Он явно решил, что найдет чем заняться, вместо того чтобы шляться по темницам. Я был с ним согласен, но сейчас собирался именно туда. Как приятно знать, что у не умеющего говорить животного ума больше, чем у меня!
Все-таки он знал, где темницы. Он понял или мои слова, или мое желание. Если вспомнить, сколько я встречал человек, которые никак не понимали, чего мне от жизни надо, Мордант был не только умнее меня, но и гораздо умнее, чем большинство людей.
Я закрыл за собой дверь, запер ее на случай, если какая-нибудь любопытная душа пустится за мной следом, и направился вниз. Под мышкой я нес небольшой узел, который положил на пол, прежде чем начать спускаться. Несмотря на освещение, я щурился, потому что видно было отвратно. Рукой я держался за каменную стену и примерно через тридцать ступенек ступил на пол, покрытый толстым слоем сырой грязи. В замке и так было не жарко, а с каждым шагом вниз становилось все холоднее и холоднее. Если бы не скудное тепло от факелов, пальцы и ноги совсем бы утратили чувствительность.
— Кто идет? — раздался голос из темноты впереди.
Тут меня не могли не узнать. Я взял со стены факел и держал его перед собой, чтобы осветить лицо. В темноте, понятное дело, ахнули от неожиданности.
— Мироначальник! Что привело вас сюда?
— До моих ушей дошли слухи, — заговорил я, заранее приготовившись к возможной встрече с тюремщиками, — что заговор против меня распространился не только среди тех пленников, которые сидят у нас в темнице. Я хочу поговорить с женщиной. Отведите меня к ней.
Ко мне вышел тюремщик. Наверное, хорошо, что он занялся именно таким делом — настолько отталкивающей была его наружность. Мертвенно-бледный, с гнилыми зубами, лицо покрыто прыщами, глаза прищурены. Хотя, возможно, по стандартам тех женщин, которые предпочитают тюремщиков, он считался милашкой.
— У нее дурной глаз, — зловеще сказал тюремщик.
Он, конечно, имел в этом деле опыт, поскольку его собственный правый глаз казался каким-то безжизненным, слегка выкаченным и ни на что определенное не глядящим. Носил этот человек форму, удивительно напоминающую по виду мешок из-под картошки. Но когда дело доходило до работы с заключенными, он явно был на своем месте, потому как производил внушительное впечатление, невзирая на все свои недостатки. А могучие его руки были такие длинные, что даже казалось странным, как это они не волочатся за ним по полу.
— Я попробую, — ответил я ему.
Тюремщик судорожно вздохнул.
— Мироначальник не знает страха, — произнес он и шаркающей походкой направился в темноту, сделав мне знак следовать за ним.
Я бы все равно не пошел обратно, но оставил его действия без комментариев. Меня нисколько не беспокоило, мог ли он сравняться в умственном развитии с овсяной кашей или не мог, лишь бы вел меня туда, куда мне надо.
Мы прошли мимо каких-то дверей, напротив одной такой двери тюремщик остановился, осмотрел ее сверху донизу, словно желая убедиться, что нашел нужную. Потом снял с пояса большую связку ключей и очень медленно начал перебирать их слегка дрожащими руками. Мне они все казались одинаковыми, но тюремщик хорошо знал свое дело, потому что внимательно глядел здоровым глазом на каждый ключ, прежде чем отпустить его и взять следующий. Наконец он выбрал нужный и шагнул к двери, но прежде чем он вставил его в замок, я шагнул к нему и, положив руку ему на запястье, тихо сказал:
— Оставь-ка мне ключ от этой камеры и ступай по своим делам. Я лично займусь этим.
Он запыхтел.
— Лично, милорд? — На его гадком лице появилась сладострастная усмешка.
Одни боги ведают, что он там себе представил — наверное, домогательства, изнасилования и прочие подобные развлечения.
— Да-да. И вот еще что… — Я посмотрел по сторонам. — Может быть, я еще кого-нибудь к ней приведу, ну, чтобы занялись лично. Когда я закончу… ну, ты понимаешь, о чем я.
— Кажется, да, мироначальник, — отвечал тюремщик и подмигнул мне здоровым глазом, что было несколько неприятно, потому что второй глаз при этом выкатился еще больше. — Вы хотите сказать, что если я загляну в ее камеру, а там никого не будет, так я не должен пугаться.
Мы оба хихикнули, тюремщик снял ключ с кольца, вручил мне и скрылся в темноте. Я не стал полагаться на зрение, а дождался, пока его шарканье затихнет вдали. Тогда быстрым движением я повернул ключ в замке и распахнул дверь, держа перед собой факел. Я сделал это по двум причинам: чтобы осветить камеру и предупредить Шейри, если она затаилась и собирается броситься на меня в попытке сбежать.
Мне не стоило переживать. Шейри сидела на полу в дальнем конце камеры. В верхней части стены находилась оконная щель, через которую проникал свежий воздух, а в дневное время — и немного света. Больше в камере ничего не было — никакой меблировки, ни даже щепки. Однако даже роскошная мебель для спальни не смогла бы улучшить ни интерьер, ни атмосферу мрачной темницы.
Сначала Шейри не поняла, что это я, потому что свет факела ослепил глаза, привыкшие к темноте.
— Шейри, — шепотом позвал я.
Она подалась вперед, сначала вроде удивилась, но тут же ее лицо приняло то же самое презрительное выражение, которое я видел в большом зале.
— А, это ты.
— Шейри… я знаю, что ты можешь подумать, — начал я.
— Да что ты? — перебила она меня. — Ну тогда лучше не поворачивайся ко мне спиной. Ведь это ты во всем виноват.
— Я виноват? — потрясенно переспросил я, перешагивая через порог и закрывая за собой дверь. Так у нас получалось хоть какое-то уединение, поскольку дверь хотя бы немножко глушила звук. Я мог быть уверен, что тюремщик сидит достаточно далеко и нас не слышит, но лишняя осторожность никогда не помешает. — Я виноват, что ты решила меня убить?
— Ты виноват, что я нарушила клятву.
Я уставился на нее.
— Что?
— Нарушила клятву плетельщицы. Я ее принесла…
— А-а. — Я понял, о чем она говорила. — Это когда ты спасла мне жизнь. Король Меандр хотел меня казнить, потому что думал, будто я шпион, а ты…
— Я, его доверенная погодная плетельщица, поклялась клятвой плетельщиц, что знаю тебя и что я была твоей возлюбленной, — горько сказала она, вложив в последнее слово все свое отвращение. — Я говорила тебе…
— Я помню, что ты мне говорила. Ты сказала, что если плетельщик солжет под клятвой, это может иметь далеко идущие последствия для всех, кто получает на этом моментальную выгоду.
— Верно. — Шейри сделала широкий жест рукой. — Все, что со мной произошло, — тому доказательство. Это месть судьбы, и все потому, что я была такой дурой, спасая тебе жизнь.
— Насколько я помню, — возразил я, — сначала я спас тебе жизнь. И с тех пор еще раз спас. Так что можно сказать, что произошел равноценный обмен.
— Равноценный? — Шейри вскочила на ноги. — Я сижу в тюрьме, ожидая казни, а ты — предводитель дураков, которые поклоняются тебе! У тебя армия в тысячи солдат! И это равноценно?
Мы как-то удалились от темы. С Шейри всегда так — своим редким занудством она может сбить меня с любой важной темы. Я поглубже вдохнул, чтобы успокоиться и не дать еще больше втянуть себя в пустые злобные препирательства, и сказал со всем возможным спокойствием:
— Я не хочу тебя казнить, поняла? Я хочу, чтобы ты меня послушала.
— Послушать тебя? Тебя? — Шейри возвысила голос, невзирая на мою отчаянную жестикуляцию, призывавшую ее быть потише. — Когда я упала в Трагической Утрате, я думала, мне конец! Все! Но потом очнулась и обнаружила, что меня подобрали какие-то кочевники, которые называли себя пескоедами!
— Они выбрали себе подходящее место для жизни, — заметил я осторожно.
— Заткнись! — Шейри наклонилась ко мне, сверкая глазами. — Таких мирных, тихих людей больше нигде не встретишь! Они взяли меня к себе, помыли, поделились своими скудными запасами воды. У них даже был лекарь, он залечил мне рану, полученную от стрелы Беликоза! И знаешь, о чем я их спросила? Только об одном: почему они не спасли тебя? А когда они ответили, что нашли только меня, я упросила их вернуться, и они вернулись, но никого не нашли! Ни следа! Ты бросил меня в пустыне!
— Да нет же!
Шейри качала головой; она явно страдала от гнева и презрения к самой себе. Она ходила по камере, размахивала руками, словно выпускала все переживания, которые очень долго копились в ее душе.
— Но даже тогда я была такая глупая, что не поняла, что случилось! Я решила, что ты ушел куда-то в беспамятстве или тебя похитили! Несмотря на все, что ты со мной сделал, я, наивная, думала, что есть такие вещи, через которые ты никогда не перешагнешь! Какая я дура!
— Шейри, ради богов!
Но она все говорила и говорила, то повышая, то понижая голос:
— И я продолжала тебя искать! Много месяцев! Куда бы ни ехали пескоеды, я везде тебя искала! Не теряя надежды! Но бедолагам не повезло. Они оказались не в то время и не в том месте! — Шейри резко развернулась и уставила на меня палец. — Город Мишпу'ча! Не припоминаешь, а? — Я покачал головой, хотел ответить, но Шейри продолжала: — Ну да! С чего бы? Сколько их было — городов, которые ты разрушил, жизней, которые загубил. Зачем запоминать какой-то? Это был свободный вольный город, Мишпу'ча, и пескоеды покупали там припасы как раз тогда, когда на них напала твоя орда! Поработители с огромными мечами, упоенные собственной жестокостью, — они уничтожили всех в Мишпу'ча! Нет, не всех. Некоторых оставили, чтобы позабавиться или завести себе новых рабов, которые могли бы исполнять все их прихоти. Я была среди тех немногих, кому удалось спастись… но сначала я с ужасом узнала, кто ими командует и чьим именем творятся чудовищные жестокости. — Она вдруг размахнулась и влепила мне пощечину, да так быстро, что я не успел увернуться. — Это был ты, Невпопад! Мироначальник Невпопад, разрушитель, исчадие ада! Тебе нравится такая жизнь? Она тебя радует?
— Шейри…
Она кричала все громче и громче и молотила меня по груди.
— Может, таким образом ты хочешь отомстить за все зло, которое, как тебе кажется, люди тебе причинили? Ты безумный, жестокий, извращенный…
Я ее ударил. Со всей силы.
Удар пришелся по лицу и сбил ее с ног. Она приземлилась на пол, раздался глухой стук, и в тот же миг я навалился на нее, зажимая ей рот рукой.
Шейри укусила меня в основание ладони.
— Заткнись! — прошипел я, скрипя зубами от боли. — И прекрати колотить меня! Ты идиотка, нас же обоих убьют! Заткнись и выслушай меня, потому что ни твои крики, ни истерики нам не помогут! Тс-с!
Я не мог больше терпеть боль и, оттолкнув Шейри от себя подальше, сунул укушенную руку под куртку.
— Какое мне дело, если тебя убьют? Ты же собираешься убить меня! — огрызнулась она, потирая покрасневший след удара на лице. — Да и как я могу тебя убить?
— Если тюремщик услышит, что ты меня бьешь, а я позволяю тебе ругаться и кричать, пойдет слух, что я не так уж силен. Значит, меня можно будет свалить.
Я отважился взглянуть на руку — там, где Шейри меня укусила. Я ожидал, что пойдет кровь, но мне явно повезло. На ладони остались только глубокие отпечатки от ее зубов.
— А потом, — прибавил я, — если у человека истерика, с ним так и надо поступать. Ударить по лицу.
— Это не истерика. Я просто очень разозлилась. — Она прищурила глаза. — Ты хочешь что-то мне рассказать. Ну и какую ложь придумал твой подлый ум?
— Никакой лжи, это неправда. — Тут Шейри уже открыла рот, но я перебил ее: — Я кое-что на самом деле придумал, но только чтобы помочь тебе.
— Посмотрим. — Шейри прислонилась к стене и презрительно фыркнула.
— Мне надо, чтобы ты меня выслушала.
Наверное, моя настойчивость привлекла ее внимание или интерес, на худой конец.
— Хорошо, — спокойно сказала Шейри. — Я тебя слушаю.
— Ты права. Я не помню Мишпу'ча.
— Я так и знала. Ублюдок!
— Не помню и всех остальных городов, деревень и их жителей. Я вообще ничего не помню.
Шейри долго смотрела на меня, а потом покачала головой.
— Очень жалостливо…
Я схватил ее за плечи — может быть, слишком сильно, потому что она поморщилась и попыталась вырваться. Я немного ослабил хватку, но по-прежнему не отпускал ее.
— Шейри… я умирал в пустыне, а в следующий миг уже стоял в поле, глядел на горящий город, а рядом валялся убитый человек, в груди которого торчал мой собственный меч. Все называют меня мироначальником, все принесли мне клятву верности, но даже под угрозой смерти я не смогу назвать тебе ни одного моего подданного по имени.
— Хорошо бы устроить тебе проверку, — заявила Шейри. Кажется, мой рассказ не произвел на нее впечатления.
— Тебе придется мне верить, — настойчиво сказал я. — Я не помню совсем ничего. Не имею ни малейшего представления, как я сюда попал и как все получилось. Словно очнулся среди жуткого кошмара.
— Когда ты в пьяном виде приговорил меня и моих товарищей к смерти, кошмары тебя, кажется, не мучили.
— Может ли… — Я облизал внезапно пересохшие губы. — Может ли так случиться, что алмаз на все это как-то влияет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59