюда?
Юноша устремил на него не менее изумленный взгляд. В его взгляде был и страх.
— Альморан? Но как же так?!
— Я не Альморан, но такой же глупец, как он. — Симонид ощутил прилив сил. Он решил, что все потеряно. Но нет, это было не так. — Юноша, ты посланец моего пропавшего брата? Ты встречался с ним? Ты видел его перед тем... как он умер?
Юноша кивнул.
— А ты владеешь волшебством, как и он?
— Не говори о волшебстве! Оно принесло мне только горе. И все же... Ты несешь в себе иное волшебство. Я знаю это. Я это ощущаю.
Залитый луной сад обволакивал их подобно серебристому кокону, благоухающему и пропитанному чудесами. Юноша сошел с ковра и, сжав руки старика, помог тому подняться. Симонид опустил глаза и заметил зеленое сияние, просвечивающее сквозь одежды на груди юноши.
— Кто ты такой? Кто ты такой, песчановолосый?
— Моя история длинна. Рассказывать пришлось бы долго. Несколько дней, а может быть — и несколько лун я томился в плену в странном мире. А потом... боюсь, я потерял еще больше времени, захваченный последней волной колдовства твоего брата. Теперь же я чувствую, что время истекает и для меня вот-вот должна наступить развязка этого испытания. Сейчас не время для рассказов. Но, старик, ведь ты узнаешь меня, правда?
Глаза Симонида вспыхнули радостным светом.
— Правда, Ключ к Орокону. Озарение переполняет мое сердце. — Он отступил и знаком велел Джему следовать за ним. — Многое следует объяснить. Но поспешим. Для моего юного принца не осталось никаких надежд, но еще может быть надежда для страны, которой он должен был править. Нужно каким-то образом побороть зло, посеянное его отцом, ради того, чтобы свершилась твоя и наша судьба. Скорее, скорее. Я кое-что придумал.
Глава 67
ОБМАН РАСКРЫТ
— Вот-вот. В этом весь вопрос — зачем?
Раджал улыбнулся.
— Теперь нет выбора.
— Называй это видением. Называй чарами, заклинанием.
— Ты уже говорил, — кивнул Боб. — Вроде бы я понимаю. Но я не про это говорю. Я говорю про то, что она не может противиться волшебству, которое создало ее такой. Но похоже, она хочет через это пройти. Ну, как будто взаправду хочет. Но разве она не любит принца? В смысле — Нову?
— Ты хочешь сказать «Джема». — Раджал опустил глаза. — Да, она любит его. Но, понимаешь... все дело в кристалле. Когда принцесса выйдет замуж, появится кристалл.
— Полти тоже так думает.
— Хм. Он в это верит. И она в это верит. Наверное, так и есть.
— Ну а принц? Нова? В смысле — Джем?
— Джем должен оказаться там, когда появится кристалл. Быть может, Ката надеется, что все получится наоборот. То есть... если появится кристалл, появится и Джем.
— Хм. Не нравится мне это.
— Да и мне тоже.
Несколько мгновений оба юноши, стоявшие на балконе, молчали, глядя на освещенную факелами церемониальную дорогу.
Весь день сюда прибывали все новые и новые толпы народа. Тут и там слышались песнопения, молитвы. Вдоль дороги выстроились стражники, готовые сдержать любые вспышки эмоций со стороны простолюдинов. Вскоре должна была начаться торжественная процессия почетных гостей, за ними по дороге должны были проследовать министры султана, за ними — имамы. А потом должна была настать очередь Каты.
Время летело стремительно.
Боб сказал:
— Я вот думал про эту уабинскую песню... А ты? Ты про нее думал — серьезно?
— "Пламеней-полыхай"? О да, думал.
Раджал закусил губу. Обернулся. За приоткрытыми резными дверями, перед которыми они стояли, многочисленные рабыни заканчивали сложные приготовления невесты. Они выкупали Кату, они умастили ее ароматными бальзамами, они уложили ее волосы замысловатыми завитками. И вот теперь она стояла, словно статуя, а рабыни обряжали ее в алое платье унангской невесты, похожее на панцирь. Одни рабыни подкрашивали ее лицо, другие втыкали в платье тут и там булавки, третьи украшали Кату драгоценностями, цветами, амулетами. Казалось, этому конца не будет, но вот теперь оставалось сделать совсем немного. Ката превратилась в рубиновое видение, в существо, которое, казалось, мало принадлежит к этому миру. Лицо ее по-прежнему было спрятано под чадрой.
Боб проговорил:
— У меня такое чувство, будто про нас все забыли. Мы-то что должны будем делать во время обряда?
— Мы? Будем ждать, как все остальные, наверное.
— Около дороги? Думаю, это не слишком хорошо.
— Понимаю. — Раджал развернулся и устремил взгляд вперед, к грандиозной постройке, где должен был состояться обряд бракосочетания. Как ярко, как зловеще сверкало Святилище под луной! — Хотелось бы войти туда.
— Это невозможно. Там стражников полно.
— Ладно тебе, Арон. Нет ничего невозможного.
— Ты так думаешь?
Они стояли рука об руку. Раджал вдруг ощутил странный прилив волшебства.
Боб пробормотал:
— Знаешь, в этом наряде я чувствую себя таким беспомощным.
Раджал улыбнулся.
— Этот наряд тебе жизнь спас.
— Ты спас мне жизнь. Ты и Ката.
— А ты спас нас. Помнишь?
— Помню.
Они бы сказали больше, но в это время позади послышался стук в дверь. Дверь открылась, и, словно по команде, девушки-рабыни исчезли.
— Может быть, нам тоже следует уйти?
— Наверное. Но мы не уйдем.
Они отступили в тень. В покои с церемониальной торжественностью внесли резное кресло, в котором восседал толстяк-коротышка. Следом за ним вошел высокий поджарый мужчина. Оба были в парадных одеждах и зловещего вида масках.
Носильщики удалились, двери закрылись.
— Мерцалочка! Милая Мерцалочка! — Сорвав маску, калиф Оман Эльмани протянул руки к девушке, похожей на его дочь, но тут же рассмеялся и стукнул себя по лбу. — Нет, Хасем, ну до чего же я глуп! Как я мог думать, что Мерцалочка бросится ко мне в объятия? Бедняжка, да ты ведь едва можешь пошевелиться, правда? Но дай мне хотя бы посмотреть на тебя. В последний раз перед тем, как... — Калиф умолк и горько разрыдался. — Моя бедная детка! Моя бедная, бедная детка!
Ката скованно шагнула к нему, шурша платьем из плотной, жесткой ткани и звеня драгоценностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95