– Упыри? – спросил у меня Платон, не торопясь покидать окоп.
– Если Баюн говорит, видимо, так и есть, но на вид обычные люди. Только бледные.
– Это карпатские упыри, – сказал Баюн. – Трансильванские.
– Ну упыри, эка невидаль, – хмыкнул Платон.
– Что, доводилось встречаться?
– Не, своими-то глазами не видал. Мал еще был, меня не взяли. Это у нас под Новгородом в былые времена водились они, так ничего, как заводились, так и ловились. Из нашей артели мужики, было стать, цельно гнездо этих тварей разворошили.
Один из упырей, между тем размяв шейные позвонки, шагнул к ван Хельсингу и о чем-то спросил. Тот поспешно замотал головой и указал пальцем в нашу сторону. Викинги, быть может, и не знали языка, но смысл диалога уловили и тоже стали тыкать в нас пальцами. Упыри, щурясь против солнца, осмотрели наше укрепление, потом еще раз придирчиво оглядели халландцев, посовещались между собой и двинулись-таки к поляне. Шли неспешно, вразвалочку, явно играя на публику. По рядам викингов пронесся вздох облегчения, а ван Дайк поспешил поддержать Адальберта, у которого вдруг подкосились ноги.
– Это трансильванцы, – возразил кот новгородцу. – Как видите, способны действовать даже при солнечном свете. Необычайно живучи и необычайно сильны.
– Что вообще с упырями делают? – спросил я. – Осиновый кол, серебряная пуля?
– Да, это все неплохо, – подтвердил Баюн. – Во всяком случае, не помешало бы. Но, во-первых, у нас нет ни серебра, ни осины, а во-вторых, я ведь уже сказал: это карпатские упыри. Серебром их для начала можно угостить, осинкой закончить, но в промежутке обязательно надо голову срубить.
– Так в чем дело? – спросил Платон. – Наши баяли, так же с упырями обходились. Голову с плеч, потом осинкой к земле…
– Понимаешь, Платон, трансильванцев очень трудно уговорить подставить голову под топор. Говорю же: сильны и живучи.
– Насколько? – спросил я.
– Если верно то, что я о них слышал, – ответил Баюн, – с одним мы все вместе еще бы справились. С двумя – уже вряд ли. Чудо, что делать будем?
– Персонально ты – сматывать удочки и уходить к котятам. Платон, сможешь попасть им из ружей, скажем, в ноги?
– Попробую. Так ведь если это не насмерть…
– Зато даст выигрыш во времени. Только уж постарайся попасть.
Бледные трансильванцы приближались с самыми зловещими ухмылочками, как закоренелый обитатель пятого класса средней школы надвигается на песочницу с замершими от ужаса дошколятами. Блин, а ведь действует на нервы… В нашем случае, как понимаете, угроза была посущественней…
– Чего же Заллус сразу свою нечисть не выпустил? – борясь с неприятной дурнотой, спросил я.
– Слишком дорогое удовольствие, – ответил кот, и не подумавший тронуться с места. – Упырей можно заставить служить себе только один раз. Потом нужно отпускать, не то непременно напакостят.
Трансильванцы, одетые в какие-то пестрые обноски, но глядящие по меньшей мере королевскими фаворитами, остановились шагах в двадцати от нас и сделали вид, будто очень удивились, рассмотрев на дороге препятствие.
– А что бы это такое было, Молкай? – на вполне сносном русском спросил самый бледный у другого, почему-то красноносого.
– Ума не приложу, Мозжай, – ответил тот. – Кроты, наверное, тут водятся, ишь как землю изрыли.
– То ли я кротовых нор не видал? Они-от, памятно, повнушительней смотрятся. Не, то, наверное, землеройки полянку испортили.
– Или черви дождевые, – согласился Молкай и обернулся к третьему, щупленькому на вид и вроде бы самому молодому из троих: – Момса, ты поглазастей, не видишь ли там кого?
– Баюн, – тихо спросил я. – А к чесноку трансильванцы как относятся?
– Я слышал, недолюбливают. Только где…
– Платон, попроси-ка у самобранки чеснока.
– Да ведь она в чистом виде, поди, не даст…
– Ну чесночного супа, да чего угодно!
Новгородец, с сомнением отодвинувшись от ружей, развернул скатерть.
– Эх, Настю бы сюда, – вздохнул он, выпрашивая щучьи головы с чесноком. – Ее-то самобраночка слушалась – залюбуешься!
– Ага, вот только Насти тут и не хватало… Давай, Платон, еще давай!
Упыри между тем продолжали ломать комедию. Момса, пощурясь в нашу сторону, шумно потянул ноздрями воздух и сообщил:
– Глаза не видят, господари, а нюх-от чует: то не кроты и не землеройки, то еда от нас прячется, под землю хоронится. Чую еду: одну большую и сочную, другую жесткую и пугливую, а третью полудохлую!
– Да неужто? – обрадовался Молкай. – Славно, славно, я вот давеча как раз подумал: а хорошо бы нам, господари, покушать. Как же делить будем еду?
– Я всех больше проголодался, возьму большого, – заявил «права на меня» Мозжай.
– А я люблю, чтоб мяско погрубее было, – подпел Молкай, пристальным взглядом сгоняя краску с лица Платона.
– Ну а я, по молодости лет, и полудохлым обойдусь, – смиренно согласился Момса. – Да уж позвольте, господари, за то прихватить и закуску. Бегает там мелочь какая-то с семью закусончиками, так я их приправой возьму себе?
– Бери, бери, нам не жалко, – разрешил Мозжай. – Так пойдем, что ли, обедать? А то как бы еда не разбежалась.
В этот момент Платон приподнял деревянную крышку, выпустив из миски, мягко говоря, трогающий душу аромат чесночной похлебки. Я же говорил, самобранка у нас молодчина, все понимает. Дыхание сперло, беспамятный Рудя застонал и слабо махнул рукой, будто отгоняя муху от лица. Упыри тоже учуяли чеснок и сбились со своего развязного шага, на их лицах отразилось отчетливое отвращение. Момса икнул.
Платон тотчас метнулся к ружьям, а я демонстративно (хотя и пришлось задержать дыхание) побрызгал себе похлебкой на шею.
– Зря ты так, чудовище, – прохрипел, борясь с рвотными позывами, бледный Мозжай. – То бы мы тебя без боли высосали, а теперь жди смерти лютой.
– Да заждался уже! – крикнул я в ответ. – Подходи, бледнолицые!
Куда девалась их вальяжность? Упыри рванули в атаку как спринтеры в финальном забеге. Платон шарахнул из ружья с безнадежным опозданием, Момса ушел с линии прицела намного раньше, чем прогорел порох на полке. Одна польза – он все-таки отшатнулся и запрыгнул на бруствер позже остальных.
За эти мгновения многое произошло. Первым делом я подцепил правой нижней лапой блюдо с каким-то варевом, и пнул точно в лицо Мозжаю. Каша не каша, скорее даже чесночный соус это был, точно не помню – но прилипло намертво. Мозжай завизжал, как женская сборная, в чью раздевалку «случайно» завернул представитель чужого пола.
И тогда красноносый Молкай, распластавшись в прыжке, с неожиданной силой обрушился на меня и повалил на спину. Только тут я понял, насколько опасны упыри.
Молкай был не просто силен, он был намного быстрее меня. В падении я успел взмахнуть лапой – кому угодно такой удар снес бы башку с плеч, а трансильванец легко отдернул голову. И тотчас сомкнул пальцы у меня на шее. Будь на мне лечебный амулет, снижавший болевые ощущения, это бы не имело такого большого значения, а теперь цветные искры вспыхнули перед глазами, и я бестолково замолотил лапами… И вдруг почувствовал, что могу дышать.
Издевательский фарс меня выручил! У Молкая сработал древний рефлекс упыря, он потянулся зубами к моей шее, но тут концентрация запаха оказалась слишком высока для его нервной системы. Упыря передернуло, он отвернулся, забыв об осторожности, и в этот миг один из моих, уже вслепую наносимых ударов достиг цели. Что-то хрустнуло. Еще не проморгавшись, я откинул обмякшее тело в сторону, а сам откатился в другую.
Вовремя! Рядом раздался глухой удар: это Момса собирался, спрыгивая с бруствера, обрушиться на меня. Платон навел ружье ему в спину, но упырь, будто глаза на затылке имел, только рукой назад махнул – и ружье вылетело из рук новгородца.
Мозжай, наконец-то прочистив глаза, яростно взревел, стукнув себя кулаком в грудь. Еще я слышал, как восторженно орут викинги, точно болельщики на матче…
В глазах прояснилось. Упырь слегка нагнулся, намереваясь прыгнуть на меня, я встал в защитную стойку, хотя и подозревал, что это бесполезно. Он быстрее, а значит, наверняка сумеет обойти мою защиту. Но тут заявило о себе еще одно быстрое существо.
Баюн прыгнул с низкого старта и вцепился в упыриную рожу, но задерживаться не стал и тотчас приземлился. Момса, вскинув руки к лицу, стукнул себя по носу, гневно зыркнул вниз, на обидчика, а когда поднял глаза, я уже был рядом.
Мощным ударом под ребра я опрокинул Момсу на спину, а Платон, не растерявшись, схватил нашу секиру-«гляделку» и отсек ему голову.
Краем глаза я заметил движение на тропе, расслышал и крики. Викинги пошли в наступление, не дожидаясь исхода нашей встречи с упырями. В центре внимания, конечно, оставался Мозжай, бывший, похоже, наиболее старшим, опытным, а значит и опасным.
– Платон, не лезь, – предупредил я.
Слишком поздно. Воодушевленный первой удачей Платон таки полез – пришлось и мне вслед за ним выскочить на бруствер. Мозжай поднырнул под секиру и непременно бы вышиб дух из осмелевшего новгородца, но ему пришлось сосредоточиться на моей атаке, поэтому Платона он просто толкнул плечом, забросив обратно в окоп. А вот меня уже встретил во всеоружии: растопырив сильные крепкие пальцы, оскалив клыки, сверкая налитыми неприятной желтизной глазами.
От моих ударов он уклонился, часть блокировал, обнаружив неплохое знакомство с основами рукопашного боя. Выбрав момент, сделал подсечку. Каким-то чудом я успел зацепиться за его лохмотья и потянул вслед за собой, падая в окоп. Пока падали, он трижды укусил меня, ударил под дых и выдрал клок шерсти на боку – хорошо еще ребро не сломал.
И все бы ничего, но этот гад, видя, что мне мало, под конец вцепился зубами мне в нос! Ох, вот это, я вам скажу, было испытание… Я совершенно потерял контроль над собой, лежа на спине, стал отбиваться всеми четырьмя лапами сразу, рискуя зашибить и Баюна, и Платона, и Рудю, окажись они поблизости, но только не трансильванца, так ловко устроившегося у меня на животе, что мои лапы скользили по его бедрам и плечам, не нанося никакого ущерба.
Больно было так, что я даже не заметил, как он начал меня душить. Платона, опять подошедшего с секирой, он отшвырнул пинком, и на сей раз практически выведя из строя. Запрыгнувшего ему на голову Баюна просто проигнорировал.
И вот, уже чувствуя, что нахожусь на грани беспамятства, я последним усилием, напрягшись весь, до кончика хвоста, сумел оторвать лопатки от земли и перекатился, оказавшись над противником. Наконец-то мои удары достигли цели. Правда, череп у Мозжая оказался покрепче, чем у Молкая, и все-таки я оглушил его, странно дергающегося под моим весом… Клыки его разжались, и я изведал, что такое блаженство. Блаженство – это когда тебя не кусают за нос.
Кровь у меня хлестала ручьем, и, разумеется, запахов я не ощущал, зато увидел, в чем причина неожиданной слабости Мозжая. Оказывается, он упал затылком точно в центр самобранки, оказавшись среди широкого ассортимента чесночных блюд! Едва сообразив это, я схватил скатерть за края и намертво спеленал голову трансильванского упыря…
Если я сейчас напишу: читатели со слабыми желудками, вы, пожалуйста, эту главку не читайте – все равно же кто-то не удержится, правда? И получится, что я виноват… Так что, извиняйте, не стану описывать, какие звуки неслись из свертка.
Лет через пять словечко «плющить», наверное, канет в небытие, и мне его, в общем, не жалко, хотя именно оно способно с максимально возможной точностью передать, что творилось с Мозжаем.
Коротко говоря, его рев за считаные секунды из угрожающего превратился в жалобный и тут же сменился явственной предсмертной икотой.
Потом, как ни противно было, я собственноручно отстирывал самобранку, и не ругался при этом – нет, ласково величал барыней, голубушкой, и благодарил за верную службу.
Чеснок и вообще-то полезная вещь: микробы убивает, как Рэмбо супротивничков, пачками и колоннами, из него и настойку можно делать – от простуды первейшее средство, и еду приправлять – не морщитесь, это вкусно, а если насморк – можно в комнате на блюдце оставлять дольки, они воздух очищают, а еще… Ладно, хватит отвлекаться. Еще, как видите, от упырей помогает. Чеснок форева, микробз энд вэмпайарз – маздай!..
Хорошо, что мы все лежали, иначе ливень пуль и стрел смел бы нас в мгновение ока. Вырвавшиеся на оперативный простор викинги выпустили по окопу тучу стрел – не ради того, чтобы перебить нас, а просто чтобы не дать высунуться, и им это удалось. Картечь раскалывала щиты, рикошетила от «бункера» над аленьким цветочком, из бруствера вырывала комья, летевшие на нас вперемежку со щепами. Казалось, это продолжается бесконечно долго но на самом деле прошло всего несколько секунд.
Вдруг я заметил шевеление. Рудя! Ожил, немчик! И тут же стал геройствовать, потянулся к пистолетам.
Стрельба со стороны противника сошла на нет, и я поднялся на лапы. Одновременно первые викинги вскочили на бруствер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57