Мне пришлось пройти поистине сквозь все круги ада, но все, чего я добился, – это раз­решения на регулярные посещения и встречи с девоч­кой.
В течение шести лет я при первой же возможно­сти мчался в Новый Орлеан, чтобы повидаться с Дорой, обнять ее, подержать на руках, погулять и пого­ворить с ней. Сомнений в том, что это мой ребенок, у меня не было, она была действительно кровь от крови и плоть от плоти моей. Только завидев меня в конце улицы, малышка со всех ног бросалась в мои объятия. Мы садились в такси и отправлялись во Француз­ский квартал, чтобы в который уже раз прогуляться по Кабильдо и увидеть собор, который мы оба обожа­ли. Потом мы шли в центральный бакалейный мага­зин и покупали там маффалетас. Ты знаешь, что это? Огромные сэндвичи с оливками.
– Да, знаю.
– Дора рассказывала мне обо всем, что произо­шло с ней за то время, что мы не виделись, – как пра­вило, не более недели. Мы танцевали прямо на улице, я пел ей песенки. А какой чудесный голосок был у нее! Сам я никогда не обладал красивым голосом, но моя мать и Терри – да. Видимо, от них унаследовала во­кальные способности и Дора. К тому же она была очень умной девочкой. Нам нравилось переправлять­ся на пароме через реку – туда и обратно – и петь, стоя у перил. В магазине Холмса я покупал ей краси­вую одежду. Терри не имела ничего против – я имею в виду одежду. Конечно, я не забывал и о каком-ни­будь подарке для самой Терри – бюст­гальтере, наборе французской косметики или духах по сто долларов за унцию. Я готов был купить что угодно, но только не «Голубой вальс»! В общем, мы с Дорой очень весело проводили время. Иногда мне ка­залось, что одна только мысль о том, что я вскоре уви­жу Дору, поможет мне выдержать любые испытания.
– Похоже, она была столь же общительной и ода­ренной богатым воображением, как и ты.
– Именно так. Мечтательница и фантазерка. Однако учти: ее отнюдь нельзя назвать наивной. Ме­ня никогда не переставал удивлять тот факт, что она увлеклась богословием. Любовь к зрелищности, артистизм она, конечно, унаследовала от меня. Но откуда в ней столь безоговорочная вера в Бога, страсть к теоло­гии?.. Не понимаю!
Теология… Это слово заставило меня задуматься.
А Роджер тем временем продолжал:
– По прошествии времени мы с Терри букваль­но возненавидели друг друга. А когда пришла пора определять Дору в школу, между нами начались са­мые настоящие битвы, едва ли не кровопролитные сражения. Я хотел отдать дочь в академию Святого Сердца, нанять для нее учителей музыки и танцев, а кроме того, требовал, чтобы как минимум две недели каникул она проводила со мной в Европе. Терри ре­шительно возражала, заявляя, что не позволит вырас­тить из малышки высокомерную гордячку. Она уеха­ла из дома на Сент-Чарльз-авеню, потому что, по ее словам, старый особняк приводил ее в ужас, и пере­бралась в какую-то хибару, построенную в сельском стиле на унылой улочке сырой, болотистой окраины. Таким образом, моя дочь лишилась возможности жить в прекрасном и живописном Садовом квартале и вынуждена была видеть вокруг себя лишь скучный пейзаж, лишенный каких-либо достопримечательно­стей.
Я был в отчаянии, а Дора между тем росла и стала уже достаточно большой, чтобы предпринимать ка­кие-либо меры в попытке отнять ее у матери, ко­торую она, кстати, очень любила и всегда защищала. Между матерью и дочерью существовала некая мол­чаливая связь, не нуждавшаяся в словесном выраже­нии. Терри очень гордилась девочкой.
– А потом возник тот самый дружок.
– Совершенно верно. И появись я в городе днем позже, я уже не застал бы там ни жену, ни дочь. Терри налетела на меня словно фурия. К черту мои чеки, кричала она. Они с Дорой уезжают во Флориду вмес­те с этим нищим электриком. Дора ничего не знала и в тот момент играла на ули­це в конце квартала. А эти двое уже собрали вещички. Там я обоих и застрелил, в этом домишке в Метэри, где Терри предпочла жить и воспитывать мою дочь, вместо того чтобы спокойно оставаться в удобном особняке на Сент-Чарльз-авеню. Весь искусственный ковер на полу был залит кровью, брызги разлетелись повсюду.
– Могу себе представить.
Потом я утопил трупы в болоте. Мне давненько не приходилось заниматься такой грязной работой, однако я с легкостью справился с задачей. Машина электрика стояла в гараже, и мне не составило труда упаковать и перетащить тела в багажник, а потом вы­везти их подальше от жилых домов – по-моему, я по­ехал по шоссе Джефферсона Точно не помню. Откро­венно говоря, я понятия не имею, где именно утопил их. Нет, кажется, это все-таки было в районе Чеф-Ментье, неподалеку от старых фортов на реке Ригул. Так или иначе, их поглотила болотная жижа.
– Знакомая картина. Меня самого когда-то уто­пили в болоте, – пробормотал я.
Однако Роджер не расслышал – он был слишком возбужден и взволнован воспоминаниями.
– Когда я вернулся, Дора сидела на ступеньках, подперев кулачками подбородок, и плакала. Она не могла понять, почему дома никого нет, а дверь запер­та. Увидев меня, она с криком бросилась навстречу. «Папочка, я знала, что ты приедешь, знала, знала», – сквозь слезы повторяла малышка. Я не рискнул войти с ней в дом за вещами – не хотел, чтобы ребенок видел кровь. Поэтому я усадил ее в пикап электрика, и мы сразу же покинули Новый Орлеан. Машину я оста­вил потом в Сиэтле. Это было наше с Дорой большое путешествие через всю страну.
Мы преодолевали милю за милей, и я едва ли не с ума сходил от счастья, от сознания того, что мы вмес­те, что мы можем вот так ехать и разговаривать, раз­говаривать, разговаривать… Мне кажется, что я тогда пытался рассказать Доре обо всем, что знаю. Конечно, из опасения хоть чем-нибудь омрачить невинную ду­шу ребенка я не касался темных сторон действитель­ности и говорил только о хорошем: о добродетели и честности, о том, что может испортить человека, и о том, что следует уважать и ценить в этой жизни»
«Тебе нет необходимости делать что-либо, Дора, – убеждал я. – Ты можешь принять мир таким, какой он есть». Я рассказал ей даже о том, что в молодости мечтал основать и возглавить собственное религиоз­ное учение, а теперь собираю всякие красивые вещи, в том числе и предметы церковного искусства, и в по­исках того, что меня интересует, объездил всю Европу и страны Востока. Причем я дал ей понять, что имен­но торговля ценностями сделала меня богатым, что, как: это не покажется тебе странным, в тот момент было почти правдой.
– Но она знала, что ты убил Терри!
– Ничего подобного. Здесь ты ошибся, неверно истолковав те образы, которые мелькали в моей голо­ве, пока ты пил из меня кровь. Она знала лишь, что я избавился от Терри, а точнее, освободил от власти Терри ее, и теперь она может навсегда остаться с люби­мым папочкой и даже улететь с ним вместе куда угод­но. А это совсем не равносильно тому, чтобы знать, что папочка убил Терри. Дора до сих пор об этом не знает. Однажды, когда ей было примерно двенадцать лет, она позвонила мне в слезах и спросила, знаю ли я, где сейчас мамочка и ее дружок, куда именно они по­ехали, когда отправились во Флориду. Мне пришлось прикинуться этаким дурачком и обмануть ее, сказав, что раньше я просто боялся говорить ей о смерти ма­тери. Слава Богу, это был телефонный разговор, а врать по телефону я умею очень хорошо. За что его и люблю. Этот все равно что выступать по радио.
Но вернемся к шестилетней Доре. Папочка при­вез ее в Нью-Йорк и снял шикарный номер в отеле «Плаза». С тех пор Дора имела все, что папочка был в состоянии ей купить.
– И все-таки даже тогда она плакала, вспоминая Терри?
– Да. И должен сказать, что она, наверное, была единственным живым существом, которое когда-ли­бо оплакивало Терри. Еще перед свадьбой мамаша Терри заявила мне, что ее дочь потаскуха Они люто ненавидели друг друга. Отец Терри был полицейским. Кстати, вполне приличный малый. Однако дочь он тоже не жаловал. Ее нельзя было назвать приятной в об­щении. С такими людьми лучше вообще не сталки­ваться даже на улице, а уж тем более завязывать с ними более близкое знакомство.
Короче, родственники пребывали в полной уве­ренности, что Терри просто сбежала с тем парнем во Флориду, оставив Дору на моем попечении. Стари­ки – я имею в виду родителей – думали так до са­мой своей смерти. А остальные, кто жив и сейчас, не сомневаются в этом до сих пор. Мне трудно объяс­нить причину, но ни один из них толком не знает, кто я и чем занимаюсь. Конечно, в последнее время им, вероятно, попадались на глаза кое-какие публикации в газетах и журналах. Точно не знаю. А впрочем, какое это теперь имеет значение? Да, Дора плакала и скуча­ла по матери, но после тех лживых объяснений, кото­рые она получила от меня в двенадцать лет, девочка не задала больше ни одного вопроса. Пойми, любовь Терри к дочери была своего рода животной, чисто инстинктивной, сродни той, что ис­пытывает к своему детенышу любое млекопитающее. Она ограничивалась заботой о соблюдении гигиены, о том, чтобы ребенок был правильно накормлен и хо­рошо одет. Да, она водила Дору на уроки танцев, сплетничала там с другими мамашами, хвасталась успехами дочери и гордилась ею. Но при этом они практически не разговаривали и, по-моему, могли не­делями не общаться друг с другом. Ты понимаешь, о чем я? Все было построено только на инстинкте. Воз­можно, в жизни Терри он вообще играл главенствую­щую роль.
– Мне кажется странным и даже забавным, что тебе суждено было связать свою жизнь с таким суще­ством.
– Ничего забавного в этом нет. Такова ирония судьбы. Мы дали жизнь Доре. Терри подарила ей кра­соту и голос. Кроме того, в Доре есть еще кое-что от матери – жесткость, что ли? Нет, пожалуй, это че­ресчур резкое определение. На самом деле Дора су­мела взять все лучшее от нас обоих.
– Должен сказать, что она унаследовала и твою красоту.
– Возможно. Однако слияние генов породило наиболее оптимальный и интересный вариант – по­истине замечательную личность. Ты видел мою дочь. Она очень фотогенична. Однако за внешней вспыль­чивостью, энергией и напористостью характера, полу­ченными ею от меня, скрываются твердость, холодное спокойствие духа и умение прочно стоять на ногах, свойственные Терри. Выступая по телевизору, она с легкостью убеждает и обращает в свою веру милли­оны людей. «Так в чем же состоит истинная суть уче­ния Христа? – спрашивает она. – В том, что Христос присутствует в каждом страннике, в каждом бедном, голодном, обделенном судьбой человеке, который встречается на вашем пути, в каждом, кто рядом с ва­ми!» И аудитория не сомневается в правоте ее слов!
– Я видел ее выступления. Она обладает способ­ностью разбудить все лучшее, что таится в людях, воз­нести их к вершинам нравственности.
Роджер вздохнул.
– Я послал Дору в школу. В то время я зарабаты­вал очень большие деньги и был вынужден отправить свою дочь за сотни миль от себя. Кроме того, ей при­шлось сменить в общей сложности три школы, что, согласись, нелегко, однако она ни разу не спросила меня о причинах столь непонятных маневров, равно как и о том, почему наши с ней встречи всегда проис­ходили в обстановке строжайшей секретности. Она верила моим выдумкам относительно необходимо­сти быть готовым в любой момент сорваться с места и помчаться во Флоренцию ради спасения уникаль­ной фрески, которая может погибнуть в результате варварских действий невежественных людей, или в Рим, где нужно срочно обследовать только что обна­руженный новый проход в катакомбах.
Когда Дора начала проявлять серьезное внимание к религии, я подумал, что с точки зрения интеллекта и духовности это прекрасно, И даже тешил себя мыс­лями о том, что моя растущая коллекция сыграла в решении дочери не последнюю роль и в какой-то сте­пени определила сферу ее интересов. Сообщение Доры о поступлении в Гарвард и намерении заниматься там вопросами сравнительно-исторических методов изучения религиозных течений вызвало у меня улыб­ку. Как истинный женофоб, я высказался в том духе, что она может заниматься чем угодно, но только пусть не забывает при этом о необходимости найти себе богатого мужа и не отказывается приехать и взглянуть на недавно приобретенную мною икону или статую.
Однако страстное увлечение Доры теологией по­степенно вышло далеко за пределы моего понимания. В девятнадцать лет она впервые отправилась на Свя­тую землю и до окончания учебы посетила ее еще дважды. Потом она в течение двух лет путешество­вала по всему миру и изучала теологию. И в конце концов объявила, что хочет создать собственную про­грамму на телевидении и беседовать с людьми. Ка­бельные каналы предоставляли возможность про­водить такие религиозные беседы, они позволяли связаться с любым министром или католическим свя­щенником.
Я спросил, насколько серьезны ее намерения. Чест­но говоря, я никогда не думал, что она искренне верит во все это. Но, как выяснилось, она действительно привержена тем идеалам, которые мне никогда не были понятны до конца, но которые тем не менее я каким-то образом ухитрился ей внушить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71