Когда он подкатился ко мне совсем близко, я подошел к нему и взял его винтовку и кольт. Потом отстегнул его патронташ. Через плечо у него была надета еще одна перевязь. Ее я тоже забрал. Бог весть, когда закончится развлеченьице, рассудил я, так что патроны мне еще пригодятся.
— Эл? — послышался через минуту чей-то голос.
— Если он тебе нужен, — ответил я, — так приходи и забирай.
Кто-то грубо выругался. Затем я услышал голос Белена:
— Пайк, ты форменный идиот! Зачем тебе драться с нами? Ты и сам знаешь, что в наших краях тебе больше и дня не проработать. Так что давай, выходи-ка оттуда, я дам тебе пятьдесят долларов, и скачи себе подобру-поздорову. Ничего умнее и не придумаешь.
— А ты не забыл, что у тебя имеются веские причины, чтобы убрать меня, а, Роман? — весело отозвался я. — Ты, конечно, можешь меня заполучить, но это тебе недешево обойдется. Что ж, двоих твоих людей мы уже угрохали. Осталось семеро, не так ли?
Я осторожно отступил поближе к пещере. Настало время дать Белену какой-нибудь новый повод для беспокойства, рассудил я. Надо было чем-нибудь отвлечь его.
— Кстати, слыхал насчет Гетти? — продолжал я заговаривать ему зубы. — Мы нашли Коротышку Коунса насквозь простреленного. Здесь появилась какая-то залетная банда и вырезала их всех подчистую.
— Ну и поделом им! — Голос Белена звучал уже ближе.
— Значит, тебе охота иметь в соседях таких веселых парней? Слушай, Роман, Гетти ведь не блаженным богомольцем был. И если эта шайка перебила всех его ребят, то что с твоим-то скотом станется? Бьюсь об заклад, они уже хозяйничают на твоих пастбищах! Да у тебя даже на сигару деньжат не останется!
— Дьявольщина!
— Поэтому мотай себе на ус. Ведь ты никого не оставил на ранчо?.. Так что считай — ты нищий!
В бревно неподалеку от места, где я прятался, вонзилась пуля. Я выстрелил в ответ и снова завопил:
— Теперь сам с собой разговаривай, слышишь?.. А мне с тобой трепаться надоело. Но вот когда ты не сможешь даже нанять адвоката, чтобы спастись от виселицы, уж то-то я посмеюсь!
Затем, нырнув в пещеру, я рванул вглубь и мигом пролез в узкую расщелину.
Мои спутники времени даром не теряли. Хотя я шел очень быстро, даже временами бежал, но сумел нагнать их только через две мили. Фарлей еле сидел в седле. Он был бледен как привидение, но держался молодцом. Слабо улыбнувшись мне, он проговорил:
— Я знал, что ты справишься, Пайк. Что там произошло?
Покосившись на ехавшую впереди Энн, я понизил голос:
— О двоих из них можно больше не беспокоиться.
Теперь у нас оставались только три лошади, и одному из нас пришлось идти пешком. Вот я и шел. Не сказать, чтобы мне это пришлось по вкусу. Что греха таить, я ведь всегда был ковбоем, — а ни один ковбой пешком даже улицу не перейдет, если может переехать ее верхом. Но, конечно, время от времени и мне доводилось совершать пешие прогулки.
Лишь глубокой ночью я ввел наш маленький отряд в лощину среди гор. Там мы остановились на ночлег. Чтобы сбить врагов со следа, я после наступления темноты свернул с прежней тропы и взял курс на восток. Маршрут, которого я теперь придерживался, был мало кому известен; мне же доводилось несколько раз здесь проезжать. Лучше других зная эти дикие места, я надеялся, что в темноте никто не сумеет найти ту лощину, в которой мы разбили лагерь.
Все мы до того вымотались, что решили рискнуть и разожгли среди камней крохотный костерок, чтобы приготовить горячий ужин. Правда, наши припасы, кроме кофе, подходили к концу. После ужина я затушил огонь и улегся спать под кустом. Эдди нуждался в отдыхе не меньше меня, поэтому на сей раз охранять лагерь мы предоставили нашим мустангам, прирученным совсем недавно, так что при первом же признаке опасности они бы так переполошились, что перебудили бы весь лагерь. И все же за ночь я дважды просыпался, выползал из-под одеял и подходил к лошадям. Тихонько разговаривая с ними, я внимательно вслушивался в ночную тишину, однако ничего подозрительного не слышал.
К тому времени, как солнце позолотило вершины Черных холмов на востоке за Пороховой речкой, я уже стоял на высоком обрыве, вглядываясь в ту сторону, откуда мы пришли.
Воздух был чист и прозрачен, так что я почти сразу же разглядел наших врагов. Они во весь опор гнались за нами на много миль к северу отсюда, аж за Бобровым ручьем. Должно быть, пропустили поворот и теперь пытались отыскать наши следы там, где ими и не пахло.
Когда я спустился с горы, все уже собрались и готовы были отправиться в путь.
Фарлей потянулся к седельной сумке.
— Пайк, носил когда-нибудь мокасины? Для долгих переходов они куда лучше твоих сапог.
Мокасины оказались мне почти по ноге и очень удобными. Фарлей — не первый ковбой из числа моих знакомых, кто обзавелся парой мокасин, чтобы одевать их для прогулок по лагерю. Мокасины носили многие, хотя нельзя сказать, что таков был общий обычай. Несколько раз я видел, как Фило разгуливает по своей хижине в такой обувке.
Энн ехала рядом со мной. Чтобы облегчить свою ношу, я доверил девушке везти винчестер.
Полуденный привал мы устроили в укромной впадине меж пологих холмов, покрытых густей травой. Деревья там не росли. Мы довольствовались той водой, что припасли во флягах, а лошадей Эдди отвел к руслу почти высохшего ручья в доброй сотне футов от места привала. Там среди камней сочилась тоненькая струйка воды. Пока он ходил, мы разожгли из щепок костерок и сварили кофе.
Никто не проронил ни слова. Я все еще ощущал смертельную усталость, да и остальные тоже. Сварив кофе, мы потушили костер. Когда вернулся Эдди, Фарлей то ли задремал, то ли впал в забытье, точно не знаю. Энн сидела рядом с ним, допивая свой кофе.
— Так дальше дело не пойдет, — произнес я. — От ходьбы и бега я вконец разбит. — Я сделал глоток кофе. — Эдди, бери Фарлея и Энн и вези их в Майлс-Сити.
Спутники мои, слишком усталые, чтобы задавать вопросы, просто уставились на меня все как один.
— Собираюсь раздобыть себе коня, — пояснил я. — Устал я топать… Так что придется мне позаимствовать у них коня и, если получится, заставлю их прогуляться пешком.
— Тебя убьют, — возразила Энн. — Тебе вообще не следовало впутываться во все это. Да и не вмешался бы ты, если бы не мы.
Я лишь отмахнулся от такой ерунды. Чем дольше я бежал, чем больше болели мои усталые ноги, тем злее я становился с каждой минутой. Все, решил я, с меня довольно. Теперь я вполне созрел для решительных действий. Меня слишком долго травили, точно загнанного зверя, больше я никуда не побегу. И если люди Белена хотят драки, пусть пеняют на себя. Чтобы раздобыть лошадь, мне, возможно, придется схватиться со всей шайкой, но меня это не остановит.
Вновь потемневшее небо предвещало снег, а мы все еще находились далеко от Майлс-Сити.
— Идите, — сказал я. — А я останусь и буду драться.
Эдди молча смотрел на меня. Я знал, что ему до смерти хочется остаться со мной, но ведь кто-то должен был позаботиться о Фило и отвезти брата с сестрой в город.
Взяв прутик, я начертил им примерный план местности.
— Продолжайте двигаться строго на север, — пояснил я, — и тогда точно не собьетесь с дороги. Тыквенный ручей, правда, течет примерно в ту же сторону, но он слишком уж изгибается на восток. Так что не теряйте даром время и не пытайтесь идти вдоль него. Просто все время продвигайтесь на север. Где-то вот здесь вам придется переправиться либо через Тыквенный, либо через Тонгу. Но неподалеку от их слияния есть броды. Как переправитесь, идите дальше все в ту же сторону и вскоре доберетесь до Майлс-Сити.
Эдди отправился за лошадьми, а я проверил винтовку. Энн стояла рядом со мной, глядя на меня широко раскрытыми глазами с таким выражением, словно видит меня в последний раз. Что ж, вполне могло статься, что в последний…
Я чувствовал себя преотвратительно. Каждая мышца моего усталого тела болела и ныла, на натертых ногах вздулись пузыри, и жгучая ненависть мутила мой рассудок. Все это и заставляло меня остаться. Но помимо того мне еще очень хотелось, чтобы Эдди, Фило и Энн ушли от погони. Если только мне удастся увести у Белена лошадей, рассуждал я, или хотя бы задержать его людей на несколько часов, то мои друзья получат шанс на успех. Иначе неминуемо пришлось бы выдержать битву на подступах к городу.
— Энн, — сказал я, — Фило еще может выкарабкаться. Но для этого вы с Эдди должны доставить его в Майлс-Сити. Я останусь здесь и расшевелю осиное гнездо. А вы немедленно поезжайте.
Она стояла прямо передо мной с задумчивой полуулыбкой на лице.
— Барни, — сказала она, — ты самый замечательный, самый великодушный человек из всех, кого я когда-либо знала!
Черт возьми! Сказать мужчине такое — это вам не шутка. Щеки и уши у меня так и заполыхали огнем, я мучительно подыскивал подходящие случаю слова. Но так ничего путного и не придумал. А скажи я то, что вертелось у меня на языке, так почувствовал бы себя еще большим идиотом.
— Тебе пора, — наконец выдавил я. — Приготовь брата к дороге.
— Если все кончится для нас благополучно, Барни, я останусь в Монтане.
— Здесь не самое подходящее место для английской леди.
— Но я ведь ирландка, Барни, а ирландцы разбрелись по всему свету — и мужчины, и женщины. Да и всю нашу семью раскидало по миру: кто сражался во французской армии, кто в испанской, а кто и в Индии. А еще один наш родственник был убит вместе с Кастером — ты говорил, что это происходило не так уж далеко отсюда.
— Тебе здесь нечего делать, — настаивал я. — Дикая и первобытная страна…
— Нечего делать? Полагаю, для меня все же найдется дело.
Ну что я мог еще сказать? Нахлобучив по самые уши старую шляпу с обвисшими полями, я опустил глаза на винчестер.
— Постарайтесь добраться до Майлс-Сити, — пробурчал я, — и расскажите там, что произошло. Расскажите им заодно и про остальные убийства. И вот что, Энн…
— Что?
— Ни к кому не поворачивайся спиной. Вообще ни к кому. Слышишь?
Тут подошел Эдди с лошадьми, и я помог девушке усадить Фило в седло. Бедняга был до предела измучен. Я еще не видел ни одного человека, который бы в таком состоянии сохранял способность двигаться.
— Удачи, Пайк, — проговорил он слабым голосом. — Удачи тебе, парень.
Уже поворачивая коня, Энн неожиданно потянулась ко мне и коснулась рукой моей щеки.
Эдди задержался еще на несколько мгновений.
— Я сделаю все, что в моих силах, — тихо сказал он. — Крепче сжимай кулаки, парень. Не дай им сбить себя с толку.
Он уехал, а я все стоял, глядя им вслед. Лишь теперь, почувствовав, что в последний раз вижу Энн Фарлей, я признался себе, что люблю ее.
Глава 16
Приходит время, и каждому человеку приходится взглянуть на себя как бы со стороны. До тех пор ты еще тешишь себя иллюзиями и доволен собой, но вот приходит час, и ты начинаешь задавать себе вопросы. Ты спрашиваешь не о том, где просадил летний заработок, а на что потратил всю свою жизнь до этой самой минуты. И чаще всего ответ, а ты вынужден дать его себе, не слишком воодушевляет.
И понять это никогда не поздно. Я знал одного парня, который взялся за себя только после того, как ему стукнуло сорок. А за все предыдущие годы он ничего не нажил, кроме шрамов и угасших желаний. Кстати сказать, самое худшее, что только может сделать человек — это позволить своей мечте умереть.
Давно, когда я был еще зеленым юнцом, я часто думал о том, как в один прекрасный день обзаведусь собственным ранчо и стану на нем хозяйствовать. Само собой, уж коли такая идея пришла тебе в голову, то она не останется лежать «под паром». Мало-помалу она обрастает плотью и кровью, стремится к своему воплощению в жизнь. И вот ты, сам того не замечая, постоянно пополняешь свою копилку знаний: то там, то тут берешь на заметку что-нибудь интересное, примечаешь, хорошо или плохо идут дела у того, на кого сейчас работаешь, изучаешь пастбища и свойства различных трав и кормов.
Словом, ты непрестанно учишься. Каждая идея — это семя, и, подобно семени, со временем она прорастает. Но для того, чтобы она хорошо росла, ей нужен уход. Вся беда в том, что после долгих размышлений, я погряз в рутине обыденных дел. Жизнь текла своим чередом: я работал по найму, потом скакал в город, там потехи ради дрался с таким же простофилей, как я, воображавшим, что он — самый лихой парень на белом свете, потом возвращался обратно, и все начиналось сызнова. Мечта еще жила во мне, хотя почти зачахла.
Человек не стареет, пока не начинает забывать свою мечту. Кто-то, помнится, сказал, будто природа не терпит пустоты. Так вот, судя по моему жизненному опыту, я бы добавил, что природа вообще не любит ничего, что не способно приносить плоды. А я? Очень может быть, думал я, пришло и мне время умереть, ведь, сколько я себя помнил, я никогда ничего не создавал, а лишь отрабатывал поденную плату. Спору нет, работал я честно и не покладая рук, не обращая внимания на дождь, снег и град. Я укрощал строптивых мустангов, вытаскивал увязших в болоте бычков, глотал пыль в загонах Для клеймения, глох от топота копыт и рева перепуганных животных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21