Но между искусственными птицеобразными аэропланами встречались иногда, с седоками на спинах, и живые ручные птицы, вроде той двухглавой, на которой я видел в первый раз прилетевшего Пакса.
Волшебную картину представляли из себя все эти беззвучно и плавно реющие в вечернем воздухе и, подобно огромным светлякам, испускавшие снопы электрического света удивительные аэропланы. Из долин и садов, расстилавшихся внизу, под нами, распространялись чудные ароматы благоухающих цветов; и отовсюду с аэропланов неслись тихие, гармонические мелодии, – то меланхолические, то жизнерадостные, – наполнявшие атмосферу чарующими звуками, полными «радостей жизни.
Вдруг над этой мирною долиною раздался чей-то мощный возглас, покрывший собою все остальные звуки и, казалось, наполнивший, собою все необъятное пространство. Смысл этого возгласа означал призыв к вниманию и соответствовал нашему – silence (тише)!
В тот же миг все посторонние звуки смолкли, и аэропланы как бы повисли на воздухе и начали реять на одном месте в ожидании чего-то особенного.
Либерия заставила парить в воздухе также и нашего лебедя.
– Сейчас будет концерт! – шепнула она мне…
В тот же момент из глубины равнины послышалось чье-то громкое пение, раздавшееся подобно раскатам грома и шедшее все crescendo и crescendo. Удивительно чудный, приятный, густой и могучий голос, точно какой-то властною силою, овладел сердцами всех слушателей и, как чародей-волшебник, начал безраздельно властвовать над настроением очарованной аудитории. Казалось, это был голос самой природы. Он то исторгал у слушателей слезы умиления и жалости, то заставлял усиленно биться их сердца в надежде на что-то неизведанное, но бесконечно прекрасное, то потрясал их ужасом перед необъятною бездною бесконечного, то заставлял радоваться и наслаждаться сознанием настоящего.
Притаив дыхание, изумленный и очарованный, сидел я возле Либерии, не смея пошевельнуться, словно боясь, чтобы неосторожным вздохом или движением не разрушить этого волшебного очарования.
Песня смолкла, и звонкое эхо от ее последних аккордов замерло вдали, переливаясь, подобно раскату грома. Наступил момент как бы всеобщего оцепенения у очарованных слушателей, – и вдруг со всех сторон раздались бурные возгласы и выражения восторга, переполнявшего сердца публики. Отовсюду послышались крики, соответствующие нашему «браво» и звонкое шлепанье хвостами по бедрам, заменявшее наше хлопанье в ладоши. Но все эти бурные выражения восторга по сравнению с силой голоса певца были столь же слабы, как пение мириадов комаров перед рычанием льва.
– Либерия, скажите мне, кто это пел? Ведь это, без сомнения, не обитатель Марса? – обратился я к своей спутнице, уверенный, что ни одно живое существо, даже и на Марсе, не могло обладать таким изумительно сильным и чудным голосом.
– Это пел наш знаменитый певец, умерший около 200 лет тому назад, – ответила Либерия.
– Вы бредите? – воскликнул я, думая, что чудное пение в самом деле заставило молодую марсианку бредить. – Как – умерший, когда мы его только что слышали?
– Ну что ж из этого? Эта песня воспроизведена фонографом.
– Фонографом?! Но неужели у этого певца был действительно такой сильный голос, что его можно было слышать за десятки верст?
– Конечно, нет. У него голос был обыкновенный, но наши усовершенствованные фонографы, при помощи особенных резонаторов, могут усиливать обыкновенные звуки в произвольное число раз. Сейчас будет хоровая песня, и если вы хотите, то мы подлетим к зданию оперы и посмотрим также и на певцов, – предложила Либерия.
Я, конечно, изъявил согласие, и мы быстро стали спускаться к земле, к тому месту, где виднелось здание оперы. Это здание напоминало древнеримский цирк. Сцена была устроена на открытом воздухе, и места для публики были расположены вокруг нее амфитеатром. Здание было огромное, массивное, прекрасной архитектуры и могло вмещать десятки тысяч зрителей. Мы не спустились совсем на землю, а остановились на своем лебеде несколько поодаль от театра, против сцены, поместив свой аэроплан в ряду других аэропланов со зрителями, предпочитавшими вместо того, чтобы занимать места в театре, парить перед сценой в воздухе. Либерия достала в одном из ящичков, бывших на нашем аэроплане, два оптических инструмента, нечто вроде биноклей, и подала один из них мне. Я навел свой инструмент на сцену и увидал, что певцы уже начали строиться в ряды, а хор музыкантов с какими-то неизвестными мне инструментами уже давно ожидал сигнала.
Но вот раздалось и пение. Это было нечто неподдающееся никакому описанию. Казалось, тут пели и трубили сами ангелы в день Страшного суда; но только это пение и эти трубные звуки не были грозными и устрашающими, а напротив, поднимали бодрость и точно пробуждали к какой-то новой жизни. Весь воздух, вся атмосфера равнины то плакали и стонали под этими фантастическими звуками, – то радовались и ликовали, словно торжествуя победу света над мраком, разума над невежеством. Это пение произвело на меня дотого потрясающее впечатление, что я не выдержал и попросил Либерию увезти меня отсюда, иначе мне казалось, что мои нервы должны лопнуть.
Снова наш лебедь взвился под небеса, и мы снова помчались в глубь континента, далеко от этого волшебного театра.
– Я не понимаю, – сказал я, несколько оправившись от только что пережитых впечатлений, – вы говорите, что первое пение было воспроизводимо фонографом с усиливающим звук резонатором, но почему же голоса этих певцов и инструменты этих музыкантов звучали так же сильно, как и голос первого певца?
– Да ведь эти певцы тоже несовременные; они жили еще в начале прошлого столетия, а теперь уже давно ни одного из них нет в живых.
– Что вы говорите? – воскликнул я. – Или вы принимаете меня за ребенка, которого можно уверить в чем угодно? Как – неживые, когда мы их только что видели и слышали?
– Это ровно ничего не значит. Здесь мы видели только соединение кинематографа с фонографом. Певцы на этой сцене были только тенью певцов, когда-то живших на свете. Их изображение было запечатлено кинематографом и посредством целой системы зеркал отражено на сцене театра, а пение и музыку воспроизводил фонограф.
– Но разве у вас нет живых, современных певцов?
– Как нет! Но они не выступают перед аудиторией иначе, как только тогда, когда их пение записано фонографом и усилено резонаторами. Обыкновенное пение не производит того эффекта, какой производит искусственно воспроизведенное, подобно тому, как необработанный алмаз не дает той игры, какую дает искусственно отшлифованный. Но вы заметьте, – продолжала Либерия, видя мое изумление, – так как при помощи наших усовершенствованных кинематографов и фонографов мы можем видеть и слышать все, что делается в любом пункте нашего Марсова шара, то наши выдающиеся певцы, артисты, ораторы, декламаторы и тому подобные лица имеют возможность выступать сразу перед всем населением Марсова шара и быть слышимыми и видимыми разом во всех концах его, а это, в свою очередь, дало нам возможность устроить наши театры и публичные аудитории совсем на иных началах, чем у вас. Концерт, который мы только что слышали, слушался также и на других пунктах Марса, всюду, где только есть общественные здания для театра. Но мало этого, этот концерт мы могли слушать даже и у нас, в нашем подводном домике, – стоило только отвернуть акустическую трубу, соединенную с телефонными проволоками, и фотофонную трубу, в которую можно видеть все, совершающееся на сценах, находящихся на расстоянии многих тысяч верст.
X
Вскоре мы увидали вдали громадное, прекрасное здание с большими, освещенными изнутри электричеством окнами. На вершине этого здания стояла белая статуя, изображавшая собою земную женщину, державшую на руках ребенка. Оригинальную особенность этой статуи составляло то, что из глаз ее лились волны электрического света от заключенных внутри электрических лампочек, освещавших довольно значительное пространство вокруг, что было чрезвычайно эффектно: казалось, эта статуя была живой, одушевленной.
Мы быстро приближались к зданию, оказавшемуся одним из общественных детских приютов. По ту и другую сторону главного корпуса были расположены два длинных флигеля: – один – окрашенный в синий цвет, другой – в голубой. Это были две гостиницы – первого и второго разряда, в которых жили наблюдавшие за приютом, а также останавливались и все приезжающие. Приют находился всецело в заведовании женщин, мужчины являлись здесь лишь случайными посетителями и гостями.
Наш лебедь плавно опустился перед входом в гостиницу первого разряда, и, оставив свой электролет у крыльца, где стояло много и других подобных экипажей, мы вошли внутрь здания и направились вдоль длинного коридора, по обеим сторонам которого были расположены номера. Заняв один из этих номеров, состоявший из двух спален и общей столовой, мы сели ужинать. Над столом висело меню, и против каждого названия кушанья была особая электрическая пуговка, которую стоило только надавить, как на столе появлялось желаемое блюдо, точно на сказочной самобранной скатерти.
Переночевав в гостинице, поутру мы отправились осматривать виденный нами накануне приют. Здание было двухэтажное, причем, верхний этаж назначался для маленьких. Там мы увидали великое множество этих крохотных созданий, за которыми наблюдал целый штат. Кучи детей, под надзором своих воспитательниц, водили хороводы, пели и резвились на открытом воздухе, на лужайке, в аллеях сада, разбитого около здания.
Воспитание у марсиан обычно ведется так. Когда ребенку исполнится четыре года, его переводят в первоначальную школу, где он находится до восьмилетнего возраста. Эти школы-пансионы находятся где-нибудь в живописной местности, чаще всего на берегу моря, и вся жизнь детей здесь состоит обыкновенно из беспрерывных забав, игр и удовольствий. Но в то же время, вместе с обучением хороводам, пению, танцам, гимнастике, плаванию и прочему, их шутя и незаметно выучивают чтению, письму, первоначальным правилам математики, дают общие сведения из естественной истории, географии, астрономии и т. д. Система воспитания у обитателей Марса так поставлена, что ребенку нет никакой надобности напрягать свою память и утомлять свое внимание, а все сведения он получает непосредственно из наглядных предметных объяснений, которые даются так интересно и общепонятно, что воспитателям приходится скорее сдерживать старание детей все себе усвоить и понять, чем побуждать их к этому. Нужно еще заметить, что так как не все дети одарены одинаковой быстротой соображения и запоминания, то в деле воспитания на индивидуальные особенности ребенка обращается самое главное внимание, и во всех школах, как низших, так и средних, имеются по несколько параллельных отделений, в каждом из которых помещаются дети с более или менее одинаковыми способностями и складом ума и характеров, и где преподавание ведется хотя по одной и той же программе, но различно, применительно к индивидуальным особенностям детей. Для лучшего же укрепления в памяти уже воспринятых идей и знаний прибегают иногда и к искусственным мерам – посредством гипнотического внушения. Впрочем, эти внушения делаются только в исключительных случаях, так как замечено, что они иногда вредно отзываются на правильном умственном развитии у совершенно нормальных и здоровых детей.
С 8 до 12-летнего возраста дети обучаются в первоначальных, общеобразовательных школах, причем, мальчики уже воспитываются отдельно от девочек. В этих школах дети более подробно знакомятся как с общеобразовательными, гуманитарными науками, так и прикладными, а равно и с устройством наиболее простых машин и с работою на них. Машины, как увидим впоследствии, играют у марсиан первостепенную роль в их жизни, а потому и знакомство с ними у них начинается еще с детского возраста. Нечего и говорить, что и в этой общеобразовательной школе вся система школьного обучения направлена к тому, чтобы возбудить в детях любознательность и побудить их к самостоятельному дальнейшему развитию и самосовершенствованию. Здешние школьники, от времени до времени, под руководством своих воспитателей предпринимают различные экскурсии, а во время каникул или гостят у своих родителей или вместе с ними путешествуют по разным странам.
После первоначальной школы дети переходят в среднеобразовательную, где остаются от 12 до 18 лет. В этих школах, кроме общеобразовательных наук и искусств, они изучают основания всех главнейших ремесел, как теоретически, так и практически. Невежество в знании ремесел и умении управлять машинами считается у обитателей Марса недостойным звания свободного гражданина, и потому на изучение их они обращают самое главное внимание. С целью лучшего ознакомления на месте с разнообразными фабриками и заводами, воспитанники этой школы часто путешествуют под руководством своих преподавателей по всему шару Марса и приобретают навык и опытность в практической жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13