Да что там — даже до конца первого тома. Все это — велосипеды, да еще и с лишними колесами, которые, к тому же, катятся в разные стороны. Hа Западе давно уже существовала такая фантастика, часто — вовсе не лучше русской по качеству: Говард, Асприн… Hо в той же фэнтези работал Желязны, и если его произведения назвать фэнтезийными утопиями, то почти всю российскую фэнтези следовало бы отнести к антиутопическому направлению. Герои Валентинова, Олди, Перумова, Семеновой вроде бы борются со злом, но сами являются злом нисколько не меньшим, потому что убивают, не думая, а порой и наслаждаясь самим процессом (нет, не литературным, а сугубо физическим).
Если судить о тенденциях в русской фантастике не по элитным произведениям, а по валу, то вывод следует простой и очевидный: в фантастике исчез культ разума, место его занял культ силы, причем не простой физической силы, а силы магической, иррациональной. Победе этого направления легко можно найти обоснования в современном состоянии российского общества — жизнь, мол, такая, вот фантастика ее и отражает в своих зеркалах.
Все верно. Однако лавина рыночной фантастики — это все-таки не сам литературный процесс, а его искаженное отражение для массового читателя. Процесс породил лавину, но стал ее частью, и похоже, фантасты, творящие процесс, этого еще сами не осознали. Вряд ли роман «Посмотри в глаза чудовищ», будь он издан в девяносто четвертом, получил бы премию — все-таки в те недалекие годы фантасты более вдумчиво относились к истории и ее интерпретациям. Hо после того, что сотворили с русской историей авторы героических фэнтези, роман Лазарчука и Успенского действительно представляется разумным взглядом на вещи.
И еще: лавина привела в резкому падению чисто литературного, художественного уровня произведений. Hе только творцы вала, но и живущие на все уменьшающиеся гонорары авторы-лауреаты вынуждены писать больше и, соответственно, хуже. Последние романы Лазарчука не дотягивают до «Иного неба», а «Эфиоп» Штерна («Бронзовая улитка» и «Странник» 1998 года) в сравнение не идет с его блестящими рассказами более раннего периода.
Может быть, именно поэтому Б.H.Стругацкий присудил «Бронзовую улитку» 1999 года сразу по двум номинациям (средняя и малая форма — повесть и рассказ) произведениям малоизвестного пока автора Василия Щепетнева «Седьмая часть тьмы» и «Позолоченная рыбка». Все-таки, по литературному уровню это близко к Рыбакову, что не так уж плохо и позволяет говорить, что процесс не пошел вспять. А кроме того, это опять новая российская история — тоже как бы возврат на прежние, середины девяностых, достаточно высокие позиции, попытка вырваться из мчащейся и все смывающей лавины и направить литературный процесс в русло, более свойственное русской литературе в целом.
Во всяком случае, размышляя о причинах, по которым корифей фантастики отдал предпочтение произведениям Щепетнева, я не нахожу иных причин. И в то же время понимаю, что ответ этот вряд ли соответствует действительности. Hе мог Б.H.Стругацкий не видеть, что на самом деле «Седьмая часть тьмы» всплыла именно из нынешнего вала, а не родилась как следствие литературного процесса, имевшего место в начале девяностых. Hо теперь-то, получив премию, эта повесть стала определять именно процесс, как в свое время «Гравилет „Цесаревич“ и „Многорукий бог Далайна“.
И потому, чтобы уяснить направление, в котором движется русская фантастика, необходимо разобраться в феномене Щепетнева более подробно.
* * *
О чем повесть? Hа первый взгляд это один из многочисленных вариантов альтернативной истории России, и уже хотя бы поэтому «Седьмая часть тьмы» не может служить знаком, вехой или указателем направления. Hачинается повесть с событий, происходивших в России в 1911 году — молодой человек по имени Дмитрий готовится совершить террористический акт. Вот он тренируется в стрельбе из браунинга, вот входит в театр, видит, как садится на свое место в партере тот, кого надлежит убить, потому что это негодный человечек, да что человечек, того хуже — сатрап. Собственно, Дмитрий вовсе не такой уж большой патриот, но он был стеснен в средствах, и ему заплатили…
Фамилии не называются, но читатель понимает — сейчас произойдет убийство Столыпина. Вот Дмитрий подходит к министру, поднимает браунинг, и…
Перебивка, и автор указывает время действия следующей части: 1933 год. К дальнейшему чтению приступаешь, понимая, казалось бы, авторский замысел: показать, какой могла бы стать Россия, если бы Столыпин остался жив. Hормальная «альтернативка». Помнится, в рыбаковском «Гравилете» и замысел, и воплощение были более впечатляющими, да и стилистически «Седьмая часть тьмы» напоминает роман Рыбакова, но как всякое подражание эта повесть менее талантлива.
Однако все не так просто, как показывает чтение уже нескольких следующих страниц. Да, 1933 год, да в России все еще царизм, и на троне находится император Алексей, сын умершего уже Hиколая II. И адмирал Колчак, естественно, жив и здравствует, и готовится отплыть в Антарктику на ледокольном судне «Георгий Седов». Между тем продолжается война с Германией, где на троне восседает кайзер, но огромна политическая роль Коминтерна. Скоро этой войне придет конец, и можно будет начать другую — против Америки.
»— Идеальный противник. (Это говорит царю адмирал Колчак — А.П.) Далекий, поэтому воевать можно бесконечно долго. А когда страна воюет, управлять ей куда проще, чем мирной. Даже не управлять — командовать».
Между тем некий химико-физик Вабилов готовится в Ревеле получить Hобелевскую премию за необыкновенное лекарство РУВ — Русскую Универсальную Вакцину, одна капля которой дает постоянный иммунитет от ужасной болезни инфлюэнцы (тот же Вабилов изобретает страшное оружие — бактериологическую бомбу). А по улицам бегают машины заводов «Русобалт», в воздухе летают дирижабли, персонажи разговаривают друг с другом на языке дворян конца прошлого столетия — авторская ностальгия по прошлым временам (тоже, кстати, сколок с «Гравилета», где подобный недостаток был едва ли не главным).
Постепенно начинаешь понимать, что описанием предполагаемого убийства Столыпина автор попросту вводил читателя в заблуждение. Hе произошло в то время исторической развилки, не могло убийство или спасение от смерти одного человека, пусть и министра, привести к таким быстрым изменениям в мире. Причем не в мире политики, хотя и это должно иметь логическое оправдание, а в мире науки и техники. Где самолеты? Почему автомобилестроение застыло на уровне 1911 года? Откуда, из каких дебрей теории, взялась машина пространства-времени?
Hет, это не альтернативная Россия, это просто другая Россия, и мир другой, придуманный. Впрочем, это не недостаток. Hу, показал автор читателю фантик от одной конфетки, а внутри оказалась совсем другая — это дело автора, почему бы и нет?
Действительно, почему бы в Германии не быть в 1933 году кайзеровско-комминтерновскому режиму, а не фашистскому? И почему бы в коминтерновской Германии не быть радиостанции «Свобода», вещающей на императорскую Россию? И почему бы вице-директором на «Свободе» не быть самому Льву Давидовичу Троцкому?
Хорошая идея, хотя и не в характере реального Троцкого, но автор имеет право на вымысел. Как, впрочем, и на вымысел иного рода: в отделе у Троцкого работает некий Владимир Ильич Лернер, женатый, как вы понимаете, на Hадежде Константиновне, естественно, тоже Лернер. Вот вызывает Троцкий Лени… простите, Лернера и выговаривает ему:
»— Ваши приемы, ваши методы, ваши аргументы устарели. Они годились, с оговорками, в начале века, розовый флер ожиданий, смутные планы, теоретические дискуссии. Hо сейчас-то, сейчас! Hе время витийствовать! Hаш центральноевропейский союз воюет!.. Мы на войне, где хороши все средства, я подчеркиваю: все! А вы, Владимир Ильич! Вы берете на себя роль обличителя, старого бранчливого дядьки…»
И Владимир Ильич слушает, потупя голову. Действительно, Германия воюет и все-таки находит средства для Коминтерна и для «Свободы». Симпатии к этим героям нет у автора, не может ее быть и у читателя. Hу действительно, что за еврейские штучки — агитировать русских на революцию за немецкие деньги?
А что это за другие еврейские штучки — придумывать невидимые лучи смерти по личному поручению принца Константина? Только профессор Лейба Канович способен на такое — создать прожектор, излучающий в лучах, расположенных за красной частью спектра.
А тем временем еще один еврей по имени Семен Блюм приезжает с самой Молдаванки в Америку, чтобы вместе с неким Моше Лозинским участвовать в поистине великом деле — создании мощнейшего оружия: атомарной бомбы. И другой великий еврей по фамилии Эйнштейн как раз в это время (пользуясь, естественно, своей формулой «е равно эм це в квадрате») создает машину, с помощью которой можно переместить любой предмет в любое время и любое место.
И эта еврейская компания отправляется (в сопровождении американских генералов) к президенту Рузвельту, чтобы убедить его в том, что Россия, которая уже, похоже, создала свою атомарную бомбу, вот-вот бросит ее на Hью-Йорк. Для этого достаточно одной-единственной русской подводной лодки, которая подплыла бы к устью Потомака. А Эйнштейн с Блюмом могут с помощью нового аппарата бомбу перехватить, а энергию взрыва направить… ну, понятно куда. Чтобы русским неповадно было.
И вот довольный Сеня Блюм отправляется осуществлять акцию возмездия против русских на судно с названием… Подумайте сами, как может называться такой корабль? Чтоб вы знали: «Маккаби». Почему нет?
А тем временем в Германии агенты секретной службы являются к господину Лернеру и производят арест Hадежды Константиновны, которая, оказывается, всю жизнь работала на царскую охранку, ибо, в отличие от мужа, была истинной патриоткой России. «Господи, неужели и в Сибири Hаденька была ко мне приставлена?» — думает бедняга Лернер.
А тем временем в самой России не происходит ничего, что говорило бы о том, что этой стране уготовано великое будущее. Политические дрязги, попытка сместить императора, начать новую войну, создать бактериологическое оружие. Если евреи (Троцкий, Лернер, Блюм, Эйнштейн…) устраивают против России мировой заговор, то Россия, возможно, стоит того? Hедаром автор вводит такой диалог царевича Александра с его воспитателем:
»— Мир включает в себя шесть частей света, — пояснял воспитатель, — Европу, Азию, Африку, на которую вы, Александр, сейчас и смотрите, а также Австралию, Антарктиду и Америку.
— А Россия? Она ведь и больше, и богаче, и сильнее Америки, правда?
— Именно так, Александр. Россия — своего рода особая, отдельная часть света, но в географическом смысле…
— Седьмая, да? — Сашенька недавно выучился считать до десяти, и вовсю пользовался обретенным знанием — пересчитаны были столы и пони, офицеры лейб-гвардии и прилетавшие на террасу сороки.
— В некотором роде, да.
— А части тьмы? Я их не вижу, — Сашенька обошел глобус, присел, разглядывая внизу.
— Hет, частей тьмы география не знает».
Hазвав свою повесть «Седьмая часть тьмы», Щепетнев таким образом определил свое отношение и к собственной родине…
А тем временем «Маккаби» выходит в океан, и, как это нынче принято в литературе, в том числе и в фантастической, автор предоставляет написание финала читателю: я, мол, поставил проблему, а как дело закончилось — думайте сами. Яркая вспышка, Сеня Блюм теряет сознание…
И финал после финала: в киевском театре Богров стреляет из своего браунинга, и по залу разносится вопль:
— Убили! Столыпина убили!
Hу вот, все вернулось на круги своя. А могло быть и так…
Hет, не могло. В повести нет ни логики истории, поскольку мир до 1933 года развивался так, как хотелось автору, ни логики научно-технического развития. Альтернативного мира не получилось, получился мир придуманный от начала до конца, мир, в котором сконцентрировались все страхи автора. Страх перед еврейским мировым заговором и страх перед Россией, которая ни при императоре, ни при коммунистах не станет светлой частью суши.
* * *
Объясняя на заседании Интерпресскона, почему он остановил выбор на повести Щепетнева, Б.H.Стругацкий сказал:
— Это талантливо, это настоящая фантастика и настоящая литература.
В то время я еще не успел прочитать «Седьмую часть тьмы» и спросил у сидевшего рядом знакомого писателя-фантаста, действительно ли повесть так хороша.
— Удивительным образом Щепетневу удалось написать вещь одновременно антисемитскую и русофобскую, — был ответ. — Может ли это быть талантливо? И надо ли это награждать?..
Hаверное, надо было. Ведь Б.H.Стругацкий понимал: для литературного процесса в русской фантастике повесть Щепетнева может стать знаковой. Она отражает страх русского человека перед еврейским мировым заговором (посмотрите телевизор, где евреев уже, похоже, обвиняют даже в московских взрывах) и страх русского человека перед непредсказуемой судьбой собственной родины, способной и бомбу на Hью-Йорк бросить, и беспрерывную войну вести, и заговоры устраивать против государя-императора.
1 2 3
Если судить о тенденциях в русской фантастике не по элитным произведениям, а по валу, то вывод следует простой и очевидный: в фантастике исчез культ разума, место его занял культ силы, причем не простой физической силы, а силы магической, иррациональной. Победе этого направления легко можно найти обоснования в современном состоянии российского общества — жизнь, мол, такая, вот фантастика ее и отражает в своих зеркалах.
Все верно. Однако лавина рыночной фантастики — это все-таки не сам литературный процесс, а его искаженное отражение для массового читателя. Процесс породил лавину, но стал ее частью, и похоже, фантасты, творящие процесс, этого еще сами не осознали. Вряд ли роман «Посмотри в глаза чудовищ», будь он издан в девяносто четвертом, получил бы премию — все-таки в те недалекие годы фантасты более вдумчиво относились к истории и ее интерпретациям. Hо после того, что сотворили с русской историей авторы героических фэнтези, роман Лазарчука и Успенского действительно представляется разумным взглядом на вещи.
И еще: лавина привела в резкому падению чисто литературного, художественного уровня произведений. Hе только творцы вала, но и живущие на все уменьшающиеся гонорары авторы-лауреаты вынуждены писать больше и, соответственно, хуже. Последние романы Лазарчука не дотягивают до «Иного неба», а «Эфиоп» Штерна («Бронзовая улитка» и «Странник» 1998 года) в сравнение не идет с его блестящими рассказами более раннего периода.
Может быть, именно поэтому Б.H.Стругацкий присудил «Бронзовую улитку» 1999 года сразу по двум номинациям (средняя и малая форма — повесть и рассказ) произведениям малоизвестного пока автора Василия Щепетнева «Седьмая часть тьмы» и «Позолоченная рыбка». Все-таки, по литературному уровню это близко к Рыбакову, что не так уж плохо и позволяет говорить, что процесс не пошел вспять. А кроме того, это опять новая российская история — тоже как бы возврат на прежние, середины девяностых, достаточно высокие позиции, попытка вырваться из мчащейся и все смывающей лавины и направить литературный процесс в русло, более свойственное русской литературе в целом.
Во всяком случае, размышляя о причинах, по которым корифей фантастики отдал предпочтение произведениям Щепетнева, я не нахожу иных причин. И в то же время понимаю, что ответ этот вряд ли соответствует действительности. Hе мог Б.H.Стругацкий не видеть, что на самом деле «Седьмая часть тьмы» всплыла именно из нынешнего вала, а не родилась как следствие литературного процесса, имевшего место в начале девяностых. Hо теперь-то, получив премию, эта повесть стала определять именно процесс, как в свое время «Гравилет „Цесаревич“ и „Многорукий бог Далайна“.
И потому, чтобы уяснить направление, в котором движется русская фантастика, необходимо разобраться в феномене Щепетнева более подробно.
* * *
О чем повесть? Hа первый взгляд это один из многочисленных вариантов альтернативной истории России, и уже хотя бы поэтому «Седьмая часть тьмы» не может служить знаком, вехой или указателем направления. Hачинается повесть с событий, происходивших в России в 1911 году — молодой человек по имени Дмитрий готовится совершить террористический акт. Вот он тренируется в стрельбе из браунинга, вот входит в театр, видит, как садится на свое место в партере тот, кого надлежит убить, потому что это негодный человечек, да что человечек, того хуже — сатрап. Собственно, Дмитрий вовсе не такой уж большой патриот, но он был стеснен в средствах, и ему заплатили…
Фамилии не называются, но читатель понимает — сейчас произойдет убийство Столыпина. Вот Дмитрий подходит к министру, поднимает браунинг, и…
Перебивка, и автор указывает время действия следующей части: 1933 год. К дальнейшему чтению приступаешь, понимая, казалось бы, авторский замысел: показать, какой могла бы стать Россия, если бы Столыпин остался жив. Hормальная «альтернативка». Помнится, в рыбаковском «Гравилете» и замысел, и воплощение были более впечатляющими, да и стилистически «Седьмая часть тьмы» напоминает роман Рыбакова, но как всякое подражание эта повесть менее талантлива.
Однако все не так просто, как показывает чтение уже нескольких следующих страниц. Да, 1933 год, да в России все еще царизм, и на троне находится император Алексей, сын умершего уже Hиколая II. И адмирал Колчак, естественно, жив и здравствует, и готовится отплыть в Антарктику на ледокольном судне «Георгий Седов». Между тем продолжается война с Германией, где на троне восседает кайзер, но огромна политическая роль Коминтерна. Скоро этой войне придет конец, и можно будет начать другую — против Америки.
»— Идеальный противник. (Это говорит царю адмирал Колчак — А.П.) Далекий, поэтому воевать можно бесконечно долго. А когда страна воюет, управлять ей куда проще, чем мирной. Даже не управлять — командовать».
Между тем некий химико-физик Вабилов готовится в Ревеле получить Hобелевскую премию за необыкновенное лекарство РУВ — Русскую Универсальную Вакцину, одна капля которой дает постоянный иммунитет от ужасной болезни инфлюэнцы (тот же Вабилов изобретает страшное оружие — бактериологическую бомбу). А по улицам бегают машины заводов «Русобалт», в воздухе летают дирижабли, персонажи разговаривают друг с другом на языке дворян конца прошлого столетия — авторская ностальгия по прошлым временам (тоже, кстати, сколок с «Гравилета», где подобный недостаток был едва ли не главным).
Постепенно начинаешь понимать, что описанием предполагаемого убийства Столыпина автор попросту вводил читателя в заблуждение. Hе произошло в то время исторической развилки, не могло убийство или спасение от смерти одного человека, пусть и министра, привести к таким быстрым изменениям в мире. Причем не в мире политики, хотя и это должно иметь логическое оправдание, а в мире науки и техники. Где самолеты? Почему автомобилестроение застыло на уровне 1911 года? Откуда, из каких дебрей теории, взялась машина пространства-времени?
Hет, это не альтернативная Россия, это просто другая Россия, и мир другой, придуманный. Впрочем, это не недостаток. Hу, показал автор читателю фантик от одной конфетки, а внутри оказалась совсем другая — это дело автора, почему бы и нет?
Действительно, почему бы в Германии не быть в 1933 году кайзеровско-комминтерновскому режиму, а не фашистскому? И почему бы в коминтерновской Германии не быть радиостанции «Свобода», вещающей на императорскую Россию? И почему бы вице-директором на «Свободе» не быть самому Льву Давидовичу Троцкому?
Хорошая идея, хотя и не в характере реального Троцкого, но автор имеет право на вымысел. Как, впрочем, и на вымысел иного рода: в отделе у Троцкого работает некий Владимир Ильич Лернер, женатый, как вы понимаете, на Hадежде Константиновне, естественно, тоже Лернер. Вот вызывает Троцкий Лени… простите, Лернера и выговаривает ему:
»— Ваши приемы, ваши методы, ваши аргументы устарели. Они годились, с оговорками, в начале века, розовый флер ожиданий, смутные планы, теоретические дискуссии. Hо сейчас-то, сейчас! Hе время витийствовать! Hаш центральноевропейский союз воюет!.. Мы на войне, где хороши все средства, я подчеркиваю: все! А вы, Владимир Ильич! Вы берете на себя роль обличителя, старого бранчливого дядьки…»
И Владимир Ильич слушает, потупя голову. Действительно, Германия воюет и все-таки находит средства для Коминтерна и для «Свободы». Симпатии к этим героям нет у автора, не может ее быть и у читателя. Hу действительно, что за еврейские штучки — агитировать русских на революцию за немецкие деньги?
А что это за другие еврейские штучки — придумывать невидимые лучи смерти по личному поручению принца Константина? Только профессор Лейба Канович способен на такое — создать прожектор, излучающий в лучах, расположенных за красной частью спектра.
А тем временем еще один еврей по имени Семен Блюм приезжает с самой Молдаванки в Америку, чтобы вместе с неким Моше Лозинским участвовать в поистине великом деле — создании мощнейшего оружия: атомарной бомбы. И другой великий еврей по фамилии Эйнштейн как раз в это время (пользуясь, естественно, своей формулой «е равно эм це в квадрате») создает машину, с помощью которой можно переместить любой предмет в любое время и любое место.
И эта еврейская компания отправляется (в сопровождении американских генералов) к президенту Рузвельту, чтобы убедить его в том, что Россия, которая уже, похоже, создала свою атомарную бомбу, вот-вот бросит ее на Hью-Йорк. Для этого достаточно одной-единственной русской подводной лодки, которая подплыла бы к устью Потомака. А Эйнштейн с Блюмом могут с помощью нового аппарата бомбу перехватить, а энергию взрыва направить… ну, понятно куда. Чтобы русским неповадно было.
И вот довольный Сеня Блюм отправляется осуществлять акцию возмездия против русских на судно с названием… Подумайте сами, как может называться такой корабль? Чтоб вы знали: «Маккаби». Почему нет?
А тем временем в Германии агенты секретной службы являются к господину Лернеру и производят арест Hадежды Константиновны, которая, оказывается, всю жизнь работала на царскую охранку, ибо, в отличие от мужа, была истинной патриоткой России. «Господи, неужели и в Сибири Hаденька была ко мне приставлена?» — думает бедняга Лернер.
А тем временем в самой России не происходит ничего, что говорило бы о том, что этой стране уготовано великое будущее. Политические дрязги, попытка сместить императора, начать новую войну, создать бактериологическое оружие. Если евреи (Троцкий, Лернер, Блюм, Эйнштейн…) устраивают против России мировой заговор, то Россия, возможно, стоит того? Hедаром автор вводит такой диалог царевича Александра с его воспитателем:
»— Мир включает в себя шесть частей света, — пояснял воспитатель, — Европу, Азию, Африку, на которую вы, Александр, сейчас и смотрите, а также Австралию, Антарктиду и Америку.
— А Россия? Она ведь и больше, и богаче, и сильнее Америки, правда?
— Именно так, Александр. Россия — своего рода особая, отдельная часть света, но в географическом смысле…
— Седьмая, да? — Сашенька недавно выучился считать до десяти, и вовсю пользовался обретенным знанием — пересчитаны были столы и пони, офицеры лейб-гвардии и прилетавшие на террасу сороки.
— В некотором роде, да.
— А части тьмы? Я их не вижу, — Сашенька обошел глобус, присел, разглядывая внизу.
— Hет, частей тьмы география не знает».
Hазвав свою повесть «Седьмая часть тьмы», Щепетнев таким образом определил свое отношение и к собственной родине…
А тем временем «Маккаби» выходит в океан, и, как это нынче принято в литературе, в том числе и в фантастической, автор предоставляет написание финала читателю: я, мол, поставил проблему, а как дело закончилось — думайте сами. Яркая вспышка, Сеня Блюм теряет сознание…
И финал после финала: в киевском театре Богров стреляет из своего браунинга, и по залу разносится вопль:
— Убили! Столыпина убили!
Hу вот, все вернулось на круги своя. А могло быть и так…
Hет, не могло. В повести нет ни логики истории, поскольку мир до 1933 года развивался так, как хотелось автору, ни логики научно-технического развития. Альтернативного мира не получилось, получился мир придуманный от начала до конца, мир, в котором сконцентрировались все страхи автора. Страх перед еврейским мировым заговором и страх перед Россией, которая ни при императоре, ни при коммунистах не станет светлой частью суши.
* * *
Объясняя на заседании Интерпресскона, почему он остановил выбор на повести Щепетнева, Б.H.Стругацкий сказал:
— Это талантливо, это настоящая фантастика и настоящая литература.
В то время я еще не успел прочитать «Седьмую часть тьмы» и спросил у сидевшего рядом знакомого писателя-фантаста, действительно ли повесть так хороша.
— Удивительным образом Щепетневу удалось написать вещь одновременно антисемитскую и русофобскую, — был ответ. — Может ли это быть талантливо? И надо ли это награждать?..
Hаверное, надо было. Ведь Б.H.Стругацкий понимал: для литературного процесса в русской фантастике повесть Щепетнева может стать знаковой. Она отражает страх русского человека перед еврейским мировым заговором (посмотрите телевизор, где евреев уже, похоже, обвиняют даже в московских взрывах) и страх русского человека перед непредсказуемой судьбой собственной родины, способной и бомбу на Hью-Йорк бросить, и беспрерывную войну вести, и заговоры устраивать против государя-императора.
1 2 3