Замуровать Пандсалу в Феруче было куда более жестоко, чем вонзить ей нож в сердце. Более жестоко и более просто.
Нет, он не убьет ее, но и не сможет рассказать всем о ее преступлениях. Ему придется жить с этим. И ей тоже.
— Вставай, — приказал он. Когда выяснилось, что у Пандсалы нет на это сил, Рохан рывком поставил ее на ноги. Она зашаталась, но послушно пригладила волосы и пошла к реке умываться. Рохан нетерпеливо следил за Пандсалой, от всей души желая ей смерти. Но это желание было вызвано стыдом за допущенную роковую ошибку. Сумеет ли он пережить это? Хотелось поделиться со Сьонед и спросить у нее совета. Она все поймет и простит… Нет, он ни за что этого не сделает. Никогда.
Когда Пандсала привела в порядок волосы и разгладила юбки, Рохан пошел в лагерь, слыша за собой ее спотыкающиеся шаги. Что бы он ни сделал, до конца дней он будет слышать за спиной эти шаги. Шаги женщины, спотыкающейся о трупы.
* * *
Чтобы добраться до шатра, Ллейну потребовалась сильная рука его сына. Чадрик посадил отца в кресло и встал позади, придав лицу бесстрастное выражение. Зато лицо Ллейна выражало одновременно и досаду, и любопытство.
— Слава Богине, я здесь. Говори, что за спешка. Рохан встал и подошел к старику.
— Прости за то, что я был вынужден вызвать тебя сюда, — тихо начал он.
— Если бы без этого можно было обойтись, ты не прислал бы мне приказ верховного принца. Рассказывай, черт побери!
— Милорд, нужно, чтобы вы оба оказали мне большую услугу. Ты и принц Чадрик. — Он помедлил и покосился на Сьонед, неподвижно сидевшую с опущенной головой и крепко стиснутыми руками. Он сдержал данное себе обещание и ничего не рассказал ей. О Богиня, как она обиделась…
Он перевел взгляд на Ллейна и продолжил:
— Фирону требуется правитель из рода властвовавших там принцев. Я прошу тебя сделать мне любезность и обдумать возможность возведения на престол твоего внука, принца Ларика.
Скулы Ллейна, обтянутые пергаментной кожей, слегка порозовели, и он впился в Рохана внимательным, вопрошающим взором. Но первым отозвался ошеломленный Чадрик.
— Ларик? Почему? Благодаря тебе и Сьонед права твоего сына намного предпочтительнее…
— Помолчи… — прошептал Ллейн. Его глаза заглядывали Рохану прямо в душу. Прошло много времени, прежде чем он заговорил: голос старика напоминал шуршание сухих листьев. — Я думал, Фирон достанется Полю. Что-то заставило тебя изменить решение. И случилось оно сегодня. Я не верю, что причина кроется в голосовании, но если хочешь, приму это объяснение.
Рохан склонил голову.
— Спасибо, милорд.
— Если мой внук станет принцем Фирона, ты будешь иметь решающий голос в пользу Поля. Я это прекрасно понимаю. Не спрашиваю, почему ты не додумался до такого решения раньше, когда это могло спасти нас от множества трудностей.
И снова Рохан кивнул. На этот раз кивок был больше похож на поклон.
— Но ты подумал, к чему это приведет? Я не стремлюсь выйти за пределы моего острова. Когда меня не станет, престол займет Чадрик, а после будет править его старший сын Лудхиль. Ларику достанется поместье его матери Сандейя; он сможет управлять портами или выбрать любое дело себе по душе. Мы не хотим вмешиваться в дела континента, Рохан. Нам это не нужно. Нейтралитет — одна из причин нашего процветания.
— Я понимаю, милорд. Но мой сын не может унаследовать ни Фирон, ни часть его.
Он уже выдержал из-за этого жестокую схватку со Сьонед, Тобин и Чейном. Естественно, все они спорили. И впервые в жизни ему пришлось прикрикнуть на них, заявить, что такова его воля, что он принял такое решение, и что они обязаны беспрекословно подчиняться требованиям верховного принца, какими бы абсурдными они ни были. Тобин вылетела из его шатра ошеломленная, злая и обиженная. Чейн бросил на него один-единственный красноречивый взгляд и последовал за женой. Потерявшая дар речи от такого предательства, Сьонед не желала смотреть на него. Она осталась в шатре только потому, что Рохан приказал ей присутствовать при беседе с Ллейном и Чадриком. Он ненавидел себя за то, что не сказал правды самым близким людям, но просто не мог заставить себя сделать это.
Однако в случае с Фироном выбирать не приходилось. То, что Пандсала убила принца Айита, делало присоединение этого государства совершенно невозможным. Он не мог воскрешать мертвых, но мог отказаться пользоваться плодами преступления. Утешение было слабое, поскольку оставалось множество других преступлений, а он понятия не имел, как быть с ними.
— Поль не может принять Фирон, — повторил он.
— Почему? — спросил Ллейн. — Ты думаешь, что избыток власти может быть опасным? Или считаешь, что сегодня вечером Андраде не удастся представить неопровержимые доказательства?
Вместо Рохана ответила Сьонед. Ее тихий, безжизненный голос слегка напугал Рохана.
— Просто боязнь того, как к этому отнесутся другие. Ллейн, ты с милордом Чадриком воспитывал моего сына. Вы оба знаете его. Как вы думаете, он способен злоупотребить властью?
— Конечно, нет! — воскликнул Чадрик. — Честь присуща ему так же, как и кровь в жилах. Но это не наша заслуга, миледи.
— Если хотите, разделим эту заслугу пополам, — тихо ответила она, подняла глаза и слегка улыбнулась. — Мы знаем его и доверяем ему, но остальные могут думать по-другому. Или, по крайней мере, притворяться, что думают. Он будет править Пустыней и Маркой. Этого достаточно.
Ллейн все еще следил за Роханом.
— Я не знал, что на твои решения могут влиять мнимые страхи или угрозы.
— У всех нас есть тайные страхи, — откликнулся Рохан. — Волог боится, что заключенный благодаря внуку союз с Изелем окажется непрочным. Давви боится, что брак с Геммой, который принесет Тилалю Оссетию, приведет к конфликту с Костасом, когда тот унаследует Сир. Ты боишься вмешиваться в дела континента. Мы все чего-то боимся, милорд. Просто некоторые из нас предпочитают вовремя избавляться от своих страхов.
Ты мог бы сказать, что я боюсь за сына, и был бы прав.
На его плечи и так ляжет тяжкое бремя — Пустыня, Марка титул верховного принца, его дар «Гонца Солнца»… Это трусость или осторожность, если я хочу избавиться от разногласий, которые могут угрожать не только его власти, но и жизни?
— С помощью моего внука?
— Да, — прямо ответил Рохан.
Ллейн вздернул подбородок и посмотрел на Чадрика, чье изумление сменилось беспокойством.
— Как думаешь, Ларик справится? — спросил старик.
— Не знаю.
— Хватит, не скромничай! Сможет он править Фироном?
Сьонед слегка подалась вперед.
— Милорды, будет ли он рад этому? Конечно, для всех нас это было бы лучшим выходом, но если трон Ларику не по душе, я предпочту отказаться от этого плана.
Рохан одарил ее мрачным взглядом, на который Сьонед не обратила ни малейшего внимания.
— Твоя доброта не уступает твоей красоте, моя дорогая, — сказал Ллейн. Затем он вздохнул и покачал головой. — Не знаю. Думаю, я отжил свое.
— Прости, что доставляю тебе хлопоты, — сказал Рохан. — Но я должен, милорд. Поверь мне.
— Верю, верю. — Ллейн расправил хрупкие плечи и заговорил более оживленно. — Если бы кто-нибудь из «Гонцов Солнца» сегодня вечером связался с Эоли, мы могли бы предоставить мальчику возможность выбора. Но это должен быть именно его выбор, Рохан. Не мой и даже не его отца. Говоря без ложной скромности, я думаю, что он прекрасно справится. Заставлять его управлять имением, торговым портом или добычей жемчуга бессмысленно. Конечно, он молод и слегка заучился, но я припоминаю еще одного молодого и помешанного на книгах князька, который в подобных обстоятельствах не ударил лицом в грязь. — Старик вскинул бровь и посмотрел на Рохана, губы которого в первый раз за день тронула улыбка. — А Богиня знает, у молодых ум гибкий. Они быстро учатся быть принцами. Догадываюсь, что ему понадобится подписать договор о военной помощи. Может, он уже готов?
— Конечно. Я подготовил проект и хотел, чтобы вы ознакомились с ним. — Он взял со стула кусок пергамента и подал его Чадрику. — Если Кунакса попытается что-нибудь предпринять, Пустыня начнет наступление со стороны Тиглата. Я думаю, Волог поддержит нас с моря. На границе Фирона и Марки есть место, вполне подходящее для гарнизона. Если Ларику понадобится что-нибудь еще, только дайте знать.
— Кузен Кирстский очень щедр, — сухо заметил Ллейн. — Этак скоро весь континент перейдет в руки нашей семьи. Кстати, скажи мне, Рохан, почему он не взял с собой младшего сына?
— Волнайе только семнадцать лет, и он еще не посвящен в рыцари. Кроме того, сыновья Давви однажды будут править Сиром и Оссетией, а внук Волога Арлис унаследует власть над объединенным Кирст-Изелем. Поль станет владеть Пустыней и Маркой. Все они будут жить неподалеку от родины, за исключением Ларика. От Дорваля очень далеко до Фирона.
— Да, верно. Они не смогут слиться, как сливаются все остальные. Хотя я не рассчитываю на то, что Костас и Тилаль уживутся друг с другом, если только кто-нибудь не наденет на них крепкую узду. Но ты сам-то подумал о том, что если Ларик получит Фирон, у Поля окажется четыре родственника, правящих пятью странами? Вместе с Пустыней и Маркой это составит шесть государств из одиннадцати. Довольно грозный итог для тех, кто не входит в шестерку.
— Я подумал об этом, — признался Рохан. — В том числе, как ты правильно сказал, и о Костасе с Тилалем. Однако вся эта семейная кухня сложится лишь через одно-два поколения. К тому времени нас уже не будет на свете, и решать эту проблему придется кому-то другому.
— И его тайным страхам, — мрачно усмехнулся старый принц. — Ну что ж, найди мне «Гонца Солнца», который знает цвета Эоли, и мы известим моего ни о чем не подозревающего внука, что он может стать принцем. — Он посмотрел на Сьонед. — Нет, моя милая, можешь не предлагать мне свои услуги. В свите Андраде вполне достаточно фарадимов, чтобы сегодня днем она выделила мне одного из них.
Чадрик помог отцу встать и хотел вести его к выходу, но хрупкая фигурка внезапно выпрямилась.
Я умею ходить, — огрызнулся Ллейн. — Оставь меня.
— Конечно, отец.
Когда они ушли, Рохан обернулся к Сьонед. Непривычно тихая, она снова уставилась на свои руки. Огненные волосы скрывала тень, глаза прятались под ресницами. Больно было знать, что причиной этого является он сам.
— Я вижу, ты не понимаешь, — тихо начал он.
— Да. Не понимаю. — Сьонед подняла лицо. Ее глаза потемнели. — Что такого сказала тебе сегодня Пандсала? Я верю твоим доводам еще меньше, чем Ллейн. О чем она говорила с тобой, Рохан?
Он испытывал искушение. О Богиня, как ему хотелось рассказать ей правду! Но упрямая жалость к себе запрещала это.
— Ты клялся никогда не лгать мне, — прошептала она.
— И никогда не нарушал клятву.
Внезапно в ее глазах вспыхнул вызов. Но спустя мгновение она отвернулась.
— Ну и черт с тобой…
Рохан опустился в кресло, которое занимал Ллейн, чувствуя себя таким же старым, как человек, который только что его покинул. И одиноким. О Богиня, такого не было даже в ранней юности, когда он мечтал, работал, спал и жил один. До Сьонед.
Рохан посмотрел на склонившуюся гордую голову жены и понял, что он сочувствует Сьонед куда меньше, чем самому себе. Уязвленное самолюбие было расплатой за то, что он дал Пандсале власть. Но и от этой боли, и от боли, которую испытывала Сьонед, было лекарство. Никто из них не смел чувствовать себя одиноким. Пусть его считают трусом, но он не может жить без утешения, которое находит в уме и сердце Сьонед…
Когда он закончил рассказ, Сьонед закрыла лицо руками, словно не хотела видеть картину, которая складывалась из его слов. Она долго не открывала рта, но потом прошептала:
— Ее отец залил соленой водой живой зеленый луг. А она залила его кровью…
Рохан наморщил лоб. Ах, вот она о чем… Той осенью и зимой, когда он воевал с Ролстрой, лил нескончаемый дождь. Как только чуть распогодилось, они с Чейном и Давви поскакали осматривать равнину, на которой стояла армия Ролстры. Но солдаты ушли. На этом месте образовалось широкое, мелкое озеро: Ролстра велел запрудить приток Фаолейна. Но когда вода всосалась в землю, обнажив траву и липкую грязь, оказалось, что весь луг покрыт солью.
У Ролстры хватило власти приказать осквернить самое Землю. Рохан смотрел на испоганенный луг, вдыхал в себя острый запах, от которого в ноздрях оседала соль, и чуть не плакал… То же омерзение и отчаяние испытывал он сейчас.
— Вся эта кровь… — Сьонед подняла взгляд; в глазах ее было прозрение. — Она и на нас тоже, Рохан. Мы пытаемся смыть ее, а она не отмывается. Она такая же, как Янте, точно такая же! Почему мы этого не видели раньше?
— Это моя слепота, не твоя. Я не позволю тебе расплачиваться за мою ошибку.
Она упрямо покачала головой. Слезы текли по ее щекам.
— Нас с тобой предупреждали. А мы не слушали. Милостивая Богиня, Рохан, что мы наделали? Дочь Ролстры!
— Ничто из этого не коснется Поля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Нет, он не убьет ее, но и не сможет рассказать всем о ее преступлениях. Ему придется жить с этим. И ей тоже.
— Вставай, — приказал он. Когда выяснилось, что у Пандсалы нет на это сил, Рохан рывком поставил ее на ноги. Она зашаталась, но послушно пригладила волосы и пошла к реке умываться. Рохан нетерпеливо следил за Пандсалой, от всей души желая ей смерти. Но это желание было вызвано стыдом за допущенную роковую ошибку. Сумеет ли он пережить это? Хотелось поделиться со Сьонед и спросить у нее совета. Она все поймет и простит… Нет, он ни за что этого не сделает. Никогда.
Когда Пандсала привела в порядок волосы и разгладила юбки, Рохан пошел в лагерь, слыша за собой ее спотыкающиеся шаги. Что бы он ни сделал, до конца дней он будет слышать за спиной эти шаги. Шаги женщины, спотыкающейся о трупы.
* * *
Чтобы добраться до шатра, Ллейну потребовалась сильная рука его сына. Чадрик посадил отца в кресло и встал позади, придав лицу бесстрастное выражение. Зато лицо Ллейна выражало одновременно и досаду, и любопытство.
— Слава Богине, я здесь. Говори, что за спешка. Рохан встал и подошел к старику.
— Прости за то, что я был вынужден вызвать тебя сюда, — тихо начал он.
— Если бы без этого можно было обойтись, ты не прислал бы мне приказ верховного принца. Рассказывай, черт побери!
— Милорд, нужно, чтобы вы оба оказали мне большую услугу. Ты и принц Чадрик. — Он помедлил и покосился на Сьонед, неподвижно сидевшую с опущенной головой и крепко стиснутыми руками. Он сдержал данное себе обещание и ничего не рассказал ей. О Богиня, как она обиделась…
Он перевел взгляд на Ллейна и продолжил:
— Фирону требуется правитель из рода властвовавших там принцев. Я прошу тебя сделать мне любезность и обдумать возможность возведения на престол твоего внука, принца Ларика.
Скулы Ллейна, обтянутые пергаментной кожей, слегка порозовели, и он впился в Рохана внимательным, вопрошающим взором. Но первым отозвался ошеломленный Чадрик.
— Ларик? Почему? Благодаря тебе и Сьонед права твоего сына намного предпочтительнее…
— Помолчи… — прошептал Ллейн. Его глаза заглядывали Рохану прямо в душу. Прошло много времени, прежде чем он заговорил: голос старика напоминал шуршание сухих листьев. — Я думал, Фирон достанется Полю. Что-то заставило тебя изменить решение. И случилось оно сегодня. Я не верю, что причина кроется в голосовании, но если хочешь, приму это объяснение.
Рохан склонил голову.
— Спасибо, милорд.
— Если мой внук станет принцем Фирона, ты будешь иметь решающий голос в пользу Поля. Я это прекрасно понимаю. Не спрашиваю, почему ты не додумался до такого решения раньше, когда это могло спасти нас от множества трудностей.
И снова Рохан кивнул. На этот раз кивок был больше похож на поклон.
— Но ты подумал, к чему это приведет? Я не стремлюсь выйти за пределы моего острова. Когда меня не станет, престол займет Чадрик, а после будет править его старший сын Лудхиль. Ларику достанется поместье его матери Сандейя; он сможет управлять портами или выбрать любое дело себе по душе. Мы не хотим вмешиваться в дела континента, Рохан. Нам это не нужно. Нейтралитет — одна из причин нашего процветания.
— Я понимаю, милорд. Но мой сын не может унаследовать ни Фирон, ни часть его.
Он уже выдержал из-за этого жестокую схватку со Сьонед, Тобин и Чейном. Естественно, все они спорили. И впервые в жизни ему пришлось прикрикнуть на них, заявить, что такова его воля, что он принял такое решение, и что они обязаны беспрекословно подчиняться требованиям верховного принца, какими бы абсурдными они ни были. Тобин вылетела из его шатра ошеломленная, злая и обиженная. Чейн бросил на него один-единственный красноречивый взгляд и последовал за женой. Потерявшая дар речи от такого предательства, Сьонед не желала смотреть на него. Она осталась в шатре только потому, что Рохан приказал ей присутствовать при беседе с Ллейном и Чадриком. Он ненавидел себя за то, что не сказал правды самым близким людям, но просто не мог заставить себя сделать это.
Однако в случае с Фироном выбирать не приходилось. То, что Пандсала убила принца Айита, делало присоединение этого государства совершенно невозможным. Он не мог воскрешать мертвых, но мог отказаться пользоваться плодами преступления. Утешение было слабое, поскольку оставалось множество других преступлений, а он понятия не имел, как быть с ними.
— Поль не может принять Фирон, — повторил он.
— Почему? — спросил Ллейн. — Ты думаешь, что избыток власти может быть опасным? Или считаешь, что сегодня вечером Андраде не удастся представить неопровержимые доказательства?
Вместо Рохана ответила Сьонед. Ее тихий, безжизненный голос слегка напугал Рохана.
— Просто боязнь того, как к этому отнесутся другие. Ллейн, ты с милордом Чадриком воспитывал моего сына. Вы оба знаете его. Как вы думаете, он способен злоупотребить властью?
— Конечно, нет! — воскликнул Чадрик. — Честь присуща ему так же, как и кровь в жилах. Но это не наша заслуга, миледи.
— Если хотите, разделим эту заслугу пополам, — тихо ответила она, подняла глаза и слегка улыбнулась. — Мы знаем его и доверяем ему, но остальные могут думать по-другому. Или, по крайней мере, притворяться, что думают. Он будет править Пустыней и Маркой. Этого достаточно.
Ллейн все еще следил за Роханом.
— Я не знал, что на твои решения могут влиять мнимые страхи или угрозы.
— У всех нас есть тайные страхи, — откликнулся Рохан. — Волог боится, что заключенный благодаря внуку союз с Изелем окажется непрочным. Давви боится, что брак с Геммой, который принесет Тилалю Оссетию, приведет к конфликту с Костасом, когда тот унаследует Сир. Ты боишься вмешиваться в дела континента. Мы все чего-то боимся, милорд. Просто некоторые из нас предпочитают вовремя избавляться от своих страхов.
Ты мог бы сказать, что я боюсь за сына, и был бы прав.
На его плечи и так ляжет тяжкое бремя — Пустыня, Марка титул верховного принца, его дар «Гонца Солнца»… Это трусость или осторожность, если я хочу избавиться от разногласий, которые могут угрожать не только его власти, но и жизни?
— С помощью моего внука?
— Да, — прямо ответил Рохан.
Ллейн вздернул подбородок и посмотрел на Чадрика, чье изумление сменилось беспокойством.
— Как думаешь, Ларик справится? — спросил старик.
— Не знаю.
— Хватит, не скромничай! Сможет он править Фироном?
Сьонед слегка подалась вперед.
— Милорды, будет ли он рад этому? Конечно, для всех нас это было бы лучшим выходом, но если трон Ларику не по душе, я предпочту отказаться от этого плана.
Рохан одарил ее мрачным взглядом, на который Сьонед не обратила ни малейшего внимания.
— Твоя доброта не уступает твоей красоте, моя дорогая, — сказал Ллейн. Затем он вздохнул и покачал головой. — Не знаю. Думаю, я отжил свое.
— Прости, что доставляю тебе хлопоты, — сказал Рохан. — Но я должен, милорд. Поверь мне.
— Верю, верю. — Ллейн расправил хрупкие плечи и заговорил более оживленно. — Если бы кто-нибудь из «Гонцов Солнца» сегодня вечером связался с Эоли, мы могли бы предоставить мальчику возможность выбора. Но это должен быть именно его выбор, Рохан. Не мой и даже не его отца. Говоря без ложной скромности, я думаю, что он прекрасно справится. Заставлять его управлять имением, торговым портом или добычей жемчуга бессмысленно. Конечно, он молод и слегка заучился, но я припоминаю еще одного молодого и помешанного на книгах князька, который в подобных обстоятельствах не ударил лицом в грязь. — Старик вскинул бровь и посмотрел на Рохана, губы которого в первый раз за день тронула улыбка. — А Богиня знает, у молодых ум гибкий. Они быстро учатся быть принцами. Догадываюсь, что ему понадобится подписать договор о военной помощи. Может, он уже готов?
— Конечно. Я подготовил проект и хотел, чтобы вы ознакомились с ним. — Он взял со стула кусок пергамента и подал его Чадрику. — Если Кунакса попытается что-нибудь предпринять, Пустыня начнет наступление со стороны Тиглата. Я думаю, Волог поддержит нас с моря. На границе Фирона и Марки есть место, вполне подходящее для гарнизона. Если Ларику понадобится что-нибудь еще, только дайте знать.
— Кузен Кирстский очень щедр, — сухо заметил Ллейн. — Этак скоро весь континент перейдет в руки нашей семьи. Кстати, скажи мне, Рохан, почему он не взял с собой младшего сына?
— Волнайе только семнадцать лет, и он еще не посвящен в рыцари. Кроме того, сыновья Давви однажды будут править Сиром и Оссетией, а внук Волога Арлис унаследует власть над объединенным Кирст-Изелем. Поль станет владеть Пустыней и Маркой. Все они будут жить неподалеку от родины, за исключением Ларика. От Дорваля очень далеко до Фирона.
— Да, верно. Они не смогут слиться, как сливаются все остальные. Хотя я не рассчитываю на то, что Костас и Тилаль уживутся друг с другом, если только кто-нибудь не наденет на них крепкую узду. Но ты сам-то подумал о том, что если Ларик получит Фирон, у Поля окажется четыре родственника, правящих пятью странами? Вместе с Пустыней и Маркой это составит шесть государств из одиннадцати. Довольно грозный итог для тех, кто не входит в шестерку.
— Я подумал об этом, — признался Рохан. — В том числе, как ты правильно сказал, и о Костасе с Тилалем. Однако вся эта семейная кухня сложится лишь через одно-два поколения. К тому времени нас уже не будет на свете, и решать эту проблему придется кому-то другому.
— И его тайным страхам, — мрачно усмехнулся старый принц. — Ну что ж, найди мне «Гонца Солнца», который знает цвета Эоли, и мы известим моего ни о чем не подозревающего внука, что он может стать принцем. — Он посмотрел на Сьонед. — Нет, моя милая, можешь не предлагать мне свои услуги. В свите Андраде вполне достаточно фарадимов, чтобы сегодня днем она выделила мне одного из них.
Чадрик помог отцу встать и хотел вести его к выходу, но хрупкая фигурка внезапно выпрямилась.
Я умею ходить, — огрызнулся Ллейн. — Оставь меня.
— Конечно, отец.
Когда они ушли, Рохан обернулся к Сьонед. Непривычно тихая, она снова уставилась на свои руки. Огненные волосы скрывала тень, глаза прятались под ресницами. Больно было знать, что причиной этого является он сам.
— Я вижу, ты не понимаешь, — тихо начал он.
— Да. Не понимаю. — Сьонед подняла лицо. Ее глаза потемнели. — Что такого сказала тебе сегодня Пандсала? Я верю твоим доводам еще меньше, чем Ллейн. О чем она говорила с тобой, Рохан?
Он испытывал искушение. О Богиня, как ему хотелось рассказать ей правду! Но упрямая жалость к себе запрещала это.
— Ты клялся никогда не лгать мне, — прошептала она.
— И никогда не нарушал клятву.
Внезапно в ее глазах вспыхнул вызов. Но спустя мгновение она отвернулась.
— Ну и черт с тобой…
Рохан опустился в кресло, которое занимал Ллейн, чувствуя себя таким же старым, как человек, который только что его покинул. И одиноким. О Богиня, такого не было даже в ранней юности, когда он мечтал, работал, спал и жил один. До Сьонед.
Рохан посмотрел на склонившуюся гордую голову жены и понял, что он сочувствует Сьонед куда меньше, чем самому себе. Уязвленное самолюбие было расплатой за то, что он дал Пандсале власть. Но и от этой боли, и от боли, которую испытывала Сьонед, было лекарство. Никто из них не смел чувствовать себя одиноким. Пусть его считают трусом, но он не может жить без утешения, которое находит в уме и сердце Сьонед…
Когда он закончил рассказ, Сьонед закрыла лицо руками, словно не хотела видеть картину, которая складывалась из его слов. Она долго не открывала рта, но потом прошептала:
— Ее отец залил соленой водой живой зеленый луг. А она залила его кровью…
Рохан наморщил лоб. Ах, вот она о чем… Той осенью и зимой, когда он воевал с Ролстрой, лил нескончаемый дождь. Как только чуть распогодилось, они с Чейном и Давви поскакали осматривать равнину, на которой стояла армия Ролстры. Но солдаты ушли. На этом месте образовалось широкое, мелкое озеро: Ролстра велел запрудить приток Фаолейна. Но когда вода всосалась в землю, обнажив траву и липкую грязь, оказалось, что весь луг покрыт солью.
У Ролстры хватило власти приказать осквернить самое Землю. Рохан смотрел на испоганенный луг, вдыхал в себя острый запах, от которого в ноздрях оседала соль, и чуть не плакал… То же омерзение и отчаяние испытывал он сейчас.
— Вся эта кровь… — Сьонед подняла взгляд; в глазах ее было прозрение. — Она и на нас тоже, Рохан. Мы пытаемся смыть ее, а она не отмывается. Она такая же, как Янте, точно такая же! Почему мы этого не видели раньше?
— Это моя слепота, не твоя. Я не позволю тебе расплачиваться за мою ошибку.
Она упрямо покачала головой. Слезы текли по ее щекам.
— Нас с тобой предупреждали. А мы не слушали. Милостивая Богиня, Рохан, что мы наделали? Дочь Ролстры!
— Ничто из этого не коснется Поля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95