Шевек сел на омнибус, который шел в центр города. Он все еще спешил,
что-то подгоняло его. Он шел по определенному маршруту и хотел дойти до
конца, дойти и отдохнуть. Он пошел в Центральное Бюро Назначений Управления
Распределения Рабочей Силы, чтобы попросить назначение в общину, в которую
уехала Таквер.
РРС, со своими компьютерами и со своей сложнейшей задачей -
координировать распределение рабочей силы - занимало целую площадь;
здания, в которых оно размещалось, были красивы, по анарресским стандартам
- величественны, с изящными, простыми обводами. Внутри в Центральном Бюро
были высокие потолки; оно напоминало сарай; в нем было полно людей, работа
в нем так и кипела, стены были увешаны объявлениями о назначениях и
указаниями, в какой отдел или окно обращаться по тому или иному вопросу.
Стоя в одной из очередей, Шевек прислушивался к разговору стоявших впереди
него шестнадцатилетнего паренька и старик а, которому было за шестьдесят.
Паренек пришел проситься добровольцем на борьбу с угрозой голода. Он был
полон благородных чувств, его переполняли чувство братства, жажда
приключений, надежда. Он был в восторге от того, что уезжает
самостоятельно, оставляет детство позади. Он говорил без умолку, как
ребенок; голос у него еще ломался. "Свобода, свобода!" - звенело в его
возбужденном голосе, в каждом его слове; а ворчливый, низкий голос старика
пробивался через его речи, поддразнивая, но не угрожая, насмехаясь, но не
предостерегая. Старик хвалил мальчику свободу, возможность куда-то поехать
и что-то сделать, хвалил и поддерживал в нем это чувство, хотя и
посмеивался над тем, как он важничает. Шевек слушал их с удовольствием. Они
прервали сегодняшнюю полосу абсурда.
Как только Шевек объяснил, куда он хочет ехать, у служащей сделалось
озабоченное лицо; она принесла атлас и развернула его на разделяющем их
барьере.
- Вот, смотри,- сказала она. Она была некрасивая, маленькая, с
большими неровными зубами; ловкими, мягкими руками она переворачивала
пестрые страницы атласа.- Видишь, вот Рольни, полуостров, выступает в
северную часть Темаэнского моря. Это просто большая песчаная коса. На нем
вообще ничего нет, только вот здесь, на конце, морские лаборатории. А
дальше по всему побережью - сплошь болота и солончаки до самой Гармонии -
это тысяча километров. А к западу от нее - Прибрежные Пустоши, сплошной
песок да кустарник. Ближе всего к Рольни ты мог бы оказаться, если бы попал
в какой-нибудь городок в горах; но они не подавали никаких заявок; они там
как-то обходятся своими силами... Конечно,
ты все равно мог бы туда поехать,- добавила она, чуть изменив тон.
- Это слишком далеко от Рольни,- ответил Шевек, глядя на карту,
заметив в горах Северо-Востока Круглую Долину - маленький, лежащий вдали
от дорог городок, в котором выросла Таквер.- А может быть, в морской
лаборатории нужен уборщик? Статистик? Служитель - кормить рыб?
- Сейчас выясню.
Картотеки в РРС обслуживались людьми, и компьютерами, работавшими
необычайно эффективно. Не прошло и пяти минут, как служащая разыскала среди
огромного количества входящей и исходящей информации обо всех рабочих
местах, занятых и свободных, и о степени важности каждого из них в общей
экономике планеты нужные сведения.
- К ним только что срочно направили сотрудника... как раз эту
партнершу, да? Теперь у них весь штат укомплектован: четыре лаборанта и
опытный отловщик.
Шевек оперся локтями на барьер, наклонил голову и начал ее чесать; это
был жест растерянности и чувства поражения, скрытых за смущением.
- Ну, не знаю, что делать,- сказал он.
- Слушай, брат, а партнершу надолго отправили?
- На неопределенный срок.
- Но ведь это назначение - по борьбе в угрозой голода, ведь так? Не
вечно же так будет. Не может этого быть! Этой зимой пойдут дожди.
Он поднял глаза на серьезное, сочувственное, измученное лицо этой
своей сестры и слабо улыбнулся, потому что не мог оставить без ответа ее
слабую попытку дать надежду.
- Вы еще вернетесь друг к другу. А пока...
Он сказал: - Да. А пока...
Она ждала, что он решит.
Принять решение должен был он; и вариантов было бесконечное множество.
Он мог остаться в Аббенае и организовать курс физики, если сумеет найти
желающих студентов; мог поехать на полуостров Рольни и жить с Таквер,
ничего не делая на исследовательской станции. Он мог жить где угодно и
ничего не делать - только дважды в день вставать и отправляться в
ближайшую столовую, чтобы его накормили. Он мог делать все, что захочет.
Идентичность в правийском языке слов "работать" и "играть", конечно,
имела большое этическое значение. Одо сумела увидеть опасность того, что
употребление слова "работа" в ее аналогической системе (клетки должны
работать вместе; оптимальная работа организма; работа, выполняемая каждым
элементом; и т. д.) может привести к строгому морализированию. Оба понятия,
лежащие в основе "Аналогии",- сотр удничество и функция - подразумевали
работу. Об эксперименте - неважно, двадцать ли это пробирок в лаборатории
или двадцать миллионов человек на Луне - судят только по одному признаку:
дал ли он положительный результат. Одо увидела эту моральную ловушку.
"Святой никогда не бывает занят",- сказала она, возможно, не без грусти.
Но общественное существо не может делать выбор, думая только о себе.
- Что же,- сказал Шевек,- я только что вернулся с работы по
предотвращению голода. Еще что-нибудь в этом роде есть?
Служащая посмотрела на него взглядом старшей сестры, недоверчивым, но
снисходительным.
- Здесь на стенах вывешено не меньше семи сотен срочных запросов,-
сказала она.- Какой тебе больше нравится?
- Математика где-нибудь нужна?
- Там в основном сельское хозяйство и квалифицированный труд. Ты
механиком работать можешь?
- Да не особенно...
- Ну, есть координация работ. Тут уж точно надо в цифрах соображать.
Как, пойдет?
- Ладно.
- Но знаешь, это на Юго-Западе, в Пыли.
- Я в Пыли и раньше бывал. И потом, ты же сама говоришь -
когданибудь пойдет дождь...
Она с улыбкой кивнула и впечатала в его РРС-овскую карту: "ИЗ:
Аббеная, С.-З., Центр, Ин-т Наук; В: Локоть, Ю.-З., раб. бриг., фосфатн.
з-д; СРОК НАЗН. с 5-1-3-165 - на неопред. срок".
Глава девятая УРРАС
Колокола на башне часовни вызванивали Первичную Гармонию к утренней
религиозной службе; их перезвон разбудил Шевека. Каждая нота словно била
его по затылку. Он чувствовал такую тошноту и слабость, что долгое время не
мог даже сесть в постели. Наконец он смог доплестись до ванной и долго
сидел в холодной воде, от чего головная боль утихла; но все его тело
по-прежнему казалось ему чужим и почему-то мерзким. Когда он снова обрел
способность думать, ему стали вспоминаться обрывки и мгновения прошедшей
ночи, яркие, бессмысленные сцены вечеринки у Вэйи. Он пытался не думать о
них, но не мог думать ни о чем другом. Вся, вся стало мерзким. Он сел к
письменному столу и с полчаса просидел неподвижно, тупо глядя в одну точку
и чувствуя себя совершенно несчастным.
Ему и раньше достаточно часто случалось оказываться в неловком
положении, случалось чувствовать себя дураком. В молодости его мучило
ощущение, что другие считают его странным, непохожим на них; позже ему
приходилось испытывать вызванный им же самим г нев и презрение многих своих
анарресских товарищей. Но он никогда не принимал их осуждение с
готовностью. До сих пор ему никогда не бывало стыдно за себя.
Он не знал, что это парализующее чувство унижения - такое же
химическое последствие опьянения, как головная боль. Да если бы и знал, ему
было бы не на много легче. Стыд, чувство омерзения и самоосуждения, стал
для него откровением. Он стал видеть с новой четкостью, со страшной
четкостью; и увидел гораздо больше, чем его бессвязные воспоминания о конце
вечера у Вэйи; что он пытался извергнуть из себя не только алкоголь, нет -
весь хлеб, съеденный им на Уррасе.
Шевек оперся локтями о стол, стиснул руками виски, где скорчилась
боль, и стал рассматривать свою жизнь в свете этого стыда.
На Анарресе он, наперекор ожиданиям своего общества, выбрал ту работу,
к которой у него было личное призвание. Поступить так означало
взбунтоваться: рискнуть своим "я" ради общества.
Здесь, на Уррасе, такой бунт был роскошью, потворству своим желаниям.
Быть физиком в А-Ио означало служить не обществу, не человечеству, не
истине, но Государству.
Тогда, в первый вечер в этой комнате, он спросил их, с вызовом и
любопытством: "Что вы собираетесь делать со мной?". Теперь он знает, что
они с ним сделали. Чифойлиск сообщил ему этот простой факт. Они им владеют.
Он рассчитывал заключить с ними сделку - идея очень наивного анархиста.
Индивид не может заключать сделки с государством. Государство не признает
никакой монетной системы, кроме власти; и эти монеты оно чеканит само.
Теперь он видел - в подробностях, пункт за пунктом, с самого начала
- что совершил ошибку, прилетев на Уррас; это его первая большая ошибка, и
ему, должно быть, хватит ее на всю жизнь. Теперь он раз и навсегда
разглядел ее, раз и навсегда разобрался во всех ее признаках, от которых
месяцами отворачивался, закрывал на них глаза,- на это он потратил много
времени, неподвижно сидя за письменным столом, пока не добрался до той,
нелепой и отвратительной, последней сцены у Вэ йи и не пережил вновь также
и ее, и тут от стыда ему бросилась кровь в лицо, зазвенело в ушах; - и
теперь с этим покончено. Даже в этой похмельной юдоли слез он не ощущал
вины. Сейчас это все уже кончилось, а думать нужно о том, что ему делать
теперь. Он сам запер себя в тюрьму, как же он теперь сможет
вести себя, как свободный человек?
Он не будет заниматься физикой для этих политиканов. Теперь это было
ему ясно.
А если он перестанет работать, они позволят ему вернуться домой?
Тут он протяжно вздохнул и поднял голову, невидящими глазами глядя на
залитую солнцем зелень за окном. В первый раз он позволил себе подумать о
возвращении на родину, как о чем-то реально возможном. Эта мысль грозила
прорвать плотину и затопить его тоской и нетерпением. Говорить
по-правийски, говорить с друзьями, увидеть Таквер, Пилун, Садик, потрогать
пыль Анарреса...
Они его не отпустят. Он не заплатил за проезд. Не может он и отпустить
себя сам: сдаться и бежать.
Сидя за письменным столом, в ярком свете утреннего солнца, он
обдуманно, резко ударил ладонями по краю стола - раз, и другой, и третий;
лицо его было спокойно и казалось задумчивым. "Куда мне идти?" - сказал он
вслух.
В дверь постучали. Вошел Эфор, неся поднос с завтраком и утренние
газеты.
- Прихожу как обычно в шесть, но вы отсыпались,- заметил он, с
удивительной ловкостью расставляя посуду.
- Я вчера напился пьяным,- сказал Шевек.
- Пока не проспишься, чудесно,- ответил Эфор.- Это все, господин?
Очень хорошо,- и он удалился, не менее ловко, по пути поклонившись Паэ,
который как раз входил.
- Я не хотел врываться к вам во время завтрака! Просто шел из часовни
и решил заглянуть.
- Садитесь. Выпейте шоколаду.- Шевек не смог бы есть, если бы Паэ
хотя бы не сделал вид, что ест вместе с ним. Паэ взял медовую булочку и
раскрошил ее по тарелке. Шевеку все еще было не по себе, но он
почувствовал, что очень проголодался, и энергично набросился на завтрак.
Казалось, Паэ труднее, чем обычно, начал разговор.
- Вы все еще получаете эту макулатуру? - весело спросил он наконец,
дотронувшись до сложенных газет, которые Эфор положил на стол.
- Их приносит Эфор.
- Да?
- Я его попросил,- сказал Шевек, бросив на Паэ мгновенный испытующий
взгляд.- Они помогают мне понять вашу страну. Меня интересует ваш низший
класс. Большинство анаррести происходят из низшего класса.
- Да, конечно,- ответил молодой человек, почтительно кивнув, и
откусил маленький кусочек медовой булочки.- Я, пожалуй, все-таки выпил бы
капельку шоколада,- сказал он и позвонил в стоящий на подносе колокольчик.
В дверях появился Эфор.
- Еще чашку,- не оборачиваясь, бросил Паэ.- Так вот, сударь, нам
так хотелось опять начать возить вас по стране, теперь, когда погода
налаживается, чтобы вы побольше увидели. Даже, может быть, за границу. Но
боюсь, что эта чертова война положила конец всем подобным планам.
Шевек взглянул на шапку в газете, лежавшей сверху: "СТЫЧКА МЕЖДУ ИО И
ТУ ВОЗЛЕ СТОЛИЦЫ БЕНБИЛИ".
- По телефаксу есть более свежие новости,- сказал Паэ.- Мы
освободили столицу. Генерал Хавеверт будет возвращен в президентское
кресло.
- Значит, война закончилась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42