Только один человек из «машины» упорно сопротивляется тропическим невзгодам. Это Виталий Белов. Невысокий, худощавый, но очень энергичный, он в свободное время изучает английский язык, заглядывая в самоучитель, бренчит на гитаре, гриф которой украшен алым бантом, и, смешно подпрыгивая, боксирует на корме, отважно сражаясь с налитым водой резиновым буйком. Виталий интересуется абсолютно всем: политикой и астрономией, спортом и космическими полетами, литературой и кулинарией. Он совершенно точно знает, что произойдет, если растопить все льды Антарктики, если перегородить пролив Дежнева плотиной, если... В общем он знает такие вещи, о которых обыкновенный смертный даже и не подозревает. Его торопливый стрекочущий голос можно услышать в салоне, во всех каютах, в ходовой рубке, на палубе и в гальюне. И за это матросы называют его «кузнечиком».
Ярусы... ярусы... То вытянем из воды «пустышку», то одних акул, то несколько тонн тунцов. Но в последнее время они стали все чаще попадаться в наши ярусы, и около тяжелых, серебристо-синих тел обеспокоенно бродит Вася Суховеев, скромный герой морозилки. Вася озабочен: морозильная камера забита рыбой до предела, холодильные установки работают с перегрузкой, и его волнует вопрос: куда сунуть новую партию рыбы? Хватит ли холода для новых десятков рыбьих туш?
Мы уже познакомились с несколькими видами тунцов: длинноперым, большеглазым, пятнистым. Длинноперые тунцы совсем небольшие – по 8-12 килограммов весом. Один экземпляр лежит передо мной на палубе – стремительное, сильное тело, очень длинные, саблевидной формы грудные плавники. Эти тунцы обитают в верхних слоях воды океанов. Мечение рыб показало, что длинноперые тунцы совершают очень большие миграции. Например, тунца, меченного у западного побережья Америки, выловили у берегов Японии, а других, меченных у Гавайских островов, добыли у берегов Америки. Мясо у длинноперого тунца твердое, белое и очень вкусное. Оно пользуется большим спросом и высоко ценится на международном рынке.
К сожалению, длинноперые тунцы попадались на наш ярус очень редко. А большеглазых тунцов мы за весь рейс выловили всего лишь двух. Но зато какие это были рыбины! Каждый из этих двух тунцов весил по полтора центнера. Тунцы были очень сильные, живучие, и мы с большим трудом вытащили их из океана. Название свое они получили не зря. Глаза действительно у них очень большие, покрытые, как циферблат часов, плотными прозрачными пластинками. От других рыб большеглазые тунцы отличаются и своим тучным, массивным телом. Обитают они обычно на глубинах более 20 метров и наибольшие скопления образуют при температуре плюс 21-22 градуса.
А пятнистых тунцов центнера полтора наловил сам, по своей инициативе Иван Лукьянец. Наловил, как говорится, шутя, играючи за каких-нибудь полтора часа, пока судно лежало в дрейфе перед выборкой яруса. Я пришел на корму в тот момент, когда ловля тунцов была в полном разгаре; Иван, свесившись за борт, заглядывал в кипящую воду – там бесновался большой рыбий косяк, а на палубе, около ног счастливого рыболова бились, трепетали, судорожно приподнимая жаберные крышки ярко-серебристые рыбины, отмеченные природой тремя черными пятнами на боку.
– Все ты? – воскликнул я.
– Все я! – радостно откликнулся Иван и резко подсек капроновый шнур.
Извивающаяся рыба просвистела над моей головой и ударилась о спасательный плотик. Огоньки, горящие в Ивановых глазах, подожгли и мою душу – ведь я тоже немало свободных вечеров провел с удочкой где-нибудь в камышах. Я сбегал в каюту и через несколько минут забросил и свою удочку в воду.
Пожалуй, мне больше никогда и нигде не придется так половить рыбу: поклевка у тунца сильная, уверенная, хватает намертво, глотает рыбу глубоко – уж не сорвется! Подсеченный, рвется, прыгает, стараясь освободиться от крючка, но наш крючок способен выдержать 500 килограммов и не согнется, не сломается.
Да, отличная, интереснейшая рыбалка. И на берегу, в компании приятелей-рыболовов, в противовес какой-нибудь замшелой истории о двухметровой щуке-утятнице или скользком налиме, тащившем лодку с рыболовами вверх по течению, мы будем рассказывать о ловле тунцов у берегов Африки. Рекомендую всем морякам – любителям рыбной ловли: отправляясь в тропики, возьмите с собой удочку. Не пожалеете!
ГЛАВА IX

Идем по экватору. – Тропическая болезнь. – Рыба-молот и «пояс Венеры». – В гостях на японском тунцелове.
Идем по экватору. По самой его «кромке». По крайней мере мне так сказал второй штурман. Сказал и вышел на крыло мостика с левого борта, заглянул вниз – дескать, не пересекли ли мы его ненароком? Если пересекли, то будет скандал: переход экватора со всеми соответствующими торжествами по этому поводу запланирован на послезавтра. Да, к переходу экватора еще не все готово: кстати, у самого штурмана, которому поручена должность черта в свите Нептуна, до сих пор не готовы рога и хвост.
– Ну как? – спрашиваю я, тоже заглядывая за борт.
– Все в порядке, идем по самой кромочке, – хрипловатым своим баском отвечает штурман, выпуская из ноздрей густые клубы дыма.
Он курит трубку «Мефистофель». Есть такие дымовые агрегаты: табак вкладывают в деревянную голову, изображающую физиономию оперного черта. Между прочим, Петр Николаевич и сам немножко похож на этого Мефистофеля – у него такие же резкие, острые черты лица, небольшие внимательные глаза, немало повидавшие на своем веку, и очень подвижной, вечно улыбающийся рот. В свободную минуту он любит рассказывать всевозможные истории – Долиненкову пришлось много поплавать по всем морям и океанам земного шара. С интересом вслушиваюсь в его рассказы, вглядываюсь в глаза, которые видели бастующих грузчиков английских портов, замшелые стены и бронзовые пушки крепостей Копенгагена, узкие, мрачные «улицы развлечений» портового Гамбурга, разрушенные английскими снарядами кварталы Порт-Саида, фантастические парки каменных фигур Сингапура и плавающие улицы японских городов.
– Однако... – обрывает себя Петр Николаевич, с сожалением смотрит на часы, сверяется с картой и густым голосом возвещает в микрофон: – Внимание! Через десять минут – станция!
– Смотри, – говорю я ему, – чтобы рога были как рога, и хвост, которому бы позавидовал сам Вельзевул.
– Все будет как следует, – заверяет меня Долиненков и переводит ручку телеграфа на «стоп машина».
Да, здесь будет как следует. Петр, конечно, не подведет, но надо после станции выяснить, как обстоят дела у Нептуна, судьи, доктора и остальных чертей.
А после станции на судно обрушивается тропический ливень. И откуда он только взялся? Лишь десяток минут назад небо было совершенно чистым, ярко светило солнце – и вдруг хлынули потоки пресной воды. Бросив на койку папку с планктонными карточками, я хватаю мыло, мочалку и бросаюсь вон из каюты. Выскочил из коридорчика – и все равно, что нырнул в воду: дождь лился сверху сплошным тугим водопадом, как будто кто-то там, на небе, раскрыл, распахнул шлюзы и миллионы тонн воды хлынули вниз. Ливень такой тяжелый, что сбил, успокоил довольно сильное волнение, раскачивавшее судно с самого утра, – волны сникли, сгладились, превратились в пологие холмики.
На палубе ликование. Матросы, механики, штурманы прыгают, как ребятишки, подставляют дождю спины, лица, раскрытые рты. Кто-то торопливо стирает рубаху; Вася Суховеев скребет голову, а ногами топчет намыленные трусы; Торин трет мочалками спины сразу двоим – Виктору и Саше. Они стоят, наклонившись перед Ториным, и кряхтят, повизгивают от удовольствия. А посредине палубы лежит вверх животом «дед» Тихоныч, лежит, ловит ртом воду, пускает, надувая толстые щеки, фонтанчики и шлепает себя мозолистыми руками по широкой груди. Какое же это удовольствие – ливень в тропиках! Каким легким, сильным вновь становится тело, без лени помассированное его жесткой и вместе с тем ласковой водяной рукой! Дождь смывает усталость, вялость жарких, душных дней; прополаскивает, кажется, самую твою душу.
Позже всех на палубу выскакивает «кузнечик». Как видно, он спал после ночной вахты: на розовой щеке ярко выделяется отпечаток пуговицы от подушки. Оторопело оглянувшись, Виталий быстро густо намыливает голову, и... кто-то там, наверху, намертво, плотно задвигает шлюзы. Дождь мгновенно прекращается, выглядывает солнце, от палубы поднимается пар. Все разбегаются по каютам. Лишь вдоль бортов, разыскивая душ с соленой водой, бродит, сердито разговаривая сам с собой, густо намыленный человек. Он мог бы подождать – через полчаса ливень опять обрушивается на теплоход. Теперь мы встречаем его без особенного энтузиазма: нам предстоит отдать ярус, и ливень теперь совершенно ни к чему. К тому же температура воздуха сделала резкий скачок вниз: с 32 до 20 градусов. Откуда-то с правого борта налетел порывистый ветер, он опять раскачал океан, погнал крутую волну. Лица у бригадира и матросов посинели, зубы звонко выбивают дробь. Невесело и нам с Валентином: мы обдираем большеглазого тунца, дрожим и с надеждой посматриваем на небо. Но солнце скрылось за пленкой тусклых, каких-то волнистых туч. Светило, наверное, вконец разобиделось на нас: какими только словами не ругали его на этом судне! А потом опять хлынул ливень. Вот тебе и экватор!
Ливни, ветер, холодина. Не работа, а мучение, – судно прыгает по волнам, ярус то туго натягивается и рвется, то ослабевает и уходит куда-то под киль. Это был мучительный день, работа ни у кого не ладилась, постоянно приходилось останавливать судно и искать оторвавшийся ярус. Наш тунец все время сползал со стола, и его пришлось привязать. А во время одного из маневров, когда судно резко развернулось и от толчка волны круто накренилось, стол вместе с полуободранной рыбой грохнулся набок, придавив сразу три ноги – две мои и одну Валентина. Вдобавок ко всему – акулы. Опять их оказалось в океане просто прорва: пожалуй, через каждые 10-15 крючков на шестнадцатом бился отвратительный хищник. С ними трудно возиться в штиль, а во время болтанки просто страшно. Попробуйте-ка вытянуть из кипящей воды двухсоткилограммовую махину, когда судно то взлетает вверх, то валится крутым креном вниз! В один из моментов боцман, вцепившийся руками в канат, на конце которого билась крупная акула, неожиданно сам оказался над пенной водой. В следующее мгновение теплоход накренился на другой борт, и боцман, качнувшись, как маятник, через лазпорт очутился вновь на палубе. Тотчас за канат ухватились еще две пары крепких рук и акулу вытянули из воды.
Тяжелый это был денек на «кромке» экватора. Нептун как будто испытывал наши силы и выдержку. Погода не улучшалась, ветер усиливался, все выше вздымались волны, и тунцы, акулы катились по палубе во всех направлениях.
Всему есть конец. Пришел конец и ярусу. Улов был хорошим. Хорошим, несмотря ни на что. Стихия не смогла одолеть нас: мы все же вырвали, с боем, скрипя зубами, но вырвали часть богатств океана. И все мы были немножко горды, что еще раз победили стихию. И, как бы в награду, к вечеру океан успокоился, небо очистилось от туч, и солнце, тучное, красное, улыбнулось теплоходу своими лучами. Но мало кто на корабле заметил эту улыбку. Используя свободный до ужина час, палубная команда спала, уткнувшись солеными лицами в подушки.
Новый день родился теплым, тихим, но не душным. На горизонте клубились тяжелые фиолетовые тучи, и в их недрах глухо рокотал гром. Где-то далеко вспыхивали молнии, а над нами – чистое небо и солнце, которому улыбаются теперь все, от камбузника до капитана.
...Путь на юг. Много дней и ночей вспенивали мы судовым винтом голубую воду в южном полушарии, мерили Гвинейский залив гигантским переметом-ярусом, изучали морские глубины во время многочисленных станций.
Нептун не был скуп. Он одаривал нас тяжелыми серебристо-синими тунцами, знакомил с различными океанскими обитателями, баловал умеренными температурами воздуха и прохладным легким ветерком. Здесь же, в южном полушарии, команду тунцелова неожиданно поразила странная тропическая болезнь. Первым, у кого обнаружились симптомы этого недуга, был Виктор Леонтьевич Жаров. Все началось с того, что боцман выловил из океана большущий стеклянный буек. Все мы столпились вокруг него, с интересом рассматривая оплетенный проводом, заросший усоногими рачками, мелкими губками и зелеными водорослями, похожими на тину, шар. В общем – буек. Стеклянный шар с японскими иероглифами на выпуклом боку. Оторвался буек от яруса и плавал невесть сколько дней в открытом океане. Вот и все. Но Виктор посмотрел на буек совершенно другими глазами, чем мы. Он забрал шар, унес его в лабораторию и спрятал там за бутылью с формалином. Увидев наши вопрошающие взоры, он поднял указательный палец вверх и назидательно сказал:
– Сувенир... тропический!
Мы неуверенно рассмеялись и разбрелись по своим рабочим местам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31