– спросил я, – Ведь наверняка звук здесь не то же самое, что там!
– Вы правы, – ответил он, – я свистел затем, чтобы вы могли понять, что я зову ее. Не сам свист, но то, что он значил, достигло ее ушей. – Нельзя терять ни минуты, вы должны идти!
– Я готов, – ответил я и направился к двери.
– Сегодня вам придется воспользоваться моим гостеприимством, – произнес он, не спрашивая моего согласия, но тоном спокойного и уверенного приказа.
– Но мое сердце рвется к детям! – ответил я. – Но если вы настаиваете…
– Я настаиваю. Иначе вы своей цели не достигнете. Я дойду с вами до зеркала и там с вами попрощаюсь.
Он поднялся. Внезапный стук послышался в кабинете. Видимо, леопардиха бросилась на тяжелую дверь. Я посмотрел на своего спутника.
– Идите, идите! – сказал он.
Еще до того, как мы добрались до двери в библиотеку, завывающий вопль достиг наших ушей вместе со скрежетом когтей, рвущих тяжелую дубовую дверь. Я засомневался, и наполовину уже обернулся, прошептав:
– Как подумаю, что оставлю ее здесь, с этой чудовищной раной!..
– Ничто и никогда не закроет эту рану, – ответил он со вздохом, – она, должно быть, доходит до самого ее сердца, а может, и через него. Для самоубийцы смерть – не зло Только те хорошие, в ком есть злое, умирают не вовремя. Злое должно жить до тех пор, пока не обратится к добру. И только это может покончить со злом.
Я молчал, пока не услышал какой-то странный звук.
– А если она вырвется? – закричал я.
– Да поторопитесь же! – ответил он мне. – А я поспешу вниз в тот миг, когда вы уйдете, но перед тем расстрою зеркала.
Мы побежали и добрались до деревянной каморки, задыхаясь. Мистер Рэйвен схватился за цепи и подготовил козырек крыши. Затем установил зеркала в правильное положение и встал напротив одного из них. Вот уже я вижу горную цепь, исчезающую в дымке.
Между нами, оттолкнув нас друг от друга, прошмыгнула с ужасным воем огромная туша крапчатой леопардихи. Она прыгнула сквозь зеркало, словно в открытое окно, и в мгновение ока исчезла низким, но тем не менее, быстрым галопом.
Я испуганно посмотрел на своего путника и бросился вслед за ней. Он не спеша последовал за мной.
– Нет смысла бежать, – позвал он меня, – вам не догнать ее. Нам вот сюда.
Так сказал он и направился в противоположную сторону.
– В кончике ее ногтя больше магии, чем я мог бы даже помыслить, – спокойно добавил он.
– Мы должны сделать хотя бы то, что можем! – сказал я и побежал, но быстро потерял ее из виду и, устав, остановился и вернулся к нему.
– Бесспорно, мы должны, – ответил он, – но моя жена уже предупредила Мару, и та сделает свое дело. Но сначала вы должны выспаться, вы дали мне свое слово!
– И не собираюсь его нарушать. Но ведь выспаться – это не самое главное сейчас. Хотя… конечно, конечно, перед тем как действовать, необходимо передохнуть.
– Человек не сделает ничего, если он не в состоянии ничего делать… Смотрите! Разве я не говорил вам, что Мара сделает свое дело?
Я посмотрел туда, куда он показывал и увидел белую точку, которая двигалась под острым углом к тому направлению, в котором исчезла леопардиха.
– Вон, это она! – воскликнул он. – Крапчатая леопардиха сильна, но белая – сильнее!
– Я видел, как они сражались: никто из них не вышел победителем.
– Как эти глаза, которые никогда не спали, могут об этом судить? Принцесса никогда не признает себя побежденной – она и раньше никогда этого не делала – но ведь она бежала! Когда она признает, что ее последняя надежда исчезла (а ведь в самом деле трудно возражать, когда тебя бьют палкой), только тогда наступит рассвет ее дня. Идемте, идемте же! Тот, кто не может действовать, должен поспешить выспаться!
Глава 31
СТАРЫЙ КОНЬ МОГИЛЬЩИКА
Я стоял и смотрел на то, как последний раз где-то вдали мелькнула спины белой леопардихи, затем неохотно повернулся, чтобы отправиться вслед за своим провожатым. Что со мной произойдет во сне? Конечно, причина одинакова в каждом из миров, но что за причина может здесь заставить живого человека присоединиться к мертвым, если только не пришел еще его час? К тому же никто не разбудит меня, и как я тогда могу быть уверен в том, что я проснусь достаточно рано – или вообще проснусь? Для тех, кто спит в этом доме, утро плавно превращается в полдень, а полдень – в ночь, и они даже не шелохнутся при этом! Все это я шептал про себя, но шел следом, так как не знал, что я еще могу делать.
Библиотекарь шел молча, хранил молчание и я тоже. Время и расстояние скользили мимо нас. Солнце село, стало смеркаться, и я почувствовал, как в воздухе растекается холод из палаты смерти. Мое сердце билось все глуше и глуше. Я начал терять из виду тощую, одетую в длиннополые одежды фигуру и наконец перестал слышать его шуршащие в вереске шаги. Но вместо этого я услышал шум медленных взмахов крыльев ворона и кроме того увидел не то светляков, не то блистание крыльев порхающих в сумеречном воздухе бабочек.
Вскоре появилась луна, медленно пересекая линию дальнего горизонта.
– Вы устали или еще нет, мистер Уэйн? – произнес ворон, взгромоздившись на камень. – Вам стоит познакомиться с конем, который понесет вас на себе утром!
Он каким-то странным образом свистнул через свой длинный черный клюв, и далеко на фоне наполовину взошедшей уже луны появилось пятно. Наконец моих ушей достиг стук копыт быстрого галопа, и через минуту или две прямо из диска луны послышалось низкое громоподобное ржание громадного коня. Его грива развевалась за ним, как гребень вспененной ветром волны, разбрасывающей по морю водную пыль, а взмахи его хвоста, казалось, хранили слепящий свет лунного ока. Он был быстроногим, ширококостным, с туго натянутой на выпуклых мышцах кожей – сама Смерть могла бы выбрать его затем, чтобы выезжать из своего укрывища и убивать, сидя на нем. Сама луна, казалось, смотрела на него с благоговейным трепетом, в ее робком свете он выглядел скелетом, кости которого были небрежно связанным веревками. Ужасно большой, он двигался в облаке из сверкающих крылатых насекомых. Он приблизился и стал двигаться тише; его хвост и грива опали.
Теперь я был не просто любителем лошадей, теперь я буду любить каждую лошадь, которую встречу. Я никогда ни на что не тратил деньги – только на лошадей, и никогда не продавал коня. Вид этого могучего существа, на которого было страшно смотреть, разбудил во мне желание завладеть им. Это была чистая жадность, более того, буйная алчность, ужасная вещь в любом из миров. Я не имею в виду то, что мог его украсть, но, если пренебречь тем, в каком месте мы сейчас находились, я бы его купил, если бы смог. Я положил на него свои руки и ощупал кости, которые выпирали из-под гладкой и тонкой шкуры, лоснящейся, как атлас, – такой гладкой, что каждая лунная тень отражалась в ней. Я потрепал его за уши, прошептал в них несколько ласковых слов и вдохнул в его розовые ноздри вздох человеческой жизни. А он в ответ дохнул на меня лошадиным вздохом, и мы полюбили друг друга. Какие у него были глаза! Подернутые голубой дымкой, как глаза мертвеца, но под ней полыхал раскаленный уголь! Ворон, с наполовину раскрытыми крыльями, довольно наблюдал за тем, как я ласкал его великолепного коня.
– Вот и хорошо! Будьте ему другом, – сказал он, – тем охотнее он понесет вас на себе завтра. А теперь нам надо спешить к дому!
Мое желание прокатиться на этом коне превратилось просто в страсть.
– Нельзя ли мне сейчас прокатиться на нем, мистер Рэйвен? – воскликнул я.
– Да сколько угодно! – ответил он. – Садитесь на него и поезжайте на нем к дому.
Конь наклонил голову и нежно положил ее мне на плечо. Я обхватил его за гриву и вскарабкался ему на спину, не без поддержки нескольких выпирающих из него костей.
– Он обгонит любого леопарда во вселенной! – воскликнул я.
– Только не сегодня ночью, – ответил ворон, – дорога трудна. Но идемте! То, что мы упускаем сейчас, позже может пойти нам на пользу! Ждать труднее, чем идти; но награда для того, кто ждет – полнее. Сын мой, скачите же, скачите прямо к дому. Я окажусь там в одно время с вами. Сердце моей жены возрадуется, увидев одного из ее сыновей на этом коне!
Я молчал, а конь подо мной напоминал глыбу мрамора.
– Чего же вы ждете? – спросил ворон.
– Мне так хочется отправиться вслед за леопардихой, – ответил я, – что я едва могу удержаться от того, чтобы осуществить это намерение.
– Вы мне обещали!
– Я полагаю, мой долг перед Малютками больше значит, чем мои обязательства перед вами.
– Поддавшись искушению, вы причините им вред; и себе тоже.
– Что он мне? Я люблю их, а труды во имя любви не могут быть злом. Я еду.
Но no-правде говоря, я забыл о детях, чуть не сойдя с ума по этому коню.
В темноте сверкали глаза, и я знал, что Адам стоит передо мной, приняв свой собственный облик. По его голосу я понимал, что он едва сдерживает негодование, слишком сильное даже для него.
– Мистер Уэйн! – сказал он, – Не знаете ли вы, почему до сих пор вы не сделали ничего полезного?
– Потому что я был дураком, – ответил я.
– В чем именно?
– Во всем.
– Что вы считаете самым своим неблагоразумным поступком?
– То, что я вернул принцессу к жизни: я должен был предоставить ее собственной судьбе.
– Нет, вот теперь вы сказали глупость! Ведь вы не могли тогда поступить иначе, вы же не знали, что она – чудовище! Но вы не возвращали никого к жизни! Как вы могли это сделать, если вы сами мертвы?
– Я мертв? – воскликнул я.
– Да, – ответил он, – и вы будете мертвым до тех пор, пока отказываетесь умереть!
– Опять старая песня! – ответил я с презрением.
– Откажитесь от вашей затеи, и ступайте за мной к дому, – спокойно продолжил он. – Самая большая, и почти единственная настоящая глупость, которую вы сделали – это то, что вы бежите от той смерти, которую мы вам предлагали.
Я сжал коленями бока коня, и мы ринулись прочь, словно внезапно налетевший порыв ветра. Я похлопал его по шее, и мы понеслись по дуге большого круга, «расстилаясь по земле словно кот, крадущийся за мышью кругами» так, что его грива разметывала по сторонам верхушки вересковых кустов.
Сквозь темноту до меня донесся шум крыльев ворона. Я услышал пять быстрых хлопков, и он оказался где-то рядом с головой коня. Конь немедленно остановился, взметнув вверх землю своими копытами.
– Мистер Уэйн, – каркнул ворон, – подумайте над тем, что вы делаете! Вот уже дважды случались с вами несчастья – одно от страха, другое – по безрассудству: нарушение же данного слова много хуже, это уже преступление.
– Малютки в страшной опасности, и это я навлек ее на них! – закричал я. – Но, конечно же, я не нарушу данного вам слова. Я вернусь и проведу в вашем доме столько дней, ночей или даже лет, сколько вам будет угодно.
– Снова вам говорю, что лучшее из всего хорошего, что вы можете для них сделать, – это остаться здесь на эту ночь, – настаивал он.
Но ложное чувство силы, чувство, у которого не было под собой никакого основания, кроме силы коня, словно влившейся, вибрируя, в мои икры, увы, сделал меня столь глупым, что я не прислушался ни к чему из того, что он мне говорил.
– Вы собираетесь отнять у меня мой последний шанс что-то исправить? – воскликнул я. – Здесь и сейчас я не собираюсь увиливать! Это мой долг, и я выполню его, даже если мне придется за это умереть!
– Так ступайте же, глупый мальчишка! – гневно каркнул он. – Возьмите коня и преследуйте свою неудачу! Может быть, это научит вас слушаться!
Он раскинул свои крылья и улетел. Снова я сжал коленями бока коня под собой.
– Вперед, за пятнистой леопардихой! – шепнул я ему в ухо.
Он повернул свою голову сначала в одну сторону, затем в другую, нюхая воздух; затем тронулся с места, прошел несколько шагов медленным, нерешительным шагом. Внезапно он пошел быстрее, рысью; затем перешел на галоп и за несколько мгновений набрал страшную скорость.
Он ни разу не споткнулся и ни разу не сбился, он не сомневался в выбранном пути; казалось, он видит во тьме. Я сидел словно на гребне волны. Я чувствовал своим телом, как играли все его мускулы и каждый из них в отдельности; его стати были столь подвижны, каждое его движение было так согласовано со следующим, что он меня даже не толкнул ни разу. Он несся со все возрастающей скоростью, пока мне не стало казаться, что он скорее летит, чем скачет. Встречный воздух пропускал нас сквозь себя так, словно мы были смерчем.
Сквозь ужасную низину мы пронеслись, как пущенная из арбалета стрела. Ни одно чудище не тянулось к его шее; всем были знакомы копыта, которые грохотали над их головами! Мы взлетели на холмы, спустились по дальним склонам; он не остановился перед каменистыми провалами русла реки, он просто перепрыгивал через них, ни на секунду не прервав свой неистовый галоп. Луна проделавшая уже половину своего пути в небесах, смотрела на нас со священным ужасом, застывшим на ее бледном челе. Восхищенный силой своего скакуна и гордый происходящим, я восседал на нем, как король.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Вы правы, – ответил он, – я свистел затем, чтобы вы могли понять, что я зову ее. Не сам свист, но то, что он значил, достигло ее ушей. – Нельзя терять ни минуты, вы должны идти!
– Я готов, – ответил я и направился к двери.
– Сегодня вам придется воспользоваться моим гостеприимством, – произнес он, не спрашивая моего согласия, но тоном спокойного и уверенного приказа.
– Но мое сердце рвется к детям! – ответил я. – Но если вы настаиваете…
– Я настаиваю. Иначе вы своей цели не достигнете. Я дойду с вами до зеркала и там с вами попрощаюсь.
Он поднялся. Внезапный стук послышался в кабинете. Видимо, леопардиха бросилась на тяжелую дверь. Я посмотрел на своего спутника.
– Идите, идите! – сказал он.
Еще до того, как мы добрались до двери в библиотеку, завывающий вопль достиг наших ушей вместе со скрежетом когтей, рвущих тяжелую дубовую дверь. Я засомневался, и наполовину уже обернулся, прошептав:
– Как подумаю, что оставлю ее здесь, с этой чудовищной раной!..
– Ничто и никогда не закроет эту рану, – ответил он со вздохом, – она, должно быть, доходит до самого ее сердца, а может, и через него. Для самоубийцы смерть – не зло Только те хорошие, в ком есть злое, умирают не вовремя. Злое должно жить до тех пор, пока не обратится к добру. И только это может покончить со злом.
Я молчал, пока не услышал какой-то странный звук.
– А если она вырвется? – закричал я.
– Да поторопитесь же! – ответил он мне. – А я поспешу вниз в тот миг, когда вы уйдете, но перед тем расстрою зеркала.
Мы побежали и добрались до деревянной каморки, задыхаясь. Мистер Рэйвен схватился за цепи и подготовил козырек крыши. Затем установил зеркала в правильное положение и встал напротив одного из них. Вот уже я вижу горную цепь, исчезающую в дымке.
Между нами, оттолкнув нас друг от друга, прошмыгнула с ужасным воем огромная туша крапчатой леопардихи. Она прыгнула сквозь зеркало, словно в открытое окно, и в мгновение ока исчезла низким, но тем не менее, быстрым галопом.
Я испуганно посмотрел на своего путника и бросился вслед за ней. Он не спеша последовал за мной.
– Нет смысла бежать, – позвал он меня, – вам не догнать ее. Нам вот сюда.
Так сказал он и направился в противоположную сторону.
– В кончике ее ногтя больше магии, чем я мог бы даже помыслить, – спокойно добавил он.
– Мы должны сделать хотя бы то, что можем! – сказал я и побежал, но быстро потерял ее из виду и, устав, остановился и вернулся к нему.
– Бесспорно, мы должны, – ответил он, – но моя жена уже предупредила Мару, и та сделает свое дело. Но сначала вы должны выспаться, вы дали мне свое слово!
– И не собираюсь его нарушать. Но ведь выспаться – это не самое главное сейчас. Хотя… конечно, конечно, перед тем как действовать, необходимо передохнуть.
– Человек не сделает ничего, если он не в состоянии ничего делать… Смотрите! Разве я не говорил вам, что Мара сделает свое дело?
Я посмотрел туда, куда он показывал и увидел белую точку, которая двигалась под острым углом к тому направлению, в котором исчезла леопардиха.
– Вон, это она! – воскликнул он. – Крапчатая леопардиха сильна, но белая – сильнее!
– Я видел, как они сражались: никто из них не вышел победителем.
– Как эти глаза, которые никогда не спали, могут об этом судить? Принцесса никогда не признает себя побежденной – она и раньше никогда этого не делала – но ведь она бежала! Когда она признает, что ее последняя надежда исчезла (а ведь в самом деле трудно возражать, когда тебя бьют палкой), только тогда наступит рассвет ее дня. Идемте, идемте же! Тот, кто не может действовать, должен поспешить выспаться!
Глава 31
СТАРЫЙ КОНЬ МОГИЛЬЩИКА
Я стоял и смотрел на то, как последний раз где-то вдали мелькнула спины белой леопардихи, затем неохотно повернулся, чтобы отправиться вслед за своим провожатым. Что со мной произойдет во сне? Конечно, причина одинакова в каждом из миров, но что за причина может здесь заставить живого человека присоединиться к мертвым, если только не пришел еще его час? К тому же никто не разбудит меня, и как я тогда могу быть уверен в том, что я проснусь достаточно рано – или вообще проснусь? Для тех, кто спит в этом доме, утро плавно превращается в полдень, а полдень – в ночь, и они даже не шелохнутся при этом! Все это я шептал про себя, но шел следом, так как не знал, что я еще могу делать.
Библиотекарь шел молча, хранил молчание и я тоже. Время и расстояние скользили мимо нас. Солнце село, стало смеркаться, и я почувствовал, как в воздухе растекается холод из палаты смерти. Мое сердце билось все глуше и глуше. Я начал терять из виду тощую, одетую в длиннополые одежды фигуру и наконец перестал слышать его шуршащие в вереске шаги. Но вместо этого я услышал шум медленных взмахов крыльев ворона и кроме того увидел не то светляков, не то блистание крыльев порхающих в сумеречном воздухе бабочек.
Вскоре появилась луна, медленно пересекая линию дальнего горизонта.
– Вы устали или еще нет, мистер Уэйн? – произнес ворон, взгромоздившись на камень. – Вам стоит познакомиться с конем, который понесет вас на себе утром!
Он каким-то странным образом свистнул через свой длинный черный клюв, и далеко на фоне наполовину взошедшей уже луны появилось пятно. Наконец моих ушей достиг стук копыт быстрого галопа, и через минуту или две прямо из диска луны послышалось низкое громоподобное ржание громадного коня. Его грива развевалась за ним, как гребень вспененной ветром волны, разбрасывающей по морю водную пыль, а взмахи его хвоста, казалось, хранили слепящий свет лунного ока. Он был быстроногим, ширококостным, с туго натянутой на выпуклых мышцах кожей – сама Смерть могла бы выбрать его затем, чтобы выезжать из своего укрывища и убивать, сидя на нем. Сама луна, казалось, смотрела на него с благоговейным трепетом, в ее робком свете он выглядел скелетом, кости которого были небрежно связанным веревками. Ужасно большой, он двигался в облаке из сверкающих крылатых насекомых. Он приблизился и стал двигаться тише; его хвост и грива опали.
Теперь я был не просто любителем лошадей, теперь я буду любить каждую лошадь, которую встречу. Я никогда ни на что не тратил деньги – только на лошадей, и никогда не продавал коня. Вид этого могучего существа, на которого было страшно смотреть, разбудил во мне желание завладеть им. Это была чистая жадность, более того, буйная алчность, ужасная вещь в любом из миров. Я не имею в виду то, что мог его украсть, но, если пренебречь тем, в каком месте мы сейчас находились, я бы его купил, если бы смог. Я положил на него свои руки и ощупал кости, которые выпирали из-под гладкой и тонкой шкуры, лоснящейся, как атлас, – такой гладкой, что каждая лунная тень отражалась в ней. Я потрепал его за уши, прошептал в них несколько ласковых слов и вдохнул в его розовые ноздри вздох человеческой жизни. А он в ответ дохнул на меня лошадиным вздохом, и мы полюбили друг друга. Какие у него были глаза! Подернутые голубой дымкой, как глаза мертвеца, но под ней полыхал раскаленный уголь! Ворон, с наполовину раскрытыми крыльями, довольно наблюдал за тем, как я ласкал его великолепного коня.
– Вот и хорошо! Будьте ему другом, – сказал он, – тем охотнее он понесет вас на себе завтра. А теперь нам надо спешить к дому!
Мое желание прокатиться на этом коне превратилось просто в страсть.
– Нельзя ли мне сейчас прокатиться на нем, мистер Рэйвен? – воскликнул я.
– Да сколько угодно! – ответил он. – Садитесь на него и поезжайте на нем к дому.
Конь наклонил голову и нежно положил ее мне на плечо. Я обхватил его за гриву и вскарабкался ему на спину, не без поддержки нескольких выпирающих из него костей.
– Он обгонит любого леопарда во вселенной! – воскликнул я.
– Только не сегодня ночью, – ответил ворон, – дорога трудна. Но идемте! То, что мы упускаем сейчас, позже может пойти нам на пользу! Ждать труднее, чем идти; но награда для того, кто ждет – полнее. Сын мой, скачите же, скачите прямо к дому. Я окажусь там в одно время с вами. Сердце моей жены возрадуется, увидев одного из ее сыновей на этом коне!
Я молчал, а конь подо мной напоминал глыбу мрамора.
– Чего же вы ждете? – спросил ворон.
– Мне так хочется отправиться вслед за леопардихой, – ответил я, – что я едва могу удержаться от того, чтобы осуществить это намерение.
– Вы мне обещали!
– Я полагаю, мой долг перед Малютками больше значит, чем мои обязательства перед вами.
– Поддавшись искушению, вы причините им вред; и себе тоже.
– Что он мне? Я люблю их, а труды во имя любви не могут быть злом. Я еду.
Но no-правде говоря, я забыл о детях, чуть не сойдя с ума по этому коню.
В темноте сверкали глаза, и я знал, что Адам стоит передо мной, приняв свой собственный облик. По его голосу я понимал, что он едва сдерживает негодование, слишком сильное даже для него.
– Мистер Уэйн! – сказал он, – Не знаете ли вы, почему до сих пор вы не сделали ничего полезного?
– Потому что я был дураком, – ответил я.
– В чем именно?
– Во всем.
– Что вы считаете самым своим неблагоразумным поступком?
– То, что я вернул принцессу к жизни: я должен был предоставить ее собственной судьбе.
– Нет, вот теперь вы сказали глупость! Ведь вы не могли тогда поступить иначе, вы же не знали, что она – чудовище! Но вы не возвращали никого к жизни! Как вы могли это сделать, если вы сами мертвы?
– Я мертв? – воскликнул я.
– Да, – ответил он, – и вы будете мертвым до тех пор, пока отказываетесь умереть!
– Опять старая песня! – ответил я с презрением.
– Откажитесь от вашей затеи, и ступайте за мной к дому, – спокойно продолжил он. – Самая большая, и почти единственная настоящая глупость, которую вы сделали – это то, что вы бежите от той смерти, которую мы вам предлагали.
Я сжал коленями бока коня, и мы ринулись прочь, словно внезапно налетевший порыв ветра. Я похлопал его по шее, и мы понеслись по дуге большого круга, «расстилаясь по земле словно кот, крадущийся за мышью кругами» так, что его грива разметывала по сторонам верхушки вересковых кустов.
Сквозь темноту до меня донесся шум крыльев ворона. Я услышал пять быстрых хлопков, и он оказался где-то рядом с головой коня. Конь немедленно остановился, взметнув вверх землю своими копытами.
– Мистер Уэйн, – каркнул ворон, – подумайте над тем, что вы делаете! Вот уже дважды случались с вами несчастья – одно от страха, другое – по безрассудству: нарушение же данного слова много хуже, это уже преступление.
– Малютки в страшной опасности, и это я навлек ее на них! – закричал я. – Но, конечно же, я не нарушу данного вам слова. Я вернусь и проведу в вашем доме столько дней, ночей или даже лет, сколько вам будет угодно.
– Снова вам говорю, что лучшее из всего хорошего, что вы можете для них сделать, – это остаться здесь на эту ночь, – настаивал он.
Но ложное чувство силы, чувство, у которого не было под собой никакого основания, кроме силы коня, словно влившейся, вибрируя, в мои икры, увы, сделал меня столь глупым, что я не прислушался ни к чему из того, что он мне говорил.
– Вы собираетесь отнять у меня мой последний шанс что-то исправить? – воскликнул я. – Здесь и сейчас я не собираюсь увиливать! Это мой долг, и я выполню его, даже если мне придется за это умереть!
– Так ступайте же, глупый мальчишка! – гневно каркнул он. – Возьмите коня и преследуйте свою неудачу! Может быть, это научит вас слушаться!
Он раскинул свои крылья и улетел. Снова я сжал коленями бока коня под собой.
– Вперед, за пятнистой леопардихой! – шепнул я ему в ухо.
Он повернул свою голову сначала в одну сторону, затем в другую, нюхая воздух; затем тронулся с места, прошел несколько шагов медленным, нерешительным шагом. Внезапно он пошел быстрее, рысью; затем перешел на галоп и за несколько мгновений набрал страшную скорость.
Он ни разу не споткнулся и ни разу не сбился, он не сомневался в выбранном пути; казалось, он видит во тьме. Я сидел словно на гребне волны. Я чувствовал своим телом, как играли все его мускулы и каждый из них в отдельности; его стати были столь подвижны, каждое его движение было так согласовано со следующим, что он меня даже не толкнул ни разу. Он несся со все возрастающей скоростью, пока мне не стало казаться, что он скорее летит, чем скачет. Встречный воздух пропускал нас сквозь себя так, словно мы были смерчем.
Сквозь ужасную низину мы пронеслись, как пущенная из арбалета стрела. Ни одно чудище не тянулось к его шее; всем были знакомы копыта, которые грохотали над их головами! Мы взлетели на холмы, спустились по дальним склонам; он не остановился перед каменистыми провалами русла реки, он просто перепрыгивал через них, ни на секунду не прервав свой неистовый галоп. Луна проделавшая уже половину своего пути в небесах, смотрела на нас со священным ужасом, застывшим на ее бледном челе. Восхищенный силой своего скакуна и гордый происходящим, я восседал на нем, как король.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42