Он основывался на том пехлевийском письме, которое использовалось в середине сасанидского периода, но вместо двадцати в нем было сорок шесть букв, причем новые созданы путем модификации пехлевийских знаков.
Авестийский алфавит позволял изображать каждый гласный и согласный и, по существу, по своей точности уподобился современной «международной фонетической транскрипции». Серьезное возражение против записи Авесты, заключавшееся в том, что священные звуки ее передать точно невозможно, таким образом, было преодолено.
Используя великолепное новое изобретение, персидские жрецы принялись фиксировать все сохранившиеся авестийские тексты, очевидно, делая это под диктовку, потому что со времени Тансара именно их назначили хранителями канона священного писания. Разумеется, они пользовались тем произношением авестийских текстов священниками, которое было принято тогда в Парсе и которое немного отличалось от произношения других областей. Однако, принимая во внимание огромный промежуток времени и колоссальное пространство, отделяющее среднеперсидский не только от диалекта Гат, но и от младоавестийского, можно лишь восхищаться тем, как точно сохранился священный язык.
Конечно, неизвестно, существовали ли где-либо в VI в. н.э. авестийские тексты, оставшиеся вне сасанидского канона. Это кажется маловероятным, потому что зороастрийские жрецы были более склонны к тому, чтобы собирать и соединять тексты, а не исключать их. Неизвестно, сколько времени потребовалось для того, чтобы все записать, но в сочинении IХ в. н.э. говорится, что «на совете Хосрова Аноширвана, Царя царей, сына Кавада, Мобадан мобад, некий Вех-Шапур, „огласил двадцать один раздел [наск ] так, как было решено и постановлено“» (Bailey, 1943, с. 173). Большая сасанидская Авеста состояла из двадцати одного наска, или раздела, в соответствии с двадцатью одним словом молитвы Ахунвар.
Наски, в свою очередь, подразделялись на три группы по семь в каждой. В первую группу входили Гаты и все относящиеся к ним тексты, во вторую - сочинения по ученой схоластике, а в третью - трактаты-наставления для жрецов (наподобие Вендидада), кодексы законов, различные тексты, включая яшты, в которых выискивали материал, дополнявший богослужения. Но сами по себе они не включались в ежедневные службы жрецов. Лучше всего сохранились самый длинный Фравардин-яшт, читаемый по покойнику и во время похоронного обряда, а также яшты, посвященные Михру и Анахид. Неудивительно, что гимн Ардвисуре Анахите, любимому божеству сасанидской династии, носит следы использования «блуждающих» стихов, встречающихся не только в одном яште, а также содержит заимствования из гимнов другим божествам, в особенности божеству Аши.
Упоминание об обнародовании на совете Большой Авесты из двадцати одного наска, видимо, подразумевает, что копии этого огромного труда послали главным жрецам в провинции, так что в одно время существовало по крайней мере четыре его экземпляра - в Парсе, Мидии, Парфии и Систане. Каждый список был помещен в книгохранилище какого-либо храма огня для изучения его там учеными жрецами. Письменная Авеста, видимо, оказывала мало влияния на священнослужителей, не говоря уже о простых мирянах; зороастрийская община продолжала совершать богослужения и молиться словами, которые верующие выучивали наизусть, передавая их от отца к сыну, не имея нужды и не умея обращаться к письменным текстам.
Литература на пехлеви
Ученые жрецы сразу же воспользовались, как кажется, теми богатыми новыми возможностями, которые давало им владение письменными текстами. Большая Авеста сопровождалась среднеперсидским толкованием - Зэндом, - которое тоже теперь было полностью записано (хотя и несовершенным пехлевийским письмом с его идеограммами); кроме прочих сочинений они составили извлечения и сборники из Зэнда на различные специальные темы, предназначенные для просвещения собратьев, а возможно, и для обучения знатных мирян. Самое важное из этих сочинений - Бундахишн («Мироздание»), называемое также Занд-Агахих, то есть «Знание Зэнда», - дополнялось и переделывалось на протяжении поколений, так что в конце концов превратилось в огромный труд, посвященный трем основным темам: мирозданию, природе земных творений и Кейанидам как предполагаемым предкам сасанидской династии.
Распространение грамотности привело к тому, что в конце сасанидского периода были написаны и многие другие, менее крупные сочинения на религиозные (и светские) темы, но большинство из них известно нам лишь по названиям. Популярностью пользовались сборники афористических высказываний, приписывавшихся знаменитым мудрецам далекого прошлого или же сасанидского времени. Одни из афоризмoв содержат житейскую мудрость, другие - нравственные поучения; назывались такие афоризмы по-среднеперсидски андарз («наставление»). Важным сочинением, написанным, видимо, в VI в. н.э. и развившимся из этого древнего вида литературы, является Дадестани-Меноги-Храд («Суждение Духа мудрости»).
В этом сочинении, составленном в виде вопросов и ответов, спрашивающий пытается установить истину зороастризма и получает наставления от самого Духа мудрости, который провозглашает: «Сперва я, природная мудрость, была с Ормаздом. И создатель Ормазд создал, и сохраняет, и направляет божества-язата творений земли и неба и все прочие творения благодаря силе… природной мудрости» (Дадестани-Меноги-Храд LVII, 4-5). Затем Дух мудрости просвещает спрашивающего относительно основных догм веры, указывает моральные принципы, которыми он должен руководствоваться в жизни, и сообщает краткие сведения о традиционных знаниях в различных областях, извлеченные из Авесты. В изложении делается особый упор на дуализм. «Божества-язата не дают человечеству ничего, кроме блага, Ахриман и дэвы - ничего, кроме зла» (Дадестани-Меноги-Храд LII, 15). В числе непременных обязанностей верующим предписывается молиться трижды в день, «обратившись лицом к Солнцу и Михру, движущимся вместе», отмечать праздники-гахамбары, заключать браки-хведода, поклоняться божествам-язата и воздерживаться от почитания изображений (Дадестани-Меноги-Храд LIII, 3; IV, 5; II, 93). Это они должны делать на средства, заработанные собственным усердным трудом. Верующие из этих же средств обязаны давать приют странникам, помогать беднякам и оказывать благодеяния всем добрым людям (Дадестани-Меноги-Храд IV, 6-8; II, 42-44).
Эта книга, написанная простым и понятным языком, явно предназначалась мирянам, я есть свидетельства других источников о том, что в сасанидское время образованные миряне глубоко интересовались проблемами веры. В небольшом сочинении «Хосров-уд-Редаг» («Хосров и паж») изображается Хосров, спрашивающий юношу из хорошей семьи (он сын знатного отца, а мать - дочь первосвященника) о его познаниях для того, чтобы проверить пригодность молодого человека быть пажом.
Ответы юноши свидетельствуют о том, что он гурман, знаток музыки и поэзии, духов и цветов, любитель женщин и ценитель лошадей, и живо воссоздают обстановку изысканной роскоши. Вместе с тем молодой человек демонстрирует знакомство с религией: «В должное время меня послали в школу (фрахангестан ), и я был очень прилежен в учении: выучил Ясну и Хадохт, Яшты и Вендидад наизусть, как священник, и прослушал Зэнд, отрывок за отрывком. А мои навыки в письме таковы, что я пишу охотно и быстро и ценю красоту письма» (Bailey, 1943, с. 160). Фрахангестан, видимо, был общей школой (фраханг - «воспитание»), отличавшейся от специализированной школы для жрецов - эрбадестан или школы для писцов - дибирестан.
Слова литературного героя подтверждаются примером из действительной жизни, а именно историей о Михрам-Гушнаспе, знатном персе, принявшем христианство и под именем Гиваргиса погибшем мученической смертью в 614 г. при Хосрове II. Со стороны отца Михрам-Гушнасп связан родством с сасанидской царской семьей, а его мать - дочь первосвященника. Он рано осиротел, и его воспитывал дед по отцовской линии, который, хотя и был мирянином, с детских лет обучал мальчика (как повествует xpистианский биограф) «персидской словесности и религии магов, так что уже в семь лет он мог читать наизусть Ясну и держать барсом… таким образом, что рассказы о его способностях побудила Царя царей Хормазда (сына Хосрова I) пригласить его ко двору и заставить прочитать что-нибудь из религии магов. Он незамедлительно это исполнил». Царь был доволен и назначил его пажом; позднее юноша благочестиво заключил брак-хведода, взяв в жены свою сестру (Hoffman, 1880, с. 93-95).
Религиозные обряды
Сестра Михрам-Гушнаспа вряд ли была так же образованна, как и ее брат. Женщины вообще не имели возможности учиться искусству письма, но, видимо, богатые, знатные дамы слушали не только баллады поэтов и сказки, но и назидательные сочинения, читавшиеся вслух домашним священником. Источники позволяют предполагать, что знать и видное духовенство имели много общего в отношении религии, так как первые, обладая свободным временем, могли выучить священные тексты и исполнять обряды, которые составляли профессиональные обязанности вторых. Ничего почти не известно о средних классах - о торговцах, ремесленниках и мелких землевладельцах; иногда в литературе упоминаются и бедняки, и ясно, что их религиозная жизнь, какими бы благочестивыми и осведомленными во всем они ни были, оставалась более простой. Например, они никогда не употребляли барсом, наличие которого цари и знать считали необходимым для некоторых совершавшихся ими неофициальных богослужений. Указывается, что богослужение бедняков могло тем не менее быть даже более достойным, чем у царей. Об этом рассказывается в истории о том, как однажды Хосров Аноширван пышно праздновал шестой праздник-гахамбар, пригласив на пир всех подданных - и знатных, и простых. Ему приснилось, что больше заслуг приобрел бедняк, который не смог прийти на пир. Не имея средств, он продал створку двери, чтобы отметить праздник «насколько мог хорошо», и, таким образом, лишил себя необходимого (в чем у царя не было нужды), но почтил бога (Dhabhar, c. 325).
Одним из предписаний веры, которое исполнялось всеми, но с различным тщанием, был особый обычай, именовавшийся «взятие вадж ». Вадж (по-персидски бадж ) значит «слово» или «изречение». Обычай заключался в произнесении авестийских мантр (молитв, изречений) перед тем, как заняться чем-нибудь в течение дня, например перед едой, сном или купанием, а также перед исполнением каких-либо религиозных ритуалов. За «взятием вадж» следовало молчание, а в конце произносилась другая мантра. Цель этого обычая - окружить любой поступок надежной защитой из священных слов, эффективность которых могла бы быть нарушена, если бы они прерывались обычной речью.
Соответствующее действие могло быть и чем-то вроде священнодействия, подобно еде или питью, или же просто таким делом, во время которого совершающий его подвергается риску попасть под влияние злых сил. От исполнявшего обычай требовалась строгая внутренняя дисциплина. Однако имеется масса свидетельств, что этот обычай неукоснительно выполнялся и царями, и простыми людьми, причем иногда даже в чрезвычайных обстоятельствах - во время бегства от врага. Как объяснил один зороастриец византийскому императору, если верующий не исполнит обычай «взятия вадж», то не захочет выпить «и капли воды, даже страдая от жажды (Шахнаме IX, с. 34).
Когда византийский князь пытался обманным путем заставить Хосрова II примириться с христианской религией, то царь будто бы воскликнул: «Не дай бог мне оставить веру моих предков, избранных и чистых владык земли, и перейти в веру Христа - не совершать вадж во время еды и стать христианином!» (Шахнаме VIII, с. 310).
Законы очищения также соблюдались, очевидно, всеми - и знатными, и простыми, хотя дошедшая до нас информация об этом отрывочна (не считая собственно пехлевийских сочинений). Мы уже упоминали о том, как Вахрам V поручил свою невесту-индианку верховному жрецу храма Адур-Гушнасп для того, чтобы она подверглась очищению (несомненно, включавшему обряд-барашном), прежде чем войти в его семью. У Сасанидов среди цариц и наложниц было много иноземных женщин, включая иудеек, христианок и тюркских язычниц, и хотя, видимо, им не возбранялось придерживаться их собственной веры, но эти женщины все обязаны были, подобно дочери индийского царя, соблюдать зороастрийские законы очищения для того, чтобы не нарушать ритуальную чистоту царя. Христианские авторы сообщали, что в «религии магов» наибольшее значение придавалось тому, чтобы женщины во время месячных содержались отдельно и не смотрели на огонь или свечу. Когда сестра и жена Михрам-Гушнаспа приняла христианство, она ознаменовала свое отречение от веры предков тем, что взяла в руки жаровню с огнем во время месячных, швырнула ее на землю и растоптала угли ногами, тем самым совершив, с точки зрения зороастрийца, двойной смертный грех (Braun, 1915, с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Авестийский алфавит позволял изображать каждый гласный и согласный и, по существу, по своей точности уподобился современной «международной фонетической транскрипции». Серьезное возражение против записи Авесты, заключавшееся в том, что священные звуки ее передать точно невозможно, таким образом, было преодолено.
Используя великолепное новое изобретение, персидские жрецы принялись фиксировать все сохранившиеся авестийские тексты, очевидно, делая это под диктовку, потому что со времени Тансара именно их назначили хранителями канона священного писания. Разумеется, они пользовались тем произношением авестийских текстов священниками, которое было принято тогда в Парсе и которое немного отличалось от произношения других областей. Однако, принимая во внимание огромный промежуток времени и колоссальное пространство, отделяющее среднеперсидский не только от диалекта Гат, но и от младоавестийского, можно лишь восхищаться тем, как точно сохранился священный язык.
Конечно, неизвестно, существовали ли где-либо в VI в. н.э. авестийские тексты, оставшиеся вне сасанидского канона. Это кажется маловероятным, потому что зороастрийские жрецы были более склонны к тому, чтобы собирать и соединять тексты, а не исключать их. Неизвестно, сколько времени потребовалось для того, чтобы все записать, но в сочинении IХ в. н.э. говорится, что «на совете Хосрова Аноширвана, Царя царей, сына Кавада, Мобадан мобад, некий Вех-Шапур, „огласил двадцать один раздел [наск ] так, как было решено и постановлено“» (Bailey, 1943, с. 173). Большая сасанидская Авеста состояла из двадцати одного наска, или раздела, в соответствии с двадцатью одним словом молитвы Ахунвар.
Наски, в свою очередь, подразделялись на три группы по семь в каждой. В первую группу входили Гаты и все относящиеся к ним тексты, во вторую - сочинения по ученой схоластике, а в третью - трактаты-наставления для жрецов (наподобие Вендидада), кодексы законов, различные тексты, включая яшты, в которых выискивали материал, дополнявший богослужения. Но сами по себе они не включались в ежедневные службы жрецов. Лучше всего сохранились самый длинный Фравардин-яшт, читаемый по покойнику и во время похоронного обряда, а также яшты, посвященные Михру и Анахид. Неудивительно, что гимн Ардвисуре Анахите, любимому божеству сасанидской династии, носит следы использования «блуждающих» стихов, встречающихся не только в одном яште, а также содержит заимствования из гимнов другим божествам, в особенности божеству Аши.
Упоминание об обнародовании на совете Большой Авесты из двадцати одного наска, видимо, подразумевает, что копии этого огромного труда послали главным жрецам в провинции, так что в одно время существовало по крайней мере четыре его экземпляра - в Парсе, Мидии, Парфии и Систане. Каждый список был помещен в книгохранилище какого-либо храма огня для изучения его там учеными жрецами. Письменная Авеста, видимо, оказывала мало влияния на священнослужителей, не говоря уже о простых мирянах; зороастрийская община продолжала совершать богослужения и молиться словами, которые верующие выучивали наизусть, передавая их от отца к сыну, не имея нужды и не умея обращаться к письменным текстам.
Литература на пехлеви
Ученые жрецы сразу же воспользовались, как кажется, теми богатыми новыми возможностями, которые давало им владение письменными текстами. Большая Авеста сопровождалась среднеперсидским толкованием - Зэндом, - которое тоже теперь было полностью записано (хотя и несовершенным пехлевийским письмом с его идеограммами); кроме прочих сочинений они составили извлечения и сборники из Зэнда на различные специальные темы, предназначенные для просвещения собратьев, а возможно, и для обучения знатных мирян. Самое важное из этих сочинений - Бундахишн («Мироздание»), называемое также Занд-Агахих, то есть «Знание Зэнда», - дополнялось и переделывалось на протяжении поколений, так что в конце концов превратилось в огромный труд, посвященный трем основным темам: мирозданию, природе земных творений и Кейанидам как предполагаемым предкам сасанидской династии.
Распространение грамотности привело к тому, что в конце сасанидского периода были написаны и многие другие, менее крупные сочинения на религиозные (и светские) темы, но большинство из них известно нам лишь по названиям. Популярностью пользовались сборники афористических высказываний, приписывавшихся знаменитым мудрецам далекого прошлого или же сасанидского времени. Одни из афоризмoв содержат житейскую мудрость, другие - нравственные поучения; назывались такие афоризмы по-среднеперсидски андарз («наставление»). Важным сочинением, написанным, видимо, в VI в. н.э. и развившимся из этого древнего вида литературы, является Дадестани-Меноги-Храд («Суждение Духа мудрости»).
В этом сочинении, составленном в виде вопросов и ответов, спрашивающий пытается установить истину зороастризма и получает наставления от самого Духа мудрости, который провозглашает: «Сперва я, природная мудрость, была с Ормаздом. И создатель Ормазд создал, и сохраняет, и направляет божества-язата творений земли и неба и все прочие творения благодаря силе… природной мудрости» (Дадестани-Меноги-Храд LVII, 4-5). Затем Дух мудрости просвещает спрашивающего относительно основных догм веры, указывает моральные принципы, которыми он должен руководствоваться в жизни, и сообщает краткие сведения о традиционных знаниях в различных областях, извлеченные из Авесты. В изложении делается особый упор на дуализм. «Божества-язата не дают человечеству ничего, кроме блага, Ахриман и дэвы - ничего, кроме зла» (Дадестани-Меноги-Храд LII, 15). В числе непременных обязанностей верующим предписывается молиться трижды в день, «обратившись лицом к Солнцу и Михру, движущимся вместе», отмечать праздники-гахамбары, заключать браки-хведода, поклоняться божествам-язата и воздерживаться от почитания изображений (Дадестани-Меноги-Храд LIII, 3; IV, 5; II, 93). Это они должны делать на средства, заработанные собственным усердным трудом. Верующие из этих же средств обязаны давать приют странникам, помогать беднякам и оказывать благодеяния всем добрым людям (Дадестани-Меноги-Храд IV, 6-8; II, 42-44).
Эта книга, написанная простым и понятным языком, явно предназначалась мирянам, я есть свидетельства других источников о том, что в сасанидское время образованные миряне глубоко интересовались проблемами веры. В небольшом сочинении «Хосров-уд-Редаг» («Хосров и паж») изображается Хосров, спрашивающий юношу из хорошей семьи (он сын знатного отца, а мать - дочь первосвященника) о его познаниях для того, чтобы проверить пригодность молодого человека быть пажом.
Ответы юноши свидетельствуют о том, что он гурман, знаток музыки и поэзии, духов и цветов, любитель женщин и ценитель лошадей, и живо воссоздают обстановку изысканной роскоши. Вместе с тем молодой человек демонстрирует знакомство с религией: «В должное время меня послали в школу (фрахангестан ), и я был очень прилежен в учении: выучил Ясну и Хадохт, Яшты и Вендидад наизусть, как священник, и прослушал Зэнд, отрывок за отрывком. А мои навыки в письме таковы, что я пишу охотно и быстро и ценю красоту письма» (Bailey, 1943, с. 160). Фрахангестан, видимо, был общей школой (фраханг - «воспитание»), отличавшейся от специализированной школы для жрецов - эрбадестан или школы для писцов - дибирестан.
Слова литературного героя подтверждаются примером из действительной жизни, а именно историей о Михрам-Гушнаспе, знатном персе, принявшем христианство и под именем Гиваргиса погибшем мученической смертью в 614 г. при Хосрове II. Со стороны отца Михрам-Гушнасп связан родством с сасанидской царской семьей, а его мать - дочь первосвященника. Он рано осиротел, и его воспитывал дед по отцовской линии, который, хотя и был мирянином, с детских лет обучал мальчика (как повествует xpистианский биограф) «персидской словесности и религии магов, так что уже в семь лет он мог читать наизусть Ясну и держать барсом… таким образом, что рассказы о его способностях побудила Царя царей Хормазда (сына Хосрова I) пригласить его ко двору и заставить прочитать что-нибудь из религии магов. Он незамедлительно это исполнил». Царь был доволен и назначил его пажом; позднее юноша благочестиво заключил брак-хведода, взяв в жены свою сестру (Hoffman, 1880, с. 93-95).
Религиозные обряды
Сестра Михрам-Гушнаспа вряд ли была так же образованна, как и ее брат. Женщины вообще не имели возможности учиться искусству письма, но, видимо, богатые, знатные дамы слушали не только баллады поэтов и сказки, но и назидательные сочинения, читавшиеся вслух домашним священником. Источники позволяют предполагать, что знать и видное духовенство имели много общего в отношении религии, так как первые, обладая свободным временем, могли выучить священные тексты и исполнять обряды, которые составляли профессиональные обязанности вторых. Ничего почти не известно о средних классах - о торговцах, ремесленниках и мелких землевладельцах; иногда в литературе упоминаются и бедняки, и ясно, что их религиозная жизнь, какими бы благочестивыми и осведомленными во всем они ни были, оставалась более простой. Например, они никогда не употребляли барсом, наличие которого цари и знать считали необходимым для некоторых совершавшихся ими неофициальных богослужений. Указывается, что богослужение бедняков могло тем не менее быть даже более достойным, чем у царей. Об этом рассказывается в истории о том, как однажды Хосров Аноширван пышно праздновал шестой праздник-гахамбар, пригласив на пир всех подданных - и знатных, и простых. Ему приснилось, что больше заслуг приобрел бедняк, который не смог прийти на пир. Не имея средств, он продал створку двери, чтобы отметить праздник «насколько мог хорошо», и, таким образом, лишил себя необходимого (в чем у царя не было нужды), но почтил бога (Dhabhar, c. 325).
Одним из предписаний веры, которое исполнялось всеми, но с различным тщанием, был особый обычай, именовавшийся «взятие вадж ». Вадж (по-персидски бадж ) значит «слово» или «изречение». Обычай заключался в произнесении авестийских мантр (молитв, изречений) перед тем, как заняться чем-нибудь в течение дня, например перед едой, сном или купанием, а также перед исполнением каких-либо религиозных ритуалов. За «взятием вадж» следовало молчание, а в конце произносилась другая мантра. Цель этого обычая - окружить любой поступок надежной защитой из священных слов, эффективность которых могла бы быть нарушена, если бы они прерывались обычной речью.
Соответствующее действие могло быть и чем-то вроде священнодействия, подобно еде или питью, или же просто таким делом, во время которого совершающий его подвергается риску попасть под влияние злых сил. От исполнявшего обычай требовалась строгая внутренняя дисциплина. Однако имеется масса свидетельств, что этот обычай неукоснительно выполнялся и царями, и простыми людьми, причем иногда даже в чрезвычайных обстоятельствах - во время бегства от врага. Как объяснил один зороастриец византийскому императору, если верующий не исполнит обычай «взятия вадж», то не захочет выпить «и капли воды, даже страдая от жажды (Шахнаме IX, с. 34).
Когда византийский князь пытался обманным путем заставить Хосрова II примириться с христианской религией, то царь будто бы воскликнул: «Не дай бог мне оставить веру моих предков, избранных и чистых владык земли, и перейти в веру Христа - не совершать вадж во время еды и стать христианином!» (Шахнаме VIII, с. 310).
Законы очищения также соблюдались, очевидно, всеми - и знатными, и простыми, хотя дошедшая до нас информация об этом отрывочна (не считая собственно пехлевийских сочинений). Мы уже упоминали о том, как Вахрам V поручил свою невесту-индианку верховному жрецу храма Адур-Гушнасп для того, чтобы она подверглась очищению (несомненно, включавшему обряд-барашном), прежде чем войти в его семью. У Сасанидов среди цариц и наложниц было много иноземных женщин, включая иудеек, христианок и тюркских язычниц, и хотя, видимо, им не возбранялось придерживаться их собственной веры, но эти женщины все обязаны были, подобно дочери индийского царя, соблюдать зороастрийские законы очищения для того, чтобы не нарушать ритуальную чистоту царя. Христианские авторы сообщали, что в «религии магов» наибольшее значение придавалось тому, чтобы женщины во время месячных содержались отдельно и не смотрели на огонь или свечу. Когда сестра и жена Михрам-Гушнаспа приняла христианство, она ознаменовала свое отречение от веры предков тем, что взяла в руки жаровню с огнем во время месячных, швырнула ее на землю и растоптала угли ногами, тем самым совершив, с точки зрения зороастрийца, двойной смертный грех (Braun, 1915, с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49